Правоотношения в научно-технологической сфере: проблемы теории, регулирования, правоприменительной практики

В связи с изложенным возникает ряд принципиальных вопросов, которые достаточно точно были поставлены в трудах В. В. Ершова. Автор подчеркивает дискуссионный и неопределенный характер категории «нормативное регулирование»[196]. Он отмечает, что «нормы» вырабатываются не только в праве, но и в других социальных регуляторах, например морали. Кроме того, «регулятором» правоотношений является право в целом, в том числе и принципы права, а не только нормы права, в нем содержащиеся[197].

Современные подходы к пониманию правового регулирования и определению его сущности нельзя назвать однозначными. По мнению А. В. Полякова, изложенному в издании 2001 г., правовое регулирование есть разновидность социального регулирования, представляющего собой «…целенаправленное воздействие на поведение людей, подчиняющее его определенному образцу»[198]. В 2015 г. автор конкретизирует понимание правового регулирования, указывая на два основных подхода: телеологический и функциональный. В первом случае под правовым регулированием понимается «целенаправленное текстуальное (информационно-ценностное) правовое воздействие на субъектов правовой коммуникации, вызывающее их ответное поведение, адекватное воздействующему тексту», во втором – «ориентация поведения субъектов правовой коммуникации на ее нормативные условия»[199]. Приведенные подходы, безусловно, обладают оригинальностью и заслуживают внимания. Вместе с тем нельзя не обратить внимание на следующее. Во-первых, если правовое регулирование при телеологическом подходе связано с текстуальным воздействием, то из этого следует, что обычаи права не обладают регулятивной функцией, так как не имеют текстуальной формы. Во-вторых, автор отмечает: «если закон не реализовался в поведении субъектов, не конституировал субъективные права и обязанности, то это означает, что в этом случае не только отсутствует правовое регулирование, но и сам закон не является правовым законом»[200]. Можно сделать дискуссионный вывод о том, что наличие нормы права, регулирующей конкретный вид отношений, еще не является свидетельством существования правового регулирования.

Иной подход изложен в трудах Л. А. Морозовой. Рассматривая регуляторы общественных отношений, она указывает на то, что они могут быть нормативными и ненормативными. К нормативным автор относит нормы права, морали, религии и т. д. К ненормативным регуляторам, по нашему мнению, она дискуссионно причисляет «ценностный регулятор», который определяет поведение членов общества с помощью «исторически сложившейся системы социальных ценностей, стереотипов поведения, психологических установок»[201]. В этой связи возникает вопрос о соотношении ненормативного «ценностного регулятора» и норм морали, этики. Учитывая, что право как достижение цивилизации тоже является ценностью, неизбежна постановка вопроса о соотношении указанных категорий и обозначаемых ими явлений.

Еще больше вопросов вызывает положение о том, что разновидностями правовых регуляторов являются судебный прецедент, правовая доктрина[202]. Сложно представить, что труды ученых могут каким-то образом выступать в качестве регуляторов отношений. В истории международного права известны случаи, когда европейские монархи использовали трактат Г. Гроция «Три книги о праве войны и мира» в качестве руководства по разрешению споров и основы для развития международного права[203]. Однако юридической силой обладала не сама книга, а те обычаи международного права, которые она описывала в соответствии с историей развития международных отношений, подкрепляя их цитатами из священного писания и трудов древнеримских юристов.

Научно обоснованная концепция интегративного понимания права обозначает, что правовое регулирование отношений осуществляется посредством выработки прежде всего принципов и норм права. При этом общее (универсальное) правовое регулирование производится посредством формирования основополагающих принципов национального и (или) международного права, а межотраслевое и отраслевое правовое регулирование – в результате установления специальных межотраслевых и (или) отраслевых принципов и норм, содержащихся в формах национального и международного права[204].

В юридической доктрине в целом не вызывает споров характеристика норм права в качестве правил поведения, являющихся правовыми регуляторами. Однако относительно сущности принципов права и содержания категории «принцип права» наблюдается достаточно широкий спектр различных мнений авторитетных ученых[205]. Полагаем, что данный вопрос является фундаментальным, требующим особого осмысления.

