Это мог быть я

Он обвел взглядом знакомое помещение, чуть вытягивая шею вперед, словно не решался войти, ожидая разрешения.

– Заходи, черт тебя побрал. Нечего стены подпирать. Побелили недавно. Чего хотел? Я думал, ты свои каляки-маляки рисуешь.

– Почти нечего было рисовать. Свидетели ненадёжные. Каждый вспомнил какого-то курьера, но их там были десятки за вечер. Лица смешались, потом соединились в выдуманный образ.

– Во время пьянки самое то планировать убийство, согласен, – крякнул Док. – Это ещё хорошо, что мы заметили желтые ниточки на ковре.

– Ниточки? – переспросил Дэмиен.

– Да. На ковре. Прайс тоже заметил, – засопел Док, совсем не хотелось вдаваться в подробности, что именно детектив Прайс был первым, кто их заметил. – Думаю, поэтому подумал на курьера.

– Аааа… – протянул Дэмиен.

– Так чего хотел? – оборвал его Док.

– Глянуть на этого… Хартмана. Говорят, большой бы человек… – равнодушно протянул Дэмиен, переступая порог.

– Да уж не чета нам с тобой, плебеям, – усмехнулся Док. – Щас. Жди.

Дилан О’Коннел смял пустой пакет, выкинул в урну точным попаданием с пары метров, сменил мягкие, выглядели по-домашнему, тапочки на вытертые на пятках и носках ботинки, накинул белый халат и, задев плечом незваного гостя – получилось достать только до локтя – вышел в коридор.

В соседней комнате не было ничего, кроме металлических шкафов, расположившихся один на другом, словно это не морг, а капсульный отель, и трёх металлических же столов.

Тело Эрика Хартмана лежало в «капсуле» под номером сто одиннадцать. На черепе, покрытом ошметками мышц – всё, что осталось от лица, – выделялись помутневшие, пронзающие бесконечность глаза. Обрубок носа, почти полностью срезанные губы, белая кость челюсти, несколько оголённых передних зубов.

Док сложил руки на груди, скорчился от отвращения и покачал головой, одними губами выдав отборные маты. Эшфорд напротив приободрился. Наклонился ближе, придерживая мешающиеся волосы левой рукой. Пальцами правой водил в сантиметре от рваных ран, словно пытался запомнить каждую черточку, каждую впадинку, чтобы потом в точности перенести на бумагу…

– Ты больной придурок, я тебе это говорил? – вздохнул Док.

– Да. Постоянно.

– Хорошо, было бы неудобно говорить так только за твоей спиной.

Дэмиен рассмеялся, отошёл от трупа на пару шагов, засунул руки в карманы чёрных джинсов. Просто смотрел, склонив голову к правому плечу и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Любопытно, – наконец вынес он вердикт. – Что думаете, Док?

– Для тебя я доктор О’Коннел, – не забывал ворчать Док, чтобы даже самому себе не признаваться в том, что при всей странности Дэмиен Эшфорд производил неизгладимое впечатление. Немного пугал, но в то же время несомненно восхищал способностью игнорировать такие мелочи, как, например, то, что всего пару дней назад это растерзанное каким-то маньяком тело было живым человеком. Он смотрел на тела умерших без страха, без заискиваний, без сожаления… С искренним интересом. Пожалуй, с таким интересом он не смотрел даже на живых.

– Конечно, доктор, – едва заметно склонил голову ещё ниже Дэмиен. – Что думаете?

– Ты о чём?

– Ну… явно резал не профессионал. Не сомневаюсь, что вы не стали бы так кромсать бедолагу…

Док с опаской посмотрел на Дэмиена, подошёл ближе к трупу и наклонился.

– Да, ты прав. Это есть в моём отчёте. Насмотрелся?

Получив неуверенный кивок в ответ, Док закатил Эрика Хартмана обратно в его «капсулу». Нечего глазеть.

