Гордыня

Он произнес это не грубо, а скорее с сожалением, как если бы ему пришлось поправлять ребенка, который перепутал цифры. Но каждый звук в этой фразе был отточенным лезвием. «Приносил кофе и пиццу». «Искал страницы». Это была не правда. Это была карикатура. Унизительная и убийственная редукция всего, что делал Максим.

Максим как будто съежился. Он не ожидал такого. Он ожидал шутки, может, легкого подтрунивания, совместного ностальгического смеха. Он протянул оливковую ветвь памяти, а ему в руку вложили нож. Его лицо побледнело. Улыбка медленно сползла с губ, как маска, и осталось лишь недоумение и боль. Он отвел взгляд, уставившись в свою почти пустую бокал. Его пальцы сжали ножку так, что костяшки побелели.

В воздухе повисло неловкое молчание. Игорь засуетился:

– Ну, все мы помним, каким адом была та работа! Главное – результат! За результат!

Но заговорщическая атмосфера была разрушена. История о гениальном одиночке, победившем систему, рассыпалась, обнажив за собой неприглядную ссору из-за вклада.

Адриан чувствовал на себе взгляды. Они изменились. В них уже не было чистого восхищения. Появился интерес охотника, наблюдающего за стычкой двух самцов. Появилось смутное понимание: этот блестящий парень не так прост. И, возможно, не так уж надежен.

Ему нужно было вернуть контроль. Немедленно. Стереть эту трещину, эту вспышку неприглядной правды. Нужно было действие, которое переключило бы внимание, которое было бы настолько щедрым, настолько величественный, что затмило бы собой мелкую склоку.

Он поймал взгляд официанта, стоявшего у стойки, и поднял указательный палец. Не привлекая лишнего внимания, но так, чтобы это увидели все за столом.

– Извините, что прервал, – сказал Адриан, и его голос снова обрел привычную, уверенную бархатистость. Он повернулся ко всему столу, как будто инцидента с Максимом просто не произошло. – Мне кажется, наша беседа заслуживает соответствующего сопровождения. – Он обратился к подошедшему официанту, не повышая голоса: – Принесите, пожалуйста, бутылочку Yamazaki восемнадцати лет. И бокалы для всех.

В глазах у Саши-венчурщика вспыхнул неподдельный интерес. Yamazaki 18 – это была не просто бутылка японского виски. Это был утверждение. Дорогой, изысканный, узнаваемый знак вкуса и состоятельности. Цена за бутылку в таком баре приближалась к месячной зарплате стажера.

– Ого, Адриан, это щедро! – воскликнул Игорь, мгновенно переключившись.

– Для хорошей компании – только лучшее, – легко парировал Адриан. Он снова был в своей роли. Щедрого покровителя, ценителя, хозяина положения. Он только что публично унизил своего самого старого друга, но теперь он покупал всем дорогой виски. Это создавало странную, извращенную логику: он может быть жесток, но он щедр. Он может быть высокомерен, но он может себе это позволить.

Максим поднялся. Движение его было резким, стул скрипнул по полу.

– Извините, – его голос был глухим. – Я, пожалуй, пойду. Завтра рано.

– Макс, постой, сейчас как раз принесут! – попытался удержать его Игорь, но без особого энтузиазма.

– Нет, спасибо. Я не люблю японский виски. Слишком… вычурно.

Он бросил эту фразу, не глядя на Адриана, надел свое простое шерстяное пальто и направился к выходу. Его спина, обычно немного сутулая, сейчас была неестественно прямой.

Адриан наблюдал за его уходом. Внутри что-то сжалось – нечто неприятное, липкое, похожее на остатки совести. Но он мгновенно подавил это чувство. Его проблемы. Он не смог принять правила игры. Он хотел публичной благодарности? Признания? Это детский сад. Взрослые играют на результат, а не на аплодисменты.

– Жаль, – вздохнул Адриан, разливая по бокалам темно-янтарную жидкость, которую только что принес официант. – Максим всегда был человеком тонкого вкуса. Но, видимо, только в вине.

Легкий, вымученный смешок пробежал по столу. Скрип двери, закрывшейся за Максимом, поставил точку в этом эпизоде.

