Алюминиевый прогресс. Неофициальный отчет

Её заместительница Светлана, не имеющая с утра законного стула, устроилась на подоконнике, подложив под себя папку с архивными накладными. Она свесила ноги в коридор, уткнувшись в ноутбук. Именно её нога, вытянутая в проход для хоть какого-то комфорта, и стала роковым препятствием.

Клавдия Ивановна, не видя ничего кроме голубых папок, сделала широкий шаг. Носок её строгой лодочки зацепился за Светланин ботинок. Мир опрокинулся. С криком, больше похожим на возмущённый выдох, она понеслась вперёд, выпустив из рук белоснежные листы, которые взметнулись в воздух, как стая испуганных голубей. Инерция понесла её прямо к открытому окну.

Попытка ухватиться за раму не увенчалась успехом. На мгновение её фигура, облачённая в серый жакет, замерла в проёме на фоне неба, а затем исчезла из виду.

Падение было коротким и, по злой иронии судьбы, точным. Прямо под окнами бухгалтерии, в рамках другой «зелёной» инициативы – «Ноль отходов на свалку» – стоял огромный сетчатый контейнер для макулатуры, готовой к отправке на переработку. Клавдия Ивановна, описав в воздухе дугу, грохнулась прямо в его мягкие, податливые недра, утонув по грудь в спрессованных кипах исписанных бланков, старых актов и черновиков квартальных отчётов. Сверху её, как саваном, накрыло порхавшими с третьего этажа страницами свежего баланса.

Расследование заняло три дня. Комиссия, изучив обстоятельства, вынесла вердикт, достойный пера самого Кафки. В графе «Причина» акта Н-17 было каллиграфически вписано: «Несчастный случай при перемещении товарно-материальных ценностей (ТМЦ)». Под ТМЦ, очевидно, подразумевались сами отчёты. Ни оптимизация пространства, ни опасное расположение рабочих мест, ни отключённые кондиционеры в расчёт не принимались. Виновным признали самого пострадавшего за «неосторожное обращение с документацией и несоблюдение правил внутреннего перемещения грузов».

А через месяц программа «Бережливое офисное пространство» была признана исключительно успешной. На слайдах презентации для высшего руководства красовались графики: «Высвобождено 60% избыточной мебели. Снижены затраты на обслуживание и амортизацию. Площадь используется на 86% эффективнее». Под последним слайдом мелким шрифтом значилось: «Инцидент с падением сотрудника не является статистически значимым для оценки программы». Контейнер для макулатуры под окном убрали.

Съеден корпоративным папоротником.

Идея родилась в голове директора по маркетингу Артема Витальевича после посещения конференции «Устойчивое развитие и зеленый брендинг». Он увидел, как у конкурентов в офисе растет трава прямо на ресепщене, и понял: «Прогресс Алюминий» отстает. Так стартовала грандиозная экологическая инициатива «Зеленое дыхание». Завод должен был стать не только производителем, но и «легкими района».

На реализацию выделили солидный бюджет, который Артем Витальевич с присущей ему эффективностью освоил за неделю. В офисные помещения, цеховые проходы и даже в столовую завезли тонну растений. Особой гордостью директора стала гигантская монстера с листьями размером с автомобильный коврик. Ее водрузили на высокую плетеную подставку в холле главного офиса, прямо напротив кабинета генерального. Она должна была символизировать «рост, жизненную силу и экологическую ответственность компании».

Ответственность за живую природу возложили на менеджера по закупкам Елену. Ей выдали папку с инструкциями от поставщика и горшок с дорогущим жидким удобрением. Но в должностные обязанности Елены поливка растений не входила. В ее реальности существовали тонны глинозема, графики поставок и вечные претензии от цехов. Горшок с удобрением затерялся среди образцов сырья.

Клининговую компанию сократили в рамках «оптимизации вспомогательных процессов» за месяц до озеленения. Новая, подешевле, мыла только полы и выносила мусор. Полив тропических растений в их чек-листе не значился.

Первые два месяца монстера держалась на остатках заводской влаги и скудном свете из пластиковых окон. Ее листья, изначально глянцевые и упругие, начали терять блеск. К третьему месяцу на краях появилась сухая, коричневая кайма, словно траурная лента. Почва в кадке превратилась в каменистую пустыню, покрытую сетью трещин. Растение медленно умирало от жажды и равнодушия посреди лозунгов об экологии.

