Неизвестные юристы Беларуси

После него на правах хозяина на трибуну поднялся Петр Машеров. Едва он заговорил о возможных причинах аварии, Устинов раздраженно прервал его: «Сядьте!!! Без вас комиссия разберется!»

Со слов очевидцев, Машеров стушевался, несколько раз извинился и с опущенными глазами занял свое место в президиуме. Его публично, на глазах у всех подчиненных, унизили. Некоторые могут посчитать, что он повел себя как последний трус, другие скажут, что он поступил как умудренный жизненным опытом «царедворец».

Реакция зала на происходящее была соответствующей – шок. Многие растерялись, лица присутствующих выражали недоумение. Такое отношение Москва к Минску демонстрировала впервые. В то же время, не будь Дмитрий Устинов абсолютно уверен в своих полномочиях, он повел бы себя иначе.

Как указывают очевидцы, которые присутствовали при телефонных переговорах между Минском и Москвой, докладывая о ситуации, Дмитрий Устинов обращался к Брежневу на «ты», как равный с равным. Они были практически ровесниками, с разницей в возрасте год-полтора. Машеров же, будучи лет на 10—11 моложе, не мог себе такого позволить и всегда соблюдал модель общения «подчиненный – начальник». В определенном смысле с одной стороны – Брежнев и Устинов, а с другой – Машеров были людьми разных поколений и, конечно же, разного политического статуса и влияния.

Тем временем спасательные работы не прекращались несколько суток.

Эксперты оценили силу взрыва в 700—1000 кг в тротиловом эквиваленте. Это соответствовало взрыву 280—400 кг мелкодисперсной пыли, которая образовывалась при шлифовке и полировке радио- и телевизионных футляров.

Участки монтажа, шлифовки и полировки футляров, в которых размещалось 5 технологических линий, были разрушены, завалены железобетонными плитами перекрытий, технологическим оборудованием. Кое-где тлели упаковки от футляров. Была разрушена кирпичная стена протяженностью 100 м, повреждены и сорваны с петель двери, окна в прилегающих зданиях, комнатах и бытовках. Из-под завалов вытаскивали трупы. Десятками. Их укладывали неподалеку. От многих почти ничего не осталось.

В результате аварии, как утверждают некоторые авторы, погибли более 100 человек, 250 были ранены. Всего же в цехе работали 1900 человек. Из них абсолютное большинство (99%) – женщины. Цех эксплуатировали по полной – в 3 смены. Некоторые тела, когда их откопали, были в ледяном «панцире». Дело в том, что после взрыва примчались пожарные машины (происшествие такого масштаба случилось впервые, и никто не знал, что делать), и хотя огня не было, на всякий случай пожарные поливали разрушенное здание из брандспойтов ледяной водой. А на улице стоял мороз —12 °С. Возможно, некоторым это стоило жизни.

Василий Шарапов в своей книге воспоминаний приводит такие данные о количестве погибших: «После расчистки территории установили точное количество жертв. Их оказалось 46 человек. В спешке вырыли 48 могил, и это породило слухи о том, что власти скрывают подлинные масштабы трагедии. На самом деле двоих работников зачислили в этот список ошибочно: одна женщина опоздала с обеда, молодому человеку оторвало ногу, но врачи спасли ему жизнь».

Сейчас в некоторых иных публикациях мелькают другие цифры. Одни называют 120 погибших, другие 140. Бывший начальник цеха футляров Николай Хомив, например, утверждает, что с учетом умерших в больнице число жертв составило 106 человек.

Судя по всему, нервы у членов правительственной комиссии были напряжены до предела. Когда Дмитрий Устинов увидел десятки трупов, он невольно схватился за сердце (кстати, ему в то время шел 64-й год).

С серым лицом и страшно осунувшийся ходил по обвалившимся балкам Петр Машеров. Он сильно переживал. Поздно вечером лично отвозил в гостиницу Устинова, а сам возвращался назад, к месту взрыва.

Он приглашал начальника цеха Николая Хомива вместе пройтись в очередной раз по территории завода. В одном месте, вдоль траншей, Машеров увидел оголенный участок кабеля. Часто задерживался здесь, высказывал мнение, что, возможно, это и явилось причиной взрыва.

Петр Машеров также лично тщательно изучал все технологические и проектные тонкости, состояние проводов, кабелей, арматуры, механизмов и даже их назначение. В техническом тоннеле, соединявшем цехи пластмасс футляров, внимательно осматривал перевернутые вентиляторы, разрушенные воздуховоды и трубопроводы теплоцентрали, на которые обрушились плиты перекрытия.

