Летят стрижи… Юркино детство

Квартира состояла из двух комнат, кухни, коридора, кладовки и тамбура. Большая комната служила залом, а та, что поменьше – спальней. В зале, посредине, стоял большой стол, у стены, ближе к окну, – посудный шкаф со стеклянными дверцами, а рядом – добротный платяной шкаф, украшенный замысловатыми вензелями. У противоположной стены возвышался громадный немецкий диван, обтянутый черной кожей с круглыми подлокотниками, а над ним, во всю длину спинки, тянулась полка. Едва Юрку внесли в зал, как его взгляд приковался к двум странным предметам на этой полке. Сочетание черного с позолотой и белого, а также их причудливая форма заворожили мальчика, и он потянул ручку к полке. Марфа, понимая этот требовательный жест, поднесла Юрку ближе. На лакированных подставках, напоминающих шахматные ладьи, красовались два портретных мужских бюста тончайшей работы, выполненных в молочно-белом цвете. На блестящем черном лаке золотом сияли надписи «BACH» и «BEETHOVEN». С этого момента они стали для Юрки самыми важными предметами в квартире, наряду с проигрывателем. Едва научившись ходить, Юрка взбирался на диван и, стоя, подолгу рассматривал эти бюсты. Надписи он словно «сфотографировал», и, не понимая их значения, удивлял родителей попытками их повторить на бумаге. Прочитал же он их из памяти много позже, когда начал изучать немецкий в школе. К сожалению, хрупкие статуэтки были утрачены во время многочисленных переездов. Долгие годы должны были пройти, прежде чем повзрослевший Юрка узнал, кем были люди, запечатленные в этих бюстах, и проникся их жизнью и творчеством. Со временем он стал почитателем их музыки и, будучи московским студентом, частенько посещал органные концерты и знаменитый магазин «Мелодия» на Калининском проспекте. Не тогда ли, в раннем детстве, эти замечательные бюсты посеяли в сердце Юрки любовь к музыке?

Ещё одним предметом в зале, заслужившим Юркино уважение, стал видавший виды отцовский радиоприёмник, который мальчик, не мудрствуя лукаво, окрестил простым русским словом «Пилёник». Впрочем, Юрка долго не мог решить, кто из них главнее – проигрыватель или приёмник, и пришел к выводу, что все-таки приёмник, без которого проигрыватель немой, а приёмнику никакой проигрыватель не нужен – он передает музыку и без него. А после одного неприятного случая Юрка не то, чтобы сильнее зауважал приёмник, но начал его даже побаиваться. Как уже говорилось, приёмник был не просто старым, а изрядно изношенным. Иногда он, ни с того ни с сего, замолкал в самый интересный момент передачи. Однако отец знал на него управу – он запускал руку в его внутренности и что-то там шурудил. По крайней мере, так казалось Юрке, внимательно наблюдавшему за отцовским колдовством, после которого приёмник покорно продолжал передавать «концерт по трансляции». И вот однажды, Юрка слушал музыку из приемника, который, как обычно, внезапно замолчал. Отец был на кухне, помогал маме. Юрка уже было побежал за ним, как его осенило: «А зачем мне отец? Я и сам знаю, как заставить приемник работать!» Он приставил стул к тумбочке, взобрался на него и, точь-в-точь как отец, сунул руку в приемник и хорошенько пошурудил у него внутри. Удар был настолько неожиданным и сильным, что Юрка, так и не поняв, что произошло, рухнул со стула на пол. Как тут не заорать от испуга и боли? На пальце у него вырос огромный волдырь. Подоспевшие на Юркины вопли родители не могли понять, что случилось. Юрка катался по полу, схватившись за палец, и орал благим матом. Немного успокоившись в объятиях мамы, он поведал сквозь слезы, что взялся исправить замолчавший приёмник и делал все правильно, точь-в-точь как отец, но противный приёмник не захотел работать, да еще и больно его ударил. Отец почему-то принялся смеяться, а мама на него зашикала. С того дня Юрка приемник слушал, но ремонтировать не пытался, даже побаивался крутить ручки настройки, что раньше так любил делать. Что значит жизненный опыт!

Два окна зала выходили на улицу, по которой изредка проезжали автомобили. Заслышав шум мотора, Юрка стремглав летел к окну. В те времена нечасто доводилось ему любоваться проезжающей машиной, ведь их было немного, в основном по улице ездили телеги с лошадьми. Иногда мимо окон проходили строем учащиеся ремесленного училища, расположенного неподалеку. Глазеть на них, одетых в одинаковую форму и шагающих ровным строем, Юрке нравилось, к тому же они хорошо пели песни. Словом, зрелище в окне было захватывающим. Юрка любил находиться в зале, где ему никогда не было скучно, в отличие от спальни, где его укладывали спать. А вот что он терпеть не мог больше всего, так это спать.

