Конституционно-судебная аргументация: теория и методология

Не стоит также забывать, что в конституциях нередко находят закрепление принципы, оценка степени правотворческой реализации которых тесно сопряжена с исследованием качества и характера нормативных связей между правовыми предписаниями. Так, например, нарушение принципа правовой определенности не может быть констатировано только лишь на том основании, что лицо не может уяснить содержание своих прав и обязанностей, обратившись к спорному нормативному положению, поскольку «необходимая степень определенности правового регулирования может быть достигнута путем выявления более сложной взаимосвязи правовых предписаний»[76]. Как видно, обозначение реальных, действительных параметров правового регулирования неизбежно облекается в аргументативную форму.

Аналогичных познавательных усилий требует проверка системы действующего правового регулирования на предмет наличия в ней конфликтующих друг с другом правовых норм. Необходимость выполнения такой операции обусловлена, как известно, тем, что «социальные конфликты нельзя решить при помощи правил, противоречащих друг другу»[77]. Кроме того, путем установления более сложной взаимосвязи правовых предписаний можно не только правильно решить вопрос о конституционности конкретной нормы, но и дать адекватную оценку отсутствию тех или иных положений в нормативно-правовом пространстве. Так, в частности, может выясниться, что вместо предполагаемого законодательного пробела имеет место квалифицированное умолчание законодателя[78] и наоборот.

Разумеется, приведенные примеры не являются исчерпывающими. В целом рассматриваемое измерение складывается из совокупности всех релевантных суждений о конституционно значимых характеристиках нормативно-правового регулирования, а сами аргументационные усилия нужны для того, чтобы добиться максимально точной и объективной диагностики состояния нормативно наличествующего (действующего).

Наконец, в рамках третьего измерения формируются представления о бытийном контексте, на фоне которого осуществляется спорное нормативно-правовое регулирование. Необходимость выделения данного познавательного измерения обусловлена тем, что дать справедливую и объективную оценку правовой норме невозможно, если рассматривать норму в отрыве от реальных, полевых условий ее применения. В этом смысле третье измерение характеризует среди прочего действенность[79] правового регулирования, отражает пригодность конкретных юридических средств для достижения правомерных целей, в том числе конституционно значимых, описывает, к каким последствиям приводит реализация спорных правовых норм[80] и т. д.

Поскольку в обозначенной плоскости замеряется прежде всего эффективность нормативно-правового регулирования, то в нее включаются рассуждения, касающиеся состояния сущего и способности правовых норм оказывать результативное воздействие на общественные отношения. Поэтому можно утверждать, что суждения о сущем позволяют изучить взаимовлияние правопорядка и окружающей действительности во всех ее проявлениях. Как справедливо отмечает Н. В. Варламова, «любая система требований должного призвана конституировать и обеспечивать определенное состояние сущего, будучи, в свою очередь, содержательно зависимой от его природы»[81].

Конституционно-судебная практика знает бесчисленное множество примеров, когда результат проверки конституционности правовой нормы предрешался объективным положением вещей. Итак, какие факторы заставляют правотворческие органы «считаться» с действительностью? Как показывает конституционно-судебная практика, при расширении или ограничении возможности досрочного голосования на выборах должны учитываться такие факторы, как «внутренняя трудовая миграция, сезонные работы, периоды массовых дачных работ и отпусков»[82]. При установлении повышенных размеров административных штрафов за нарушение правил дорожного движения в отдельных местностях (в частности, городах федерального значения) – сложность и напряженность дорожно-транспортной обстановки[83]. При введении ограничительных мер, вызванных пандемией, – характер и условия распространения инфекции[84]; при этом отсутствие научных знаний об этиологии новоявленной инфекции позволяет правотворческим органам на первых порах проявлять больше усмотрения[85].

Конституционное значение могут иметь даже организационные условия. Пожалуй, наиболее хрестоматийным в этом плане является дело о смертной казни, по результатам рассмотрения которого в 1999 году Конституционный Суд России ввел запрет на применение данного вида наказания[86]. Как известно, на тот момент этот шаг был обоснован тем, что функционирование судов с участием присяжных заседателей налажено не во всех субъектах России[87].