Причины взрыва

Машеров был твердо убежден, что вины руководителей радиозавода в аварии не было, что грубейшие ошибки допущены проектировщиками. Ему очень хотелось поверить, что случилось нечто непредвиденное. Как-то в очередной раз приехав на радиозавод в одну из этих тревожных ночей, он сказал Николаю Хомиву: «Пойдем, Николай Иванович, еще раз заглянем в тоннели. Там же до войны были разные военные склады, может, война еще раз „отозвалась“?»

Тем не менее Николай Хомив был уверен, что все дело в несовершенной системе очистки от пыли. Он показал следственной комиссии письма, которые отправлял проектировщикам в Ленинград, и их отписки. С этой версией был согласен и академик из Москвы, крупный специалист в области взрывного дела, которого в срочном порядке вызвали в Минск. Он подтвердил: взорвалась пыль, образующаяся при шлифовке футляров. Существующая система очистки оказалась неэффективной, и трагедия была практически неизбежной. Концентрация взрывоопасной пыли, находящейся во взвешенном состоянии в день взрыва, превышала допустимые нормы в 13 раз. Для того чтобы произошел взрыв, не требовалось даже искры, эта пыль при определенной температуре самовозгоралась.

Вместе с тем прорабатывали и версию о теракте, хотя это представлялось маловероятным. Как рассказывает Василий Шарапов, он постоянно находился рядом с Дмитрием Устиновым. Они вместе обследовали вдоль и поперек здание соседнего корпуса. И, кроме дохлой крысы, ничего компрометирующего не нашли. Похоже, эти поиски проводились в рамках подозрения о диверсии.

А Петр Машеров ежедневно активно пытался найти иные причины взрыва. Вероятно, им руководили местнические интересы. Прежде всего, он стремился отвести обвинение от руководства радиозавода, а следовательно, и от себя самого. Он даже мысли не допускал о том, что дело не в «наследии войны», не в ошибках проектировщиков, не в технологиях и оборудовании, а в сложившейся в СССР системе управления.

А ведь Николай Хомив с головой выдал себя, когда предъявил переписку с проектировщиками. Безусловно проектировщики виновны в том, что предусмотрели в проекте монтаж вентиляционного оборудования, которое не полностью выполняло свои функции. Но ведь он знал об этом и не мог не понимать, что эксплуатировать цех нельзя. Однако преступно продолжал работать в нем. План был превыше всего. На завод поступало множество заказов, цеха производственного объединения «Горизонт» были перегружены. В погоне за показателями, премиями, орденами и медалями вопросы безопасности отошли на второй план.

Тем более такое отношение было преступным, что раз за разом, пусть и локально, возгорания в цехе футляров случались. Главный энергетик завода С. Замойский как-то доложил директору завода Л.Г.Захаренко, что плохо работают фильтры по очистке пыли. «Не лезьте вы в эту „химию“, заканчивайте скорее монтажные работы», – таков был ответ руководителя предприятия. В то же время сам Захаренко дважды обращался в министерство с требованием остановить цех. Но его пыл быстро охлаждали: «Положишь на стол партбилет, если остановишь!» И, к сожалению, членство в партии оказалось приоритетнее безопасности людей.

Во временный кабинет, в котором размещалась правительственная комиссия, постоянно поступала оперативная информация о результатах расследования. Дмитрий Устинов многое трактовал по-своему. Когда генеральный директор радиозавода в чем-то не согласился с ним, тот пригрозил тюрьмой – и Захаренко, и Хомиву.

Машеров, который присутствовал там, хоть и не входил в состав комиссии, очень волновался. Он попытался как-то сгладить ситуацию. В этот момент полковник КГБ доложил о слухах, которые поползли по городу. В тот же день Устинов снова позвонил Брежневу: «Леня, по городу пошли всякие слухи, что это спланированная диверсия, вредительство. Нужно несколько человек посадить в тюрьму, чтобы снять разговоры. Как ты считаешь?»

Через 7 дней после аварии заключили под стражу генерального директора радиозавода Л.Г.Захаренко, главного инженера радиозавода М.Я.Куцера, директора Ленинградского проектного института В.В.Никитина, главного инженера проекта М.Е.Деменкова, главного специалиста института Т.В.Германовича. Их посадили в «американку» – это тюрьма КГБ. Еще с 6 человек взяли подписку о невыезде.

Партийные взыскания и уголовное преследование

30 марта 1972 года состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором в том числе поднимался вопрос трагедии в Минске. Ближе к ночи, в 21:00, в зал вызвали генерального директора радиозавода и директора проектного института. Их этапировали в Москву из Минска сотрудники КГБ.