Разговор, сдобренный редким виски, постепенно ожил. Но что-то изменилось безвозвратно. Адриан по-прежнему шутил, рассказывал истории, но теперь в его байках внимательный слушатель мог уловить новый оттенок – тенденцию приукрашивать, присваивать, стирать чужие роли. И люди за столом, будучи не глупее его, это замечали. Они пили его виски и ловили его слова, но в их улыбках появилась тень осторожности. С этим парнем лучше не пересекаться. Он может и тебя выставить поставщиком пиццы в твоей же истории успеха.

Через час Адриан вышел из бара один. Ночной воздух был холодным и колючим после душной атмосферы «Ключа». Он достал телефон, собираясь вызвать такси, но его пальцы замерли над экраном.

Он что, всерьез обиделся? Из-за такой ерунды? Мы же дружим со школы. Он должен понимать, как устроен этот мир. Здесь нет места сантиментам. Здесь нужно быть первым. Всегда.

Он вспомнил, как они вдвоем, двадцать лет назад, сидели на старом диване в его комнате и строили планы покорить мир. Максим тогда сказал: «Главное – не предать. Ни себя, ни друг друга». Адриан отмахнулся: «Главное – победить. А все остальное – детали».

Он вызвал такси премиум-класса. Пока ждал, прислонился к холодной кирпичной стене и закрыл глаза. В ушах еще стоял гул голосов, звон бокалов, смех. Но сквозь этот гул пробивался тихий, надтреснутый голос Максима: «Помнишь, как мы тогда три ночи подряд сидели…»

Адриан резко открыл глаза, словно отгоняя навязчивый звук. Он смотрел на противоположную сторону переулка, где тускло горел фонарь, освещая граффити на стене – чью-то уродливую, но полную жизни каракулю.

Нет. Я не ошибся. Сентименты – это роскошь, которую мы не можем себе позволить. Успех требует жертв. И если Максим не может этого принять… что ж. Значит, он не для этой игры.

Подъехал черный Mercedes. Шофер вышел, чтобы открыть дверь. Адриан скользнул на заднее сиденье, в кокон тишины, кожи и подогрева. Он отдал адрес своего элитного жилого комплекса.

– Поехали.

Машина тронулась. Он смотрел в затемненное стекло, где отражалось его собственное лицо – красивое, усталое, непроницаемое. Трещина, появившаяся сегодня, была замазана. Дорогим виски, демонстративной щедростью, железной волей. Но трещины имеют свойство не исчезать. Они лишь уходят вглубь, становясь частью структуры. И однажды, под давлением, структура лопается.

Но сейчас Адриан этого не видел. Он видел только отражение победителя. Человека, который только что укрепил свою позицию, даже ценой дружбы. Он достал телефон и пролистал сообщения. Увидел уведомление из «Фотосферы» – Алиса лайкнула его старую фотографию с конференции. Он улыбнулся. Вот она, новая реальность. Там, позади, остаются те, кто не успевает. А впереди – только те, кто готов идти вперед. В одиночку, если надо.

Он откинулся на подголовник и закрыл глаза, пытаясь вычеркнуть из головы обиженное лицо Максима. Это было легко. Как стереть ненужную строку в документе.

Гораздо труднее было бы стереть пустоту, которая вдруг образовалась внутри. Пустоту, которую не заполнить ни дорогим виски, ни восхищением коллег, ни видом из окна лимузина на спящий город, над которым он все еще чувствовал себя хозяином.

Но он справился и с этим. Он просто перестал чувствовать пустоту. Включил внутренний свитч, переводящий все непонятные, мешающие эмоции в разряд «нерелевантных данных». В мире, который он для себя построил, не было места слабости. Даже если эта слабость пахла старым вином и падала с губ единственного друга.

Машина мчалась по ночным улицам, увозя его дальше от того человека, которым он был когда-то, и ближе к тому одинокому идолу, которым он решил стать. Трещина осталась позади, в душном баре, за закрытой дверью. Но она уже была частью его истории. Первой, почти невидимой линией разлома в монолите его гордыни.

Глава 3: Фундамент будущей мечты

Лифт поднимался на сороковой этаж бесшумно, словно не двигался вовсе, а просто растворял вокруг себя пространство. Когда двери разъехались, Адриан вышел в приватный холл – квадратную комнату с полом из полированного черного гранита и единственной дверью цвета венге. На стене висела абстрактная композиция из переплетенных стальных прутьев, освещенная точечным светом. Никаких лишних деталей. Никаких признаков жизни.