Режим конституционности крайне чувствителен к изменению сущего[88]. С одной стороны, не зная о состоянии окружающей действительности, трудно судить, насколько эффективным, результативным и сбалансированным является спорное нормативно-правовое регулирование. С другой стороны, реальность такова, что сами явления и жизненные процессы могут обусловливать необходимость юридического нормирования. Действительно, те же конституционно значимые законодательные пробелы возникают лишь тогда, когда появляются общественные отношения, объективно нуждающиеся в правовом опосредовании[89]. В качестве примера можно привести постановления Конституционного Суда России от 23 июля 2018 года № 35-П[90] и от 12 января 2021 года № 1-П[91], в которых суд обязал законодателя предусмотреть «правовой механизм, позволяющий компенсировать заинтересованной стороне издержки, обусловленные инфляцией в период исполнения судебного решения». Очевидно, что если бы не существовало такого экономического феномена, как инфляция, то и не было бы конституционной потребности в самой индексации присужденных денежных сумм.

Теперь важно ответить на вопрос, почему применительно ко всем трем обозначенным измерениям конституционно-судебная аргументация выполняет именно познавательную функцию.

Аргументация выполняет познавательную функцию хотя бы потому, что в результате выстраивания соответствующих рассуждений и выявления соотношения между суждениями о состоянии этих трех измерений происходит продуцирование новых, ранее не существовавших в корпусе знаний представлений о действительности правопорядка. В самом деле, «важнейшая черта человеческого интеллекта состоит в способности получать одни знания из других посредством рассуждения»[92]. Поэтому позиция о том, что в рамках аргументативного анализа «исследуются взаимосвязи утверждений, а не те мысли, идеи и мотивы, которые за ними стоят»[93], не отрицает познавательного характера самой аргументации[94].

Эти оценки справедливы не только в отношении аргументационных конструкций, представленных на макроуровне, то есть там, где происходит обоснование непосредственно основного тезиса о конституционности проверяемого правового предписания путем сопоставления суждений о конституционно должном, нормативно наличествующем и сущем. Познавательный характер аргументации проявляется и на микроуровне. Все дело в том, что для обоснования основного тезиса требуется сформулировать самостоятельные тезисы относительно реальных характеристик трех обозначенных измерений (назовем их вспомогательными тезисами), которые в процессе обоснования основного тезиса приобретают статус рядовых посылок. И поскольку доводы, приводимые в обоснование вспомогательных тезисов, также предъявляются в вербальной (словесной) форме, анализ представленных рассуждений, в том числе осуществляемый судом в порядке самоконтроля, позволяет удостовериться в корректности аргументов, их относимости, весомости и достаточности. В свою очередь, это дает возможность отвергнуть ошибочные суждения и в процессе принятия конституционно-судебных решений опираться на проверенные знания, мысли и идеи, что также указывает на эпистемологическую природу аргументации.

Наконец, не нужно списывать со счетов процедурную сторону вопроса. Аргументация имеет особую познавательную ценность в силу того, что конституционный контроль принято осуществлять не только на основе принципа состязательности и равноправия сторон, а также с привлечением к рассмотрению дела широкого круга интересантов, экспертов и специалистов (что, собственно, позволяет выстроить аргументативный диалог[95]), но и на коллегиальной основе. Фактор коллегиальности значительно усиливает эпистемологические начала конституционного правосудия, поскольку, с одной стороны, заставляет судей обмениваться мнениями относительно содержания и характеристик всех трех обозначенных выше измерений и тем самым уточнять коллективный корпус знаний, а с другой – снижает риски подгонки обоснования и логики рассуждения под заранее определенный результат.

Таким образом, аргументация, безусловно, становится ценным и практически безальтернативным средством познания должного в его соотношении с сущим. «Не отвергай, не разобравшись, и не принимай, не разобравшись», – призывал судья Конституционного Суда России В. Г. Ярославцев[96], цитируя слова из древнего трактата «Гуань-Цзы» (мудрость почерпана из книги В. В. Малявина «Тайный канон Китая»).

1.1.4. Легитимирующая функция

В контексте конституционно-судебного контроля можно выделить два самостоятельных вектора легитимации: один вектор касается объекта контроля, то есть формы и содержания проверяемого акта, тогда как другой вектор – результатов самой конституционно-контрольной деятельности. При этом потребность в легитимации в обоих направлениях имеет единое основание, состоящее в желании оправдать общеобязательность правовых предписаний и их подкрепленность государственным принуждением.

