Белый шиповник

Белый шиповник

Татьяна Верясова

© Татьяна Верясова, 2025

ISBN 978-5-0068-7404-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Белый шиповник

Глава 1. Первая встреча

Сны в родительском доме пахнут по-разному: сушёной мятой, парным молоком, мамиными пирогами. Но просыпаюсь я всегда от свиста соседского парнишки Васьки.

Открываю окно – отряд из местных мальчишек уже построен. Васька, вытянувшись в струнку, докладывает по-уставному:

– Отряд для утренней пробежки построен!

Каждое моё утро здесь начинается с пробежки – в отпуске форму терять нельзя. Сначала Васька просто смотрел, как я разминаюсь, потом побежал со мной до пруда.

По пути мальчишка не умолкал:

– А правда, что в Можайке учат управлять ракетами?

– Ты сам хоть раз видел, как ракета стартует?

– А звёзды там, на орбите, они какие?

Рассказываю про учёбу, про расчёты траекторий, про мечты о полётах к Марсу. Васька слушает, широко раскрыв глаза, а потом вдруг спрашивает:

– А я смогу стать космонавтом?

В такие моменты вспоминаю себя в его возрасте – когда фантазия была главным двигателем, а старый сарай превращался в космодром. Говорю ему:

– Конечно, если мечту свою ухватишь поперёк хребта и не выпустишь. Она, как кобылица необъезженная, поначалу будет пытаться скинуть тебя.

Васька задумывается так глубоко, что с него можно Роденовского мыслителя писать… А потом решительно кивает:

– Я ухвачу! А ты мне поможешь? Научишься, как надо?

Я улыбаюсь, хлопаю его по плечу:

– Конечно, помогу. Для начала – держи темп. Не отставай!

Срываемся с места. Утренний воздух свежий, чуть влажный от росы – бодрит, наполняет силой. Васька пыхтит рядом, стискивает зубы, борется с усталостью. В глазах – ни тени сомнения.

По пути снова сыплет вопросами:

– Сколько надо тренироваться, чтобы в космос полететь?

– Какие упражнения самые важные?

– Если я буду бегать каждый день, это поможет?

Отвечаю, подбирая слова попроще:

– Тренироваться надо долго, Вась. И не только тело – голову тоже. Математика, физика, выносливость… Всё вместе. Но если решил – не отступай. Каждый день делай шаг к мечте.

Он кивает, сосредоточенно глядя вперёд. К пруду подходим в ровном темпе.

На следующий день к нам присоединяется Васькин друг – щуплый парнишка, но выносливый: дыхалка с запасом. На подъёме выдыхаемся, а он бежит вперёд, потом возвращается, успокаивает:

– Немного осталось!

Через пару дней приходят ещё трое ребят. А уже через неделю односельчане, завидев нашу разношёрстную компанию, перешёптываются с улыбкой:

– Космонавты опять тренировку затеяли!

Мы и правда выглядим как отряд будущих покорителей космоса. Пятеро мальчишек в спортивных штанах и футболках, выстроившихся в линию у старого клёна со мной во главе – чем не экипаж?

Васька, почувствовав себя чуть ли не командиром, раздаёт указания:

– Так, все на исходную! Сегодня бежим до пруда и обратно. Кто отстанет – тот инопланетянин, которого мы не возьмём на корабль!

Мальчишки смеются, но стараются изо всех сил.

К концу недели наша «космическая программа» приобретает регламент: перед пробежкой – разминка «как на Байконуре», после – обсуждение «полётных заданий» у пруда. Местные старушки, сидя на лавочках, качают головами:

– Вот ведь, Ваня-то наших сорванцов в порядок привёл. Гляди, уже и не шляются без дела, как раньше.

А я лишь улыбаюсь. Ведь это они, эти мальчишки, приводили в порядок мои мысли. В их искреннем интересе, в их неуёмной энергии я находил то, чего так не хватало в суете рабочих будней – веру в то, что мечты действительно могут взлететь.