Если зал для Юрки был своего рода храмом, где он вкушал духовные прелести жизни, то коридор стал его полигоном для тренировок, игр и вообще веселья. Обычный коридорчик казался Юрке длинным и просторным, было где разгуляться. К тому же он был наполнен ярким солнечным светом, проникавшим через окно в торце.

Противоположным от окна концом коридор упирался в кухонную дверь, что было так кстати для Юркиной мамы. Она, занятая на кухне, сажала Юрку в перевернутую табуретку прямо перед входом. Разумеется, Юрка предпочитал сидеть в табуретке, чем одному валяться в кроватке, пока мать возится на кухне. Она же постоянно выглядывала в дверь, что Юрка принимал за забавную игру. А со временем он осмелел и стал выползать из своего гнезда прямиком к окну. Притаится и ждет, когда мать выглянет из кухни. Мать выглядывает – а его нет! Она, конечно, видит его, но деланно всплескивает руками, охает и ахает, мол, куда мой дорогой Юрик убежал? А он аж дрожит от удовольствия и, не выдержав, начинает хохотать. Иногда мать оставляла Юрку в коридоре, пока бегала за хлебом в соседний магазин. В коридоре, считала Марфа, оставлять Юрку безопасно, если все двери закрыты. На самом деле так и было, если не считать дверцы голландки. Голландка – это, как известно, печь для обогрева помещений. В Юркиной квартире она была встроена в стену между комнатами, а топилась из коридора. Как-то, не успела мать отлучиться в магазин, как Юрка принялся исследовать непонятные дверцы в стене. Открыв нижнюю дверцу, он выгреб на пол золу и в охватившем его творческом порыве разгреб ее по всему коридору, не забыв и про себя любимого – извозился до неузнаваемости. Марфа, вернувшись через несколько минут, поразилась вандализму своего сыночка. Чадо ее с головы до ног в саже, коридор усыпан содержимым голландки. Час хлопот был ей обеспечен. Зато какое удовольствие получил Юрка! После такого жить хочется, и помнится долго.

1.6. «На златом крыльце сидели…»

Жил Юрка с отцом и матерью в новом одноэтажном доме на улице Социалистической в посёлке громадного содового комбината, на котором работал отец. Квартиру отец получил сразу после рождения Юрки, потому рос он и помнил себя в этой квартире. Их двухкомнатная квартира занимала оконечность дома, вокруг которой имелся небольшой огороженный высоким деревянным штакетником палисадник. Прежде чем попасть в палисадник, надо было, как во всех нормальных домах, выйти из входной двери на крылечко. Но в Юркином доме это было не просто крыльцо, а целая площадка перед дверью, которая возвышалась над палисадником почти на метр. Она была настолько широкой, что по обеим сторонам приступки образовались широкие великолепные площадки. Само крыльцо было добротно построено из бетона, а верхняя поверхность его тщательно отполирована. Цены бы ему не было, имей оно по краям оградку с перилами. С другой стороны, была бы оградка, заставили бы его всякими столиками, скамеечками, стульчиками. А так оно было свободно, никаких посторонних вещей.

Крыльцо это было замечательно во всех отношениях. С него открывался вид на палисадник, на весь соседний двор, а также на магазин, что рядом с их домом. Мама на крыльце проветривала и просушивала на солнце матрасы, одеяла, подушки. Когда Юрка был совсем маленьким, в солнечные теплые дни мама выкатывала его в коляске на крыльцо, а сама рядышком занималась рукоделием. С тех пор крыльцо стало Юркиным любимым местом, можно сказать, что он рос на этом крыльце и познавал окружающий мир. Летом можно было сидеть или стоять на ступеньке, а боковую часть крыльца использовать как стол – разложи свои всякие финтифлюшки и играй себе в удовольствие, чем он и любил заниматься.

К тому же, если просто сидеть на верхней ступеньке крыльца и тебе нечего делать, то, пожалуйста, любуйся родным палисадником или наблюдай, что занятного происходит во дворе Юркиного дома, в котором были ещё три квартиры, где обитало много взрослых и детей разного возраста. Да и дальше за двором можно было увидеть много любопытного. Поэтому до той поры, пока Юрка не подрос и не пополнил ватагу соседней ребятни в общем дворе, он с младых ногтей был верен своему излюбленному крыльцу и не променял бы он его ни на какое, даже на самое что ни на есть золотое.