Елена, менеджер по закупкам, ничего этого не замечала. Она жила в мире цифр и стресса. Именно в тот день, когда монстера сделала последний слабый фотосинтез в своей жизни, Елена получила разнос от директора по производству. Ее обвинили в срыве поставки упаковки из-за того, что она вовремя не подписала акт. Смета лица, Елена, сжимая папку, почти бежала через холл, чтобы срочно найти бухгалтера.

Монстера в этот миг сдалась. Ее истощенный, пересохший ствол не выдержал веса огромных, обезвоженных листьев. Раздался тихий, но отчетливый треск. Плетеная подставка наклонилась.

Елена, уткнувшись в бумаги, не увидела, как на нее надвигается зеленая тень. Глиняная кадка весом под сорок килограммов вместе с полутораметровым растением рухнула ей на голову и плечи с высоты человеческого роста. Удар был страшным и точным. Звон разбивающейся керамики прозвучал как похоронный колокол.

Расследование инцидента было образцом корпоративного абсурда. Комиссия, состоявшая из людей, никогда не поливавших даже кактус, изучила вопрос. Отвергли версию о недостаточном поливе – договор с клинингом не предусматривал ухода за растениями, следовательно, вины компании нет. Отвергли версию о непрочной подставке – она была сертифицирована. Отчет о расследовании занял две страницы. Ключевым стал вывод: «Трагический инцидент произошел вследствие недостаточной лояльности сотрудника Сидоровой Е.Л. к живой природе компании, что выразилось в отсутствии проактивного взаимодействия с элементом корпоративной экосистемы и привело к его дестабилизации».

Монстеру вынесли и выбросили на свалку, рядом с бракованными деталями. Подставку отдали в бухгалтерию. А на очередном собрании Артем Витальевич с гордостью отчитался: «Проект «Зеленое дыхание» успешно завершен. Он значительно повысил экологический имидж предприятия, что подтверждается положительными отзывами в соцсетях. Отдельные технические инциденты не повлияли на общие KPI инициативы».

В холле, где стояла монстера, теперь висел большой постер с ее фотографией и надписью: «Мы бережем природу – наше зеленое будущее».

Задушен инновацией.

На планерке объявили: «Цифровизация добралась до прокатного цеха!» На смену старенькому, но надёжному пульту управления мостовым краном пришла система «ГолосАссистент-Про». Немецкая, дорогущая система, «передовой опыт».

Сергей Иванович Кузьмич, крановщик с тридцатилетним стажем, узнал об этом из приказа о внедрении. Семинар провели в обеденный перерыв, длился он двадцать минут. Молодой парень из IT, щёлкающий презентацией, бодро вещал о «революции эффективности», «освобождении рук оператора» и «снижении человеческого фактора». На вопрос Кузьмича о своём окающем выговоре, парень улыбнулся: «Система обучена на обширных лингвистических массивах! Распознаёт любые региональные особенности!»

Первый же рабочий день с «ГолосАссистентом» стал чистилищем.

– «Восемь. Вперёд», – чётко и безэмоционально, как учили, произнёс Кузьмич в микрофон гарнитуры.

Ковш крана, зависший над плавильной печью, дёрнулся и пополз вверх. На табло замигал индикатор: «Команда не распознана. Повторите».

– Восемь! ВПЕРЁД! – уже громче, вдавив кнопку на микрофоне.

Кран замер, а потом плавно понёс массивный ковш с расплавом к противоположной стене, к месту «Сто три».

– СТОП! СТОП, блин! – закричал Кузьмич, ощущая, как холодный пот стекает по спине.

Механизм послушно остановился. В цехе уже с интересом наблюдали за танцем многотонного узла, управляемого невидимым крикуном.

Началась двухчасовая пытка. Задание было простое: переместить заготовку из точки «А» в точку «Б». Простая, отточенная за годы работа превратилась в кошмарный квест.

– «Вниз. Медленно»  – ковш летел вверх.

– «Стоп. Стоп!»  – он продолжал движение.

– «Четыре. Назад» – махина катилась вперёд.

Кузьмич краснел, сипел, кричал в микрофон уже не команды, а отчаянные междометия на своём плотном вологодском говоре: «Ай, какая же штука! Вниж-а-ай! Да стой ты, оголтелая!».