Сижу во дворе у бани, окружённый ребятами. Они с горящими глазами слушают мои рассказы, перебивают вопросами, двор наполняется звонким смехом и оживлёнными возгласами.

Вдруг у ворот раздаётся треск мотоцикла. Ребят словно ветром сдувает – они мчатся к выходу и сталкиваются с Сашкой. Друг детства, неизменный участник всех шалостей, широко улыбаясь, входит во двор:

– Ну, космонавт, – хлопает меня по плечу, – опять рекрутируешь новобранцев?

Я смеюсь:

– Сам посмотри. Теперь у меня целая команда.

Сашка окидывает взглядом пацанов:

– Экипаж что надо! Только корабля пока не хватает.

– Зато фантазии хватает на десять кораблей, – парирую я.

Сашка командует:

– Всем вольно! Разойтись для приёма пищи!

Мальчишки весело разбегаются по домам. Дворовая суета мгновенно тает, оставляя нас вдвоём.

Сашка смотрит на меня. В его глазах – та самая смесь беспечности и серьёзности, что всегда делала его непредсказуемым и надёжным одновременно.

– Два дня осталось, – произносит он негромко. – Потом уедешь. Давай сегодня прокатимся, как раньше, по клубам. Заскучал я. Хочу развеять тоску по просёлочным километрам.

Я не раздумываю – надеваю шлем, сажусь на мотоцикл позади него. Мотор рычит, как живое существо, готовое сорваться в ночь. Сашка бросает через плечо:

– Держись крепче!

И лето пахнет бензином, пылью и придорожной травой.

Таня

Утро началось с пения петуха под окном. Я потянулась, улыбнулась и тут же подскочила – так все каникулы просплю. Хотелось пораньше переделать все дела по хозяйству и бежать к подругам.

В доме бабушки и дедушки всё осталось прежним: старые часы с кукушкой, скатерть в цветочек, запах хлеба и меда. Но я-то изменилась! Подпрыгнула, и едва не стукнулась макушкой о потолок.

– Ты уже проснулась? – бабушка выглянула из кухни. – Иди завтракать, оладушки стынут.

За столом я вертелась, как юла, позади школьное расписание, уроки по звонку и экзамены.

Впереди же раскинулась бескрайняя палитра свободных дней: можно было спать допоздна, гулять до вечера и ни о чём не беспокоиться.

Я взяла оладушек, щедро полила его мёдом и откусила кусочек. Тёплый, с лёгкой хрустящей корочкой, он таял во рту, наполняя утро особенным, почти сказочным вкусом. Бабушка смотрела на меня с улыбкой, помешивая чай в старой фарфоровой чашке.

– Ну что, планы на день уже есть? – спросила она, присаживаясь напротив.

Я кивнула, едва успев прожевать:

– Конечно! Сначала помогу тебе с делами, а потом побегу к подругам. Мы давно не виделись, столько всего надо обсудить!

Бабушка ласково покачала головой:

– Вот ты у нас и выросла. Уже не та малышка, что выступала перед гостями с концертной программой.

Я рассмеялась, вспомнив те времена. Да, я действительно изменилась. Но здесь, в бабушкином доме, среди привычных вещей и родных запахов, я снова чувствовала себя той самой девочкой – беззаботной, счастливой и бесконечно любимой.

Зашел дедушка и тоже присел за стол.

– А вот и я, – добродушно сказал он, устраиваясь на своём привычном месте. – Смотрю, все в сборе. Оладушки? То-то я запах издалека учуял!

Бабушка тут же подвинула ему тарелку, налила чаю.

– Мама твоя написала в письме, что на одни пятёрки учишься. Молодец, – одобрительно произнёс дедушка. – Мы с бабушкой гордимся тобой.

Я слегка смутилась, помешивая ложечкой чай.

– Спасибо, дедушка. Стараюсь. Хотя иногда бывает непросто – программа в этом году сложная.

