Алюминиевый прогресс. Неофициальный отчет

Алексей Заборовский

Алюминиевый прогресс. Неофициальный отчет

Предисловие: Завод как миф, смерть как диагноз

Прежде чем вы погрузитесь в этот цикл, отбросьте мысль, что перед вами – сборник мрачных баек. Вы открываете не книгу, а протокол вскрытия. Вскрытия не тела, а системы. Системы, которая стала нашей общей средой обитания, воздухом, которым мы дышим, и кошмаром, который мы научились не замечать.

«Алюминиевый Прогресс» – это не вымышленный завод где-то на окраине. Это наша реальность, доведённая до логического, а потому чудовищного абсолюта. Это офис с его KPI, выжимающими душу. Это больница с нормативами, под которые не подходит живой пациент. Это университет, штампующий специалистов, как цех – детали. Это любой механизм, в который встроен человек, но который об этом человеке забыл.

Истории, которые вы прочтёте, – не о «несчастных случаях». Они о закономерностях. О том, что происходит, когда живая, хрупкая, иррациональная человеческая жизнь сталкивается с бездушной, железной логикой эффективности. Здесь нет злодеев с сигарой. Есть менеджеры, выполняющие план. Есть инженеры, внедряющие инновации. Есть бухгалтеры, экономящие средства. И есть непреложный закон: процесс важнее участника, показатель – ценнее живого, а сбой в системе всегда списывается на «человеческий фактор» – тот самый фактор, ради которого, казалось бы, всё и затевалось.

Вы будете смеяться. Над абсурдностью смертей, над канцелярским цинизмом посмертных актов, над языком, который описывает гибель как «несанкционированный вертикальный рост». Но этот смех будет горьким и узнающим. В каждой из этих гипербол вы увидите уродливую, но узнаваемую гримасу своего будничного ада: бессмысленный отчёт, начальника, не слышащего доводов, систему, которая работает против тебя.

Но этот сборник – не манифест безысходности.

За сатирой и хоррором здесь скрывается нечто более важное: принципиальная возможность иного выбора. Финал книги – не о загробном возмездии. Он – о чистой инженерии духа. О том, что даже в условиях тотального краха, в абсолютном вакууме смысла, из самого материала катастрофы – из боли, обиды, несправедливости – можно отлить новые правила. Правила, в центре которых будет не цифра, а человек.

Эти рассказы – не просто зеркало, в котором страшно увидеть себя. Это инструмент для починки реальности. Они написаны для того, чтобы, закрыв последнюю страницу, вы не просто пожалели о судьбе героев, а задали себе простые, детские и оттого самые страшные для системы вопросы:

А зачем мы это делаем?

Кому на самом деле служит эта инструкция?

Что будет, если сейчас сказать «нет»?

И как нам, живым, договориться, чтобы наша жизнь не стала сырьём для чужого «Прогресса»?

Читайте. Узнавайте. Негодуйте. И помните: даже самые прочные стены завода, даже самые страшные алгоритмы – бессильны против тихого, упрямого соглашения между людьми о том, что ни одна цель не стоит человеческой жизни. Даже если соглашение это рождается в мире мёртвых, оно адресовано нам, живым.

Ваш проводник в цехах абсурда.

История Завода «Алюминиевый Прогресс»

Официальная история (по материалам корпоративного музея и юбилейного буклета)

Этап I. Рождение легенды (1940-1965).

В 1940 году, в соответствии с Постановлением Совета Министров СССР № 347-р, в целях восстановления народного хозяйства и развития стратегической авиационной промышленности, был заложен первый камень Завода № 347. Строительство велось комсомольско-молодёжными бригадами в рекордные сроки. Уже в 1942 году завод выдал первую плавку алюминия для нужд оборонного комплекса. В 60-е годы, в рамках космической гонки, завод освоил выпуск сверхлёгких сплавов для ракетных систем и орбитальных станций, за что неоднократно награждался переходящими Красными знамёнами и орденами Трудового Красного Знамени.

Этап II. Становление гиганта (1966-1991).