Система, воспитанная на стерильных дикторских голосах, считывала его «вниж-а-ай» как «Винзавод», а протяжное «сто-ой» как «стойка». Логика была неумолима: нет чёткого соответствия – выполняется последняя корректная команда или, в случае ошибки, движение по умолчанию.

Цех замер. Все видели, как опытнейший крановщик, с трясущимися руками и багровым лицом, орёт в пустоту, а железный гигант пляшет свой зловещий танец. Мастер уже бежал к телефону, чтобы вручную отключить питание, но было поздно.

– ВОСЕМЬ! НАЗАД! ОТОЙДИ! – хрипел Кузьмич, отчаянно отпрыгивая от надвигающейся на него стальной балки.

И система, наконец-то, уловила знакомое слово. Не «назад», а «восемь». Она добросовестно исполнила команду №8 из своего реестра – «Автоматическая стыковка с позицией погрузки у стены №4».

Мощный ковш, не встречая препятствий, ринулся вперёд. Кузьмич, отступив к стене, оказался в ловушке. Стальная махина мягко, почти нежно, прижала его к бетону. Не раздавила. Просто притиснула, лишив возможности дышать.

Тишина, наступившая в цехе, была страшнее любого грохота. Только тихое шипение «ГолосАссистента» в наушниках, упавших на пол: «Команда выполнена. Ожидаю дальнейших указаний».

Разбирательство было скорым. Отчёт службы безопасности занимал полстраницы. Основная причина: «Крайне низкая личная адаптивность сотрудника к новым технологическим процессам». Было отмечено, что система зафиксировала 47 неудачных попыток голосового ввода за сеанс, но «неисправностей не выявлено».

Отдельным, золотым буквами, пунктом в личное дело Сергея Ивановича Кузьмича внесли посмертный выговор. Основание: «За уклонение от обязательных курсов по корпоративному произношению и стандартизации речи, что привело к нарушению техпроцесса и нанесению ущерба производственной дисциплине».

Систему «ГолосАссистент-Про» отключили. На месяц. Пока не привезли нового оператора – молодого парня из Москвы, с дикцией телеведущего. Говорили, он управляется с краном на ура. А в цеху теперь ходят легенды о том, как иногда, в тишине ночной смены, из динамиков системы слышится хриплый, окающий шёпот: «Сто-ой… Вниж-а-ай…».

Растворён в совещании.

Оно началось, как и все смертные грехи в «ПрогрессАлюминии», с благой цели. «Повышение эффективности временных затрат в логистических цепочках» – так назывался файл презентации, который в 10:00 утра открыл на всех экранах Сергей Петрович, директор по развитию. Начальник отдела логистики, Игорь Михайлович Дубровин, человек с лицом, напоминающим несвежий пирог с повидлом, сел в своё кресло, вздохнул и включил камеру.

Первые полчаса были терпимы. Обсуждали KPI, циклы, тренды. Говорил в основном Сергей Петрович. Его голос обладал уникальным свойством – монотонно бубня, он высасывал из помещения весь кислород и заменял его инертным газом корпоративного навоза.

К 11:30 Игорь Михайлович почувствовал первые признаки растворения. Контуры его пальцев, лежавших на мышке, стали слегка размытыми, будто на плохой фотографии. Он списал это на усталость от вчерашнего аврала с поставкой фуры в Брянск.

К 13:00, после полуторачасового обсуждения формата столбца «Предполагаемая дата отгрузки (оптимистичный прогноз)», процесс ускорился. Дубровин смотрел, как его рука, подпирающая щёку, стала прозрачной. Он видел сквозь неё пиксели собственной картинки на экране. Он попытался пошевелиться, но воля, как и плоть, таяла. Единственной реальностью стал голос Сергея Петровича: «…и здесь мы видим точку бифуркации, где парадигмальный подход требует рекалибровки с фокусом на agile-трансформацию сквозных процессов…»

В 14:30 тело Игоря Михайловича перестало подчиняться законам физики в привычном их понимании. Оно не испарялось, а именно растворялось в насыщенной скукой атмосфере совещания. Материя, лишённая всякого смыслового заряда, не выдержала. Первыми исчезли ноги, превратившись в лёгкую дымку над колесиками кресла. Затем торс, медленно рассеявшийся, как утренний туман над заводским прудом-отстойником. Он не испытывал боли. Лишь всепоглощающее, бездонное облегчение.

К 15:45 от Дубровина осталась лишь смутная аура апатии и тёплая, влажная лужица на сиденье кресла – конденсировавшаяся экзистенциальная тоска, чистый концентрат бессмысленности.