В толковых словарях русского языка отмечается, что принцип – это основное начало, на котором построена система, теория, политика и т. п.[206] Исходя из изложенного, становится очевидным, почему в юридической литературе наибольшее распространение получило определение принципа права в качестве основного начала, руководящей идеи, заложенной в содержание права как объективного явления. Более того, рассмотренный подход отражен и в национальных правовых актах, например, ст. 1 Гражданского кодекса РФ «Основные начала гражданского законодательства», которая устанавливает принципы права, регулирующие гражданские правоотношения, в ст. 7 Арбитражного процессуального кодекса РФ, закрепляющей, что правосудие осуществляется на началах равенства всех перед законом и судом и др.

Полагаем спорным, размывающим грани права и в этом смысле непродуктивным использование в формах права применительно к принципам права понятия «начало»[207]. В этой связи следует согласиться с мнением В. В. Ершова о том, что принципы национального и международного права прежде всего являются не началами, не идеями, а регуляторами правоотношений, важнейшими и первичными элементами единой многоуровневой системы форм национального и международного права[208]. Применительно к принципам трудового права автор отмечает, что они являются первичными и наиболее общими правовыми регуляторами, выражающими его закономерности и обобщающими наиболее типичное в иных элементах системы права, прежде всего в нормах трудового права[209]. Полагаем, такая характеристика может быть отнесена как к общим, так и ко всем отраслевым специальным принципам права с учетом их предмета регулирования.

Вряд ли есть смысл отрицать наличие регулятивной функции у принципов права. Многочисленные примеры правоприменительной практики доказывают состоятельность этого утверждения[210]. В таких условиях их обозначение в качестве первичных правовых регуляторов правоотношений по сравнению с нормами права не вызывает сомнений[211]. Таким образом, можно сделать существенный для нашего исследования вывод о том, что правоотношения как правовые связи между их участниками реализуются в соответствии с принципами и нормами права.

Первоначально в отечественной науке международное право рассматривалось как «продолжение национального». Согласно трудам Е. А. Коровина международное право было «советским международным правом», по мнению А. Я. Вышинского, советское право «миролюбивого, свободного и независимого» государства обладает приоритетом над международным, а С. А. Голунский и М. С. Строгович предлагали включить международное право в советское как отрасль[212]. Примерно в середине прошлого века указанные взгляды были подвергнуты критике в связи с преобладанием дуалистического понимания взаимодействия международного и национального права, которое исходит из того, что они являются самостоятельными правовыми системами. В последующем в научных исследованиях обосновывалась теория координации, согласно которой самостоятельные правовые системы международного и национального права находятся в постоянном взаимодействии, а их связь характеризуется координацией, взаимосогласованностью и взаимодополняемостью[213]. Обосновывалось, что они взаимодействуют, но при этом имеют разные предметы и методы правового регулирования, субъектный состав, формы права и т. д.

Вместе с этим следует отметить, что уже в 90-е годы XX в. в отечественной правовой науке появляются исследования, опровергающие вышеизложенные положения и доказывающие, что в условиях глобализации концепция «объективных границ» международного права должна отойти в прошлое, так как оно создает права и обязанности не только для государств, но и непосредственно для физических и юридических лиц, а также имеет непосредственное действие во внутригосударственной сфере[214]. Соответственно, взгляд на правовое регулирование должен быть скорректирован.

Положения научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, исходящей из позиции умеренного монизма, позволяют обратить внимание на существенные стороны правовой действительности, обусловленные единством правового регулирования, осуществляемым принципами и нормами, содержащимися в единой системе форм внутригосударственного и международного права. Один из ключевых признаков системности права, связанный с его единством и дифференциацией наряду с объективно существующими правоотношениями, их правовым регулированием, обеспеченным государством, обусловливает общность, взаимосвязанность и взаимозависимость принципов и норм права.

В этой связи интерес вызывает мнение Н. В. Афоничкиной о том, что «в современных условиях требуется новый уровень обобщений в научных исследованиях, поэтому необходимо синтезировать накопленные знания о международном и внутригосударственном праве и зафиксировать их в новой категории “общее понятие права”»[215].

Полагаем, что одним из ключевых вопросов, связанных с регулированием правоотношений в научно-технологической сфере принципами и нормами права, содержащимися в формах международного и национального права, является вопрос о правовом предписании, устанавливающем такое взаимодействие, а также вопрос о разрешении коллизий, которые потенциально могут возникнуть между принципами и (или) нормами права.