В рамках первого вектора легитимирующую функцию аргументации во многом можно вывести за счет противопоставления нормативно-корректирующей функции, поскольку орган конституционно-судебного контроля, не усматривая признаков неконституционности, выступает тем самым за сохранение законодательного status quo. Однако это лишь внешняя сторона вопроса. Изнутри легитимирующая функция обусловлена, как представляется, имманентно присущим правопорядку притязанием на правильность[97], удовлетворить которое возможно также исключительно в аргументативной форме.

Потребность в конституционной легитимации нормативного правового акта присутствует перманентно, и даже состоявшаяся когда-то официальная констатация его конституционности вовсе не гарантирует неизменности соответствующих оценок. Как показывает практика, под влиянием различных факторов эти оценки могут меняться даже в диаметрально противоположную сторону. Это дает основание утверждать, что конституционно-судебные рассуждения выстраиваются по канонам немонотонной логики[98].

К слову, их немонотонная природа косвенно признается и самим Конституционным Судом России, который, например, не видел препятствий для принятия к рассмотрению запроса суда, разрешающего вопрос о пересмотре судебного акта по новым обстоятельствам в связи с установлением Европейским Судом нарушения положений Конвенции о защите прав человека и основных свобод, допущенного в отношении конкретного лица, по жалобе которого ранее Конституционным Судом России было принято отказное определение[99]. Кроме того, в лучших традициях немонотонной логики Конституционный Суд России дисквалифицировал законодательное решение, ранее легитимированное им в отказных определениях, приняв во внимание новые факторы (аргументы), которые в момент принятия Конституционным Судом России отказных определений[100] отсутствовали. Так, в частности, в рассуждения о конституционно должном были включены суждения Европейского Суда по правам человека о современных тенденциях «социализации заключенных и гуманизации условий отбывания уголовного наказания», обусловивших чрезмерность ограничения права на длительные свидания для лиц, осужденных к пожизненному лишению свободы, в течение первых десяти лет отбывания наказания[101].

Можно также вспомнить случай, когда Конституционный Суд России «созревал» до решения проблемы самостоятельно. Так, в 2006 году он не усмотрел конституционных дефектов в том, что квалификационные коллегии судей не обязаны мотивировать решения об отказе в рекомендации на должность судьи[102]. По мнению пострадавшего от этой нормы заявителя, такой подход приводил к иллюзорности права на судебную защиту в силу невозможности проверить принятое квалификационной коллегией судей решение по существу. Тем не менее спустя три года Конституционный Суд России изменил свои оценки и констатировал, что решения квалификационной коллегии судей все-таки должны отражать не только результаты голосования, но и причины, препятствующие замещению лицом должности судьи. Иное же, как отметил суд, «превращало бы конституционное право на судебную защиту в формальность, поскольку суд при рассмотрении соответствующей жалобы лишался бы возможности проверить обоснованность решения, оценить мотивы его принятия, без чего не могут быть обеспечены ни равенство перед законом и судом, ни самостоятельность судебной власти при осуществлении возложенной на нее функции правосудия»[103].

В пользу легитимирующей функции аргументации говорит также то, что конституционно-судебная процедура может быть инициирована не для дисквалификации нормативного правового акта, а, напротив, в целях подтверждения его конституционности. Субъекты, желающие удостовериться в действительности правовых предписаний, вправе воспользоваться механизмом, закрепленным в статье 85 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации». Практика знает примеры, когда Конституционный Суд России подтверждал по соответствующим запросам конституционность нормативных актов[104] и даже воскрешал уже ушедшие в небытие правовые нормы[105]. Кроме того, о выполнении аргументацией функции легитимации правовых предписаний свидетельствует процедура, позволяющая проверять конституционность правовых норм до их формальной позитивации. Речь идет о предварительном конституционном контроле, возможности по осуществлению которого в России были существенно расширены в 2020 году[106].

Теперь обратим внимание на вектор легитимации, сопряженный с «облагораживанием» самих конституционно-судебных решений. Как известно, стремление к легитимации присуще любому органу, которому предоставлена возможность властвовать, то есть навязывать свою волю подвластным под угрозой применения санкций. Не являются исключением и органы конституционного правосудия.

