Это мог быть я

И тут же оглох от криков толпы и остолбенел от смеси запаха пота, адреналина, ненависти и страха, висящей в воздухе.

Бой уже заканчивался. На обнесённом металлической сеткой ринге дрались двое мужчин: один в порванном спортивном костюме, с перекошенным от боли, залитым кровью лицом, второй – устрашающего вида громила в боксерских трусах с блестящей в лучах прожекторов лысой головой.

Но не они занимали Дэмиена, а те, кто пришёл на них посмотреть.

Он устроился на последнем ряду, опустился в кресло, не отводя взгляд от кричащих, рычащих, извергающих проклятия и килограммы слюны с каплями пива и крошками чипсов зрителей. Достал из рюкзака альбом с пустыми бледно-бежевыми листами и принялся высматривать свою «жертву».

О да. Вот он. Явно из среднего класса, «белый воротничок». Не успел даже переодеться после офисной рутины, так и пришёл в костюме и кипельно-белой рубашке с растекшимися пятнами пота под мышками и по всей спине. Пиджак валялся рядом, затоптанный, смятый. Но это ничего – наутро жена найдёт его в корзине для белья и обязательно приведёт в надлежащий вид к понедельнику, отправляя муженька обратно в офисное рабство сочувствующим поцелуем в щёку.

Мужчине было на вид не больше тридцати пяти, может, чуть меньше. Нос с горбинкой, рыжеватые усы, недавно постриженные виски. Его глаза потемнели, зрачки расширились, превратившись в две колкие чёрные дыры, засасывающие каждую мелочь, каждое мгновение боя. Всё его тело, тощее, дряблое от восьмичасового сидения за столом, подалось вперёд, напряглось. Каждым миллиметром кожи он впитывал запах крови, пота, мочи и, возможно, даже спермы – попадались тут и такие извращенцы.

Дэмиен рисовал быстро, уверенными штрихами передавая смесь страха, агонии, вожделения и ярости. Для него время замедлилось, остановилось. Исчезла клетка, исчезли бойцы, исчезли остальные зрители. Казалось, что кто-то нажал на mute и стёр все звуки, и направил прожектора на прекрасное в своём безумии лицо.

Бой закончился. Неважно, кто победил, кто проиграл. Зрители начали расходиться по ближайшим барам, взбудораженные. Кто-то будет искать утешение и успокоение в спиртном, кто-то – в объятиях шлюхи. Этот «белый воротничок» скорее всего вернётся к жене, займётся с ней трёхминутным пятничным сексом, а потом зависнет с парой бутылок пива за компьютерной игрой, где так просто тоже стать крутым и бесстрашным.

Хотя бы на один пятничный вечер.

Выйдя из зала в коридор, Дэмиен не пошёл за всеми. Он отпер ключом дверь раздевалки, обменялся рукопожатиями с бойцами – тот, что в спортивном костюме, выглядел весьма плачевно и явно нуждался в медицинской помощи. Затем прошёл к своему шкафчику, где держал пару спортивных брюк и футболок, переоделся и босой вышел через обшарпанную дверь, увешанную плакатами всемирно известных бойцов. Здесь располагалось несколько рингов, пара тренажёров, стойка с «блинами», гантелями и гирями, где бойцы могли тренироваться перед следующим боем.

Дэмиен не дрался в клетке. Но хозяин разрешал ему приходить время от времени, чтобы потренироваться.

Чтобы, перебинтовав костяшки пальцев, подойти к коричневой, растерзанной груше, приклеить только что нарисованный рисунок на кусок скотча чуть выше, чтобы не повредить, погладить прохладный кожаный бок, приобнять, словно давнюю знакомую. Сначала ударить робко, как если бы приветливо ткнул кулаком в плечо давнего друга. Улыбнуться, отпрыгнуть назад – легко, невесомо. Почувствовать, как напрягаются под футболкой мышцы, сгибается спина, как становится каменным живот, словно готовится к ответному удару… Ударить снова, уже сильнее, и ещё, и ещё, и ещё. Уйти вниз, отпрыгнуть в сторону, работать поочерёдно то левой, то правой рукой, «нырять» от кулака воображаемого противника, и снова нападать.

Через час Дэмиен выдохся. Обхватив грушу, он тяжело дышал, сплёвывая слюну на пол, и смеялся.

– Дэйм, – раздался из-за спины голос. Дэмиен отпрянул от груши и обернулся, склонив на бок голову. Мокрые от пота волосы упали на лоб. – Не хочешь в клетку? Хорошо заработаешь.