Бабушка ласково улыбнулась, подливая мне ещё чаю:

– Зато видишь, как труды окупаются. Пятёрки – это серьёзно. Значит, и в будущем всё получится.

Дедушка кивнул, задумчиво поглаживая подбородок:

– Главное, не только в учёбе стараться, но и про жизнь не забывать. Про друзей, про семью, про простые радости. Вот ты, к примеру, когда в последний раз просто так на траве лежала, облака рассматривала?

Я рассмеялась:

– Да уж давно, наверное. Всё то уроки, то музыкалка…

– Вот-вот, – подхватила бабушка.

– А здесь у нас время для всего найдётся. Но учиться тебе надо, сейчас уже думай, в какой институт поступать, – произнёс дедушка, внимательно глядя на меня.

Я на мгновение задумалась, помешивая чай ложкой.

– Еще два года есть на раздумье, но, наверное, хочу на филологический, – наконец ответила я. – Люблю литературу… Мечтаю преподавать, наверное. Или в издательстве работать.

Бабушка приподняла брови с одобрительным удивлением:

– О, вот это серьёзно! Всегда замечала, что ты к книгам тянешься. С детства зачитывалась допоздна.

– Да, – подхватил дедушка. – Помню, как ты в двенадцать лет «Войну и мир» одолела. Мы с бабушкой тогда только диву давались.

Я улыбнулась, вспоминая те вечера с книгой под тёплым абажуром.

– Мне нравится погружаться в другие миры через слова.

Дедушка задумчиво кивнул, поправляя очки:

– Хорошее дело. Только помни: чтобы учить других, нужно постоянно учиться самому. Это путь длиною в жизнь.

Дедушка допил чай, встал из-за стола.

– Ну что ж, будущая учительница литературы. Сегодня дядя Слава траву косил, привез целую копну, поможешь раскидать ее позади огорода для просушки?

Я с энтузиазмом кивнула:

– Конечно, помогу!

– Только волосы убери! Работать-то как с такими! – оглядывая мою пышную гриву, сказала бабушка.

Бросив быстрый взгляд в зеркало, я подтянула волосы в небрежный хвост и сменила домашнее платье на прошлогодний сарафан с потрепанной лямкой. Когда вышла во двор, дедушка уже доставал вилы.

– Ну, приступим, – подмигнул он. – Работа нехитрая, но важная. Трава должна просохнуть равномерно, иначе потом в стоге запреет.

Мы взялись за вилы. Дедушка показывал, как правильно подхватывать охапки, чтобы не надрываться, и как раскладывать их тонким слоем. Солнце уже припекало, в воздухе плыл густой запах свежескошенной травы и разогретой земли. Я то и дело вытирала ладонью пот со лба, но работа шла весело

– Вот так, молодец, – похвалил он, когда я ловко перекинула очередную порцию травы. – Сразу видно: городская, но деревенские корни не забываешь.

Я рассмеялась:

– А как их забыть? Тут каждый куст, каждая тропинка – часть меня.

И вот уже большая часть копны рассыпалась по лугу, превращаясь в изумрудные пряди, мерцающие на свету. Я откинула голову, глядя в безоблачное небо, и на мгновение замерла, впитывая эту тихую радость простого труда, тёплого ветра и дедушкиного присутствия.

– Всё, на сегодня хватит, – сказал он. – Теперь пусть сохнет. А мы с тобой чайку попьём да отдохнём.

Возвращаясь к дому, я чувствовала приятную усталость в мышцах и странное, почти детское удовлетворение: будто вернула себе что-то важное, что давно потеряла в суете школьных будней.

На крыльце нас встретила бабушка с кувшином холодного морса и свежеиспечёнными лепёшками.

– Ну как, справились? – улыбнулась она.

– Ещё как! – гордо ответил дедушка. – Наша внучка – настоящая помощница.