– И что думаете? – не сдавался Дэмиен, не двигаясь с места и чуть повысив голос, чтобы Док, уже стоящий в дверях, услышал его.

– А ничего не думаю. Думать – это ваша работа. Моя – описать труп. Что я и сделал. И выводы мои тоже в отчёте.

– Я читал отчёт, – так же громко не сдавался Дэмиен. – Вы написали, что действовал непрофессионал.

– Да, как ты и сказал только что, – начал злиться Док.

– Но я думаю, вы понимаете – простой человек не смог бы сделать такое.

Док выругался тихо, но всё равно достаточно громко, чтобы Дэмиен его услышал, выключил свет, оставляя посетителя в полной темноте, прикрыл за собой дверь и ушёл в свой кабинет.

Дэмиен догнал его у дверей.

– Вы же понимаете, о чём я. Ни один нормальный человек не смог бы такое сделать, чтобы не заблевать всё вокруг. Вы же видели его… Эти глаза…

– Ну ты вроде не заблевал. И я тоже.

Дэмиен Эшфорд закашлялся или рассмеялся, прошёл мимо Дока в его кабинет, запрыгнул на металлический стол, на котором ещё вчера лежало тело Эрика Хартмана, и снова начал оглядываться, словно был здесь впервые.

– Мы не совсем нормальные, Док. И вы, и я. Не с этой работой быть нормальным.

– Да понял я, – сдался Док. – Ты прав. Явно не профессионал, но яйца у него явно стальные.

– Думаете, это сделал мужчина?

– Чисто теоретически – ничего не мешает и бабе разделать даже целиком всю тушу вроде этого Хартмана. Только женщины так себя не ведут. Ты же изучал психологию. Должен знать.

– Психологи изучают закономерности поведения. Но исключения есть всегда.

Док посмотрел на часы – начало второго ночи. Домой ехать смысла нет, жена всё равно не пустит, а ключи он благополучно забыл.

– Выпить не хочешь? – вместо ответа спросил он.

– Стараюсь не пить.

– Что так? Вечер субботы. Бары-растабары. Девчонки, все дела.

– Это приглашение, Док? – усмехнулся Дэмиен.

– Ты из себя целку-то не строй. Я знаю, что бабы от тебя без ума. Не знаю, только что они в тебе находят.

– Может, они видят то, что не видят другие, – прошипел Дэмиен и спрыгнул со стола, увидев, как Док вешает халат в шкаф.

– Дуры они все.

– Согласен, – соврал Дэмиен.

Разговор продолжили в баре под звон бокалов, хихиканье полупьяных девчонок и гул шаров для бильярда. Док много пил, много говорил и с каждым глотком едкого егермейстера всё больше проникался идеей «вспомнить молодость». Дэмиен его порыв не поддержал и в пять утра увёз Дока к себе домой, чтобы съесть по пачке купленной в круглосуточном китайском магазинчике лапши в стаканчиках и запить зачем-то прихваченной бутылкой шампанского.

– И всё-таки – ты больной ублюдок, Дэмиен Эшфорд, – заплетающимся языком резюмировал окончание вечеринки Док, заваливаясь к этому самому больному ублюдку на диван.

– Спасибо, – оскалился Дэмиен, выключил свет и ушёл к себе.

Уснуть так и не получилось.

Глава 4

Жадные пальцы сжимали затисканные до красноты идеальные бронзовые бедра без намёка на целлюлит, горячее дыхание вперемешку с непристойностями на итальянском языке – mi fai impazzire и прочие нелепости – оставляло капельки слюны со вкусом темного пива на затылке. Через окно снятой пару недель назад квартиры было видно, как оживают мертвые окна, как первые невыспавшиеся прохожие плетутся к метро или припаркованным машинам, покрытым капельками утренней росы. Кто-то возвращался домой, кто-то был вынужден работать в это воскресное утро… Но и те, и другие были явно недовольны выбором, подкинутым им злодейкой-судьбой.