Всё ещё сгорбленная спина, мускулистая, напряжённая под прилипшей к коже футболкой, вздрогнула от ещё одного приступа беззвучного смеха.

Дэмиен ничего не ответил, махнул рукой и ушёл в раздевалку.

Дико хотелось спать.

Глава 3

Энергетик, перелитый в плотно закрытый бумажный стакан для кофе, щекотал нос. Глаза предательски слипались после бессонной ночи. Оставив его подальше, Шон Харрис погладил буквы на клавиатуре, не отводя взгляда от экрана, и пальцы забегали в такт бесконечным цифрам. Ему нужно было увеличить кадры, на которых можно было разглядеть, с кем конкретно ехал загадочный курьер, поднимающийся на лифте в 23:03, и ещё несколько человек, кто спускался и поднимался на всех трёх лифтах в промежутке времени с 22:30 до 23:30 – была вероятность, что они что-то могли видеть.

Но пальцы то и дело останавливались, кисти рук зависали над клавиатурой, словно пианист брал паузу, прежде чем ударить по клавишам. Мысли то и дело возвращались в прошлое, когда он точно так же сидел за компьютером, по личной и секретной просьбе начальника стирая любые следы присутствия, накопленные за год работы в офисе, Ники Дарлинг – его малышки Ники.

Они познакомились в самый первый день, как только девушка устроилась на работу. Прошло уже больше трёх лет, но он всё ещё вздрагивал каждый раз, когда похожие прямые каштановые волосы почти до поясницы вдруг мелькали в дверном проёме, а похожий, звонкий, совсем детский голос просил выдать пропуск или подключить принтер. Шон влюбился с первого взгляда и даже шутил – потом, когда стали близки – что вот-вот сбросит человеческий образ и превратится в оборотня, запечатлённого на самое прекрасное создание в мире. Ника сначала не понимала его намёков – пришлось пересмотреть все серии культового одно время сериала по романам Стефани Майер про вампиров. Стыдно признаться, но они ему правда нравились.

Ника Дарлинг была невероятная. Хотя все остальные считали её простушкой и даже недалёкой. Но для него и курносый острый нос в веснушках, и тонкие губы, вечно растянутые в улыбке, и челка, спадающая на карие глаза, чуть раскосые, с поднятыми вверх внешними уголками – всё в ней было прекрасно. Она не красилась, обкусывала губы до крови, смешно морщила нос, если кто-то делал ошибки в предложениях, но никогда никого не поправляла. Она любила сидеть в столовой лицом к окну, повернувшись спиной ко всему залу, чем поражала с детства тревожного Шона, который терпеть не мог, когда кто-то подходит к нему сзади. Она плакала на фильмах, уткнувшись носом ему в плечо, и неважно, счастливый ли был момент или грустный – до слёз её могло довести что угодно. Хотя в офисе, на совещаниях или просто в коридорных разговорах Ника вела себя достаточно уверенно и даже нагло. Не стеснялась высказать мнение, не краснела, не боялась признать ошибку и, как никто другой, могла смеяться сама над собой, позволяя это делать и другим. Как-то она призналась ему, что ведёт себя так в офисе специально, чтобы к ней никто не относился всерьёз, но все рады были бы помочь. И ведь работала, чёрт бы её побрал. Стоило ей только, всё так же улыбаясь, сказать кому-то «только ты можешь это сделать, я без тебя никак», как любой был готов ей помочь.

Даже если Ника Дарлинг и выглядела простушкой, простой отнюдь не была.

И Шон любил её за это ещё больше – потому что искренне верил, что только он был посвящён в тайну того, какой она была настоящей.

Они сошлись быстро – Ника сама была инициатором их совместных обедов, коротких прогулок у офиса на перерывах, первого похода в кино. Если бы не она, Шон никогда бы так и не решился – слишком замкнутым, если не сказать аутичным, он рос, избегая любых лишних контактов с людьми. Но с ней ему было спокойно.

Те, кто видел их вместе, сначала смеялись – уж слишком комично они смотрелись: Шон со своим ростом почти под два метра и телосложением кузнечика и Ника, едва достающая ему до груди, с округлыми формами, стройная, но не худышка. Но потом эта парочка не вызывала ничего, кроме умиления. И тем не менее, чтобы избежать ненужных разговоров, они старались не афишировать свои отношения, никогда не держались за руки в офисе, не обменивались поцелуями. Иногда даже обедали врозь, чтобы не запустить серию слухов и не стать заложниками сплетен.