В 16:00 совещание благополучно завершилось. Сергей Петрович подвёл итоги: «Продуктивный диалог, коллеги! Много food for thought. Игорь Михайлович, вы что-то хотели?.. Игорь Михайлович?»

На экране в квадратике Дубровина была пустая стена его кабинета. Кресло – пусто.

– Наверное, выключил камеру, пошёл по делам, – бодро заключил Сергей Петрович. – Всё, респект всем, до завтра!

Наутро, когда Дубровин не вышел на связь, в его кабинет зашла секретарша. Она обнаружила идеально чистое рабочее место. На спинке кресла висел его помятый пиджак, на столе аккуратно лежали очки в футляре, а на сиденье блестела небольшая, слегка липкая лужица цвета тоски. От неё исходил едва уловимый запах пустоты и несбывшихся отпусков.

Вызвали службу безопасности. Осмотрели камеры. Запись показала: Игорь Михайлович вошёл в кабинет перед совещанием и не выходил. Но в процессе шестичасового сеанса его изображение на записи постепенно блекло, пока не исчезло совсем, оставив лишь пустое кресло. Охранник, писавший рапорт, долго чесал затылок, затем написал: «Самовольно покинул рабочее место в неустановленное время, способ покидания не зафиксирован».

Кадры провели служебное расследование. Изучили все факты. И вынесли вердикт, гениальный в своей бесчеловечной завершённости.

В приказе №44547-ЛС значилось:

«Начальник отдела логистики Дубровин И.М. в рабочее время самовольно покинул рабочее место без уважительной причины, сорвав тем самым оперативное взаимодействие по итогам стратегического совещания. На основании п. 4.15.в Внутреннего трудового распорядка (прогул) считать его уволившимся по собственному желанию с соответствующей записью в трудовой книжке.

P.S. Пиджак и очки сдать на склад материальных ценностей. Кресло протереть и вернуть в общий фонд. Инцидент не комментировать».

И только самые впечатлительные сотрудники иногда замечали, что в конференц-зале, где часто проходят долгие планерки, по утрам на стульях выступает мелкая, солёная роса. А в особенно затяжных и бессмысленных обсуждениях некоторые чувствуют лёгкое, почти невесомое присутствие, тихий вздох, растворяющийся в потоке бесконечных слайдов.

Падение с карьерной лестницы

В отделе маркетинга «ПрогрессАлюминия» карьерная лестница была не метафорой, а полосой препятствий с капканами. Игорь Семёнов, менеджер по рекламе двадцати семи лет, горел. Не просто желанием преуспеть – он горел белым, бездымным пламенем корпоративного честолюбия. Его девиз, выведенный в ежедневнике: «Вертикаль – это не направление, это единственный путь».

Именно поэтому, когда в пятницу в 18:45 начальница, Елена Викторовна, бросила в общий чат: «СРОЧНО! Кто может отнести пакет с договорами в 315 кабинет Савельеву? Бухгалтерия завизировала, он ждёт. Это на пятом этаже», – Игорь среагировал быстрее всех.

«Я!» – отстучал он, ещё не зная, что лестничные марши на ремонте (экономили на лифте – они работали только для доставки грузов), а единственный исправный лифт на другом конце здания. Но «СРОЧНО» и «Савельев» сложились в его сознании в сияющую мозаику возможности. Личная встреча с генеральным! Инициатива! Скорость!

Схватив увесистую папку, он вылетел в коридор. Лифт – 7 минут туда и обратно. Лестница – закрыта. Но его острый, натренированный на поиске нестандартных решений ум, нашёл лазейку. Буквально.

Он вспомнил, что из окна мужского туалета на третьем этаже, где располагался их отдел, виднелся карниз, а чуть выше, под самым потолком четвертого этажа, зияло такое же окно – вероятно, технического помещения. Оттуда, рассудил Игорь, можно было бы пробраться в коридор пятого этажа. Быстро, эффективно, мимо всех. Настоящий agile-подход!

Без лишних раздумий, он вскарабкался на подоконник, ловко откинул раму (кондиционер здесь, конечно, не работал) и высунулся. Прохладный вечерний воздух ударил в лицо. Карниз, бетонный и пыльный, оказался под ногами. Чуть выше, метра на полтора, действительно зияло темное квадратное окно без стекла – вентиляционная шахта или что-то подобное. Идеальная точка опоры.