Агата Хартман брезгливо поморщилась, увидев на противоположной стороне подвыпившего мужчину лет пятидесяти, обрюзгшего и грязного, и, почувствовав, что её любовник наконец-то кончил, выскользнула из ослабевших пальцев, подобрала валяющийся на полу шелковый халат, смотрящийся в несколько пуританской обстановке словно разодетая шлюха в чопорном отделении банка. И прошла в ванную, чтобы принять душ. Она ненавидела это место, ненавидела оставаться тут на ночь, предпочитая свой загородный дом, просторную кровать с шелковыми простынями – каждый день новыми – и ванную с джакузи и бесконечной чередой шампуней, лосьонов, кремов, духов. Но ни сейчас, когда Эрик умер, ни тогда, когда он ещё был жив, она никогда бы не оскорбила ни мужа, ни себя столь отвратительными манерами – привести любовника в супружескую кровать.

Верх невежества.

Редкие струи воды упали на коротко стриженный затылок – напор оставлял желать лучшего. Агата подняла лицо вверх, почувствовала едва уловимый запах хлорки и подумала, что давно пора искать новое место, да и смерть Эрика…

Настроение окончательно испортилось от мыслей о муже. Ей сложно было переучить себя думать о нём как о том, кто больше никогда не зайдёт в дом, не погладит по спине – отстранённо, как глядят льнущую к ногам собаку, почитывая утреннюю или вечернюю газету, – не съест приготовленный ею остывший ужин, пока она, сидя на высоком барном стуле, попивает красное сухое вино из пузатого бокала.

В дверь постучали, когда Агата, завернувшись в полотенце, разглядывала в зеркало своё отражение, пытаясь найти первые признаки крадущейся старости. И не находила. Но всё-таки решила записаться внепланово к косметологу – её подруга рассказывала о какой-то новой процедуре…

– Чего тебе, Вито? – повысила она голос.

– Закажем завтрак, или ты хочешь куда-нибудь поехать? Голден-Ландж уже открылись.

– Я домой.

Дверь приоткрылась, и показалась лохматая голова с истинно итальянским лицом: пронзительные чёрные глаза под чёрными густыми бровями, казалось, пытались раздеть тебя, даже если уже не осталось и лоскутка одежды; капризные кроваво-красные от поцелуев губы чуть приоткрытые в искусительной улыбке; широкий подбородок, покрытый темной щетиной… Витторио Де Росси был до неприличия молод, красив как дьявол, хорошо сложен и – что самое поразительное – неплохо эрудирован. Он выступал как стендап-комик, высмеивая публику, а они платили ему по двести долларов за билет в эквиваленте той страны, где ему удавалось договориться о концерте. Сейчас он временно осел в их небольшом городке, явно не способном вынести животный магнетизм и шуточки этого обезоруживающе прекрасного хама и циника.

– Устала от меня, Tesoro?

– Нет. В понедельник придётся идти в полицию… хочу отдохнуть ото всех.

Агата Хартман перевела взгляд со своего отражения на его и задумчиво улыбнулась, обдумывая мысль ещё раз заняться сексом. Но, вспомнив, что придётся снова залезать под этот едва сочащийся из лейки душ, её передёрнуло. Да и удовольствие, если быть откровенной, она получала скорее от мысли, что ей и только ей принадлежит это молодое искушённое тело, нежели от невыносимо долгих и старательных трений.

Нет. Не для неё всё это: страстно прижиматься друг к другу в постели, капризно морщить нос, если он не звонил уже целых полчаса, держаться за руки в парке или прижиматься плечо к плечу в ресторане, в самом тёмном уголке, где никто не увидит…

Видимо, она была ещё большим циником, чем Витторио Де Росси, чего никогда не скрывала.

– Даже от меня? Non hai idea di cosa voglio farti.