Может быть, поэтому в тот день, почти ровно два года назад, его начальник и не подумал обратиться к кому-то другому – попросил Шона остаться на обеде и дал совершенно секретное поручение. А на расспросы только хмурился и молчал, всем своим видом показывая: «меньше знаешь – лучше спишь».

Но с того самого дня Шон практически не спал. Уже в обед он узнал новость: Ника покончила с собой вчера вечером, наглотавшись таблеток.

В это невозможно было поверить. Кто угодно, только не она! Да, последнее время она была чуть более задумчива и, наверное, даже нервничала. Несколько раз отменила свидание, часто задерживалась в офисе допоздна. Но так бывало и раньше.

Или нет?

Шон Харрис плохо разбирался в людях. Ему тяжело было считывать их эмоции и невербальные сигналы. Возможно, поэтому вечно улыбчивая Ника казалась ему такой жизнерадостной и веселой, лёгкой на подъём и обезоруживающе непривередливой. Возможно, если бы он лучше понимал её, мог бы спасти?

И это не давало ему спать по ночам.

Это, и просьба начальника отдела, которую он исполнил, даже не задумываясь, зачем это нужно. Решил, что компания не хочет иметь ничего общего с этим случаем, чтобы не пришли из полиции, не посмотрели видеозаписи и не стали задавать вопросы. Особенно про то, что Ника вдруг почему-то стала слишком часто подниматься на двадцать четвёртый этаж как раз перед тем, как покончить с собой.

Он часто думал, что могло случиться. Особенно часто – после того, когда вдруг прямо среди бела дня, в разгар обеденного перерыва, какой-то мужик в перепачканной грязью старой куртке с лицом и повадками пропойцы, еле стоящий на ногах и источающий запах перегара, попытался ворваться в офис с криками о том, что убьёт Эрика Хартмана. Он даже вытащил пистолет, старый, почти раритет. Целился в подбежавшего охранника, но на курок нажать не решился, сполз на пол, уткнулся в пыльные ладони и плакал, пока его не увели из здания, даже не вызывая полицию.

Слухи у них разносятся быстро, и к вечеру уже все знали, что это был отец Ники. Кто-то посочувствовал ему, кто-то брезгливо поморщился, кто-то, возможно впервые, испытал то, что называют «испанский стыд». Или вспомнил о своих родителях.

Шон закрыл глаза, откинулся на спинку стула, вцепился костлявыми пальцами в подлокотники кресла. Правая нога выбивала рваный ритм по вытертому ковру. Подумав, достал из верхнего ящика стола мобильный телефон, набрал сообщение: «Надо всё рассказать про Нику. Это может быть он», завис, уставившись невидящим взглядом куда-то мимо монитора, и нажал «отправить».

– Эй, успеваешь? – раздался сбоку недовольный голос начальника. В отличие от Шона, который сидел над видеозаписями вчера до позднего вечера и сегодня с семи утра, он приехал в офис только десять минут назад и пока не сделал ничего важного, кроме как налил себе кофе и, скорее всего, поставил на загрузку новую версию Uncharted или Warcraft. – Записи просили к десяти. Они приедут сюда на допрос.

– Сюда? – едва ворочая языком, переспросил Шон. – Почему не в полицейский участок?

– А хрен его знает. Сказали, надо здесь.

– Ясно. Успеваю.

– Давай. Я здесь сегодня. Ты тоже останься.

– Да, конечно, – проворчал Шон, подумав про себя, что начальник опять поругался с женой или просто решил свалить туда, где не умираешь от вдруг разыгравшейся некстати жары, не будут приставать с походами в зоопарк или уборкой. Уж лучше просидеть весь день под кондиционерами с кружкой кофе, подлив туда для верности пару капель виски или коньяка – пара бутылок спрятана в сейфе – и выполнять очередную виртуальную миссию.

Шону было глубоко наплевать на это. Он не привык или не умел судить кого-то или завидовать. Или просто не понимал, что именно это испытывает в данный момент.

Поэтому, отпив ещё глоток энергетика, снова завис над клавиатурой, и снова быстрые пальцы побежали по клавишам, выбивая щелчками мелодию. Кроме задания полиции, ему ещё надо как можно скорее почистить видеозапись, чтобы стереть любой намёк на то, что позавчера, пока все праздновали корпоратив, здесь был человек, который не должен был быть.

***

– Расскажите, что вы помните из вечера четверга, – в десятый раз попросил Дэмиен, затачивая очередной карандаш.