Подобное правовое предписание закреплено в ч. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации. Оно определяет, что общепризнанные[216] принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. В последующем указанное было конкретизировано в Федеральном законе «О международных договорах», а именно положением о том, что международные договоры заключаются, выполняются и прекращаются, в том числе в соответствии с Конституцией РФ и настоящим федеральным законом (ст. 1), а также указанием на то, что положения официально опубликованных международных договоров, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно, а для осуществления иных положений принимаются соответствующие правовые акты (ст. 5)[217].

Вопросы, связанные с преодолением коллизий между принципами и (или) нормами права, разрешены Конституцией РФ установлением приоритета международного договора над законом (ч. 4 ст. 15; ст. 79), а также Венской конвенцией о праве международных договоров 1969 г. принципом Pacta sunt servanda (ст. 26) и указанием на то, что участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора (ст. 27 во взаимосвязи со ст. 46)[218].

Наряду с вышеуказанным, как правило, государства создают эффективные процедуры по предотвращению возникновения коллизий между принципами и (или) нормами внутригосударственного и международного права. В частности, в Российской Федерации предусматривается обязательная ратификация международных договоров, устанавливающих иные правила, чем предусмотренные законом[219], а также возможность рассмотрения Конституционным Судом РФ не вступившего в силу международного договора на предмет соответствия Конституции РФ[220]. Тем не менее практика показывает, что подобные явления не всегда бывают эффективными[221].

Из отмеченного следует, что во избежание коллизий, а также в целях обеспечения единства системы форм права возникает необходимость своевременной корректировки и конкретизации принципов и норм, закрепленных в формах национального права, исходя из принимаемых принципов и норм, установленных в формах международного права.

Вместе с этим полагаем, что указанные правовые предписания должны применяться с учетом признания человека, его прав и свобод высшей ценностью общества, государства (по смыслу ст. 17, 18 Конституции РФ), мирового сообщества в целом (по смыслу преамбулы и ст. 1 Устава ООН[222]). Отсюда следует, что приоритетом прежде всего должны обладать принципы и нормы, устанавливающие более высокий уровень гарантий реализации и защиты прав и свобод в научно-технологической сфере, в частности свободы научного и технического творчества, независимо от того, закреплены ли они в формах национального или международного права. По нашему мнению, данный вывод в полной мере соотносится с современной постнеклассической научной рациональностью[223].

В связи с вышеизложенным вызывает возражение подход, согласно которому право сводится к законодательству, а точнее – к национальным правовым актам, без учета иных форм национального и международного права. При этом само понимание категории «законодательство» не является унифицированным.

Содержание кодексов Российской Федерации позволяет определить несколько основных подходов к пониманию категории «законодательство». В первом случае указанная категория состоит только из закона (кодекса) и/или законов[224]. При этом в зависимости от разграничения полномочий и предметов ведения Российской Федерации и ее субъектов в состав «законодательства» могут быть включены законы субъектов Федерации[225]. Второй подход связан с включением в состав «законодательства», помимо собственно законов, еще и иных видов правовых актов, имеющих подзаконный характер[226]. Согласно третьему варианту к составной части «законодательства» отнесены общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры[227]. Таким образом, можно сделать вывод о том, что в национальных правовых актах Российской Федерации отсутствует единообразие в подходах к содержательному наполнению понятия «законодательство».

Более того, некоторые кодексы четко определяют, что в регулировании отношений применяются не только законы и иные правовые акты, но и иные формы права, а именно правовые договоры и правовые обычаи[228]. В этой связи, в частности, вызывает возражение название в Гражданском кодексе РФ главы 1 «Гражданское законодательство», которая, помимо иных статей, включает в себя статью «Обычаи», а также статью, устанавливающую применение форм международного права. Другими словами, в некоторых случаях в национальных правовых актах понятие «законодательство» по содержанию эквивалентно понятию «формы права».

Действительно, содержание права составляют не только принципы и нормы права, включенные в правовые акты государства. Следует также учитывать и наличие иных форм как национального, так и международного права. В этом плане позитивизм в своем классическом прочтении не дает возможности учитывать и необходимым образом исследовать соответствующие формы права. В качестве примера приведем норму права, содержащуюся в ч. 1 ст. 1 Федерального закона «О науке и ГНТП», ограничивающую правовое регулирование законодательством (национальными правовыми актами) без учета иных форм права: «Законодательство Российской Федерации о науке и государственной научно-технической политике состоит из настоящего Федерального закона и принимаемых в соответствии с ним законов и иных нормативных правовых актов Российской Федерации, законов и иных нормативных правовых актов субъектов Российской Федерации, а также нормативных правовых актов органов публичной власти федеральной территории “Сириус”»[229].