«Вертикальный рост», – с лихорадочной усмешкой подумал он, засунув папку за ремень брюк. Он ухватился руками за грубый бетонный выступ под окном четвертого этажа, оторвал ноги от карниза и повис, пытаясь найти упор носками в мелкие сколы стены.

Именно в этот момент его телефон в кармане жакета завибрировал. Это был ответ Елены Викторовны в чате: «Игорь, ты где? Савельев только что уехал. Договора оставить у секретаря». Но Игорь не видел сообщения. Он видел только цель над головой. Он подтянулся, мускулы напряглись, один локоть лег на край проема… и сорвался.

Пальцы, скользнувшие по бетону, не удержали вес тела вместе с тяжелой папкой. Он не закричал. Лишь издал короткий, удивленный выдох. Падение было стремительным и шумным – он угодил прямиком в огромный открытый бункер для металлолома, стоявший у стены цеха. Глухой, сминающий удар. Звон сорвавшейся с петель крышки люка. И затем – абсолютная тишина, нарушаемая лишь далеким гулом трансформатора.

Его нашли только утром рабочие, пришедшие сгружать в бункер бракованные отливки. Среди обрезков алюминия и покореженного железа лежало неестественно выгнутое тело в дорогом, но теперь безнадежно испачканном костюме. Лицо, застывшее в маске крайнего удивления, было обращено к небу, к той самой вертикали, которую он так жаждал покорить.

Новость облетела завод со скоростью слуха. На экстренном совещании руководства долго молчали.

– Инициатива, – наконец, вздохнул директор по персоналу. – Неординарный подход. Драйв. Это именно те качества, которые мы ценим.

– Но, – тут же вмешался юрист, – использование не предназначенных для передвижения конструкций здания строго запрещено инструкцией по охране труда №47-Ф. Это несанкционированное проникновение на территорию иного этажа. Фактически – попытка несанкционированного вертикального перемещения в обход утвержденных процедур.

Слово «вертикальное» повисло в воздухе, обретая зловещий, двойной смысл.

Приказ был подготовлен к вечеру. В нем искусно сочетались признание и осуждение.

«В связи с трагическим инцидентом, повлекшим смерть менеджера по рекламе Семёнова И.Д., руководство констатирует наличие у сотрудника высокого уровня персональной мотивации и нестандартного мышления, направленного на оперативное решение задач. В то же время, грубейшее нарушение правил внутреннего распорядка и техники безопасности, выразившееся в несанкционированном вертикальном росте с использованием нештатных средств, привело к срыву производственной дисциплины и нанесло ущерб репутации компании. На основании вышеизложенного, Семёнов И.Д. считается уволенным по статье за грубое нарушение трудовых обязанностей. Премиальный фонд, выделенный на поощрение инициативы, перевести на счет корпоративной программы по страхованию от несчастных случаев».

Так амбициозный Игорь Семёнов официально пал, совершив своё последнее и самое быстрое карьерное восхождение – вниз, в акт о несанкционированных действиях и заводскую мифологию, где его имя стало нарицательным для любой рискованной и глупой затеи.

Забыт в зоне экономии.

Программа «Час Земли на Профите» должна была стать триумфом экономии. Лозунг «Каждый ватт на счету!» висел в каждой раздевалке. Когда счет за электроэнергию за прошлый квартал пришел с пугающей красной цифрой, гендиректор Савельев устроил разнос: «У нас горит свет там, где люди не работают уже сто лет! Выключать! Всё выключать!»

В список «зон тотальной экономии» попал старый литейный цех №4, или «Темница», как его звали в народе. Гигантское, полуразрушенное здание из красного кирпича эпохи первых пятилеток. Оборудование вывезли десятилетия назад, но по инерции, по старой советской проводке, там горело два десятка ламп накаливания под двадцатиметровыми потолками. Каждую ночь они отсвечивали в темноте тусклыми, пыльными оранжевыми точками, как глаза спящего чудовища.

Выполнить приказ поручили электрику третьего разряда Сергееву. Никита Сергеев, мужчина тихий и исполнительный, получил наряд-допуск, старый фонарик и устное распоряжение от мастера: «Сходи, Никитич, в Четырешку, рубильник найди, всё выруби и обратно. К обеду чтоб был».