Он рисовал с детства, а когда пришёл в полицию, отучился на специальных курсах на художника-криминалиста. Умел пользоваться новомодными программами, но предпочитал рисовать простым карандашом, считая, что так даёт больше пространства для манёвра себе и свидетелю.

– Начали в шесть, – нервничала в пусть и удобном кресле девушка лет двадцати пяти с хвостиком на затылке и красными пятнами на белых щеках. – Ну, мистер Хартман сказал речь. Как обычно.

– То есть вы его знали?

– Ну, его как бы все знали. Наверное. По крайней мере на корпоративах он всегда что-то говорил.

– Например?

Патрик Прайс, сидящий рядом с Дэмиеном, нервничал, но виду не подавал, равнодушно разглядывая то ногти на руках, то трещину в столе, то стаканчик от кофе.

– Что-то о социальной политике. Премия. Вот, как раз про премию говорил. Точнее, обещал.

Девушка замялась, подняла глаза вверх, словно подсказка была на потолке.

– Хорошо, что было потом?

– Потом… ну… все стали пить. Есть. Было много народу, я даже не знаю… весь зал забыт. Я думала, вы хотели про курьера спросить?

– Да? С чего вы взяли?

– Ну, те, кто выходил от вас, сказали…

– В общем, да. Нас интересует курьер. Вы заметили кого-то из них?

– Их было много. Это точно. Постоянно что-то приносили. Но я не могу сказать, что узнала бы кого-то.

– Понятно. Вы оставались до конца вечеринки?

– Да, до двенадцати. Потом начали расходиться – в час включали камеры, никому не хотелось оставаться и попасть… да и на работу ж надо было.

– Это да, не очень удобно, правда?

Девушка неоднозначно пожала плечами, тяжело вздохнула, попыталась поймать взгляд детектива Прайса, но тщетно. Трещина в столе вновь заинтересовала его больше, чем всё остальное.

– В 23:03 вы ехали в лифте?

– Я? Н-не знаю…

Дэмиен нажал на кнопку, на экране появилось фото. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что это та самая девушка – она запрокинула голову, подставив лицо камерам, и смеялась, пока какой-то черноволосый парень целовал её шею. Рядом стоял курьер в жёлтой куртке, жёлтой кепке и с жёлтым боксом за спиной.

– Я… я…

– Не волнуйтесь, мы никому это не показывали. Пока.

– Я…

– Вы можете сказать, с кем были в лифте?

– Ну, если это необходимо.

– Абсолютно, – влез в разговор Патрик Прайс и тут же замолчал, примирительно подняв руки вверх. «Молчу, молчу».

– Его зовут Кевин. Кевин… не знаю фамилии. Он, кажется, из отдела кадров. Но я не уверена.

– Хорошо. Значит, Кевин. – Дэмиен помолчал, даже не пытаясь делать вид, что записывает её показания. – А этот человек рядом, в жёлтой куртке. Что можете сказать про него?

– Человек? – нахмурилась девушка и подалась вперёд, словно разглядеть курьера в лифте было какой-то проблемой. – Ну, курьер как курьер.

– Мужчина или женщина?

– М-мужчина.

– Вы не уверены? – не поднимая глаз, переспросил Дэмиен.

– Не знаю, я не смотрела на него. – Красные пятна на щеках стали больше.

– Вы ехали с ним в лифте пару минут. Что, даже не поняли, какого пола человек рядом с вами?

– Мужчина. Точно.

Звучало хлипко.

– Хорошо. Можете назвать примерный возраст?

– Точно не старый. У старого руки другие. У этого… молодой, скорее… лет двадцати.

– Можете описать руки подробнее?

– Да за каким хреном нам его руки? – взорвался Патрик и тут же пожалел об этом, наткнувшись на тяжёлый взгляд почти чёрных глаз, пронзающих насквозь исподлобья.

– Руки… – растерянно переводила с одного полицейского на второго девушка, не решаясь продолжать.

– Руки, – утвердительно кивнул Дэмиен и спрятал свои под стол, сцепив пальцы и зажав их между колен.

– Молодые. Такие… знаете… чистые, что ли. – Девушка покраснела ещё больше и объяснила: – Я ненавижу некрасивые руки. Или шершавые. Или… грязные… Не знаю почему. Для меня это важно.

– Но это точно были мужские руки? – с надеждой переспросил Дэмиен.

Она задумалась, опять начала искать ответ на потолке, с надеждой повернулась к окну.

– Н-не уверена. Точнее – если и мужские, то точно мужчина молодой. Парень, или мальчик.