Завод рос, превращаясь в градообразующее предприятие. Были построены новые цеха: литейный, прокатный, прессовый. Продукция завода поставлялась во все уголки СССР и в страны социалистического лагеря. Коллектив завода славился своими трудовыми династиями, рационализаторами и ударниками коммунистического труда. Были внедрены передовые методы научной организации труда, построены детские сады, профилакторий и дворец культуры «Металлург». Завод стал флагманом отрасли.

Этап III. Вызовы времени и перерождение (1992-2010).

В сложные 90-е годы завод, сохранив ядро коллектива и основные мощности, сумел переориентироваться на выпуск гражданской продукции: алюминиевых профилей для строительства, комплектующих для автомобильной промышленности, товаров народного потребления. Была проведена частичная модернизация, налажены экспортные поставки. В 2005 году, в рамках программы реструктуризации, предприятие было преобразовано в ОАО «Алюминиевый Прогресс». Началось внедрение современных систем менеджмента качества и бережливого производства.

Этап IV. Эра эффективности и глобальной конкуренции (2011–н.в.).

Под руководством современного, динамичного менеджмента завод совершил цифровой скачок. Внедрены системы ERP и MES, роботизированные линии, проведена глубокая оптимизация всех бизнес-процессов. «Алюминиевый Прогресс» сегодня – это высокотехнологичное, клиентоориентированное предприятие с диверсифицированным портфелем заказов, строгим соблюдением международных стандартов и бескомпромиссной ориентацией на результат. Мы чтим традиции, смотрим в будущее и продолжаем плавить алюминий, который меняет мир к лучшему.

***

Неофициальная история (из уст ночных сторожей, старых рабочих и того, что живёт в вентиляции)

Этап I. Закладка на костях (1940-1965)

Завод № 347 строили не на пустом месте. На этом болотистом берегу реки, по слухам, было старое кладбище самоубийц и казнённых раскольников. Первый начальник стройки, Багреев, приказал не переносить останки, а забить сваи прямо сквозь них, «чтоб фундамент крепче был на покаянии». Первую плавку в 51-м давали кровью: в разогретую печь упал молодой сталевар, и его тело испарилось, не оставив следов. Говорят, с тех пор в цеху №1 по ночам пахнет жжёным мясом и слышится тихий плач. Но план был выполнен. Ордена вешали на стены, под которыми стонали замурованные души. Завод с первых дней научился поглощать жизни и переплавлять их в тонны металла и сводки для политбюро. Здесь родился его главный принцип: всё – сырьё.

Этап II. Золотой век голода (1966-1991)

Завод-гигант разбухал, как опухоль. Он требовал всё больше – не только руды и энергии, но и человеческих душ. Дворец культуры строили на месте старого барака, где в тифозном бреду умерли десятки первых строителей. Весёлые танцы в его стенах до сих пор слышатся некоторым как топот мученической пляски. В цехах внедряли «передовые методы»: соцсоревнования, выжимавшие из людей последние соки, доносы, гулявшие по кабинетам как ядовитый газ. Завод начал коллекционировать не только награды, но и призраков. Призрак мастера Петрова, загнавшего бригаду на смерть ради рекорда. Призрак уборщицы Антонины, повесившейся в архиве. Они стали частью инфраструктуры – тихими тенями у станков, скрипом половиц в пустых коридорах. Завод научился не просто убивать, а интегрировать смерть в производственный цикл. Смерть стала неотъемлемой, хоть и неучтённой, статьёй расхода.

Этап III. Лихорадка и метаморфоза (1992-2010)

Когда рухнула империя, завод на миг замер, будто хищник, почуявший смену ветра. Потом он начал меняться. Новые хозяева принесли новые жертвоприношения: не идеологии, а экономии. Цеха закрывались, люди выбрасывались на улицу, как шлак. Их отчаяние, страх, ярость – всё это впитывали стены, насквозь пропитанные страданием. Завод начал голодать по старой, привычной пище – по человеческим жизням. И он стал искать их иначе. Не через приказы, а через «оптимизацию». Сломанные лестницы, отключённые сигнализации, ядовитые испарения от дешёвых реактивов. Каждая новая смерть от «несчастного случая» была ритуальной платой за выживание предприятия в новом, диком мире. Завод мутировал. Он стал не просто местом, а сущностью. Живым, голодным организмом, паразитирующим на времени и душах тех, кто входил в его врата.