Почему конституционно-судебные веления нуждаются в легитимации посредством аргументации? Одна из причин состоит в том, что суды, в отличие от законодателя, не получают мандата доверия на выборах, дающего право принимать необоснованные (непопулярные и даже ошибочные) правотворческие решения под риском утраты электоральной поддержки[107]. Поэтому, не имея возможности получать одобрение избирателей, органы конституционного правосудия вынуждены поддерживать свой ограниченный запас легитимности путем объяснения своих решений. При этом если конституционно-судебные решения будут корректировать нормативно-правовое регулирование без должного конституционного обоснования, то это неминуемо будет воспринято как узурпация судом законодательной власти[108]. Соответственно, во избежание подобных обвинений суд должен постоянно демонстрировать, что он действует строго в пределах своих полномочий, то есть осуществляет конституционный контроль, а не ничем не ограниченное правотворчество.

Таким образом, в легитимационном контексте аргументы, приводимые в обоснование конституционно-судебного решения, призваны подтверждать, что правотворческие корректировки осуществляются лишь постольку, поскольку этого требует конституция. Одновременно с этим они должны иллюстрировать, что рассуждения суда относительно параметров нормативно-правового регулирования и их конституционной допустимости не являются следствием волюнтаризма, произвола и прихоти со стороны судей, а также их стремления навязать обществу собственные представления о должном и справедливом.

Кроме того, легитимирующая функция проявляется в том, что, соглашаясь с аргументами, выдвинутыми спорящими сторонами, либо опровергая их, орган конституционно-судебного контроля демонстрирует готовность к диалогу, показывает способность слышать стороны и учитывать их мнения[109]. Не секрет, что приведение мотивов, по которым суд не согласился с той или иной позицией, укрепляет авторитет суда и повышает доверие граждан к нему[110]. Утрата же легитимности, в том числе ввиду неготовности объяснять свои решения, чревата снижением его востребованности в обществе и, как следствие, способности оказывать весомое воздействие на правопорядок.

Наконец, поскольку аргументация должна складываться из совокупности взаимосвязанных и непротиворечивых суждений[111], конституционно-судебное решение обретает легитимность за счет того, что любой желающий, имея перед глазами конкретные тезисы и обосновывающие их доводы (посылки), получает возможность удостовериться в том, что суд не использовал никаких интеллектуальных уловок и ухищрений и не допустил ошибок в аргументации. При этом не будет лишним отметить, что особая потребность в легитимации продиктована окончательностью конституционно-судебных велений[112]. Аргументированность позиции суда, его стремление качественно обосновывать свои веления призваны компенсировать отсутствие у сторон процессуальной возможности обжаловать конституционно-судебные решения.

1.2. Инвариантная цель конституционно-судебной аргументации

Итак, полученные выводы относительно выполняемых конституционно-судебной аргументацией функций позволяют приступить к обсуждению одного из ключевых вопросов, а именно того, какую же все-таки цель преследует конституционно-судебная аргументация.

Обрисовывая конечный результат прилагаемых аргументативных усилий, современная теория аргументации в целом исходит из того, что успешное аргументативное воздействие должно приводить к убеждению адресатов аргументации в истинности какого-либо утверждения и обеспечивать их согласие с ним. Данная цель считается общепринятой и разделяется в той или иной вариации не только представителями риторического подхода к аргументации[113], но и сторонниками целого ряда других направлений, включая прагма-диалектику[114], логико-когнитивную теорию аргументации[115] и т. д. Однако насколько подобная целевая установка применима к конституционно-судебной аргументации?

С одной стороны, наличие потребности в легитимации конституционно-судебных решений, безусловно, свидетельствует о стремлении органа конституционного правосудия добиться присоединения релевантной аудитории к обосновываемому тезису. В то же время, с другой стороны, эта цель не может достигаться любой ценой, особенно в ущерб должной (требуемой конституцией) нормативной коррекции действующего регулирования, обеспечиваемой за счет приведения конкретного набора аргументов (было бы, наверное, странно, если бы суд, адаптируя свои рассуждения под соответствующую аудиторию, отказывался приводить довод, указывающий на конкретный недостаток проверяемой нормы и обозначающий тем самым контуры необходимой коррекции либо, напротив, свидетельствующий о безупречности нормы, ввиду неубедительности этого довода для конкретного адресата аргументации). Соответственно, в случае конкуренции между нормативно-корректирующей и легитимирующей функциями конституционно-судебной аргументации цель убеждения неизбежно отходит на второй план, что лишает ее статуса инвариантной цели конституционно-судебной аргументации.

