Хиральная граница

В шлюзовом отсеке уже собрались остальные. Митчелл – бодрая, подвижная, с блеском азарта в глазах. Лоренц – собранный, молчаливый. Северцева – сосредоточенная, погружённая в себя.

– Все готовы? – спросил Лоренц.

Кивки. Никаких слов – слова были не нужны.

«Архимед» ждал их в доке – приземистый подводный аппарат, похожий на механического кита. Юн поднялся по трапу, протиснулся через люк и занял своё место в тесном научном отсеке.

Митчелл скользнула в пилотское кресло, её пальцы легли на консоль с привычной уверенностью.

– Системы в норме, – доложила она. – Запас кислорода – двадцать четыре часа. Энергия – полная зарядка. Термозащита – активна.

– Связь со станцией? – спросил Лоренц.

– Стабильная. Волков на линии.

– Волков, слышишь нас?

– Громко и ясно, командир, – донёсся голос инженера из динамиков. – Удачной охоты.

– Принято. – Лоренц повернулся к Митчелл. – Начинай.

Двигатели загудели. Док медленно открылся, выпуская аппарат в черноту океана. Юн смотрел в иллюминатор – крошечный круглый глаз, дающий единственный взгляд на мир снаружи.

Темнота. Абсолютная, всепоглощающая. Прожекторы «Архимеда» выхватывали конусы света, но за их пределами не было ничего – только бездна.

– Курс на «Поле Прометея», – объявила Митчелл. – Расчётное время прибытия – четыре часа двадцать минут.

Аппарат двинулся вперёд, оставляя станцию позади. Юн откинулся в кресле, закрыл глаза и попытался расслабиться.

Четыре часа. Потом – работа. Потом – возвращение.

Простой план. Что может пойти не так?

Всё, ответил голос в его голове. Всё может пойти не так.

Он открыл глаза и посмотрел на Северцеву. Она сидела неподвижно, глядя в иллюминатор, и её лицо было освещено слабым отблеском приборов.

– Доктор Северцева?

Она повернулась к нему.

– Да?

– Что вы… – он замялся. – Что вы ожидаете найти?

Она долго молчала, и Юн уже решил, что она не ответит.

– Ответ, – сказала она наконец. – На вопрос, который я задаю себе с двенадцати лет.

– Какой вопрос?

Северцева снова повернулась к иллюминатору. Темнота смотрела на них, безмолвная и терпеливая.

– Одиноки ли мы, – прошептала она. – Или нет.

Глава 5: Поле Прометея

Вера

За час до старта Лоренц изменил состав экипажа.

– Амара идёт вместо меня, – объявил он в шлюзовом отсеке, когда все уже были готовы к погружению.

Вера замерла с контейнером в руках.

– Что?

– Доктор Окойе – геолог-планетолог. «Поле Прометея» – гидротермальная система. Её экспертиза будет полезнее моей.

– Но вы сказали…

– Я сказал, что хочу быть там, если что-то пойдёт не так. – Лоренц скрестил руки на груди. – Я передумал. Моё место – на станции, у связи. Если что-то пойдёт не так – я координирую спасение.

Вера хотела возразить, но промолчала. Это имело смысл. Больше смысла, чем его первоначальное решение.

– Амара знает? – спросила Митчелл.

– Она уже собирает вещи.

Пять минут спустя Амара появилась в шлюзе – слегка запыхавшаяся, но собранная. Её глаза встретились с глазами Веры, и между ними пробежало что-то невысказанное.

– Готова? – спросила Вера.

– Всегда, – ответила Амара.

Первый час пути прошёл в молчании.

«Архимед» скользил сквозь черноту океана, словно призрак. Его прожекторы выхватывали конусы мутноватой воды – взвесь минеральных частиц, поднятых течениями с далёкого дна. За пределами светового круга не было ничего – только тьма, древняя и терпеливая.

Вера сидела в научном отсеке, проверяя оборудование. Пробоотборники, контейнеры, микроскоп, спектрометр. Всё было готово ещё на станции, но руки требовали занятия, иначе мысли начинали кружиться в бесплодных петлях тревоги.