Этап IV. Цифровой зверь (2011–н.в.).

Сегодня «Алюминиевый Прогресс» – это не завод. Это система. Безупречная, стерильная, алгоритмическая. Его новая плоть – это серверные стойки, датчики, бегущие строки KPI. Но душа у него – всё та же, старая, проголодавшаяся. Он научился добывать пищу тоньше. Не раздавливать тела прессами, а растворять разумы в бесконечных совещаниях. Не травить ядом, а травить экзистенциальной тоской «опенспейсов». Он выжимает из людей не только труд, но и саму волю к жизни, оставляя пустые оболочки, которые сами уходят в небытие. Его призраки стали цифровыми: «Ошибка 47-Г/М» в системе, голосовой помощник, повторяющий последние слова погибшего, пульсирующий «нулевой» слиток в заброшенной лаборатории. Он больше не довольствуется случайными жертвами. Он ведёт селекцию, отбраковывая тех, кто не вписывается в его безупречную, бездушную матрицу эффективности.

Официальная история говорит о прогрессе. Неофициальная – о поглощении. Завод «Алюминиевый Прогресс» жив. Он дышит паром из градирен, питается страхом опоздать, а его сердце бьётся в ритме квартальных отчётов. И он всегда голоден. Каждый, кто переступает порог его проходной, уже становится потенциальным сырьём. Для плавки. Или для того, чтобы пополнить ряды его вечной, безмолвной смены – теней у станков, что работают в цехах, которых нет на картах, в измерении, куда не доносится гудок. Они работают. Без отдыха. Без надежды. Просто потому, что таков закон завода: всё, что в него вошло, принадлежит ему навеки. Даже после смерти.

Часть I. Вместо начала

Мертвый на связи.

Что меня подвигло написать это дополнение к «Аномальному справочнику заводов Сибири и Дальнего востока». Причины две: первая завод «Алюминиевый Прогресс» он незаслуженно «забыт» и был пропущен составителя справочника, хотя на нем происходили события заслуживающие внимания, а то и первой роли. Вторая причина это более личная на этом заводе умер мой дедушка, прекрасный человек и настоящий друг, именно с этого я и начну холодный пересказ найденной информации. И да если вас не интересует скучный мир корпоративного безликого уюта, то рекомендую приступить сразу к главе III «Мистика» ИБО ПЕРВАЯ ЧАСТЬ МОЖЕТ ПОКАЗАТЬСЯ ГЛУПОЙ И СКУЧНОЙ, ОНА ЗАПИСАНА СО СЛОВ ИЗЛОЖЕННЫХ В ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫХ ЗАПИСКАХ.

***

Офисы опустели два часа назад. В цехах «Алюминиевого прогресса» затих гул станков. Семь человек сидели по домам, уставившись в экраны. Skype-совещание началось в 19:03 – официально «в рамках гибкого графика», неофициально – потому что директор Савельев вернулся из отпуска и захотел все видеть к утру.

Начальник участка плавки, Виктор Петрович Круглов, шестьдесят три года, два инфаркта в анамнезе, подключился из своего кабинета на заводе. Он остался после смены – отчеты. На его фоне – шкаф с папками, плакат «Эффективность – наша культура!» и темное окно в пустой цех.

19:15. Виктор Петрович делает свой первый отчет. Голос его глуховат, лицо на мелкой, прыгающей картинке бледно и влажно.

– По плавке 102 отклонение в три процента, – он откашлялся. – Это из-за сырья, снова экономят на присадках. Но бригада…

– Какая разница, из-за чего? – перебил голос из центрального окна. Артем Саныч, директор по производству, молодой «эффективный менеджер» в модных очках. – Ты цифры исправь. Сделай красиво. Чтобы утром Савельеву показывать. Он будет смотреть.

