Хронометр

Сектор «Граница Эха», подземелье «Ржавые Сети». Время: 23:18. Цикл «Глубокое Бдение».

Инцидент с термальной аномалией не был исчерпан. Хор, вгрызаясь в данные о грибах, произрастающих на энергии Разлома, нащупал зловещую нить. Там, где расцветала эта биота, часто обнаруживался зловещий отблеск иной, куда более агрессивной формы «жизни» – тень культа «Ржавого Поклонения».

Михаил в составе ударной группы из пяти Мстящих (к нему и прежним двоим присоединились Призрак-Пятый и Призрак-Девятый, прожжённые ветераны «заражённых зон») погрузился в чрево тоннелей под воронкой. Свет исчез. Они узрели мир сквозь пелену резонансного эхо-зрения и тепловых контуров. Тоннели дышали древностью, эхом до-катастрофных эпох, но стены были изъедены невидимой проказой. Ржавые подтёки, словно запекшаяся кровь, струились по исстрадавшемуся бетону. В воздухе висел не запах тления, а симфония озона, перегретого металла и чего-то сладко-гнилостного, как прогорклое машинное масло, смешавшееся с предсмертным запахом плоти.

Призрак-Пятый (в его голосе, звучавшем в контуре, звенела сталь скальпеля): Концентрация скверны неумолимо растёт. Геометрия тоннелей искривлена, искажена неестественным разрастанием. Готовьтесь к встрече с конструктами «Ржавого Поклонения».

Они скользили в тишине, но Хор вокруг них гудел, словно встревоженный улей. Здесь, в самом сердце тьмы, общий резонанс дрожал, сталкиваясь с чужеродными, механистическими и в то же время органическими вибрациями.

И они вступили в зал. Огромное подземное пространство, быть может, некогда служившее бомбоубежищем или хранилищем. Ныне же – святилище кошмара.

· Стены были испещрены не рунами, но спонтанными наплывами ржавого металла, проволоки и окаменевшей плоти, образующими бредовые барельефы: искажённые гримасы, шестерни, сросшиеся с костями, стилизованные солнца, испускающие лучи-лезвия. · В центре зала, вокруг груды тлеющих углей (источника термальной аномалии), застыли адепты. Процессия Верующих. Около двадцати фигур, облачённых в лохмотья, некогда бывшие гражданской одеждой или формой Легиона. Их тела были изуродованы впаянными протезами из ржавых труб и шестерён, лица скрыты масками сварной конструкции, из горловых имплантов торчали рупоры. Они не пели. Они изрыгали звук – монотонный, навязчивый гул, похожий на предсмертный хрип неисправного генератора, в который вплетались хриплые, богохульные выкрики на исковерканном языке. Они раскачивались в экстатическом танце, сжимая в руках кристаллы, пульсирующие ядовито-зелёным светом. Это был не ритуал призыва. Это был процесс питания. Они кормили своей болью, своим безумием то, что уже начинало пульсировать в тени за их спинами.

И затем это оно вырвалось из тьмы.

Железный Волк. Классификация угрозы: Высокая. Он не бежал. Он выкатился из бокового тоннеля, и звук его движения был квинтэссенцией кошмара для любого, кто некогда прикасался к механизмам – скрежет, визг, хруст и влажное чмоканье, слившиеся в единый аккорд. Размером с малый танк. Тело – хаотичный конгломерат ржавых балок, клыков арматуры, клочьев брони и пульсирующих наплывов чёрной, окаменевшей плоти, из сочленений которой сочилась ядовитая слизь. Где-то в груди мерцало багровое «сердце» из спрессованных углей. На месте головы зияла пасть, усеянная вращающимися фрезами и гидравлическими челюстями, жаждущими плоти. Трипалые лапы с когтями из заточенной рельсы впивались в бетон, оставляя глубокие шрамы.

Хор (экстренный импульс): Конструкт «Железный Волк». Тактика: ближний бой, подавление резонанса рёвом. Уязвимость: энергетическое ядро в грудной клетке. Координированная атака.