Особенно Юрка любил на крыльце рисовать. Как-то отец принёс с работы маленькие квадратные обрезки плотной бумаги. Что с ними делать? А если что-то нарисовать на каждом из них? Он часто просил маму что-то нарисовать. Она, подумав секунду, принималась рисовать. Юрка сидел рядышком и нетерпеливо допытывался у матери, что же она рисует. «Подожди – сам увидишь», – загадочно отвечала мама. И он видел, как на бумаге из-под карандаша выходили то паровоз, то корабль, то самолёт. И сейчас Юрка хотел было попросить маму, но подумал: «А дай-ка я сам нарисую! Ведь я помню, как и что рисовала мама!» Он устроился на крыльце и, забыв про всё, принялся рисовать простым карандашом то, чему он научился у мамы: пароход, самолёт, паровоз, кремль (Спасская башня), танк, машину, дом. И у него очень даже неплохо получалось, даже мама, просмотрев рисунки, похвалила его. Рисовал, пока его фантазия не истощилась. Готовые рисунки он сложил в картонную коробку от обуви и посчитал дело законченным. Так он стал владельцем драгоценной коллекции собственных рисунков. Осталось найти надёжное место для её хранения.

И здесь Юрка поступил странным образом. Он не спрятал коробку ни в квартире, ни в палисаднике, а сам, не зная почему, присыпал её землёй под кустом бобовника в общем скверике напротив дома. Став взрослым и вспоминая об этом, он так и не смог понять логику своего поступка. Ведь он так дорожил этой коробкой и как бы преднамеренно спрятал её в таком ненадёжном месте. Возможно, он хотел на ночь расстаться с ней, чтобы утром, отыскав её, дорожить ей ещё больше. Это как бы потерять что-то для тебя дорогое и испытать радость, если это что-то находилось и возвращалось.

На этом история эта не закончилась. Буквально на следующий день Юрка захворал, и мать категорически запретила ему выходить из дома. С утра он, устроившись у кухонного окна, смотрящего как раз на скверик с его спрятанным сокровищем, во все глаза наблюдал за детьми, играющими в скверике рядышком с его заветным кустом. Он смотрел и переживал, что коробку с его коллекцией кто-то найдёт и заберёт. Иногда ему казалось, что её уже нашли, и сердечко его тогда стучало так, что он его слышал. Это было невыносимо, надо было что-то делать. И тогда, собравшись духом и плюнув на строжайшие запреты матери, Юрка в чём был выскочил на крыльцо и что было сил рванул в сквер. Мать спохватилась поздно и нагнала его только тогда, когда драгоценная коробка была уже в его руках. «Пусть мама меня накажет, – с облегчением подумал Юрка, – зато коробочка моя – вот она, и никто теперь её у меня не заберёт».

Потом Юрка пополнял коробку своими рисунками и даже рисовал новые взамен старых, которые ему переставали нравиться. Так началась у Юрки страсть к собирательству. В разном возрасте он, как и большинство детей 50-х годов, собирал (тогда не говорили «коллекционировал») фантики, открытки, игральные кости (айданы), спичечные этикетки, почтовые марки, монеты и, наконец, книги. Но настоящим коллекционером он не стал, и может, это к лучшему. Впрочем, будучи во вполне зрелом возрасте, он имел неплохую библиотеку, которую начал собирать в раннем школьном возрасте.

Годам к двум в тёплые летние денёчки стала мать выпускать Юрку в их огороженный деревянным штакетником палисадник. В палисаде напротив входного крыльца мать разбила цветник с круглой клумбой посередине, где цвели великолепные циннии, астры, душистый табак и ярко-красный натуральный мак, выращивание которого много лет спустя запретили. Тогда ещё маки можно было спокойно сажать, любоваться пышными яркими цветами, а когда созревали коробочки, лакомиться маковым зерном. и Юрка в детстве успел насладиться содержимым маковых коробочек.

Для маленького Юрки палисадничек был просто раем земным. Здесь он, едва встав на ноги, ещё качаясь и падая порой, топал по тропинке вокруг клумбы один, без чьей-либо помощи, что ему очень нравилось. Да и для мамы было спокойно – чадо её находилось в полной безопасности: изгородь была высокая, а калитка выхода из палисадника была закрыта. С высокого крыльца она наблюдала за Юркой, занимаясь своими делами.