Цех №4 стоял на отшибе, за новой промзоной. Дорогу к нему давно поглотил бурьян. Внутри пахло сыростью, пылью и тишиной. Свет горел только в одном крыле, остальное пространство тонуло во мраке. Гигантские тени от ферм перекрытий ложились на пол причудливыми, пугающими узорами. Никита, щёлкая фонариком, побрёл на звук гула трансформаторной будки. Нашёл щиток, с треском и искрами опустил рубильник. Оранжевые точки вдали погасли. Наступила абсолютная, давящая темнота, которую фонарь прорезал лишь тонким лучом.

Именно в этот момент, довольный выполненной работой, он повернул назад – и услышал за спиной резкий, сухой щелчок. Массивная металлическая дверь с автоматическим доводчиком, которую он оставил приоткрытой, захлопнулась.

Он подбежал, толкнул её. Не поддалась. Замок был старый, с пневмоприводом, срабатывавший на закрытие изнутри. Ключ, как выяснилось, был только один – у начальника охраны, который ушёл в отпуск. И оставить дверь нараспашку было нельзя: инструкция по энергосбережению требовала «исключения сквозняков и потерь тепла».

Паники сначала не было. Никита достал телефон. На экране – леденящая душу надпись: «Нет сети». В рамках прошлогодней «оптимизации телеком-расходов» с территории завода убрали две вышки сотовой связи как «избыточные». Зона покрытия теперь заканчивалась за новыми цехами. Здесь, в «Темнице», не было ничего.

«Ладно, – подумал он, – хватятся, спросят. Мастер же знает, куда я пошёл».

Он сел на ящик, закурил, стал ждать. Час. Два. В полной темноте, нарушаемой только лучом фонаря, время текло иначе. Он стучал по трубам, кричал в вентиляционные шахты. Его крики растворялись в многометровых пустотах цеха, не долетая даже до стен.

К вечеру фонарик начал мигать. Никита выключил его, сохраняя заряд. Наступила тьма, какой он никогда не знал. Бездонная, густая, осязаемая. Он пил воду из капающей трубы в углу, нашёл в одном из помещений рассыпающиеся от времени сухари – чей-то давний обед, забытый в советские времена.

На второй день он начал вести счёт времени зарубками на ржавой трубе. На третий день фонарик погас окончательно. Темнота стала постоянной. Единственным источником «света» были слабые лучи, пробивавшиеся сквозь запыленные стекла под потолком днём. Он кричал уже не каждый час, а пару раз в день, понимая тщетность. На седьмой день он перестал кричать. Он просто сидел на своём ящике, глядя в темноту, и слушал, как капает вода.

На планерках первое время мастер ворчал: «А где Сергеев? Опять прогуливает? Ставьте «Н»». Потом о нём просто перестали вспоминать. В отделе кадров автоматически продлевали прогулы. Бухгалтерия сняла его с довольствия. Его жена звонила, но ей вежливо отвечали: «Ваш муж не вышел на связь и отсутствует на рабочем месте. Это вопросы к нему». В суматохе аврала по новой экспортной партии все забыли про электрика, посланного в заброшенный цех.

Его нашёл через тридцать четыре дня старый сторож дядя Миша, который иногда ходил в «Темницу» проверить, не орудуют ли сборщики цветного металла. Он толкнул дверь, и она, со скрипом, поддалась – механизм сломался от времени.

Фонарь сторожа выхватил из мрака фигуру, сидящую на ящике. Никита был жив. Он был похож на тень, обтянутую кожей, с горящими в глубоких глазницах безумным блеском глазами. Он не смог произнести ни слова, только беззвучно шевелил губами.

Когда его увезла скорая, в отделе кадров началась паника. Срочно подняли журналы. Нашли тот самый наряд-допуск. Созвали комиссию.

Выводы комиссии были безупречны с точки зрения корпоративной логики:

Работник Сергеев Н.П. самовольно покинул рабочее место после выполнения поручения и не вернулся.

Нарушил инструкцию, не сообщив об окончании работ.

Использовал для несанкционированного отсутствия территорию, не предназначенную для нахождения персонала, чем ввёл руководство в заблуждение.

Отсутствие связи – личная проблема сотрудника, не обеспечившего себя средствами коммуникации.

На основании этого, пока Никита Сергеев лежал в психиатрической клинике, учась заново говорить и боясь темноты, на заводе был издан приказ. Его не восстановили. Ему предложили «по собственному желанию» написать заявление об увольнении. Основание в трудовой: «Прогул».