Я села на тёплые доски крыльца, поджала под себя ноги и взяла лепёшку. В этот момент всё было моим: запах травы, прохладный морс, бабушкины глаза, светящиеся теплом, и дедушкино одобрительное покашливание.

– Теперь можно и к подругам, – сказала бабушка, словно прочитав мои мысли. – Только косынку повяжи, а то солнце нынче жаркое.

Я вскочила, чувствуя прилив энергии. Радость рвалась наружу – я прокричала на бегу что-то невообразимое…

Ветер свистел в ушах. Подпрыгивая, я ласково касалась веток черёмухи – они чуть царапали ладони, а в воздухе стоял нежный запах цветения.

– Здравствуй, милая, я приехала!

Инну я нашла у Маринки, они сидели на лавочке в палисаднике и обсуждали: кто с кем встречается, кто во что оденется, чтобы пойти вечером в клуб, а я неожиданно поняла, что никто не пойдёт со мной на речку, чтобы бродить босиком по её студённости и смотреть через её прозрачность, как краснеют от холода пальцы ног.

– Тань, а ты в чём пойдёшь? – вдруг спросила Маринка.

– В клуб пойдёшь сегодня? – спросила Инна.

В клуб? Конечно, пойду! Но тут же накатила тревога: в чём? Лёгкие платья не подойдут – вечером будет прохладно, да и комары не дремлют. А тут ещё Маринка демонстрирует свои розовые бананы – последний писк моды. У меня таких нет.

Я невольно опустила взгляд на свои сандалии. В голове замелькали варианты. Вдруг вспомнила про новую юбку! Синяя, четырёхклинная, из плотного сатина. Сама шила на уроках труда – получилось ровно, аккуратно. Белая футболка и олимпийка, подаренная дядей, довершили образ.

Странно. Как только я решила, что надену, все сомнения по поводу идти в клуб или нет – улетучились. Раз подруги идут, значит и мне это интересно.

Перед выходом заглянула в зеркало: на меня взглянула незнакомка с горящими глазами и улыбкой до ушей.

Когда я шла к клубу, ветер играл с моими волосами, я улыбалась своим мыслям. Лето только начинается. И кто знает, какие сюрпризы оно мне готовит?

В клубе уже гремела музыка. Из открытых окон лились звуки «Миража» – «Завтра улечу в солнечное лето…».

Я толкнула скрипучую дверь клуба – и сразу увидела их. Свет от мигающей лампочки падал на знакомые с детства лица: Люська, Люба, Надя. Те самые девчонки, что несколько лет назад сидели за партами в классе дедушки, старательно выводили буквы и шептались на задних рядах.

– Танька! – первая заметила меня Люська, всплеснув руками. – В клуб пришла? И дедушка отпустил?

Они обступили меня, тараторя наперебой, разглядывая с любопытством, будто пытались отыскать прежнюю Таню – ту, что бегала с ними по школьным коридорам.

– А помнишь, как ты у доски застряла с задачей? – рассмеялась Люба. – Дед твой тогда так строго: «Татьяна, сосредоточьтесь!»

– А я помню, как мы тайком семечки грызли на последней парте, – подхватила Надя. – Ты ещё говорила, что от семечек мозги лучше работают.

Я смеялась вместе с ними, а в груди теплело от нежности. Как же давно это было – школьные будни, запах мела, шелест тетрадей. Теперь всё иначе: у них у каждой своя жизнь, свои истории, свои парни, о которых они тут же начали рассказывать, перебивая друг друга.

– Ко мне из Большой Каменки каждый вечер Вовка приезжает, – гордо заявила Люська. – Он меня мотоцикле катает!

– А у меня Андрей, – вздохнула Надя. – Только он в город уехал, скууучно…

Они смотрели на меня с нескрываемым любопытством, и я почувствовала, как внутри всё сжалось.

– А ты? – наконец спросила Люба. – У тебя-то кто?