Он приложил палец к сканеру, дверь беззвучно отъехала в сторону, впуская его в свое царство.

Его квартира-лофт представляла собой одиное огромное открытое пространство в сто двадцать квадратных метров. Справа – панорамное окно во всю стену, открывающее вид на ночную Москву, теперь уже с другой, северной стороны. Прямо – кухонный остров из белого каррарского мрамора, на котором не было видно ни пятнышка, ни одной крошки. Слева – зона отдыха с низким диваном цвета мокрого асфальта и таким же ковром. Ни книг на полках, ни личных фотографий, ни безделушек. Интерьер был выдержан в стиле Роскошный минимализм – дорогом, стерильном и абсолютно безличном, как номер в пятизвездочном отеле. Здесь жил не человек, а идея человека.

Запах дома был знакомым и пустым: чистое белье, аромадиффузор с нотками пачули и сандала, едва уловимый озон от систем очистки воздуха. Ничего живого. Ничего, что могло бы напоминать о прошлом, о семье, о простых человеческих слабостях.

Адриан снял пальто, повесил его в скрытую за стеной гардеробную, расстегнул манжеты рубашки. Он чувствовал усталость, но она была приятной, желанной – усталость гладиатора после удачного боя. Вечер в баре оставил после себя легкий осадок, но он уже отфильтровал его, как система фильтрации очищает воду. Максим. Его проблема. Его выбор – цепляться за прошлое. Мой выбор – строить будущее.

Он прошел в спальню, отделенную лишь раздвижной стеклянной перегородкой, скинул одежду и зашел в душ. Вода, идеально отрегулированная по температуре и давлению, омывала его тело, смывая остатки дневного напряжения, запах табака из бара, тонкую пленку чужого осуждения. Он стоял с закрытыми глазами, подставив лицо упругим струям. Физически он очищался. Ментально – подводил итоги.

Игорь и Анна – надежны. Они видят во мне лидера и готовы следовать. Саша из фонда – заинтересовался. Это полезная связь. Блондинка из галереи… может пригодиться для создания правильного имиджа, когда придет время. Алиса… да, с ней стоит поработать. Преданность, замешанная на восхищении, – самый прочный клей.

Мысль о Максиме снова попыталась просочиться сквозь шум воды, но Адриан усилил напор, как будто мог смыть и ее. Он сам все испортил. Наступил на больную мозоль. Гордыня? Нет. Профессионализм. В большом спорте нет места сантиментам. В большом бизнесе – тем более.

Он вышел из душа, вытерся плотным полотенцем из египетского хлопка и натянул черные шерстяные брюки и серную кашемировую водолазку. Босиком, по теплому полу с подогревом, он прошел к своему рабочему месту – к длинному монолитному столу из светлого дуба, на котором стояли только огромный изогнутый монитор, беспроводная клавиатура, мышь и небольшая лампа с матовым стеклом. Ни бумаг, ни ручек. Цифровая чистота.

Он сел, и его пальцы сами потянулись к скрытому сенсорному переключателю под столешницей. Загорелся мягкий свет лампы, озарив лишь пространство стола, оставив остальную часть лофта в полумраке. За окном плыли огни города, но здесь, в этом круге света, существовал только он и его мысль.

Он прикоснулся к тачпаду, и монитор ожил, показав рабочий стол с единственной иконкой в центре – стилизованное изображение ограненного алмаза на черном фоне. Никаких названий. Просто символ.

Он дважды щелкнул по нему.

Открылась папка. Она называлась не «Алмаз», а «ПРОЕКТ: ИСКЛЮЧЕНИЕ».

Внутри царила безупречная структура: «Концепция», «Технология», «Маркетинг», «Финансы», «Команда». Но Адриан прошел мимо всего этого. Он открыл файл в самом верху, называвшийся просто «МАНИФЕСТ».

На экране возникли слова, которые он перечитывал сотни раз, которые были его библией, его молитвой и его проповедью.

«Эра посредственности закончилась.

Рынок труда умер. На его месте возник рынок Личности.

Капитал больше не измеряется в валюте. Он измеряется в исключительности.

Мы больше не продаем навыки. Мы продаем миф. Идеальную профессиональную маску, выкованную из цифровой глины социальных следов.

Кто контролирует маску – контролирует реальность.