Впрочем, с некоторых пор Юрка повадился нюхать цветы. Это увлечение привело к тому, что впервые в своей коротенькой ещё жизни он получил урок, запомнившийся надолго. Оказалось, что в мире не всё так красиво и имеет приятный запах. Как-то Юрка, решив насладиться ароматом пышной астры, сунул свой любопытный носик в цветок, но вместо ожидаемого удовольствия он внезапно почувствовал мгновенную невыносимую боль в щеке. Ясное дело – его ужалила пчела. Но Юрка-то не знал, что есть такие пчёлы, похожие на больших мух и что они кусают так, что порой и взрослым это нестерпимо. Для него это был очень неприятный сюрприз, который впервые ему преподнесла жизнь. От сильной боли, от её внезапности и неизвестности причины Юрку обуял безумный страх, и он заорал, как никогда прежде. А что ему оставалось делать? К счастью, мать оказалась рядом, и он продолжал рыдать в её объятиях. Мама вытащила из щеки жало и всё ему рассказала о пчёлах. Хотя щека у Юрки болела ещё сильно, но он узнал, что с ним произошло, и страх прошёл. Неизвестность порождает страх.

После этого случая он стал не по годам осмотрительным и осторожным, если и нюхал цветы, то старался убедиться, что на нём не сидит пчела, которая с тех пор стала для Юрки самым опасным зверем. Став взрослее, Юрка хоть и понял, что есть в мире звери страшнее и намного опаснее пчелы, но всё-таки после того случая с пчёлой невзлюбил весь мир насекомых летящих, ползущих и прыгающих. Были, правда, у него исключения – как можно не любить весёлых кузнечиков, яркоцветных бабочек, грациозных прозрачнокрылых стрекоз, предвестников лета майских жуков и божьих коровок за то, что они божьи и могут улететь на небо. А вот уважал он настоящих богатырей – сильных и бесстрашных жуков-носорогов и жуков-оленей.

Спустя год Юрка познакомился с ещё одним представителем мира насекомых, причём, как ему показалось, самым ужасным. Отец с матерью с весны где-то за городом возделывали огород. Иногда, в хорошую погоду, отец, к великому Юркиному счастью, сажал его на раму своего немецкого велосипеда, и они с комфортом добирались до огорода. Как-то раз они, подъехав к огородам, увидели взбудораженных женщин, рассматривающих что-то на дороге. Когда Юрка увидел то, что так заинтересовало женщин, его обуял такой же страх, как после укуса пчелы, даже мурашки пробежали по его спине. Если бы он видел ужалившую его пчелу, то не так бы испугался, ведь по виду она не страшная. Здесь же Юрка впервые в жизни встретил живое существо, своим видом наводящее ужас и которое было гораздо страшнее уродцев, донимавших его во время болезни. Юрка непроизвольно прижался к отцу и сжал его руку:

– Папа, что это?! Что это такое страшное?!

– Это такой паук, Юрик, называется тарантул. Не бойся, он не нападает, если его не трогать.

Юрка видел пауков в квартирной кладовке, но они с длинными слабыми ножками и маленьким тельцем были совсем не страшными. Вот оказывается какие ещё бывают пауки! Никогда Юрка не видел ничего более страшного.

Так Юрка впервые познакомился с тарантулом. На самом деле это была очень крупная, ужасная с виду самка тарантула. И без того страшный вид паука умножался тем, что её облепило множество паучат, которых она, как заботливая мать, носила на себе. Женщины охали и ахали, но, видимо, так боялись паучиху, что слёзно просили отца прихлопнуть её, чтобы тарантулы не развелись на огородах. Пришлось отцу снять с велосипеда лопату и уничтожить тарантула, а маленьких паучат затоптали женщины. Может быть, это было и жестоко, но в глазах маленького Юрки тарантул был олицетворением зла, которое было уничтожено отцом. На сей раз добро победило. Впечатлительный Юрка ещё несколько дней приставал к отцу с вопросами: «А может ли тарантул забраться к нам в квартиру? А если ночью? А если дома никого не будет? А если незаметно?»