Я замялась, пожала плечами:

– Да пока никого…

– Как?! – хором воскликнули подруги, а потом дружно рассмеялись. – Да ты что!

Я смущённо улыбнулась, чувствуя, как горят щёки. Хотелось сказать: «Да я и не искала особо», но вместо этого просто развела руками.

Музыка сменилась, и девчонки тут же потянули её в круг:

– Пойдём, потанцуем! А потом расскажешь, как живёшь. Мы же столько не виделись!

Я шагнула в ритм музыки, чувствуя, как растворяется неловкость. Вдруг музыка стала будто бы тише, а всех вокруг словно подхватило вихрем.

Девчонки, только что тесно сбившиеся в кружок, разом повернули головы к выходу. Люба первая метнулась к двери, Люся и Надя – за ней. Даже те, кто танцевал с парнями, устремились наружу.

Я растерянно огляделась – в клубе почти не осталось девушек.

Любопытство потянуло следом. Я вышла на крыльцо. Неподалеку стоял мотоцикл, с него слезли двое парней. Один – тот, что сидел за рулём, – тут же оказался в кольце стайки девчат: они щебетали, касались его плеча, смеялись. Он отвечал с ленивой улыбкой, неторопливо снимая шлем.

Второй парень отошёл в сторону. Он не спешил вливаться в шумное веселье, лишь слегка улыбался, наблюдая за товарищем. Потом его взгляд скользнул в мою сторону… и замер.

Улыбка сползла с его лица. Он смотрел – долго, внимательно, будто пытался что-то прочесть в моих глазах.

У меня перехватило дыхание. Сердце заколотилось о рёбра – быстро, сбивчиво, как пойманная птица. Ноги вдруг стали ватными, а в голове – ни одной мысли, только гулкий стук собственного пульса.

Хотелось сделать шаг назад, спрятаться за чьи-то спины. Но в то же время – остаться. Продолжать смотреть в эти глаза, которые, кажется, видели ту, о которой я сама ещё не всё знала.

Кто-то рядом засмеялся, кто-то что-то сказал, но я не разобрала слов. Всё вокруг потеряло чёткость – только он, неподвижный в этой суетящейся толпе, и его взгляд, от которого внутри разгоралось незнакомое, жаркое чувство.

Ваня

Она выходит из клуба позже подруг. Остаётся в тени, будто боится света. Волосы вьются так густо, что кажется, их невозможно уложить. Когда она поднимает глаза, в них не смущение, а насторожённость, как у зверька, который не знает, бежать или довериться.

В груди что-то сжимается. Словно я искал именно её – не образ, не мечту, а вот эту девушку с суматошными кудрями и взглядом, в котором читается: «Только не подходи». А я не могу не подойти.

Она замечает моё внимание – и тут же ныряет обратно в дверь.

Девочки обступают Сашку, тараторят:

– Саш, ну пожалуйста, свози нас на дискотеку в свою деревню!

Он морщится, крутит брелок на пальце:

– Опять эти танцы?

Я подхожу ближе:

– Саш, прошу, ради меня. Давай сделаем девушкам праздник. Должен буду.

Он прищуривается:

– Аттракцион невиданной щедрости? Если кто приглянулся, возьмём её одну и поедем.

– Она одна не поедет. Только с подругами.

Сашка хмыкает, но кивает.

Подхожу к самой бойкой из них, шепчу условие: едем, только если с нами – она. Девушка ухмыляется, кивает и срывается с места.

Через минуту возвращается – с ней.

Она садится в люльку мотоцикла. Сверху наваливаются подруги – хохот, каблуки, запах дешёвого парфюма. Я чувствую, как мотоцикл кренится. В зеркале – только её ладонь, вцепившаяся в край сиденья.

У выезда нас тормозит пожилая женщина:

– Внучку не видели? Девчонка в синей юбке?

Девочки хором:

– Нет тут такой!

Мотоцикл трогается.