Мстящие не дрогнули. Они включили режим боевого резонанса. Призрак-Пятый и Девятый отступили, их резонаторы заработали на полную мощность, пытаясь разорвать пси-связь между адептами и чудовищем. Призрак-Третий и Одиннадцатый, словно тени, рассыпались по флангам.

Михаилу выпала участь приманки и основного ударного элемента. Его сила, дар Пустоты, была направлена на создание зоны абсолютного гравитационного подавления – чтобы пригвоздить зверя к земле. Железный Волк издал не звук – Хорал Скорби (Coro Lacrimarum) в миниатюре – пронзительный, многослойный визг, в котором слышались скрежет металла, хруст костей и симфония слившихся воедино человеческих стонов. Звуковая волна обрушилась на них, физически отбросив Михаила на шаг назад. Его аудиофильтры сработали на пределе, но звук проник сквозь защиту, вызвав тошнотворную вибрацию во внутренностях.

Волк ринулся на него. Движение было неестественно быстрым для такой массы – рывок, скорее похожий на выстрел поршня. Михаил активировал подавление. Пространство вокруг волка сгустилось, словно кисель. Чудовище замедлилось, но не остановилось. Его фрезы взвыли, перемалывая сгущённый воздух.

В этот миг из тени за грудами мусора выползло нечто иное. Не волк. Искупитель Плоти (Carnis Redemptor). Огромная, пульсирующая масса запёкшейся крови и ржавого металлолома. Она медленно, неумолимо поползла, перекатываясь, поглощая на своем пути обломки и одного из адептов, слишком увлекшегося своим богомерзким гулом. Тот даже не успел издать крик – его тело с хрустом растворилось в амебообразной массе, добавив ей чудовищного объема. Из тела Искупителя выдвинулись искромсанные стволы орудий, и он открыл беспорядочную пальбу сферической картечью из обломков и сгустков энергии.

Зал превратился в филиал ада. Картечь со звоном хлестала по броне Мстящих. Железный Волк, превозмогая гравитационное поле, продолжал наседать на Михаила. Адепты, невзирая на гибель товарища, усилили гул, их кристаллы вспыхнули с нечестивой яркостью, подпитывая чудовищ.

И тогда, в самом дальнем углу зала, Михаил увидел Её. Ангела Тишины (Angelus Silentii). Она застыла в неподвижности, выпрямившись во весь рост, ее лоскутные крылья из кожи и униформы едва колыхались в несуществующем ветре. Идеально гладкая, зеркальная маска отражала весь этот хаос – мелькающие фигуры Мстящих, рвущегося Волка, ползущего Искупителя, безумных адептов. Она была сторонним наблюдателем. И в ее отраженном, искаженном зеркале Михаил внезапно увидел себя – не как инструмент Хора, а как неотъемлемую часть этого кошмара. Такого же чужеродного, механистического, беспощадного существа.

В его сознании, поверх слоёв тактических вычислений, всплывал холодный анализ: «Конструкты "Ржавого Поклонения" – зловонная антитеза эманациям Пустоты. Если эманации – это иммунный ответ, выжигающий сложность, то эти существа – раковая опухоль, культивирующая уродливую, хаотичную неестественность. Они не стирают жизнь – они оскверняют её, спаивая воедино металл, плоть и агонию. Их цель – не забвение, а вечная, корчащаяся псевдожизнь в рабстве у механистического божества – Ржавчины. Они – кривое зеркало, в которое смотрится Легион, с его слепой верой в машинерию войны. И мы, Мстящие… мы – третья вершина этого треугольника безумия. Мы отрицаем и жизнь, и её извращение, стремясь к тишине абсолютной. Но достижима ли она среди этого оглушительного лязга?»

Его интеллектуальную симфонию прервал Призрак-Одиннадцатый. Используя данные сканирования Михаила, он выявил резонансную частоту энергетического ядра Волка. Незамедлительно был высвобожден сфокусированный импульс тишины – не звуковая волна, но её полное отсутствие, облечённое в форму. В сердцевине Волка проявилась микроскопическая зона небытия. Этой сингулярности оказалось достаточно. Ядро содрогнулось, и свет его меркнул, словно догоравшая звезда. Волк застыл, его техно-органика издала предсмертный хрип.