Мы – кузнецы новых богов. Мы – создатели исключений из правил.

Добро пожаловать в эпоху «Алмаза». Эпоху безупречного “Я”».

Он прочитал это вслух, шепотом. Каждое слово отдавалось в его груди низким, ритмичным гулом, как мантра. Это был не бизнес-план. Это была декларация войны. Войны против серости, против «хороших специалистов», против всей системы, где нужно было годами карабкаться по карьерной лестнице, лавировать, угождать, быть частью стада.

«Алмаз» – это ответ. Ответ на боль, которую я чувствовал всегда. Боль от того, чтобы быть одним из многих. Даже лучшим среди многих – все равно одним из.

Он закрыл манифест и открыл следующий файл – «Технологическое ядро». На экране появилась сложная блок-схема, напоминающая нейронную сеть. В центре – стилизованное человеческое лицо, от которого расходились лучи к иконкам социальных сетей, мессенджеров, профессиональных платформ. Стрелки вели к черному ящику с надписью «Neural Forge», а от него – к идеальному, симметричному, сияющему цифровому аватару.

Суть была проста и гениальна в своей циничности. Пользователь дает доступ к своим социальным сетям, почте, мессенджерам. Алгоритм на базе нейросети анализирует все: лексику, круг общения, лайки, репосты, даже время активности. Он определяет слабые места, противоречия, «шум». А затем – генерирует «идеальную профессиональную маску». Не просто резюме. Цифрового двойника. Инструкцию по поведению: какие слова использовать на собеседовании, какие темы поднимать в разговоре с боссом, какие посты лайкать, чтобы выглядеть «своим» в желаемой среде. «Алмаз» не просто помогал найти работу. Он создавал нового человека. Успешного, уверенного, безупречного. Виртуального.

Мы не учим людей быть лучше. Мы даем им инструмент, чтобы казаться лучше. А в современном мире «казаться» и «быть» – уже синонимы. Если весь мир видит тебя гением, ты становишься гением. Создавай правильный образ – и реальность подстроится.

Адриан чувствовал, как его сердце бьется чаще. Не от страха, а от предвкушения. Это было его детище. Его способ переписать правила игры. Не играть в нее, а установить свои. Он уже видел это: выпускники топовых вузов, платящие за настройку своей «маски» под инвестиционные банки. Середнячки из IT, покупающие ауру гениальных инноваторов. Чиновники, заказывающие «цифровое алиби» прогрессивности. Рынок был безграничным. Потому что страх быть обычным, быть недооцененным, быть не тем – это самый мощный двигатель в мире.

Он открыл финансовую модель. Цифры плыли перед глазами, но он их почти не видел. Он видел результат. Первый раунд инвестиций. Офис в Moscow City, больше и технологичнее, чем у «Капитал Стратегий». Статьи в TechCrunch и Forbes. Конференции, где он, Адриан Серегин, будет объявлять о новом этапе эволюции человеческих ресурсов. Аркадий Петрович Громов, смотрящий на него с немым уважением. Глеб, кусающий локти. Максим…

При мысли о Максиме его пальцы непроизвольно сжались. Он никогда не поймет. Он верит в «суть», в «реальные навыки», в «честную работу». Он как те ремесленники, которые возмущались, когда появился конвейер. История рассудит. И история всегда на стороне тех, кто диктует новые правила.

Он откинулся в кресле, заложив руки за голову, и уставился в потолок. Но видел он не белый матовый гипсокартон. Он видел себя двадцатилетним. Увидел так ясно, что воздух в лофте словно сгустился, потяжелел, приобрел запах пыли, дешевого кофе и студенческого пота.

Пять лет назад. Общежитие экономического факультета.

Комната была крошечной, заваленной книгами, конспектами, фантиками и пустыми чашками. Воздух стоял спертый, насыщенный отчаянием. Была глубокая ночь, за окном – кромешная тьма, лишь где-то вдалеке мерцал желтый свет уличного фонаря.

Адриан стоял посреди комнаты, сжимая в руке лист бумаги. На нем красовалась жирная, как пощечина, «тройка». Не за экзамен. За курсовую работу по корпоративным финансам. Работу, которую он пахал месяц. В которую вложил все, что знал и придумал. Которая должна была быть шедевром.