Полагаем, что для характеристики внешнего выражения всего массива принципов и норм права, являющихся правовыми регуляторами, уместно использование понятия «формы права», которое более достоверно и объективно отражает реалии. Причин здесь несколько. Во-первых, в соответствии с Конституцией Российской Федерации 1993 г. «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры» являются составной частью правовой системы России (ч. 4 ст. 15). Во-вторых, согласно положениям ряда кодифицированных правовых актов, в частности ст. 4 Бюджетного кодекса РФ, международные договоры применяются к правовым отношениям непосредственно, кроме случаев, требующих издания внутригосударственного правового акта. Другими словами, принципы и нормы права, содержащиеся в международных договорах, распространяются на внутригосударственные правоотношения с участием различных субъектов. В-третьих, правовые акты и международные договоры, с одной стороны, позволяют, а с другой – обязывают применять правовые обычаи, например ст. 5, 19 Гражданского кодекса РФ, ст. 38 Статута Международного суда ООН. Таким образом, действующие в государстве формы права нельзя сводить к «законодательству». Именно категория «формы права» в современных условиях способна отразить все многообразие внешнего проявления (закрепления) принципов и норм права.

Представляется необходимым при рассмотрении вопросов, связанных с сущностью правового регулирования, особо обратить внимание на его неспособность исчерпывающим образом упорядочить правоотношения. Правовое регулирование в силу многочисленных объективных причин (абстрактный и относительно определенный характер принципов и норм права, коллизии и пробелы в национальных правовых актах и др.) явно недостаточно, не может эффективно и полноценно регулировать конкретные отношения без их индивидуального регулирования. Только совместное правовое и индивидуальное регулирование сможет устранить объективную недостаточность принципов и норм права, обеспечит эффективность регулирования правоотношений[230].

Несмотря на значение правового регулирования, его эффективное осуществление без связанного с ним индивидуального регулирования невозможно. Во-первых, с точки зрения логики регулирование движется от абстрактного (общего) к конкретному (индивидуальному). Во-вторых, реализация моделей поведения, соответствующих принципам права и закрепленных в нормах права, как правило, осуществляется посредством индивидуальных регуляторов в реальных правоотношениях. Указанная особенность ярко выражена в правовом и связанном с ним индивидуальном регулировании в отличие от иных социальных регуляторов, например морали. Правовое регулирование объективно дополняется индивидуальным регулированием: норма общего характера воплощается в реальные правоотношения, в рамках которых в качестве содержания формируются субъективные права и юридические обязанности, наполняемые в каждом конкретном случае индивидуальным смыслом и направленностью[231].

По мнению Т. В. Власовой, правовое и индивидуальное регулирование являются двумя взаимосвязанными, взаимозависимыми, формирующими единую и реально действующую систему видами регулирования правоотношений. При этом каждое из них на своем уровне оказывает воздействие на поведение и деятельность субъектов права, находит выражение в стадиях регулирования[232]. Индивидуальное регулирование, в отличие от правового, осуществляется посредством индивидуальных регуляторов, в частности посредством выработки и принятия судебных актов, договоров, актов толкования права[233].

Исходя из изложенного, необходимость исследования сущности индивидуального регулирования, его особенностей как вида регулирования правоотношений не вызывает сомнений.

Индивидуальное регулирование учитывает специфику конкретных правоотношений, дополняет регулирование необходимыми регуляторами, обладает особым значением при преодолении правотворческих ошибок, пробелов и коллизий в формах права, в установлении действительного содержания принципов и норм права. Не вызывает сомнений, что правовое и связанное с ним индивидуальное регулирование отношений взаимно дополняют друг друга. В юридической литературе обоснованно подчеркивается, что правовое регулирование без индивидуального (а равно и наоборот) теоретически невозможно, а практически контрпродуктивно[234]. По мнению В. А. Сапуна, взятые по отдельности, они сразу начинают демонстрировать свои «слабые стороны»: «нормативное» правовое регулирование без индивидуального превращается зачастую в формализм, а индивидуальное без «нормативного» правового – в произвол[235]. Изложенное позволяет еще раз подчеркнуть диалектическое единство правового и индивидуального регулирования, выраженное в том числе через их дифференциацию и взаимосвязь.