– Ясно. Значит, почти точно мужчина, почти точно молодой. – Подвёл черту Дэмиен. – А цвет кожи?

– Белый. Ну, то есть… как у меня. Или у вас.

– У нас разный цвет кожи, – улыбнулся одним уголком рта Дэмиен.

– Д-да… вы смуглый, а я… но тот был обычный. Что-то среднее, скорее.

– Хорошо.

Карандаш бесцельно крутился в пальцах Дэмиена Эшфорда – рисовать было катастрофически нечего. Вряд ли эта девушка хоть что-то вспомнит, как и предыдущие девять свидетелей, которые сказали ещё меньше.

– А рост? Можете вспомнить?

– Ну, рост видно на плёнке, – заулыбалась девушка, тыча пальцем в экран. Её руки, как и следовало ожидать, были тщательно отманикюрены. – Чуть выше меня. Примерно, как Кевин. Наверно…

– Ладно. Вы правы, по снимку примерно понятно. Может, вы вспомните лицо? Овал, глаза, рот, нос? Может, он носил усы – раз это всё-таки мужчина. Или вы заметили следы макияжа, если вдруг это всё-таки женщина.

– Макияж – точно нет, – уверенно отрезала девушка. – Но лицо… такое… знаете… обычное что ли. Как будто уже видела его. Бывают такие люди…

– Бывают, – согласился Дэмиен. – Но может быть, вы и правда уже видели раньше этого человека? Попробуете вспомнить?

С боку раздалось сопение. Патрик явно терял терпение.

– Детектив Прайс, может, сходите за кофе? – наивно спросил Дэмиен, не удосужившись посмотреть в его сторону. – Если что-то важное будет – я позову.

Хлопнула дверь, девушка напротив замерла, вжала голову в плечи.

– Так как? Что-то вспомнили?

– Н-нет. Может, видела. Может, нет. Да у нас тут даже на работе всех не запомнить. Почти тысяча человек – мистер Хартман так сказал…

Сказала и осеклась. И загрустила ещё больше.

– Тогда вернёмся к описанию? Губы? Лоб? Цвет волос? Рот? Глаза? Хоть что-то можете вспомнить? Может, какие-то особые приметы…

Дознание продолжалось до позднего времени. Почти все свидетели – хотя вряд ли хоть один из них мог носить столь громкое название – путались в показаниях, сбивались с мысли, с трудом могли назвать даже пол, хотя некоторые достаточно уверенно говорили, что перед ними был мужчина, а другие – точно женщина. Хотя вторых было не так много, как первых. Но вряд ли можно строить хоть какие-то предположения, основываясь на всём этом бреде.

Нарисовать удалось немного. Три портрета выглядели хоть и крипово, но зато законченно; ещё два скорее походили на наброски или мозаику из человеческих глаз, ушей, носа, рта и волос. А если сложить все пять рисунков вместе, то и вовсе не получалось разглядеть в них одного и того же человека.

Последний из допрашиваемых был тот самый Кевин, который зажимал в лифте девчонку с красными пятнами на щеках – его удалось разыскать только ближе к вечеру.

– Расскажите, что вы помните из вечера четверга, – привычно спросил Дэмиен, оценивая, насколько свидетеля можно считать надёжным и полагаться на его сведения.

– Начали ровно в шесть, – уверенно заговорил молодой человек с аккуратно стриженной бородкой и круглыми глазами навыкате. – По мистеру Хартману можно было часы сверять. Он говорил о показателях, представил новичков из руководящего состава. Потом немного рассказал о планах на год, назвал примерный разбег в премиях и пожелал всем удачно пройти ежегодную оценку. Несколько работников выделил за особые заслуги… Что ещё…

Пока это было больше, чем удалось узнать за весь день.

– А, да… – продолжал круглоглазый. – Рассказал, что скоро софт будут менять. Новая разработка, всё такое… И всё. Официальная часть закончилась. Группа выступала, танцоры… Мне прям всё рассказывать?

Было очевидно, что ему не сильно нравилась идея провести субботний вечер в офисе, в нескольких метрах от места, где нашли убитого.

– Нет, вполне достаточно. Меня, собственно, больше интересует курьер. Вы ехали с ним в лифте… – раздался щелчок, загорелся экран. – Узнаёте?

Молодой человек ухмыльнулся, прикрыл губы кулаком.

– Да. Молодой человек, лет двадцати. Или чуть старше. Лицо прятал под кепкой, как будто специально. Не смотрел вверх, что-то перебирал в руках, телефон, кажется. На снимке, вон, видите? Видно.

