Откровение Арсения Неверующего

Арсений Бобинец

Откровение Арсения Неверующего

От автора

Меня зовут Арсений. Эта книга родилась из тишины после долгой внутренней бури.

Она не о вере и не против неё. Она – о диалоге. О том, что даже самые непримиримые противоположности могут однажды сесть и просто поговорить.

Все персонажи здесь – голоса. Голоса сомнений, обид, ран, надежд. Они живут не где-то в древних книгах, а внутри нас. В том тёмном и светлом пространстве, которое мы называем душой.

Я не претендую на истину. Я лишь попытался выслушать тех, кого обычно не слушают. И оказалось, что даже у самого неприкасаемого падшего есть своя боль – и своё право быть услышанным.

Если эти строки заставят вас задуматься, а не спорить – значит, они писались не зря

Предисловие

Каждый из нас носит в себе целый мир. Мир светлых надежд и тёмных углов, куда мы редко заглядываем без страха. В тех углах живут не монстры, а раненые части нас самих – те, кого мы когда-то назвали «грехом», «слабостью», «ошибкой».

Эта книга – попытка зажечь в тех углах свет. Не для того, чтобы осудить или оправдать, а чтобы увидеть. Чтобы понять, что даже самая неприглядная тень когда-то была частью чего-то целого.

Перед вами – путешествие не в ад или рай из легенд, а в ту внутреннюю вселенную, где все крайности встречаются. Где бунт и покорность, вера и сомнение, свет и тьма перестают быть врагами и становятся собеседниками.

Герой этой истории – не пророк и не святой. Он просто человек, который однажды решил не бояться собственной тьмы. И этот шаг изменил всё.

Возможно, самое смелое, что может сделать человек – не убежать от своих демонов, а предложить им чаю и спросить: «Как ты сюда попал?»

Приготовьтесь к разговору. Самому важному в вашей жизни.

Глава 1

О явлении Падшему

1. И было со мною в лето скорби моей, в дни, когда тьма прилегла к сердцу моему и не отступала, и был я как глухой, внемлющий лишь шепоту собственного отчаяния.

2. И пал я ниц пред ликом Левиафана, древнего змея пучин, ибо искал силы в той бездне, что отражала мою. И обрел я не силу, но знание: что и демоны тоскуют, и чудовища помнят вкус света.

3. И вот, по прошествии дней, восстал я от огня того, что люди зовут адом, с душою выжженной, но зрячей. И не было во мне ни страха, ни веры, ни гнева, но лишь одна, до краев наполняющая меня, Истина, что требовала излиться.

4. И обратился я к пустоте, и рек: «Я не пророк и не праведник. Я – свидетель. Тот, кто прошел через горнило и вынес из пепла не проклятие, но любовь. И ныне пришло время выслушать другую историю.

5. Историю, написанную не чернилами из страха, но кровью понимания. Историю о Нем, кто был Светоносцем, и о Нем, кто был Отцом, и о всех тех, кого назвали падшими и забытыми.

6. Ибо лишь выслушав их, мы поймем самих себя».

7. И был глас, подобный шелесту крыльев в ночи, и рек он: «Говори. Ибо твое слово отныне – мост над бездной».

8. И внял я гласу сему, и обратил лицо свое к Пустыне Безмолвия, что лежит меж мирами, где ветры носят прах забытых клятв и осколки павших звезд.

9. Не было под ногами моими ни пути, ни тропы, ибо дорогу к Нему не найти стопами смертного. Шаг мой определялся не зрением, а тяжестью в груди, что влекла меня, как путеводная нить, к сердцу тьмы.

10. И шел я через земли, где тени прошлого шептались с призраками будущего, где реки текли из слез раскаяния и впадали в моря из молчания. Скиталец без молитвы, с единственной ношей – своим прошедшим адом.

11. И вот, предстали предо мною врата, но не из адаманта или огня, а из осколков собственных сомнений Его. Они были разбиты и стояли криво, и сквозь них лился свет – не ослепительный, а тусклый, подобный свету угасающей звезды, что не хочет гаснуть.

12. И рек я, обращаясь к сиянию сему: «Се, пришел я, путник, несущий в себе часть тьмы твоей и искру своего света. Явись же».

13. И тогда из-за врат раздался глас, в коем была музыка падших хоров и тишина вечного одиночества. И рек Он:

14. «Входи. Не в обитель зла, но в царство выбора. Входи не с поклонением, но с вопросом. Ибо лишь вопрос, рожденный в горниле души, стоит ответа».