Одним из первых на уровне диссертационного исследования определение рассматриваемому явлению дал С. Г. Краснояружский. Он обосновал «индивидуальное правовое регулирование» в качестве осуществляемого на стадии реализации юридических норм вида правомерной деятельности субъектов права, направленного на упорядочение общественных отношений путем конкретизации масштабов поведения их персональных участников[236]. К настоящему времени в юридической науке выработано несколько понятий, охватывающих в той или иной части рассматриваемый феномен. В связи с этим особую сложность составляет определение содержания понятия «индивидуальное регулирование», а также его соотношение с понятиями «индивидуальное правовое регулирование» и «саморегулирование». В целях установления реального содержания указанных понятий, определения их соответствия объективной реальности полагаем возможным выделить следующие основные подходы к их соотношению, которые сформировались в юридической науке на сегодняшний день. При этом необходимо отметить, что внутри указанных основных подходов также имеются некоторые ответвления.

Известно, что правовое регулирование представляет собой властную организующую и упорядочивающую отношения деятельность. Ряд исследователей считают уместным выделить общее или нормативное правовое регулирование, а также индивидуальное правовое регулирование. При этом с позиции юридического позитивизма подчеркивают, что указанные виды регулирования осуществляются «при помощи отличающихся друг от друга средств – нормативных или индивидуальных актов»[237]. При таком теоретическом подходе нормативное правовое регулирование фактически отождествляется с правотворчеством, а индивидуальное правовое регулирование – только с властной деятельностью субъектов, например судебным правоприменением. Что касается договоров, то, по мнению сторонников данного подхода, они не являются правовыми регуляторами и отнесены к сфере «саморегуляции»[238]. В связи с этим возникает вопрос: почему реализация права властными субъектами, например судебное правоприменение, является правовым регулированием (несмотря на то что оно не общеобязательно и персонифицировано), а реализация норм частными лицами таковым не является, но все же относится к регуляции, хотя и с приставкой «само».

По мнению других исследователей, индивидуальное правовое регулирование осуществляется не только властными субъектами, но и иными третьими лицами, которые не являются участниками регулируемых отношений, а также самими участниками отношений[239]. К примерам первого вида индивидуального регулирования относится деятельность государственных органов – судов, органов внутренних дел и т. д., а также негосударственных, например третейских судов. Второй вид индивидуального регулирования – «саморегулирование» – связан с договорами и контрактами. При этом представляется спорным, что к индивидуальному регулированию отнесены не только частные договоры (гражданские и трудовые), но и правовые договоры (коллективные, отраслевые тарифные, генеральные соглашения с правительством и др.)[240].

Третье направление связано с включением в индивидуальное регулирование не только правоприменительной деятельности государственных органов и взаимодействия субъектов, не обладающих властными полномочиями, например при договорном регулировании, но и самостоятельных (автономных) правомерных действий индивидов, совершаемых независимо от волеизъявления иных лиц[241]. При этом предлагается выделение дискуссионного понятия «индивидуальная норма» или «микронорма», которая определяется конкретностью адресата и обусловленностью его же волей, а также моральным характером нормативности[242].

С точки зрения научно обоснованной концепции интегративного правопонимания, выбранной в качестве методологической базы исследования, правовое регулирование и индивидуальное регулирование являются самостоятельными видами регулирования[243]. При этом, как указывалось ранее, правовое регулирование осуществляется посредством принципов и норм права, содержащихся в его формах (а не только правовых актах), а индивидуальное – посредством частных договоров, индивидуальных судебных решений и т. д. Полагаем, такое разграничение вполне обоснованно и закономерно вытекает из онтологической основы регулирования в целом, а также его видов[244].

Выше отмечалось, что в юридической литературе используется понятие «индивидуальное правовое регулирование», тем самым подчеркивается его принадлежность к разновидностям правового регулирования. По нашему мнению, представляется спорным смешение индивидуального и правового регулирования по ряду оснований. Во-первых, в отличие от правового регулирования при связанном с ним индивидуальном регулировании не вырабатываются принципы и нормы права, а на их основе осуществляется рассмотрение и разрешение конкретных вопросов, дел, споров. Во-вторых, при индивидуальном регулировании, как указывалось выше, упорядочение правоотношений осуществляется индивидуальными регуляторами: индивидуальными (частными) договорами, судебными решениями, индивидуальными актами и др.