Дискотека в старом парке живёт своей ночной жизнью. Дощатая сцена, сколоченная ещё, наверное, в прошлом десятилетии, дрожит от басов мощных колонок. Разноцветные прожекторы выхватывают из темноты вихри танцующих, превращая парк в сказочное, пульсирующее пространство.

Но первое, что бросается в глаза, когда мотоцикл останавливается у ворот, – буйное белое море шиповника. Кусты, обрамлявшие сцену, цветут так густо, что казалось, будто кто-то рассыпал по веткам сотни маленьких звёзд. Сладкий, чуть терпкий аромат смешивается с запахом разогретой земли и вечерней росы.

– Ну вот мы и на месте! – Сашка глушит мотор и с облегчением потягивается. – Только смотрите, девчонки, чтобы обратно – все в том же составе!

Девчонки с хохотом высыпаются из люльки, бросаются к зеркалу, прибитому к дереву у входа. Поправляют волосы, стряхивают невидимые пылинки с одежды, перешёптываются и кидают взгляды на меня и Таню.

Я шагаю ближе:

– Пойдём? – киваю в сторону танцпола. – Или сначала воздухом подышим? Тут красиво.

Она вдыхает – и аромат шиповника окутывает её, как мягкое одеяло.

– Давай немного здесь постоим, – тихо говорит она.

Мы идём чуть в сторону, к одному из цветущих кустов. В свете прожектора белые лепестки кажутся почти прозрачными. Таня осторожно касается ветки – и тут же отдёргивает руку: на пальце крошечный укол от шипа.

– Ай!

Я мгновенно реагирую: беру её палец, и касаюсь губами крохотной ранки. Она вздрагивает, но не отстраняется. И я снова могу дышать. Её взгляд молит и требует. Я ничего не понимаю. Только пальчик ее хочу держать у своих губ всегда.

Мы кружимся в медленном вальсе, и я ловлю себя на том, что рассказываю ей вещи, о которых обычно молчу. Про детство, про братьев, про мать. Про рок-оперу «Юнона и Авось», на которую ходил в Питере.

– Белый шиповник, дикий шиповник… – вдруг напевает она.

Я замираю:

– Где ты слышала эту песню?

– Учительница по музыке обожала «Юнону и Авось». Ставила пластинку.

Смотрю на неё – и голова кружится. Восьмой класс. Все экзамены на пятёрки. А выглядит как взрослая девушка.

Звучит вальс. Я обнимаю её, поднимаю вверх, как ребёнка, и шепчу:

– Для любви не названа цена.

Лишь только жизнь одна…

Обратная дорога. Сашка остался на дискотеке. Я веду мотоцикл, а она сидит передо мной, почти на баке. Юбка задралась до колен, да нет, выше, гораздо выше колен.

Я смотрю на дорогу, но вижу только её тень на баке – силуэт, который теперь будет преследовать меня ночами. В горле сухо. Говорю себе: «Три года. Три долгих года».

Таня

Бабушка за завтраком вдруг замолкает на полуслове. Смотрю – пальцы сжат́ы так, что костяшки побелели.

– Была тут одна… На мотоцикле с ребятами поехала. В соседнюю деревню. Все… – она проводит ладонью по столу, словно сметает крошки. – Все.

Я киваю, будто слушаю. На самом деле слышу только гул в ушах – тот самый, с которого начались мои сны про него.

Дедушка косится из-за газеты. Знаю этот взгляд: «Обещай, что не будешь…»

– Не буду, – вырывается раньше, чем успеваю подумать.

Он удовлетворённо хмыкает. А я уже представляю, как снова услышу этот звук – не рёв, нет, а низкий, ровный гул двигателя, будто сердце бьётся в такт.

День тянется, как резина. Вода из родника – ледяная, но ладони горят. Грядки… Что там с грядками? Полоть? Да, точно.