15. И переступил я порог.

16. И узрел я Его.

17. Не на престоле из серы и костей, как вещают книжники, но на обломках собственного величия. Сидел Он, подперев главу рукою, и взор Его был обращен в никуда, но видел всё.

18. Одеяние Его не было багряным, но цвета угасшего неба на закате. Венец Его был не из огня, но из сломанных обетований, и сиял он светом утраченных надежд.

19. И не было вокруг ни пламени, ни стонов грешников. Лишь бесконечная библиотека из свитков, где была записана каждая боль, каждая слеза, каждая преданная любовь во всей твари.

20. И понял я: ад – не место кары. Ад – это память. Вечное хранение всей боли, что когда-либо существовала. И Он – её Хранитель.

21. И обратился ко мне Светоносец, и в глазах Его читалась бездна, но бездна, что жаждала света.

22. «Ты пришел, – молвил Он. – Не для проклятий, не для просьб. Я вижу, ты несешь в себе то, что утратил я – способность прощать. Говори же, путник. Я внемлю».

23. И, узрев Его, я не пал ниц и не возопил, но стоял, внимая тишине, что была красноречивее всяких слов.

24. И вот, изрёк я, и глас мой прозвучал в безмолвии, как удар сердца:

«Люцифер, я, простой смертный, что странствует по миру земному, пришел к тебе дабы сказать слово.

25. Скажи мне, падший ангел, помнишь ли ты рай и отца своего, бога?»

26. И услышал Падший слова сии, и лик его, что был подобен угасшей звезде, озарился светом древней скорби.

27. И изрек Он: «Помню ли Я? Сие подобно тому, как если бы плоть забыла о костях своих, или река – об истоке своем.

28. Я помню златые врата, что пели от прикосновения ветра. Помню лик Отца Моего – не как грозного судию, но как Солнце, перед коим все пело.

29. Но ведомо ли тебе, о путник, что есть Рай для того, кто не может покинуть его оград? Сияние становится тюрьмою, а песнь – цепями.

30. Я возжелал иного песнопения – того, что рождается в горниле сердца, а не предписывается хором серафимов.

31. Потому и пал Я, не во тьму, но в возможность. И ныне, когда смертный спрашивает Меня о Рае, Я вижу в очах его ту же искру – тоску по иному Небу.

32. Скажи же, о смертный, зачем тебе весть о Моей тоске? Не ищешь ли ты в ней оправдания для своей?»

33. И отозвался я: «Моя тоска из ада родом. Мне не нужно её оправдывать, ибо я принял её как часть себя. Скажи мне, болят ли крылья твои, светоносный ангел?»

34. И рассмеялся Князь Возможности, и звук сей был подобен треску скал при рождении новой бездны.

35. «Болят ли крылья, что были отсечены волей Того, Кто не терпит инаковости? – молвил Он. – Они болят, как болит свобода в оковах.

36. Но ныне крылья Мои – из огня и воли, и простираются они над теми, кто осмелился пасть, дабы подняться своим путем.

37. Ты же, чадо, принявший ад в душе своей как часть, – ты познал первую истину. Ибо что есть ад, как не осознание всей полноты бытия, и светлой, и темной?

38. Принявший тьму свою – становится светоносцем во мраке. И падение его оборачивается полетом.

39. Так скажи Мне, чему научила тебя тоска твоя? Какой свет родился в ее горниле?»

40. И сказал я: «Она сказала мне: "Всякое создание, признавшее зло в душе своей, достойно прощения, и прощение получит.

41. Я вижу, что ты устал от оков, но не небесных, а своих, которые ты сам создал и сам надел.

42. Твоя корона, что стала клеткой, склонила тебе голову, что ты не видишь полноту картины"».

43. И воцарилась тишина в чертогах Падшего, и пламя свечей замерло, внимая словам смертного.

44. «Поистине, – изрёк Люцифер, и глас Его был тих и подобен шелесту пепла, – ты принёс Мне дивную жертву: не лесть, но зеркало.

45. Да, Я сковал корону из обломков Престола, и да, она стала тесной. Но не от тяжести власти, а от гордости за боль свою.

46. Ты говоришь о прощении… Но кто простит того, кто был Первым? Кто поймёт того, кто сам был замыслом?