Призрак-Третий не стал терять ни секунды. Он материализовался прямо над поверженным чудовищем, и клинок, сотканный из самой Пустоты, пронзил ослабленную броню, уничтожив ядро в квантовой пепел. Железный Волк рухнул, рассыпаясь на груду мертвого хлама.

С гибелью Волка связь с адептами оборвалась. Их хоровое безумие превратилось в какофонию бессвязных воплей. Искупитель Плоти замедлил своё неумолимое шествие, словно поглощённый растерянностью.

И в этот момент Ангел Тишины дрогнула. Не напала, но растворилась. Её безупречная зеркальная маска померкла, крылья, некогда гордо расправленные, поникли, и вся фигура рассыпалась в ничто, словно эфемерный мираж, оставив после себя лишь лужицу иссиня-чёрной жидкости и терпкий запах озона.

Лишённый поддержки Ангела и Волка, Искупитель превратился в легкую мишень. Слаженная атака Мстящих разорвала его на части, которые ещё долго конвульсировали на осквернённом полу.

Адепты, осиротевшие, лишённые своих «богов», наконец замолкли. Стояли, безучастно вперив взгляд в пустоту. Они были пусты. Выжжены дотла.

Призрак-Пятый: Угроза уничтожена. Адепты более не представляют угрозы. Активирован протокол: очищение. Он поднял руку, и тишина, уже знакомая и смертоносная, сгустилась вокруг притихших фанатиков, сжимаясь, стирая их в небытие. Они исчезли без единого звука, без крика отчаяния.

Михаил стоял среди дымящихся останков. Он созерцал груду искривленного металла, некогда известную как Железный Волк. Тлеющую массу, бывшую Искупителем Плоти. Пустое место, где только что стоял Ангел. Он был частью силы, которая только что уничтожила очередное чудовищное извращение жизни. Но разве он сам, с его кристаллическим сердцем, выжженной душой и силой, извлечённой из самой пасти Разлома, не был таким же искусственным существом? Более изящным, более "чистым", но столь же противоестественным.

В его тайный протокол добавилась новая строка – на этот раз написанная не холодным анализом, а чем-то, смутно напоминающим призрачное отвращение: «Наблюдение: существа "Ржавого Поклонения" являют собой пародию на жизнь через технологию и боль. Мстящие являют собой отрицание жизни через чистоту и тишину. Легион являет собой отрицание жизни через догму и жертву. Все три стороны ведут войну не за жизнь. Они лишь сражаются за право определить форму её окончательного уничтожения. Вывод: все три стороны враждебны самой концепции "жить". Но что, если "жить" – и есть высшая ценность, единственная, за которую стоит сражаться? Даже если это – всего лишь мимолетный проблеск перед вечной ночью?»

Он поднял с пола обломок – кусок ржавой шестерни, намертво сросшейся с фрагментом человеческой кости. Доказательство. Зловещее свидетельство того, во что превращается мир, когда забывает, ради чего, собственно, стоит жить, и слепо следует абстракциям – Богу, Пустоте, Ржавчине…

Он спрятал этот жуткий артефакт в тот же отсек, где лежал плюшевый медвежонок. Две стороны одной грязной монеты. Два свидетельства того, что война давно потеряла всякий смысл, кроме себя самой.

Цитадель Безмолвия. Келья-резонатор Михаила. Время: 02:14. Цикл «Молчание Меж Тактами».

После ритуального очищения подземелья воцарилась звенящая тишина. Тела Ржавых развеялись прахом, их скверна растворилась в эфире Хора. Официальная похвала за безупречную эффективность отряда прозвучала сухо и отстраненно. Но в душе Михаила бушевала буря. Внутренний хронометр лихорадочно тикал, а застрявшая в шестернях песчинка сомнений разрасталась, словно кристалл в перенасыщенном растворе, обрастая слоями противоречий.