– «Достаточно проработанный анализ, но не хватает инновационного мышления», – прошипел он, цитируя написанное внизу комментарий профессора. Его голос дрожал от бессильной ярости. – Отсутствие инновационного мышления? Что он хочет? Чтобы я изобрел вечный двигатель? Я все проверил, все рассчитал! Это лучшая работа на потоке! Лучшая!

Максим сидел на своей кровати, спиной к стене, с учебником на коленях. Он выглядел измученным и сочувствующим.

– Адь, успокойся. Тройка – это не конец света. Просто старик Петров известен своим занудством. Он все хочет по своим шаблонам.

– Шаблоны! – Адриан взорвался. Он швырнул листок на пол, скомкал его ногой. – В этих шаблонах сдохнуть можно! Я не для того сюда пришел, чтобы повторять чужие глупые шаблоны! Я должен быть лучшим! Понимаешь? Лучшим! Или… или всё, или ничего!

Он развернулся и со всей силы ударил кулаком в стену. Глухой удар, крошащаяся штукатурка, дикая, пронзительная боль в костяшках. Он не вскрикнул. Он просто стоял, прижав окровавленные костяшки к холодной, шершавой поверхности стены, тяжело дыша. В его глазах стояли не слезы – там бушевал ураган ярости, обиды и страха. Страха оказаться «просто хорошим». Страха раствориться в серой массе «достаточно проработанных» специалистов.

Максим вскочил.

– Ты что, одурел?! Дай я посмотрю!

Он подбежал, попытался оттянуть Адриана от стены, взять его за руку. Адриан резко дернулся.

– Отстань!

– Да перестань! Ты себе что-нибудь сломаешь! – Максим не отступал. В его голосе не было осуждения, только тревога и какая-то усталая, братская забота. – Послушай меня. Ты не должен быть лучшим. Ты должен быть… собой. Ты талантливей всех нас, вместе взятых. Но ты сжигаешь себя этой адской гонкой. «Всё или ничего» – это путь в никуда. Потому что «всё» не бывает. Никогда.

Адриан медленно повернул к нему лицо. В его глазах ярость сменилась ледяным, непробиваемым презрением.

– Не бывает? Для тебя – не бывает. Потому что ты довольствуешься малым. Ты готов быть «неплохим специалистом». Я – нет. Для меня «неплохо» – это поражение. Позор. Лучше сломать себе руку, чем получить «тройку» за работу, которая заслуживает «пятерки» с плюсом.

Он посмотрел на свои окровавленные костяшки, потом на испуганное лицо Максима.

– Запомни, Макс. Мир делится на два типа людей. На тех, кто принимает правила, и тех, кто их диктует. Первые – живут. Вторые – правят. Я буду править. Или я сдохну, пытаясь.

Он выдернул руку из хватки Максима, схватил со стола пачку сигарет и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Он пошел по темному, пропахшему капустой коридору общежития, зажимая раненую руку в подмышке. Боль была острой, чистой, почти приятной. Она была доказательством. Доказательством того, что он чувствует острее, хочет сильнее, готов на большее.

Он вышел на пожарную лестницу. Было холодно. Он закурил, вдыхая дым глубоко в легкие, и смотрел на грязный двор, на покосившийся гараж, на спящий район. Это не мое место. Я не отсюда. Я заслуживаю большего. Я создан для большего. И я добьюсь этого. Не по их правилам. По своим.

Он дал себе клятву там, на сквозняке, с окровавленной рукой и сигаретой в пальцах. Клятву никогда не быть «просто хорошим». Никогда не довольствоваться малым. Сжечь все мосты, отбросить все сомнения и всех, кто в этих сомнениях утопает. Даже если этот кто-то – единственный человек, который пытался его удержать, когда он бился головой о стену в буквальном смысле.

Настоящее. Лофт.

Адриан открыл глаза. Он все еще сидел в своем кресле перед монитором, на котором сияла схема «Алмаза». Из прошлого доносилось лишь тихое эхо – привкус табака на языке и призрачная боль в костяшках правой руки. Он разжал кулак, посмотрел на идеально гладкую, ухоженную кожу. Ни шрамов, ни следов. Он все залечил. И внутри тоже.

Тот парень с окровавленными костяшками и горящими от ярости глазами был слабым. Он бунтовал против системы, потому что был ее заложником. Нынешний Адриан – строил свою. Тот парень хотел быть лучшим в их игре. Нынешний – придумывал новую игру, где он с первого хода объявлялся королем.