Вечер. Клуб. Музыка – просто фон, белый шум. Подруги болтают, Надя то и дело поглядывает на дверь, но я знаю: он приедет один. Знаю так же точно, как своё имя.

И вот – он.

Надя вздыхает, отворачивается. А я уже на улице, вдыхаю июньскую ночь – не тёплую, а тягучую, как сироп, с запахом свежескошенной травы и бензина.

– Поехали, – говорит он.

– Куда?

– Звездочки обмыть. Старшего лейтенанта дали.

Я смотрю на его погоны – две маленькие звёздочки, будто пришпиленные к небу. Вспоминаю своё «не буду» и вдруг понимаю: это не про мотоциклы. Это про него.

– Останься, – шепчу. – Просто погуляем.

Он опускается на колени – не театрально, а так, будто ноги сами подкосились.

– Пожалуйста.

В голове стучит: «Вчера обошлось. Сегодня тоже…» Но это не оправдание. Это ловушка. Потому что завтра я снова скажу «не буду», а потом снова услышу его голос и снова пойду.

Потому что он не просто парень на мотоцикле. Он – мой собственный тайфун, мой личный риск, моя запретная нота в этой тихой деревне.

– Ладно, – говорю я, и слово падает, как камень в воду. Круги расходятся. Назад пути нет.

Ваня

Всё гораздо серьёзнее, чем я представлял. Она не просто опьяняет – она растворяет меня в себе, как соль в воде. Никогда не испытывал ничего подобного: будто внутри разорвалась граната, и осколки чувств разлетаются по венам.

Я падаю на колени – не для эффекта, а потому что ноги больше не держат.

– Поехали со мной, – шепчу, и голос дрожит, как натянутая струна.

Её глаза – два озера, в которых тонет весь мир. В них тепло и доверие, но ещё и страх, и это пугает меня сильнее, чем собственное безумие. Когда она кивает, внутри что-то рвётся – не от радости, а от острой, почти физической боли. Ответственность. Она ложится на плечи, как чугунная плита. А рядом – другое: дикое, первобытное желание, которое рвётся наружу, как зверь из клетки.

Я веду её через тёмные сени в дом. Скрип половицы – как предупреждение. Тихо всплеснулась вода в кадке.

– Хочешь, покажу живую рыбу? – вырывается неожиданно. Сам не знаю, зачем это говорю.

В кадке – мой утренний улов.

– Опусти руку. Поймаешь.

Она медлит, потом медленно погружает ладонь в воду. Рыбка ускользает, а она смеётся – звонко, как ребёнок. Я тоже опускаю руку. Но ловлю не рыбу – её пальцы. Она вздрагивает. Смех замирает, губы приоткрываются. Они так близко, что я чувствую их тепло.

И тогда накрывает лавина. Страсть сметает всё: разум, осторожность, страх. На миг мы перестаём быть двумя людьми – мы одно целое, пульсирующее, горячее. Но в этом вихре я вдруг вижу её глаза – расширенные, испуганные. И это отрезвляет, как удар.

Дальше нельзя.

Если я не остановлюсь сейчас, потеряю её навсегда. Её доверие. Её любовь. То, что дороже любого желания.

Поднимаю её на руки – осторожно, будто держу что-то хрупкое, бесценное. Несу в комнату, укладываю на кровать. Сажусь рядом, всматриваюсь в её лицо, словно пытаюсь запомнить каждую черту на всю жизнь: ямочку на подбородке, которую так хочется целовать, изгибы пухлых губ – теперь чуть дрожащих, прямой тонкий носик, высокий лоб, на который упал непослушный локон.

– Я уезжаю завтра, – говорю тихо. Отпуск заканчивается.

Она резко поворачивается. В глазах – боль, острая, как лезвие.

– Уже? Так скоро?

– Я не буду писать письма, – выдавливаю из себя. Каждый слог – как гвоздь в ладонь. Как удержаться, чтобы не схватить её, не впиться в эти губы, которые так близко? Я схожу с ума.