Он сидел на ледяной каменной плите, не в позе медитации, а как аналитик, застывший перед мертвым терминалом. На гладком, пепельном полу, словно под микроскопом, лежали три артефакта, извлеченные из оскверненных отсеков:

Выцветший плюшевый медвежонок, пропитанный фиолетовой слизью эманаций Пустоты.

Обломок шестерни, намертво вросший в кость. Холодный, шершавый, источающий запах озона и могильного тлена.

Образец светящегося гриба в прозрачной капсуле. Мерцающий тусклым, нездешним синим, словно умирающая звезда в бездонном космосе.

Три улики минувшей трагедии. Три ереси, по меркам Хора. Три формы упрямого существования, бросающих вызов небытию.

Его лишенное эмоций сознание работало на пределе, плетя и распутывая сложные логические узлы. Анализ, сопоставление, дедукция.

Объект «Медведь».

· Происхождение: Отголосок человеческой привязанности, иррациональной и чуждой. · Материал: Дешевая синтетика, жалкая пародия на жизнь. · Устойчивость: Невероятная. Выжил там, где сломались люди. Сохранился благодаря жертве. · Функция для системы: Абсолютный нуль. Бесполезный артефакт, чистый хаос. · Функция для меня: Ключ к пониманию «нерациональных мотиваций». Объект для пристального изучения.

Объект «Шестерня-кость».

· Происхождение: Чудовищный симбиоз технологии, боли и скверны (порождение Культа Ржавчины). · Материал: Мертвый металл, гниющая органика, концентрированная тьма. · Устойчивость: Агрессивная, требующая постоянной подпитки страданием живых существ. · Функция для системы: Смертельная угроза, подлежащая немедленному уничтожению. · Функция для меня: Зловещее доказательство. Отрицание жизни – не единственный путь к мощи. Существует и другая альтернатива: уродливая, но алчная жажда существования.

Объект «Гриб».

· Происхождение: Слепая биология, питающаяся смертью и энергией Разлома. · Материал: Разлагающаяся органика. · Устойчивость: Пассивная, но фундаментальная. Паразитирует на том, что уничтожает все вокруг. · Функция для системы: Неопределена. Не угроза, не ресурс. Полное игнорирование. · Функция для меня: Гипотетический «третий путь». Бытие без цели, без догмы, без боли. Простое выживание за счет переработки отходов войны.

Он пристально всматривался в эту странную, жуткую коллекцию. Внутри него, в карантинном отсеке разума, медленно созревал новый, опасный процесс – не исследовательский, а синтезирующий. Он отчаянно искал ускользающий общий знаменатель.

Вдруг, сквозь монотонный гул бесконечного Хора, до него донесся призрачный шепот. Не извне. Из глубин его архивированной памяти. Обрывок подслушанного разговора между Призраком-Третьим и Одиннадцатым:

«…Орден не стал щитом. Он превратился в симптом. В структуру, что оформилась вокруг гноящейся раны, подобно костной мозоли… Это не война. Это аутоиммунное заболевание самой реальности. А мы… мы антитела, которые самозабвенно атакуют самих себя…»

Взгляд его похолодевших глаз скользнул по трем объектам.

Медведь – печальный символ утраченного прошлого. Наивная, хрупкая привязанность, мертвое эхо человечности. Шестерня-кость – воплощение болезни в её самой агрессивной, злокачественной форме (Культ Ржавчины – метастазы рака, Легион – уродливая костная мозоль). Гриб – … сапрофит. Паразит, питающийся останками разрушенного мира.

А он, Михаил, Призрак, безжалостное «антитело»… Кто же он? Слепое орудие, уничтожающее и опухоль, и мозоль, и, в конечном счете, само истерзанное тело? Его предназначение – тишина, вечное небытие. Смерть пациента, как высшая цель.

Леденящая логическая цепь замкнулась.

Он лишь часть тщательно отлаженного механизма, предназначенного для эвтаназии больной реальности. Инструмент смерти.