«Алмаз» был не просто бизнесом. Это была машина времени. Инструмент мести тому миру, который посмел дать ему «тройку». Миру, который оценивал, ранжировал, ставил в рамки. Теперь он сам будет оценивать, ранжировать и создавать рамки для других. Он будет тем самым профессором Петровым, но в масштабах всей планеты.

Он перешел к разделу «Конкуренты». Там был краткий, презрительный анализ: LinkedIn – устаревшая база резюме, хедхантеры – архаичные посредники, курсы по самопрезентации – плацебо для неудачников. «Алмаз» не был конкурентом им. Он был следующим эволюционным звеном. Он упразднял саму необходимость во всем этом.

Он открыл чистый документ и начал печатать. Не цифры, не графики. Текст. Обращение к первому инвестору. Он писал не о рентабельности или TAM (общем адресном рынке). Он писал о революции.

«Уважаемый Дмитрий Иванович,

Вы инвестируете не в стартап. Вы инвестируете в новую реальность.

Реальность, где талант больше не будет прятаться за плохим резюме. Где посредственность больше не сможет притворяться гением, пользуясь старыми правилами игры.

Мы создаем мир, где ценность человека будет определяться алгоритмом, а не субъективным мнением уставшего HR-а.

Мир тотальной прозрачности и тотального же контроля. Прозрачности – для системы. Контроля – для того, кто этой системой управляет.

Мы будем этим “кто”. Вы можете быть с нами у истоков.

Или наблюдать со стороны, как будущее происходит без вас.

С уважением, Адриан Серегин».

Он перечитал. Сухо, жестко, без компромиссов. Именно так надо говорить с такими, как Дмитрий Иванович, старым волком, который ценит не сладкие речи, а силу и уверенность. Он или почувствует угрозу и откажет. Или почувствует силу и согласится. Третьего не дано.

Адриан сохранил письмо в папку «Для отправки». Он отправит его, когда все будет готово. Когда «Эко-Некст» будет запущен и принесет ему очередную порцию славы и капитала внутри «Капитал Стратегий». Это будет его трамплин.

Он выключил монитор. Круг света от лампы сузился, оставив его лицо в полутьме, подсвеченное лишь мерцанием города за окном.

Он встал и подошел к окну. Приложил ладонь к холодному стеклу, как бы ощупывая границу между своим безупречным, контролируемым миром и тем, живым, шумным, грязным и непредсказуемым миром внизу.

Я создам для вас новую реальность, – подумал он, глядя на миллионы огней, за каждым из которых жил человек со своими страхами, амбициями и несовершенствами. – Я дам вам инструмент, чтобы спрятать эти страхи, придать форму этим амбициям, отшлифовать эти несовершенства. А вы заплатите мне за это. Не только деньгами. Вы отдадите мне часть своей личности. Вы отдадите мне право решать, каким вас увидит мир. И в этот момент… я стану богом. Пусть и в небольшой, но очень важной вселенной.

Он отвернулся от окна. Усталость накрыла его наконец полной волной, но это была усталость творца, довольного днем творения. Он прошел в спальню, погасил свет и лег на огромную кровать с белоснежным бельем.

В темноте его мысли текли плавно, как лава. Максим… он стал тормозом. Он цепляется за прошлое, за «честную работу». Он не понимает, что в новой реальности, которую я строю, честность – понятие растяжимое. Главное – результат. Главное – образ. А образ должен быть безупречным. Как алмаз.

Он закрыл глаза, и последним образом перед внутренним взором всплыло не лицо Максима, а та самая схема «Алмаза» – нейронная сеть, опутывающая человеческое лицо, переплавляющая его в идеальную, холодную, сверкающую маску.

На губах Адриана дрогнула едва уловимая улыбка. Он был дома. Не в этих стенах из стекла и бетона. А в своей мечте. В своем манифесте. В своей гордыне, которая была для него не грехом, а единственно верной религией.

За окном медленно светало. На востоке полоска неба стала окрашиваться в цвет холодного пепла. Город начинал просыпаться к новому дню, к старой, привычной жизни. Адриан уже спал, и ему снился сон, где он стоял на сцене перед тысячами людей, и каждый из них держал в руках устройство с сияющей иконкой алмаза. И он говорил им: «Вы – исключения. Потому что я сделал вас ими».