Мы найдём. Мы должны найти. Все данные указывают на это место.

А если нет?

Тогда… тогда мы будем искать дальше.

Но она знала, что это ложь. Если «Поле Прометея» окажется пустым – миссия провалена. Не официально, не на бумаге. Но в том единственном смысле, который имел для неё значение.

– Вера?

Она подняла голову. Амара стояла в проёме между отсеками, придерживаясь за поручень.

– Да?

– Можно к тебе?

– Конечно.

Амара опустилась на соседнее кресло, пристёгиваясь к нему страховочным ремнём. Несколько секунд они молчали, глядя на индикаторы приборов.

– Ты тоже не можешь уснуть, – сказала Амара. Это был не вопрос.

– Я не пыталась.

– Знаю. Ты никогда не спишь перед важными событиями.

Вера слабо улыбнулась.

– Ты помнишь.

– Антарктика. Две тысячи семьдесят четвёртый. Ты не спала трое суток перед тем, как мы достигли подлёдного озера Восток-2.

– И ничего не нашли.

– Нашли уникальную микробиоту. Три новых вида экстремофилов.

– Земную микробиоту, – возразила Вера. – Ничего такого, чего нельзя было бы найти где-нибудь ещё.

Амара покачала головой.

– Ты всегда так. Обесцениваешь то, что есть, в погоне за тем, чего хочешь.

– Это называется «научные амбиции».

– Это называется «неспособность радоваться малому».

Вера хотела возразить, но осеклась. Амара была права – как и всегда, когда дело касалось её характера. Они знали друг друга слишком давно, чтобы притворяться.

– Может быть, – признала она. – Но я не могу быть другой.

– Никто не просит тебя быть другой. – Амара потянулась и сжала её руку – мимолётно, легко. – Я просто хочу, чтобы ты… увидела то, что найдёшь. Не через призму того, что надеялась найти.

Вера не ответила. За иллюминатором проплыла какая-то тень – слишком быстро, чтобы разглядеть.

– Два часа до цели, – объявила Митчелл из пилотской кабины. – Всё штатно, расход энергии в пределах нормы.

– Принято, – отозвалась Вера машинально.

Тишина вернулась. Но теперь она была другой – не давящей, а задумчивой.

– Амара, – сказала Вера после долгой паузы.

– Да?

– Как ты это делаешь?

– Что именно?

– Веришь. – Вера повернулась к ней, изучая её лицо в полутьме отсека. – Во всё это. В Бога. В смысл. В… – она запнулась, подбирая слова. – Ты учёный. Ты знаешь, как устроен мир. Знаешь, что нет никаких доказательств…

– Доказательств чего?

– Чего угодно. Бога, души, загробной жизни. Всего того, во что верят религиозные люди.

Амара улыбнулась – мягко, без снисходительности.

– Ты думаешь, что вера и доказательства – противоположности?

– Разве нет?

– Нет. – Амара откинулась в кресле, глядя на мерцающие индикаторы. – Вера – это не утверждение факта. Это… позиция. Выбор, как смотреть на мир.

– Выбор верить в то, что не доказано?

– Выбор видеть смысл там, где другие видят хаос. – Амара помолчала. – Когда я смотрю на звёзды, я вижу не просто термоядерные реакторы. Я вижу… – она замялась. – Это сложно объяснить. Присутствие. Намерение. Что-то, что хочет быть увиденным.

– Это антропоморфизм. Проекция человеческих качеств на безличные процессы.

– Может быть. – Амара пожала плечами. – А может быть, это способность видеть то, что наука пока не умеет измерить.

Вера нахмурилась.

– Это опасная риторика. «То, что наука не может измерить» – любимая лазейка шарлатанов.

– Я не говорю о шарлатанах. Я говорю о… – Амара подняла руку, обводя жестом тесное пространство аппарата. – Смотри, где мы. Под пятнадцатью километрами льда, на дне океана чужой луны. Три миллиарда лет назад здесь, возможно, зародилась жизнь. Параллельно нашей. Независимо. Ты не видишь в этом… чуда?