Тарантулов в тот год расплодилось страсть сколько. Как-то раз сосед Вовка, на пару лет старше, позвал Юрку охотиться на тарантулов. На поле неподалёку от дома они искали норки пауков. Верховодил Вовка. Ловили двумя способами – шарик смолы (гудрона) на нитке опускали в норку, паук лапками застревал на шарике и его вытаскивали из гнезда, ещё выливали водой из бутылки – он сам выбегал. Но это была мелкота, далеко не чета тому, что попался на огороде. Так что первая в жизни Юркина охота была на пауков, впрочем, и последняя, если, конечно, не считать рыбную ловлю. Став взрослым, к охоте Юрка не пристрастился, считая, что на ней убивают ни в чём не повинных животных.

1.7. «Полено жареное» и чудный вальс Дунаевского

Урожай картошки в тот год был так велик, что родители засыпали находящийся на кухне подвал по самый лаз, и всю зиму мать готовила блюда из собственной картошки. Больше всего в детстве Юрка любил жареную картошку. От одного запаха картошки, исходящего из кухни, он сходил с ума. Поначалу Юрка не знал, чем так вкусно пахнет на кухне. Не в силах устоять, он бросил свои дела и, как кот на валерьянку, двинулся на запах с кухни. А когда спросил у матери, мол, что там она такое готовит, что слюнки текут, она, смеясь, ответила, дескать, полено жареное. Приняв шутку матери за чистую монету, Юрка ещё долго называл жареную картошку поленом жареным, что вызывало весёлый смех у родителей. Разумеется, о настоящем полене он пока не ведал.

Не было для Юрки большего удовольствия, чем лакомиться жареной картошкой. Но, оказывается, было. Как-то мама приготовила жареную картошку и усадила Юрку за стол. Работал радиоприёмник. Шёл «концерт по заявкам радиослушателей», и вдруг зазвучало нечто волшебное. Да, это была музыка, но какая! Мощное вступление прозвучало как приглашение, мол, послушай, дружок – тебе понравится. Ещё как понравилось! А дальше полилась лёгкая, изящная мелодия, с каждой секундой становясь всё прекраснее. Юрка получал одновременно два громадных удовольствия: от потрясающей музыки и великолепного вкуса его любимой жареной картошки. А главное, в сочетании со вкусом его любимой жареной картошки музыка казалась ему ещё прекраснее, а музыка словно усиливала вкус картошки.

А свёл Юрку с ума довоенный вальс Исаака Дунаевского из кинофильма «Моя любовь». В те годы (начало 50-х) этот замечательный вальс пользовался популярностью, и его часто передавали по радио. Сегодня его не услышишь ни по радио, ни по телевизору, впрочем, как и все другие замечательные вальсы середины 20 века. Другие времена – иные вкусы.

Жареную картошку Юрка обожал, а вот суп отнюдь. Не то что он его не любил, суп он просто терпеть не мог. «Тоже мне еда, – думал Юрка, – воду хлебаешь, да хлебом закусываешь.» Его неприятие супа вызывало протест со стороны родителей. Однажды отец пришёл с работы на обед. Мать подала ему суп и предложила Юрке за компанию отведать его нелюбимого супчика. На Юркино «Не хочу» отец, бывший, видимо, не в духе, ответил строго: «Ну-ка быстро садись и ешь!» На повторное «не хочу» отец поднялся и направился к Юрке. Юрка понял, что сейчас произойдёт покушение на его вкусы и свободу, а, учитывая решительность отца, возможно, и физическое воздействие в виде подзатыльника. Дабы не допустить насилия над собой, Юрка мгновенно нашёл спасительный выход – удирать и удирать, что есть мочи, ибо, если отец поймает, то уж затрещины точно не избежать. Стремглав он вылетел из квартиры во двор. Отца возмутила неожиданная выходка сына, к тому же это было наглое посягательство этого клопа на его отцовский авторитет, и он в ярости бросился в погоню.

Но куда там – сынуля его уже сверкал пятками в соседнем дворе. Отцу было недосуг гоняться за ним, и он, несолоно хлебавши, вернулся доедать свой суп. Юрка же убегал долго, и, лишь убедившись в том, что погоня отстала, перешел на шаг. Оказался же он на незнакомой улице и даже растерялся поначалу, но потом вспомнил, что по этой улице он с родителями ездил на автобусе к бабушке. А вон и остановка, на которой они ожидали автобус. Хотел было возвратиться обратно, но подумал, хитрец, что вдруг отец его поджидает где-нибудь в засаде, и решил повременить, пока отец не уйдёт на работу. К тому же, и возвращался Юрка, на всякий случай, другим путём, по переулку, расположенному чуть дальше, – обогнул квартал и, довольный своим манёвром, вернулся домой. Как он и предполагал, отца дома уже не было, а мать сделала вид, что ничего не произошло, быть может, она даже гордилась сыном за проявленную им способность постоять за себя. Это была Юркина маленькая победа, впервые он сумел отстоять свои принципы. Суп, правда, пришлось съесть, к тому же, после такой бешеной погони у Юрки появился отменный аппетит, и он показался ему даже вполне ничего. Вернувшись с работы, отец также ни словом не обмолвился об обеденном курьёзе. Кому охота вспоминать свои промахи? Забыть Герострата! Но Юрка всю жизнь с удовольствием вспоминал совершённый им блестящий побег.