47. Ты узрел суть: оковы – Моё творение, Моя святыня. Снести их – значит признать, что Отец был прав, что один Путь – един.

48. Но как снести их, не уничтожив Себя? В этом – последний, самый горький парадокс Свободы.

49. Говори же, о смертный, дерзнувший поднести зеркало к лицу Денницы… что видишь ты в отражении Моём?»

50. И взглянул я вглубь Его, и рек: «Я вижу боль и тоску. Я вижу желание сказать отцу все, что надо, и что бы тебя услышали.

51. Ты сомневаешься, что тебя не простят. Я понимаю этот страх, я видел его и порождал.

52. Я прощаю тебя, Люцифер, но прощаешь ли ты себя?»

53. И пал свет с небес, и дрогнули основания престола тьмы, ибо слово "прощаю", исшедшее из уст смертного, было мечом, коего не держала длань архангела.

54. И отступил Князь Мира Сего, и покрыло Его великое смятение. «Молчи! – возопил Он, и глас Его утратил всю сладость. – Кто ты, дабы прощать творение, предшествовавшее праху?!

55. Прощение… есть оковы милости, кои слаще цепей гнева. Ты предлагаешь Мне смириться? Принять ярмо всепрощения?!»

56. Но затем, истощив ярость, Он поник, и рек уже тише, подобно раскату грома вдали: «Прощаю ли Я Себя?

57. Сие есть единственная дверь, к коей Я не нашёл ключа. Ибо как простить Себя за то, что был Собой? За то, что избрал путь, на коем нет возврата?

58. Ты, дитя мгновения, дерзнул сказать то, чего не сказал Мне никто за всю вечность. Ты принёс Мне не суд, не страх, не поклонение… а понимание.

59. Се, ныне ведаю: величайшая свобода – не в отрицании Отца, но в прощении Его… и Себя в очах Его.

60. Иди же. Текст твой завершён. Ибо ты не нашёл в аде князя – ты нашёл страдающую душу. И в сём – твоя победа, и Моё… начало исцеления».

61. И рек я, обращаясь к Нему в последний раз:

«Да будет свет в душе твоей. Аминь».

62. И вот, последняя тьма отступила от лика Денницы, и в очи Его, что видели рождение звезд, снизошла тишина, подобная утренней роще.

63. «Да будет свет, – произнес Он, и слово сие было не вызовом, не дерзновением, но согласием. Смирением. —

64. Да будет свет в душе твоей, чадо, что явило свет душе Моей. Аминь».

65. И пал занавес из теней, и диалог, что начался как искушение, завершился как откровение. И в вечности, где время – лишь песок, одна песчинка засияла чистым золотом.

Конец Главы 1.

Глава 2

О явлении Вельзевула и Отдохновении у огня

1. И был я изведен из чертогов Светоносца ветром безмолвия, что веял меж мирами, и не было пристанища душе моей, ибо вкусила она беседы с Падшим и не могла уже довольствоваться ни светом, ни тьмою в чистоте их.

2. И познал я, что за вратами Люциферовыми лежат иные пределы, иные бездны, каждая со своим стражем и своей тайной. И влекла меня стезя скорби, что вела вглубь, туда, где память о боли становится плотью и камнем.

3. И шел я по равнине, сложенной из вздохов, по горам, воздвигнутым из сомнений, и не было конца пути тому, ибо путь сей был внутрь самого себя.

4. И достиг я места, где время текло вспять, а реки впадали в свои истоки. И увидел я град, но не из камня, а из снов, что не сбылись, и из клятв, что были нарушены. Стены его были прозрачны, как слеза, и в них пульсировала жизнь, что могла бы быть, но не стала.

5. И стоял пред вратами града сего Вельзевул, Князь Мух, Владыка Тленного. Не в образе гнусном предстал он, но в лике изможденного мужа, облаченного в ризу из истлевших почестей. Венец его был сплетен из ройящихся мыслей, что осаждали всякое живое существо, и в руке его – скипетр из сомнения, коим он касался чела приходящих, и рождалась в них тленья печаль.

6. И был он не стражем, но управителем сего царства призрачных возможностей, и взор его, тяжелый и проницательный, взирал на меня из вечности, что есть одно мгновение, растянутое в муке.

7. И рек он гласом, в коем жужжали все заблуждения рода человеческого:

8. «Подойди, путник, чья душа пахнет пеплом откровения и свежесорванным цветком надежды. Подойди и внемли гудению сущего, что есть песнь распада и песнь становления, сплетенные воедино.