– У тебя выступление вечером? – вместо ответа спросила Агата и, выходя из ванной комнаты, толкнула любовника в грудь. На что тот отреагировал решительными объятиями, против которых нельзя было устоять.

– Ты помнишь, о чём мы говорили? – закурив прямо в постели, спросила Агата, когда новый десятиминутный раунд был окончен. Она решила отказаться от душа – сейчас не от кого прятаться, не для кого смывать с себя пот чужого мужчины.

– Твой муж. Да.

– Я не думаю, что спросят. И что тебя найдут.

– О, они найдут меня, Tesoro. Они всегда находят. – В голосе промелькнуло раздражение.

– Я ничего не скажу. Официально: я поехала домой. Если им будет что предъявить мне – только тогда я расскажу.

– Va bene!

Агата надела своё лёгкое летнее платье прямо на голое тело, пригладила коротко стриженные, успевшие высохнуть волосы ладонями, едва касаясь, провела пальцами по коже вокруг глаз, снова вспоминая про визит к косметологу. У дверей Витторио снова пристал с поцелуями, своим обнажённым телом демонстрируя без лишних слов, что не прочь продолжить затянувшуюся до утра ночь… Но хватило решимости уйти.

Новенький Мерседес мягко заурчал, кожаное сиденье схватило за оголившиеся бедра. Не успев тронуться с места, Агата Хартман вдруг уткнулась лицом в сложенные на упругой оплётке руля руки и заплакала. Так странно – то, чего она так страстно желала уже несколько лет, и что наконец-то случилось, пугало её больше, чем то решение двадцатилетней давности, когда она сделала выбор оставить ребёнка и выйти замуж за Эрика.

Её трясло, когда она выезжала со двора. Трясло всю дорогу до дома. И только остановившись у ворот гаража на две машины, Агата Хартман смогла успокоиться: дома сын, к обеду должна приехать дочь, завтра предстоит разговор с полицией. Если не получится взять себя в руки, она всё испортит.

***

С утра зарядил дождь. Противный, мелкий, он не давал той ностальгической атмосферы, а только раздражал ещё больше. Тяжёлые тучи закрыли небо, и так не хотелось вылезать из тёплой кровати, что Патрик Прайс, услышав звонок будильника, со всей силы швырнул телефон через всю комнату, точно зная, что тот угодит в кресло, закатится за подушки, и, вспомнив о нём только у двери, он будет злиться и на себя, и на синоптиков, и на того идиота, который вздумал вдруг, в первые дни лета, убить Эрика Хартмана.

– Милый, ты куда? – сонный голос едва выговаривал буквы.

Патрик почувствовал, как его бедра обхватили сильные упругие ноги, а к спине прижался горячий живот. И что-то влажное и головокружительно мягкое коснулось поясницы.

– Мне пора, – сцепил он зубы, но, почувствовав возбуждение, быстро передумал, даже не собираясь о чём-то жалеть или как-то оправдываться за опоздание.

Он повернулся, увидел прикрытые глаза с дрожащими ресницами и приоткрытые полные губы. От неё пахло потом, кокосовым шампунем, нечищеными с вечера зубами и сигаретой, выкуренной, должно быть, ночью втихаря, пока он спал. Ничего сексуальнее нельзя придумать.

Его руки коснулись горячей кожи, разнеженной под тёплым одеялом, и она вздрогнула, подалась вперёд и застонала, проведя пальцами по его животу. Повинуясь его движениям, развернулась спиной, выпячивая упругую попку к нему ближе, и хрипло засмеялась, начиная гладить себя – чем доводила его до исступления.

Утренний секс никогда не длился долго – и это утро не стало исключением. Так и не поворачиваясь к Патрику лицом, его подружка снова уснула.

Патрик выбрался из опутавших его простыней, залез под прохладный душ, зачесал назад волосы, погладил щеки, убеждаясь, что можно пропустить ещё один денёк и наплевать на бритьё. Надел чистую белую футболку и светло-бежевый льняной костюм с широкими брюками и строгим пиджаком, как и предсказывалось – разозлился, что пришлось искать телефон, потерявшийся между подушками на диване, и, даже не успев выпить кофе, вышел из квартиры.