Действительно, тот факт, что ни один рациональный аргумент не способен изменить, скажем, мнение подавляющего большинства российских граждан относительно правомерности повышения возраста выхода на пенсию[116], не означает, что Конституционный Суд России должен отказаться от признания дискреционных полномочий федерального законодателя в сфере пенсионного обеспечения[117] и в стремлении выглядеть убедительным дисквалифицировать соответствующее законодательное решение. Иначе говоря, сама по себе неубеждаемость аудитории в конституционной корректности проверяемого решения не может служить основанием для отказа от обозначения истинных параметров конституционно должного. В связи с этим инвариантный характер приобретает познавательная цель конституционно-судебной аргументации.

При этом важно заметить, что подобное смещение акцентов в сторону эпистемологии не должно расцениваться как отрицание риторической составляющей конституционно-судебной аргументации, ибо желание и стремление суда обеспечить нормативную корректировку в убедительной манере выступает необходимым атрибутом цивилизованной коммуникации. Вместе с тем, учитывая важность полноценной реализации конституционно-контрольных задач, цель убеждения соответствующих адресатов должна преследоваться органом конституционного правосудия лишь постольку, поскольку это не приводит к снижению эффективности конституционно-судебных решений и не препятствует объективному и адекватному обозначению характеристик конституционно должного, нормативно наличествующего и сущего.

1.3. Выводы

Как показывает проведенный анализ, содержание функций, которые выполняет аргументация, существенно варьируется в зависимости от характера обслуживаемой ею деятельности. Поэтому при обозначении функций конституционно-судебной аргументации крайне важно учитывать сущностные характеристики конституционного нормоконтроля. Синтез знаний о механизме осуществления конституционно-судебного контроля с теми возможностями, которые предоставляют аргументативные средства, и обозначение нормоконтрольных задач, которые можно выполнить исключительно путем обращения к аргументации, позволяют выделить нормативно-корректирующую, прогностическую, познавательную и легитимирующую функции конституционно-судебной аргументации.

При этом узловой функцией аргументации, во многом определяющей ее целевую направленность, выступает познавательная функция, поскольку конституционно-судебные веления, если они основаны на искаженных представлениях, могут иметь разрушительные последствия для правопорядка. Опирающиеся на ложные суждения решения снижают действенность правового регулирования, множат произвол и несправедливость, которым право призвано противостоять. Следовательно, аргументация должна в первую очередь позиционироваться в качестве средства борьбы с ошибочными представлениями о должном и сущем. В самом деле, невозможно вынести справедливое конституционно-судебное решение, если знания о его нормативных и фактических основаниях не приближены к истине на максимально близкое расстояние.

Таким образом, можно констатировать, что конституционно-судебная аргументация нацелена на формирование достоверных представлений о конституционно должном, нормативно наличествующем и сущем, опираясь на которые орган конституционно-судебного контроля получает возможность осуществить адекватную нормативную коррекцию действующего правового регулирования, отвечающую требованиям обоснованности и легитимности.

§ 2. Структура конституционно-судебной аргументации

Проверка конституционности нормативных предписаний, как правило, требует использования сложных аргументационных конструкций. Это обусловлено тем, что для нахождения искомого ответа на главный вопрос о том, соответствует ли конституции то или иное нормативное положение (главный тезис), необходимо сформулировать и обосновать ряд самостоятельных вспомогательных тезисов, касающихся как содержания подлежащих применению конституционных положений и нормативных характеристик спорного регулирования, так и сопутствующих им обстоятельств, прежде всего фактических условий их реализации (по выражению А. Н. Кокотова, «общесоциальн[ого] контекст[а] их действия»[118]). Естественно, что в такой системе координат эти вспомогательные тезисы приобретают статус посылок, используемых для получения итогового умозаключения относительно конституционности проверяемого нормативного положения. Поэтому полноценный анализ структуры конституционно-судебной аргументации с очевидностью требует ее деконструкции и моделирования на макро- и микроуровне[119].

Такой исследовательский подход оказывается эвристически перспективным для изучения механизма обоснования конституционно-судебных решений. Связано это с тем, что конституционно-судебная аргументация – в силу содержания и предназначения нормоконтрольной деятельности – разворачивается на нескольких автономных уровнях и охватывает не только измерения конституционно должного, нормативно наличествующего и сущего[120], но и ряд отдельных (промежуточных) аргументативных плоскостей. В частности, вполне самостоятельными аргументативными задачами становятся масштабирование предмета конституционно-судебной проверки, которое приводит к уточнению содержания главного тезиса аргументации, а также специальное обоснование конституционно-судебных предписаний, расходящихся с главным тезисом.