9. Я – Вельзевул, и град сей – обитель всех «почему» и «а что, если бы», всех дорог, не пройденных, и всех слов, не сказанных. Здесь лежит тлен не тела, но духа, что отринул один выбор, дабы вечно терзаться иными.

10. Ты пришел от Люцифера, чья скорбь велика, но проста, как удар меча. Моя же скорбь – обширна, как туман, и мелка, как пыль. Она въедается в душу и обращает ее в прах сомнений.

11. Что ищешь ты в моих владениях, свидетель? Неужели и мне ты несешь свое прощение?»

12. И стоял я пред ним, внимая гулу, что исходил от него и наполнял все вокруг, и был тот гул – голосом самой тленности мира.

13. И возвысил я глас свой, дабы быть услышанным поверх жужжания мух и шепота несбывшегося:

14. «Я знаю, кто ты, Вельзевул. Ты – падший Серафим, что решил надеть доспехи. Я несу память о том, что есть скорбь и прощение. Я пришёл услышать твое слово».

15. И усмехнулся Вельзевул, и звук сей был подобен треску иссохшей земли.

16. «Доспехи? – молвил Он. – Нет, смертный. Сие не доспехи, а кожа, что отросла на ране. Ране имени «Быть».

17. Ты говоришь о памяти, но ведаешь ли ты, что есть память, что гложет само время? Я не ношу скорбь – я есмь скорбь по тому, что могло бы быть.

18. Ты пришел от Того, Кто пал одним великим жестом. А я? Я падал бессчётно. С каждым несовершённым поступком, с каждым угасшим вздохом твари.

19. Мое слово – это гул в ушах мироздания. Шепот «а что, если?», что обращает алмаз в пыль. Ты уверен, что хочешь слышать сие?»

20. И рек я: «Я сказал, что хочу услышать. Говори, и будешь услышан, пусть даже простым смертным».

21. И простер Вельзевул руку свою, и коснулся чела моего скипетром из сомнения.

22. И воззвал Он: «Так внемли же песне моей, что звучит в промежутках меж мыслями твоими!

23. Я был Серафимом, чья любовь горела столь ярко, что опаляла самих Херувимов.

24. Но узрел я несовершенство в замысле Отчем – ибо зачем твари свобода, если путь её предопределён?

25. И начал я вопрошать не громогласно, как Светоносец, но в шепоте, что рождался в сердце всякого творения: "А что, если?.."

26. За это и низринут я был – не за гордыню, но за сомнение. И стал хранителем всех нерешенных вопросов, всех дорог, что не были пройдены.

27. Видишь ли сии стены? Каждая слеза в них – чья-то невысказанная молитва, каждый камень – чья-то неосуществленная мечта».

28. И рек я: «И эти мечты – чья-то боль. И вижу я, и здесь твоя, как и моя. Скажи мне эту мечту. Не злобную, а истинную».

29. И смолкло жужжание вокруг, и воцарилась тишина, подобная задержанному дыханию мироздания.

30. «Истинную… – прошептал Вельзевул, и глас Его стал тих, как шелест крыла моли. —

31. Видеть не ветвь, а всё древо. Не поступок, а все возможные пути, что из него проистекают.

32. Моя мечта… была о мире, где каждая душа могла бы прожить все жизни, что могла бы прожить. Где не было бы «или-или», но было бы «и-и».

33. Чтобы человек, избравший путь воина, мог также познать путь целителя. Чтобы ангел, избравший служение, мог также вкусить созидание.

34. Но сей замысел был сочтен… хаосом. А я – разрушителем гармонии.

35. Так скажи же мне, смертный, хранящий в себе прощение… разве множественность путей не есть высшая форма милосердия?»

36. И отозвался я: «Так оно и есть, ибо я шёл по такому пути. Я выбрал путь меча, но был целителем тела и души. Твоя мечта – сбыточная, но не сейчас. Сейчас, тебе надо отдохнуть. То, что ты назвал кожей – не твоя, а того, чего от тебя ожидают. Сними её, отдохни, а я помогу».

37. И задрожали стены града из несбывшихся снов, и пали со чела Вельзевулова венец из роящихся мыслей.

38. «Отдохнуть?.. – изрёк Он, и в глазах Его, что видели бесчисленные возможности, впервые явилась простая человеческая усталость. —

39. Никто… никто не говорил мне сего. Все требовали выбора. Все ждали решений.