Кристина Дойл ждала под козырьком у входа в отделение полиции, пряталась от противной мороси, курила – явно не затягиваясь – и нервно пинала попадавшие под ноги мелкие камешки. Она выглядела чуть более взволнованной, чем в их первый день знакомства, и вместе с тем чуть менее расстроенной. Синие джинсы, рубашка в полоску под пояс, красные остроносые туфли на высоком каблуке. Детектив Прайс готов был поставить что угодно на то, что между ней и Эриком Хартманом что-то было.

– Мисс Дойл, – обворожительно улыбнулся Патрик, подходя ближе, устав наблюдать за ней со стороны.

– Детектив Прайс. – Кристина растянула губы в улыбке, но вряд ли это можно было описать красноречивым «улыбнулась в ответ».

– Вас не проводили?

– Сказали, вас нет на месте. Решила подождать на улице.

Патрик Прайс ждал продолжения вроде высокопарного «грех не воспользоваться шансом и насладиться прекрасной погодой», но даже краем глаза видел нависшие чёрные тучи – мелкий дождик грозил перерасти в настоящий ливень с минуты на минуту.

– Я вас провожу, – едва прикоснулся к её плечу Патрик и подождал, пока она пройдёт вперёд. – Кофе?

– Чёрный.

– Секунду. Мартинес? Где Мартинес?

Ещё через пять минут они вдвоём сидели в просторной переговорной, пили кофе, поглядывая друг на друга поверх стаканчиков, и молчали.

Ровно в десять пришёл Дэмиен Эшфорд, скромно сел на стул в углу, забыв поздороваться – словно опоздавший на сеанс кино подросток.

– Что ж… Мисс Дойл… Вы понимаете, почему мы вас позвали? – начал издалека Патрик.

– Очевидно, хотите поговорить по поводу мистера Хартмана.

– Скорее… – Патрик бросил быстрый взгляд на Дэмиена – тот сидел в углу, равнодушно уставившись в свой альбом и водя карандашом по бумаге. – По поводу вас и мистера Хартмана. Да.

– Меня?

– До нас дошла информация… Что вы знали убитого чуть более тесно, чем…

– На что вы намекаете? – Кристина откинулась на спинку жутко неудобного стула, скривилась, снова села ровно, чуть подавшись вперёд.

– Что у вас были отношения… скажем так… близкие.

– С чего вы взяли? – усмехнулась девушка. – Если не секрет?

– Ну, вообще-то… попросили показать видео за последний месяц – кто чаще всего заходил к мистеру Хартману. В какое время… на сколько оставался…

– На двадцать четвёртом нет камер…

– Да, но все вы пользуетесь бейджами… не так ли?

Кристина Дойл поджала губы, нахмурилась, по лбу пробежала складка, делая её гораздо старше своих лет. Она снова откинулась на спинку кресла, стерпела в этот раз очевидные неудобства, скрестила руки на груди, всем своим видом показывая, что разговора не получится.

– Мы вас ни в чём не обвиняем… – прояснил ситуацию детектив Прайс, кинул взгляд на Дэмиена и осекся, увидев застывший взгляд, рассматривающий девушку словно она была жуком, приколотым булавкой в коробочке для коллекции. – Просто хотели уточнить: зачем вы поднимались с мистером Хартманом в его кабинет в день… корпоратива? Вы ведь… поднимались в его кабинет?

– С чего вы взяли? – огрызнулась девушка.

– Камеры. – Развел руками детектив Прайс.

– По камерам не видно, куда мы поднимались, – резонно заметила Кристина.

– Верно… Мы просто предполагаем…

– Думаете, я убила его?

– Нет, – честно ответил Патрик и обезоруживающе улыбнулся. – Ещё кофе?