На Политбюро докладывал Д. Устинов. Изначально он хотел всю вину возложить на заводчан, поскольку, по его мнению, они неверно эксплуатировали оборудование. Но ему возразил генеральный прокурор СССР Роман Руденко. Потом выступил П. Машеров. Свое выступление она начал словами: «буквально в первые часы после происшествия мы получили все необходимые указания и советы от Л.И.Брежнева, который затем поддерживал с нами постоянную связь». После этих слов стало понятно, что первостепенную задачу Машеров видит в том, чтобы перетянуть на свою сторону генерального секретаря ЦК КПСС.

Петр Машеров попытался отклонить обвинение в адрес руководства радиозавода. Однако его позицию в расчет не приняли. Тем не менее, как утверждают некоторые авторы, Машеров настоял, чтобы судебное разбирательство проводилось именно в Минске. Иными словами, под контролем местной компартии. Однако по уголовно-процессуальному законодательству оно и должно было проходить по месту происшествия. Так что в чем тут особая заслуга Машерова – не сразу понятно. Если предположить, что суд состоялся бы в Москве, а не в Минске, наказания могли быть в разы жестче. А посему для всех лиц, находившихся на скамье подсудимых, это, безусловно, была стратегическая победа.

Генеральный директор радиозавода свою вину не признал, упрекнул Устинова, что тот обвинил их в трагедии безосновательно. В итоге за преступно-халатное отношение к своим должностным обязанностям, приведшее к тяжелым последствиям, директоров Минского радиозавода и Ленинградского проектного института, а также начальника цеха футляров сняли с должностей и исключили из партии. Подобным образом поступили и с председателем заводского комитета профсоюзов радиозавода Ю.В.Иродовым. К партийной ответственности был привлечен ряд других партийных и хозяйственных деятелей более мелкого масштаба. Из членов партии исключили также главного инженера радиозавода М.Я.Куцера. Секретарю парткома радиозавода А.С.Устикову объявили строгий выговор за отсутствие надлежащего контроля и требовательности к руководству завода. Председателя Минского обкома профсоюзов рабочих радио- и электронной промышленности А.А.Андреева освободили от занимаемой должности. Кроме того, ему объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку. За недостатки в работе первому секретарю Центрального райкома партии г. Минска Г. Г. Ершову объявили строгий выговор, второму секретарю Минского горкома партии В.А.Лепешкину – выговор. Аналогичные меры были приняты и в отношении целого ряда сотрудников Ленинградского проектного института, многих из них исключили из партии.

Прозвучало предложение исключить из партии первого секретаря Минского горкома партии Василия Шарапова. Однако его отстоял Александр Аксенов, второй секретарь ЦК КПБ. Видимо, Машерову в этот раз было неловко выступать в роли адвоката. В итоге Василий Шарапов отделался выговором по партийной линии.

Однако уже через полтора месяца Шарапова переведут на должность начальника Главного управлении шоссейных дорог при Совете Министров БССР (многие оценивали такой перевод как наказание). А позже он станет Министром строительства и эксплуатации автомобильных дорог БССР. Фактически в этой должности он пробудет 17 лет.

С этим скандальным переводом Василия Шарапова будет очень много версий. В частности, в другой своей книге воспоминаний он указывал, что якобы его причиной явилось то, что Машерову очень не понравилось, что первый секретарь Минского горкома партии (Василий Шарапов) не раздавал выговоры направо и налево.

А возможно, причина перевода была более прозаичной: скорее всего освобождали место для Николая Слюнькова, или Машерову просто не понравилось, что во главе партийной организации белорусской столицы стоит одноногий человек. Явно, что относительно молодой 43-летний Николай Слюньков более импонировал Петру Машерову нежели 56-летний пенсионер-инвалид Василий Шарапов. Безусловно перевод из партийных рядов на хозяйственную работу Василий Шарапов воспринял крайне болезненно. По ходу своих воспоминаний он не раз и не два съязвил в адрес Петра Машерова.

Для тех, кто не в курсе, поясним – исключение из партии в советские времена рассматривалось как самое суровое наказание. Фактически на политической, советской и партийной карьере человека ставился крест. Вне партии нельзя было занять сколько-нибудь значительную должность или иным способом пробиться «в люди». Исключения из этого правила конечно же были, но их мало.

К рассмотрению уголовного дела по факту взрыва на Минском радиозаводе в суде приступили 2 июня 1972 года. Судебная коллегия Верховного Суда СССР, разбирая это дело, исходила из характера и степени вины каждого, принимала во внимание как отягчающие, так и смягчающие обстоятельства. Учитывался возраст подсудимых, наличие несовершеннолетних детей и правительственных наград (а награды были почти у всех, включая Л.Г.Захаренко и Н.И.Хомива). В зависимости от обстоятельств виновных приговорили к тюремному заключению от года до трех лет