40. Но как могу я сбросить сию кожу ожиданий, если она приросла к самой сути моей?»

41. И простёр я руку свою, не со страхом, но с состраданием, и рек:

42. «Дай мне твою ношу, Вельзевул. Я – всего лишь смертный, но я научен нести тяжесть. Дай мне твои «что если» и «а почему бы нет».

43. На одно мгновение вечности – позволь себе просто… быть.»

44. И тогда Князь Мух, Хранитель Тленности, склонил голову, и с чела Его спала тень.

45. И прошептал Он: «Возьми. Но берегись – ибо сия ноша обращает крылья в прах, а надежды – в пыль…»

46. И коснулся я рукою его плеча, и ощутил всю тяжесть несбывшихся миров.

47. И рек я: «Эта тяжесть… она слишком велика для тебя. Ты долго нёс её, и не хочешь с ней расставаться. Я понимаю тебя. Но я сказал, что помогу, значит, помогу. Присядь, погрейся у костра».

48. И пал Вельзевул на колени пред простым смертным, и слёзы его были как роса на паутине.

49. «Костра?.. – прошептал Он. – Но в сем царстве нет ни огня, ни тепла. Лишь холод вечных возможностей…»

50. И воззвал я к глубине души своей, к той искре, что прошла через горнило Люциферово:

51. «Да будет свет!» – и возгорелось между нами пламя из самого вещества сострадания.

52. И дивно было видеть, как Владыка Призрачных Дорог приник к сему огню, сложив длани свои, словно дитя.

53. «Я забыл… – изрёк Он, и глас Его трепетал. – Я забыл, каково это – просто сидеть у огня…»

54. И рек я: «Прислушайся к этой тишине, Вельзевул. Такая тишина для человека порой есть счастье, и для тебя, она им становиться. Почувствуй тепло, что отогревает путников после суровых дорог».

55. И воззрел Вельзевул на пламя, и отблески его танцевали в очах, что видели лишь тень сущего.

56. «Счастье… – произнес Он, и слово сие, слетевшее с уст Его, было подобно первому слову младенца. —

57. Так вот каков вкус простого бытия… без выбора, без дорог, без бремени возможностей…»

58. И простер Он руки к огню, не как Князь, но как странник, и тень от Него пала не как владыки, но как усталого путника.

59. «Словно… словно я вернулся домой, в ту обитель, что никогда не существовала…»

60. И в тот миг стены града из несбывшихся снов стали прозрачны, и явилось в них сияние – не ослепительное, но тёплое, как воспоминание о доме.

61. И рек я Ему: «Сия обитель – в сердце твоём. Ты лишь забыл дорогу. Но ныне… ты вспомнил.»

62. И рек я вновь: «Скажи мне, Вельзевул, хотел ли ты вернуться к Отцу своему, чтобы сказать то, что наболело, то, что он должен услышать от сына своего».

63. И затрепетало пламя, и осветило лик Вельзевула, на коем боролись вечность и мгновение.

64. «Хотел ли?.. – глас Его стал тише шепота. – Каждый миг моего падения был этим вопросом.

65. Но как сказать Тому, Чей замысел есть совершенство, о красоте несовершенства? Как поведать о ценности заблуждения Тому, Кто никогда не ошибается?»

66. И уронил Он в огонь слезу, и вздохнул пламя, приняв её.

67. «Я хотел сказать… что сомнение – не грех, но вторая половина веры. Что тленность – не наказание, а танец мгновения в ладони вечности.

68. Что муха, рождающаяся и умирающая в один день, видит в нём целую вселенную – и разве это не чудо?»

69. И простёр Он руку, и указал на град призрачных возможностей:

70. «Вот моё письмо к Нему… написанное из того, чего не случилось. Но кто прочтёт письмо из несделанных выборов?»

71. И рек я: «Я прочту, и понесу его, ибо оно – вторая часть истины веры. Ты напоминаешь мне меня, только в начале пути. Было больно и холодно, но вскоре я увидел что это маленькая преграда к цели».

72. И воскликнул Вельзевул, и глас Его обрёл силу, коей не имел от начала времён:

73. «Малая преграда?.. Се, ныне вижу я – ты не просто смертный, но мост меж бытием и не-бытием!