Увидев кивок, он многозначительно посмотрел на Дэмиена, надеясь, что тот поймёт намёк, но тот не двинулся с места. Пришлось идти самому.

Повисло тяжёлое молчание. Слышен был только скрип карандаша. Он то замедлялся, то ускорялся. То рисовал гибкие длинные линии, то штриховал тени.

Кристина Дойл обернулась – было заметно, что она нервничает. Но, казалось, Дэмиену Эшфорду не было до неё никакого дела.

– Вы считаете, я убила его? – нарушила молчание девушка.

– Нет, – не поднимая глаз, ответил Дэмиен, сделал пару штрихов, посмотрел на рисунок, едва заметно улыбнулся и поднял глаза. Карие, почти чёрные, застывшие, словно омут. – Вы бы не смогли.

– Что? – подалась вперёд Кристина, разворачиваясь ещё больше.

– Вы же видели, что сделали с жертвой? Его не просто убили. Его пытали. Срезали лицо. А до этого – вкололи паралитик. Он был жив, когда…

Зрачки Кристины Дойл расширились, на лбу выступила испарина, зубы сжались. Пальцы вцепились в кресло. Нет, она не упала бы в обморок и, вполне вероятно, даже не заблевала бы кабинет, если бы вдруг решилась на такое… Но почему-то Дэмиен был уверен: не решилась бы.

Он смотрел на неё, не открываясь, пока она открывала и закрывала рот, как голодный птенец, впивался взглядом в дрогнувшее правое веко, опустившиеся уголки губ, едва заметно трясущийся подбородок, раздувшиеся ноздри.

Не решилась бы, но… Кажется, была совсем не против, что кто-то решился за неё.

– Мисс Дойл?

В дверях стоял Патрик Прайс с двумя стаканами кофе.

Кристина подняла на него взгляд. И Дэмиен усмехнулся, заметив, как изменилось выражение её лица: глаза сузились, губы превратились в две тонкие бледные полоски, щеки залил румянец. Вряд ли кто-то кроме него заметил эти изменения – только для него они были гротескно огромны…

– Мы были близки, да, – не дожидаясь вопросов, начала Кристина. – Точнее – он трахал меня, когда хотел. И как хотел. Вы хотите знать, почему? За место в совете директоров и не на такое пойдёшь.

Девушка подняла подбородок выше.

– И да, если хотите знать – я ненавидела его. И каждый раз, пока ехала в лифте на двадцать четвёртый этаж, представляла, как убиваю этого сукина сына… Это… животное… Но я не делала этого!

Патрик Прайс перевёл взгляд на Дэмиена: «Какого черта ты устроил тут, чувак?». Но тот снова уткнулся в свой рисунок.

– Хорошо, мисс Дойл, – наконец смог выговорить Патрик, ставя перед кофе и садясь снова напротив. – Может быть… вы расскажете, что произошло?

– Что конкретно вы хотите знать?

– Что вы делали, с кем и где были в районе двенадцати ночи. Примерно с половины двенадцатого и до часа, скажем так.

Девушка нахмурилась, закусила нижнюю губу, оставляя след красной помады на зубах.

– Я не помню. Я… сильно напилась в тот вечер. Помню, что в восемь мы были на двадцать третьем этаже. Потом мы просто… ходили из кабинета в кабинет. Ничего такого. Общались, пили. Смеялись.

– Вы. Член совета директоров. Ходили по этажам и пили со своими… подчинёнными?

– Строго говоря… Мы в основном общались с руководителями. Я и Колин – да, кажется, он был со мной в это время. Колин Роджерс, вы можете спросить у него.

– Мы спросим, – записал имя в записную книжку детектив Прайс. – Что-то ещё? Во сколько вы уехали домой?

– Я… я честно не помню.

– Но вы поехали домой, верно?