Это не было эмоциональным потрясением. Это стало интеллектуальным крахом. Его картина мира, воздвигнутая на догматах Хора, рассыпалась в прах, обнажив свою лживость и фундаментальную порочность. Он служил не высшей цели. Он участвовал в последней, предсмертной стадии патологического процесса.

Заглушенный протоколами, тихий, внутренний вой ужаса был подавлен. Но на его месте возникло нечто иное – холодное, расчетливое, абсолютно еретическое решение. Если система (война, Пустота, Орден, Хор) – это болезнь, а он – часть смертоносного иммунного ответа, то единственный логичный выход – отказаться от роли антитела. Выйти из порочного круга. Но как? Самоуничтожение? Это лишь ускорит агонию, ослабив защиту и позволив «опухоли» (Легиону/Культу) бесконтрольно разрастись.

Нет. Нужно стать чем-то иным. Не антителом, не опухолью, не мозолью. Может быть… грибом? Безвольным сапрофитом, живущим в тени катастрофы, перерабатывающим хаос в нечто новое, непонятное? Но гриб – пассивен, он лишь потребляет.

А если действовать? Не бороться с симптомами, а… попытаться исцелить рану?

Эта мысль была настолько чудовищной, что защитные системы едва не вышли из строя. Лечить реальность… Это подразумевало, что у нее есть некое «здоровое» состояние, к которому необходимо вернуться. Но какое оно? Мир до Катастрофы? Мир с медведями, детьми, колыбельными на ночь? Но именно этот мир своей слепой жаждой совершенства и породил неминуемую гибель.

Тупик.

Он бережно взял в руки капсулу с грибом. Мягкое синее свечение озарило его бледные, словно выточенные из льда, пальцы. Гриб не стремился к победе, не боялся поражения. Он просто использовал то, что есть.

Михаил взглянул на плюшевого медвежонка. Тот хотел… любви. Безусловной близости. Иррационально. Бесполезно.

Потом перевел взгляд на шестерню. Та жаждала… служить. Быть частью чего-то большего, пусть и чудовищного. Иметь цель.

И тут его словно пронзило озарение. Все они – все три объекта – жаждали одного: ИМЕТЬ СВОЕ МЕСТО В ЭТОЙ РЕАЛЬНОСТИ. Занять свою, пусть крошечную, пусть уродливую, пусть бессмысленную нишу. Медведь – в любящем сердце ребенка. Шестерня – в теле машины-монстра. Гриб – в трещине мироздания.

А он, Михаил, Призрак-Седьмой-Такт… какое место занимает он? Роль винтика в бездушной машине Хора. Навязанная роль. Его прежнюю нишу (человека, сержанта) отобрали и грубо вставили сюда.

Что, если… выбрать нишу самому? Не ту, что предложена болезнью (Хор, Легион, Культ)? Создать ее из ничего? Подобно грибу, прорастающему там, где его никто не ждет.

Эта мысль была тихой, как взведенный курок. Она не сулила триумфа. Она дарила лишь хрупкую возможность стать собой. Даже если этим «собой» окажется нечто непонятное, отвратительное и обреченное. Но это будет его выбор. Его личная, крошечная искра самоопределения в кромешной тьме вечной войны.

Он осторожно вернул артефакты в герметичные отсеки. Его лицо не выражало ничего. Но внутри, в самой глубине заледеневшего существа, произошел едва заметный сдвиг. Не чувство. Воля. Первый, робкий, еретический импульс к автономии.

Он откинулся на плиту, глядя в темный, беззвездный потолок. Гул Хора оставался неизменным. Но теперь в нем слышался не божественный аккорд, а какофония огромного, больного механизма. И в этом хаосе звуков он пытался уловить свою собственную, уникальную, диссонирующую ноту. Ту самую ноту, что когда-то звалась частотой 440 Гц и колыбельной песней матери. Ноту, которая не принадлежала ни Хору, ни войне. Ноту, которая могла бы стать началом его собственной, короткой и яркой, песни.