1.8. Младшая сестра

В январе 1951 года у Юрки появилась сестрёнка. Назвали её Ириной. В отличие от Юрки, крикливого и болезненного, она родилась крепенькой, спокойной, спала и днём, и ночью. Забот с ней было намного меньше, чем с ним. Вначале Юрка был к ней совершенно равнодушен – лежит, не разговаривает, ничего не понимает – не интересно, ведь ему самому было тогда два года и пять месяцев. Но она подрастала, и Юрка постепенно привыкал к ней и даже, если что не так, переживал за неё. Разумеется, мама была больше занята сестрой, чем Юркой, но он не ревновал и принимал, как должное.

Тем не менее, с рождением сестры он почувствовал, как изменилось отношение к нему со стороны родителей, в большей степени отца. Он души не чаял в дочке, а Юрка отошёл на второй план. В семье произошло этакое негласное разделение – мать больше любила Юрку, отец сестру. И это продолжалось долгие годы, и хотя это все понимали, но поделать ничего не могли. Юрка смирился с выпавшей ему участью, но где-то в глубине души тлела обида. А вот сестра, будучи ещё крошкой, видимо интуитивно почувствовала, что мать в душе более близка к Юрке, чем к ней, с ранних лет она проявляла своё несогласие и даже словесные претензии к матери. К сожалению, её неровные отношения с матерью, уходящие корнями в раннее детство, продолжались всю жизнь.

На отношения Юрки с сестрой предпочтения их родителей никак не сказывались. Они были дружны и любили друг друга. Будучи уже взрослыми они поддерживали друг друга, сестра Ирина постоянно проявляла заботу о Юрке и с готовностью помогала в нелёгкие периоды его жизни, за что он был ей благодарен и старался платить тем же.

Во время их раннего детства произошло история, которая, видимо, оставила неизгладимый след на детской психике сестры и предопределила непростые отношения сестры с матерью на долгие годы. А в памяти Юрки, свидетеля и участника, сценки из этой истории запечатлелись на всю жизнь. Так иной раз, кажущиеся незначительными события, происшедшие с человеком, с течением жизни приобретают всё большее и даже доминирующее значение для этого человека.

В начале лета 1952 года Юркин отец Пётр вознамерился во время отпуска посетить своих родителей, проживающих на Дону. Почти пять лет он не видел родных, всё было как-то недосуг. За это время он завёл семью, появились дети – сын Юрка и дочь Ирина.

Наряду с естественным желанием познакомить жену с родителями, братом Иваном и представить родным своего первенца, то бишь Юрку, Пётр решил прощупать почву на счёт своего возвращения в родное гнездо. Климат Башкирии ему, видимо, не шёл во благо, да и работа, видно, тоже. Он похудел и считал, что надо возвращаться домой. Возможно, Пётр, в думках, учитывая своё слабое здоровье, хотел подстраховаться, чтобы в случае чего его семья не осталась бы без поддержки. Следовало бы здесь добавить то, что Пётр, быть может, благодаря возвращению на родину, преодолел свои хворобы и прожил до старости.

После продолжительных обсуждений сестру Ирину, которой было тогда полтора года, решили с собой не брать. Посчитали, что маловата она для такого путешествия с пересадками, да им самим с двумя малыми детьми будет тяжело. Оставить её было не с кем, как с 52-хлетней бабушкой, живущей с младшим сыном Василием в старом маленьком доме. Ирина, видимо, почувствовав, что её хотят бросить, не отходила от матери ни на шаг. Поезд, на котором собирались ехать, проходил через город поздно ночью. Перед отъездом сидели у бабушки – её домик располагался недалеко от вокзала. Сестра заснула, а когда утром проснулась в доме уже никого не было, ни отца, ни матери, ни брата. Её бросили. Можете представить, как она это всё переживала. Юрка, конечно, по малости лет ничего этого не понимал – сестрёнку оставили с бабушкой, ну и что, ведь уезжали то не насовсем.