– Значит, вы уверены, что это был мужчина?

– Тогда я подумал, что да. Но сейчас… Вот если так смотреть… То, может, и девушка.

– Почему тогда решили, что точно мужчина?

– От него пахло мужской туалетной водой. Дешёвой, мой младший брат притащил откуда-то такую. Запах – редкая дрянь. И ещё… он очень легко нес свой бокс. Он же у них обычно тяжёлый. Еда там, коробки… бутылки с водой или что там… А этот на выходе из лифта снял бокс с плеч и нес в руках. Как будто… тот ничего не весил. Наверно, поэтому я решил, что это мужчина.

Дэмиен сидел молча, ожидая, что свидетель снова заговорит. Крутил от нетерпения карандаш между пальцев, готовый начать рисовать.

– Пожалуй, всё-таки это был мужчина, – более уверенно вынес вердикт Кевин. – Молодой, но всё-таки парень. Да.

– Хорошо. Можете его описать подробнее, чтобы я смог нарисовать его?

– Думаю, да.

Ещё через час или около того портрет был готов. На Дэмиена из-под козырька кепки смотрел молодой мужчина с близко посаженными глазами, тонкими губами и прямым носом. Подбородок узкий, скулы высокие. Цвет глаз или волос разглядеть не удалось. Он был, вероятно, слишком смазлив для мужчины, но можно сказать, ему повезло: родись он женщиной, вряд ли имел бы успех у противоположного пола.

– И что это?

Детектив Прайс перелистывал рисунки и хмурился. Он уже успел допросить ещё нескольких свидетелей, переговорить по телефону с той самой Изабеллой Ли, которая так некстати и очень вовремя решила уехать к маме, дать нагоняй Мартинесу за то, что до сих пор не удаётся договориться о встрече с женой жертвы – адвокаты и врачи тщательно оберегали психику вдовы, обращаясь с ней словно с доисторической мумией, хотя Агата Хартман только пару недель назад разменяла пятый десяток.

– Твои курьеры, – хмыкнул Дэмиен.

– Я просил одного, – округлил янтарные глаза Патрик.

– Их было слишком много. И, правда, я не уверен, что можно рассчитывать на это.

– Ты не уверен, – закивал детектив Прайс.

– Я могу пересмотреть пленки ещё раз.

– Мартинес пересмотрел их тысячу раз…

– Я всего лишь хочу сказать… если курьеров было несколько… откуда вы знаете, какой конкретно курьер не вышел из здания?

Детектив Прайс открыл было рот, чтобы что-то сказать, замер на мгновение, а потом опять закивал головой, одновременно набирая номер.

– Мартинес, мать твою. Ты какого курьера мне подсунул? Последнего? Что это вообще значит? – Патрик был взбешён. И даже сам не понимал, что больше всего раздражало в сложившейся ситуации: что он сам не догадался расспросить про курьера, что об этом догадался именно Дэмиен Эшфорд, или что они потратили целый день на никому ненужный фоторобот, собирая фантастическое существо, разрывая каждого курьера на куски и собирая из них подобие Франкенштейна. – Этот придурок дал мне последнего.

Патрик Прайс бросил телефон через комнату и устало опустился на кресло, откинулся на спинку и прикрыл глаза.

Дэмиен воспользовался паузой, молча забрал рисунки со стола и беззвучно вышел.

***

Перевалило за полночь, когда Дилан О’Коннел закрыл компьютер и с трудом поднялся с вращающегося кресла: от долгого сидения затекла и спина, и ноги, и даже шея. Он посмотрел на часы, выругался. Пошелестел пакетом, в котором ещё пару часов назад курьер в желтой кепке, желтой куртке и с желтым боксом принес куриные ножки с острым соусом. От соуса, правда, с сожалением пришлось отказаться – желудок барахлил в последнее время, что отражалось на сердце: стоило переборщить с острым или просто набить желудок плотнее, как сразу начиналась противная аритмия. Не страшно, жить можно, но неприятно.

– But I'm a creep, I'm a weirdo… – пробормотал Док, в такт песни Radiohead, звучащей еле слышно из динамиков старого радио. – What the hell am I doin' here? I don't belong here…

– Взгрустнулось, Док? – раздался смешок от двери.

– Какого черта, Эшфорд. Я тебе говорил не таскаться сюда?

– Ага, – выдохнул Дэмиен и пнул носком правой кроссовки невидимое препятствие.