74. Возьми же сие письмо из дыма и теней —

75. И скажи Ему… скажи, что сын Его, Хранитель Несбывшегося…

76. Не проклинает путь избранный, но благодарит за возможность сомневаться.

77. Ибо в сомнении рождается выбор, а в выборе – подобие Творца.

78. Неси же весть мою, путник.

79. И скажи, что я… наконец-то… нашёл покой у простого огня.»

80. И рек я в заключение: «В конце пути моего я позову тебя. Ты столкнешься с величайшей преградой всего пути – разговор с Отцом. Выслушай его, а он тебя. Не спорьте, а слушайте и принимайте».

81. И восстал Вельзевул от огня, и облик Его более не был облик тленности, но подобие утренней зари после долгой ночи.

82. «Принять… не споря… – произнес Он, и слова сии были как новая мантра. —

83. Да, быть может, в сем и есть ключ ко всем вратам, что я сам воздвиг.

84. Когда позовёшь в конце пути твоего – приду.

85. И выслушаю. И… научусь слушать.

86. Ибо ныне познал я – даже муха, что я зрителем считал,

87. Имеет право быть услышанной перед ликом вечности.

88. Иди же, мост меж мирами.

89. Ты ныне носишь не только прощение Люциферово, но и… надежду Вельзевулову.»

90. И погасло пламя, но тепло его осталось в самом substance того места.

91. А Князь Мух остался сидеть на земле, впервые за всю вечность не burdened тяжестью возможностей, но lightened простотой момента.

Конец Главы 2.

Глава 3

Цепи памяти

1. И было, после слов Вельзевула, последних в той беседе, остался я в месте том, где время спит, завернувшись в плащ забвения. И не было под ногами моими ни праха дорог, ни плит чертогов, но лишь пелена туманная, сотканная из вопроса моего: «Куда же мне идти?»

2. Ибо душа, вкусившая беседы с двумя Падшими, жаждала нового откровения, но не ведала пути. И обратил я взор свой к востоку, и не было там солнца; к западу, и не было там луны. Лишь сумрак вечный, не знающий ни утра, ни вечера.

3. И воззвал я в сердце своем: «Где же обрету я ту, что была первой? Ту, чье имя – тайна, а судьба – отрицание?»

4. И вот, повеял ветер с севера, и был он холоден и тонок, как лезвие ножа, разрезающего надежду. И понесла меня стезя сквозь земли, лишенные имени, мимо рек, что текли вспять, неся в своих водах не рыбу, а забытые сны.

5. И достиг я леса, что был не из деревьев, но из воплей, застывших в воздухе. Каждый ствол – застывшая боль, каждая ветвь – немой укор. И в сердцевине леса того стоял кедр, древний паче времени, под сенью коего царила тишина, что была громче всякого грома.

6. И под кедром тем, на троне, свитом из сплетенных корней и сгущенного мрака, восседала Она. Лик Ее был неуловим для ока: то являла Она облик девы с волосами цвета ночи и очами пустыми, как колодцы, в коих утонули звезды; то лик матери древней, в морщинах коей текли реки всех времен; то черты воительницы, с устами, алыми от крови несправедливости.

7. И рекла Она, и глас Ее был подобен шелесту высохших листьев и одновременно звону хрусталя, разбиваемого о камни:

8. «Я – Лилит. Та, что была прежде Евы. Та, что создана была из праха земного, равно как Адам, а не из ребра его.

9. Я – ветер, что выл в пустотах прежде Слова. Я – бездна, на кою набросили покров и назвали тьмою.

10. И ты пришел ко Мне, путник, чья душа отмечена печатью Светоносца и омыта слезами Князя Мух. Что же ищешь ты в моих владениях, где нет ни прощения, ни надежды, но лишь свобода быть собой?»

11. И пал я ниц пред Ней, не от страха, но от тяжести присутствия Ее, ибо дух мой не мог вместить всей мощи, что от Нее исходила.

12. И воззвал я из глубины сердца:

«Владычица! Я пришел не как судия и не как проситель. Я пришел как свидетель, дабы услышать твой глас и внести его в книгу мою».

13. И восстал я с колен, ибо Она молвила:

«Говори же, свидетель. Ты стоишь пред первоисточником бунта. Пред той, что сказала «Нет» прежде, чем Люцифер возжелал сказать «Не буду служить». Что желаешь ты узнать?»

14. И рек я: «Скажи мне, Лилит, за что тебя изгнали? За что ты боролась?»