– Я вижу химию. Законы природы, работающие так, как они работают везде.

– А я вижу и то, и другое. – Амара снова улыбнулась. – Чудо не противоречит химии, Вера. Чудо – это то, что мы чувствуем, глядя на химию. Это отношение, а не факт.

Вера хотела спорить, но что-то остановило её. Может быть, усталость. Может быть, понимание, что этот спор они вели уже десятки раз и никогда не приходили к согласию. Может быть, что-то ещё.

– Ты не пытаешься меня обратить? – спросила она с лёгкой иронией.

– Боже упаси. – Амара рассмеялась. – Ты – последний человек, которого можно обратить. И первый, кому это не нужно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты уже веришь, Вера. Только называешь это иначе.

– Называю как?

– «Научная страсть». «Поиск истины». «Жажда знания». – Амара загибала пальцы. – Ты посвятила жизнь вопросу о происхождении жизни. Ты пролетела миллиарды километров, чтобы найти ответ. Это не вера?

– Это… – Вера осеклась. – Это другое.

– Почему?

– Потому что я ищу ответ. Не принимаю готовый.

– А я принимаю готовый?

Вера открыла рот, чтобы ответить, – и замолчала. Вопрос был ловушкой, и она чуть не попалась.

– Ладно, – сказала она наконец. – Ты права. Это… сложнее, чем я привыкла думать.

– Всё сложнее, чем мы привыкли думать. – Амара встала, разминая затёкшие ноги. – Пойду проверю оборудование. Час до прибытия.

Она ушла, оставив Веру наедине с мыслями. За иллюминатором тьма оставалась неизменной – но теперь Вере казалось, что в ней есть что-то ещё. Что-то, что смотрит в ответ.

Чудо – это отношение, а не факт.

Она не была уверена, что согласна. Но впервые за долгое время – задумалась.

Амара

Температура за бортом росла.

Амара следила за показаниями датчиков, отмечая изменения. Минус два градуса на старте. Ноль – через час. Плюс десять – через два. Они приближались к «Полю Прометея», и океан становился теплее.

– Плюс двадцать пять, – доложила она. – Мы входим в зону термического влияния.

– Вижу, – отозвалась Митчелл. – Течения усиливаются. Держитесь крепче.

Аппарат качнуло – не сильно, но ощутимо. Амара вцепилась в поручень, глядя в иллюминатор. Тьма за стеклом была уже не однородной: в ней появились оттенки – более тёмные и менее тёмные области, намёк на движение.

– Глубина? – спросила Вера.

– Восемьдесят семь километров от поверхности льда, – ответила Митчелл. – Тринадцать километров до дна. Мы практически у цели.

Амара переключила камеру внешнего обзора на максимальное разрешение. Экран заполнила картинка – прожекторы «Архимеда» пронзали мутную воду, высвечивая взвесь частиц.

– Видимость падает, – заметила она. – Много минеральных осадков.

– Это хорошо или плохо? – спросил Юн.

– Это значит, что мы близко к источникам. Гидротермальные выбросы несут с собой тонны минералов – сульфиды, оксиды железа, силикаты. Они создают эту… дымку.

Как туман над горячими источниками, подумала она. Только здесь – в ста километрах под поверхностью чужого мира.

– Плюс сорок, – доложила она. – Температура продолжает расти.

– Термозащита? – спросил Вера.

– В норме. Мы рассчитаны на девяносто.

Аппарат нырнул ниже, пробивая слои всё более тёплой воды. Амара чувствовала, как меняется характер движения – течения становились хаотичнее, турбулентнее. «Архимед» потряхивало, как самолёт в зоне турбулентности.

– Плюс пятьдесят. Пятьдесят пять. Шестьдесят.

– Сара, сбавь скорость, – скомандовала Вера.

– Уже, – отозвалась пилот. – Мы почти на месте. Глубина сто километров… девяносто девять… девяносто восемь…

– Вижу дно! – воскликнул Юн.

Амара переключила камеру на нижний обзор – и задержала дыхание.