Мы были почти счастливы

– Жена.

– Ладно. Главное – детишек не наделайте!

– Это нет, – испугался я и только через несколько мгновений проанализировал природу своего испуга.

Я представил Светкины внутренности. Не что-то конкретное – печень там или сердце, – а как будто бы Светка – сосуд, стенки которого впитывают вливаемый алкоголь. И если внешне Светка выглядит молодо и даже здорово, то вот выдыхаемый ею по утрам воздух отчаянно пахнет табаком и сивухой. Какие дети? Тем более тот единственный раз, там, в коммуналке, я был привычно осторожен.

Вика продолжала говорить что-то еще, а я вдруг увидел Светку. Она тоже заметила меня и двинулась в мою сторону.

– Вот, – я протянул руку в Светкину сторону, – это Света.

Светка приблизилась, и я представил Вику.

Я досадовал на Светкину внешность. Загримированное лицо было какого-то неестественно бледного цвета, хотя я и понимал, что это из-за синяка. Но и во всем остальном – в походке, осанке – было что-то чужое, как будто бы Светка ошиблась мероприятием. Исчезла независимость, которая мне в ней так нравилась. Ну что ж.

– Пошли, – говорю Светке, – кофе выпьем.

И мы двинулись в сторону кофейни.

– Рассказывай, – пытал я ее, когда картонный стаканчик утвердился в моей руке и я закурил.

– А, – обреченно махнула рукой Светка. – Чего рассказывать? Орали друг на друга.

Мы помолчали.

– Ну как, чувствуешь себя звездой?

– Ага! Свечусь и излучаю энергию!

– Я вижу, – усмехнулась она. – Серёжа, мне так плохо!

Я не знал, отчего ей плохо и что ей сказать в утешение, но она выручила меня сама.

– Я сегодня всю ночь кроссовки заказчику рисовала. Сегодня утром сдавать надо было. Ну я выпивала по чуть-чуть, чтоб не уснуть.

«Бедная…» – подумал я и не сказал ей об этом. Опять в голове нарисовался образ Светки-сосуда. Дети!

– Думала, сегодня отходняк страшный будет, но вроде ничего. Хотя плохо.

– Кроссовки-то отдала? – дежурно и фальшиво спросил я. Взять бы ее, дуру, в охапку и увезти куда-нибудь подальше.

– Ну. На другой конец города ездила. – Она глотнула кофе и тоже прижгла сигарету. – Потом вернулась, и началось.

– Из-за чего?

– Из-за тебя! – усмехнулась она. – Я ему сказала, что к тебе на презентацию поеду.

– Нормально!

– Да нечего мне было выдумывать.

– Ну и?

– Ну что?! Он, естественно: «Ты никуда не поедешь». Ругались потом, я заплакала. Куда я заплаканная поеду? Тебе написала. А потом плюнула. Накрасилась и поехала. Я ничего? – вдруг спросила она.

– Хороша, – солгал я. Попробуй скажи женщине иначе.

Времени до моего выступления оставалось достаточно. Мы пошлялись по книжным прилавкам, где на сами книги я смотрел невнимательно, опасаясь того, что Светке станет скучно. Потом зашли на выступление мэтра, которое как раз заканчивалось. Я опять ничего не слушал, то и дело озираясь на Светку, по лицу которой было ничего не понятно. Словно бы она сама не знала, что чувствует. Мы скоро ушли.

Шатер «Е», где мне предстояло развлекать зрителей, был полон, наверное, на четверть, что было уже хорошо. Светка заняла место с краешку, а я поднялся на трибуну.

Вежливые зрители смотрели на меня с молчаливой готовностью. Я потрогал микрофон. На щелчки микрофон не реагировал. Я молча сидел, чувствуя себя голым. Тут подошла ведущая, и все встало на свои места.

Говорить я любил и люблю. Теперь же, в присутствии Светки, на меня вообще напало красноречие. Я представлял, что рассказываю ей, хотя половину того, что я рассказывал, Светка уже слышала.

– Сергей, ну а что же такое русская хтонь? – с коварной улыбкой спросила меня ведущая.

Я посмотрел на Светку. Вот она – моя русская, уральская хтонь, с большими болотными глазами и рыжиной. Ломкая льдинка и пожар одновременно. И я сказал:

– Это тоска. Тоска, которая возникает из ничего.

«Как Светка», – подумал я, но продолжал другое:

– Тоска, возникающая оттого, что есть мир. Есть люди. И они грустные. – Я помолчал, смакуя трагическую паузу, и обрушил на зрителей тяжелый, усиленный микрофоном вздох. – Как от нее лечиться, я не знаю.

Зрители понимающе закивали.

– Вот, – продолжал я, зная, что в этом месте нужна улыбка. – Пытался лечиться алкоголем, заработал инсульт.

Зрители опять понимающе закивали.

– Наверное, любовью! Ну а чем еще?

И снова зрители. К тому же еще и заулыбались!

А я все поглядывал на Светку. Вот она – моя русская, уральская хтонь, тоска, возникающая из ничего. Мой ответ на вопрос о том, как усложнить жизнь женатого человека.

После выступления я щедро раздал три или четыре автографа. Женщина, представившаяся сотрудником библиотеки, пригласила меня в Архангельск. Вот вроде и все.

Подошла Светка.

– Ну молодец!

– Я звезда?

– Ну еще бы.

С Дворцовой мы шли под ручку. Я предложил Светке немного погулять, но телефон отвратительным стаккато заиграл в рюкзаке.