– Я… вообще-то не уверена, – Кристина замолчала, давая себе время подумать. – Послушайте, я не обманываю. Да, я его не любила. Да, желала ему смерти. И я правда не помню, где была. Вы… вы говорили, что у вас есть записи камер – вы можете посмотреть!

– Мы непременно посмотрим, – уверил её детектив Прайс и снова что-то записал себе в записную книжку. – Дэмиен, у тебя есть вопросы?

– Только один, – поднял голову детектив Эшфорд. – Вы кого-нибудь видели с мистером Хартманом в тот вечер? К нему кто-то подходил, он с кем-то ссорился?

Кристина Дойл подняла глаза к потолку и прикусила нижнюю губу.

– Я знаю, что там была его жена. Они, кажется, ругались. Или просто спорили… Потом… Его дочь – да. Она тоже приезжала, но ненадолго. Что-то там произошло… они втроём стояли в стороне… но потом я ушла, не знаю, что там случилось.

– Что-то ещё? – подался вперёд Патрик.

– Пожалуй… нет.

Детектив Прайс перевёл вопросительный взгляд на Дэмиена, но не дождавшись реакции, решил спросить сам:

– Может быть, вы знаете, кто из компании мог убить его?

– Кто мог убить? – Кристина вздрогнула, очевидно впервые осознав, что всё это время рядом с ней мог находиться убийца. Может быть, они даже пили вместе в тот вечер и смеялись над чем-то. Может, она даже могла бы что-то сказать или сделать, чтобы подтолкнуть его к этому или – наоборот – удержать… С этим человеком она могла здороваться по утрам, пить вместе кофе в перерыве на обед, обсуждать совершенно неважные новости или дела по работе. Могла смотреть в эти глаза – глаза убийцы. – Нет, я не думаю… что это кто-то из наших.

***

Миссис Хартман приехала не одна. Рядом с ней, надувшись от гордости или размера гонорара, сидел адвокат – мужчина средних лет и средней внешности, наверняка жутко дорогой.

– Миссис Хартман, – начал детектив Прайс, склонив голову. – Рад, что вы нашли время. Мы… пытались с вами связаться несколько раз.

– Моя клиентка была не в состоянии говорить с полицией, – посмотрел адвокат исподлобья на Патрика и перевёл недоумённый взгляд на Дэмиена – тот не сводил взгляда с вдовы и, кажется, не дышал.

– Мы всё понимаем, конечно, – заверил Патрик, откашлялся, постарался придать своему идеальному для голливудских фильмов лицу серьёзное выражение. – У нас всего несколько вопросов…

– А он что здесь делает? – холодно перебила его Агата Хартман, кивнув на Дэмиена – тот начал рисовать, то и дело поднимая на неё глаза.

– Это… это мой коллега. Детектив Эшфорд. Он мне помогает. – Детектив Прайс прищурился, внимательно разглядывая странную парочку напротив. – Вы имеете что-то против?

– Нет, – заверил адвокат, недовольным взглядом покосившись на клиентку. – Продолжайте.

– Хо-ро-шо… Мы просто хотели узнать, где вы были в тот вечер. Можете помочь нам… воссоздать события?

– Вас интересует какое-то определённое время? – снова вмешался адвокат.

– Скажем, с шести? Корпоратив ведь начался в шесть?

– Я приехала около шести, пропуск у меня есть, так что сразу поднялась на шестой этаж…

– Получается, вы знали, куда идти. И не стали приезжать чуть раньше, чтобы встретиться сначала с мужем, а потом вместе пойти на церемонию?

– Зачем? – усмехнулась Агата Хартман.

– Просто спросил. Продолжайте.

– Эрик сказал речь. Как всегда – ничего определённого, сплошные обещания. Позёрство… Он умел это делать. Потом все оставались на шестом – там большой зал специально для крупных мероприятий. Эрик подходил ко мне… А, да… Люси приехала около восьми… Люси – это наша дочь. Ей двадцать.