Савельев. Генеральный. Легенда. Человек, который за три года вывел убыточный советский завод в лидеры по поставкам алюминиевых профилей. Метод: тотальная экономия, KPI на все, включая расход туалетной бумаги, и принцип «не можешь – уйди, за твоим местом очередь». Репутация: ему плевать на людей. Главное – результат. Загнать. Выжать.

19:42. Виктор Петрович снова на связи.

– Артем Саныч, – голос его стал тише, слова давались с трудом. – Мне… что-то нехорошо. Давайте я потом доделаю и скину? Давление…

– Виктор, блин, – в голосе Артема Саныча сквозь шипение дешевой гарнитуры прорвалось раздражение. – Все устали. У меня тоже голова трещит. Соберись. Через час нужно уже отправлять. Савельев утром в семь уже на почте будет. Ты же знаешь, как он «любит» опоздания.

В одном из окон кто-то потупил взгляд. Анна из ОТК подавила вздох. Она помнила, как в прошлом квартале Виктора Петровича лишили премии за «недостаточную проактивность» – он тогда три дня в больнице лежал. Корпоративов тут не было никогда. Были только обязательные онлайн – обучения по «бережливому производству», на которые никогда не хватало времени, и которые все кликали в фоновом режиме, пока работали.

20:05. Виктор Петрович практически не говорил. Только кивает, когда к нему обращаются. Его камера поймала, как он медленно провел рукой по груди, словно разминая кость. Потом схватился за край стола.

– Коллеги, – прошептал он. – Прямо… плохо. Боль…

– Виктор Петрович, – холодно, по слогам, произнес Артем Саныч. – Мы все понимаем. Но нужно это сделать. Сейчас. Прямо сейчас. Возьми себя в руки. Выпей воды. Через пятнадцать минут – финальная сборка данных.

Наступила пауза. Виктор Петрович встал с кресла, его лицо исчезло из кадра. Слышно было тяжелое, свистящее дыхание. Потом глухой удар.

И снова он в кадре, облокотившись о стол. Лицо пепельно-серое.

– Не могу… – было едва слышно.

– Виктор! – уже крикнул Артем Саныч. – Ты слышишь меня? Отчет! Последние цифры по 102-й плавке! Блин, ну что ты как маленький! Савельев будет смотреть!

Виктор Петрович поднял на камеру взгляд. В его глазах не было уже ни страха, ни обиды. Только пугающая, абсолютная пустота. Он открыл рот, но звука не последовало. Потом медленно, как под тяжестью невидимого пресса, его голова склонилась на бок и легла на клавиатуру.

На экране во все окна поползли бессмысленные строки: «jjjjjjjjjjjjjjjjjjjjjj…»

20:17. В эфире – тишина. Только слышно мерное, настойчивое пиканье – сигнал от ноутбука Виктора Петровича о том, что клавиша залипла.

– Виктор? Виктор, прекрати дурачиться! – голос Артема Саныча дрогнул, но не от страха, а от ярости. – Это несвоевременно и непрофессионально!

Анна из ОТК замерла, прижав ладонь ко рту. Она видела на экране неподвижную седую голову, прилипшую щекой к клавишам.

– Артем Саныч, – тихо сказал кто-то из инженеров. – Мне кажется, с ним правда… Надо вызвать скорую.

– Что? Нет! Сейчас не до этого! – Артем Саныч почти захлебнулся. – Он все портит! Савельев утром… Все, коллеги, делаем без него. Анна, ты берешь данные по его участку и сводишь. Я сейчас скину логин от его компьютера. Быстро! У нас горит!

Анна не двигалась. Она смотрела на экран, на бесконечную строку из букв «j», ползущую через окно мертвого коллеги. Это было самое выразительное, самое честное высказывание, которое она слышала за все три года работы на «Алюминиевом прогрессе».

20:45. Совещание закончилось. Отчет, собранный впопыхах из обрывочных данных, ушел на почту Савельеву с пометкой «Готово к утру, как и договаривались». Артем Саныч, отключившись, первым делом написал в чат руководства: «Круглов сорвал сроки, вел себя неадекватно, имитировал болезнь. Требуются кадровые решения».

21:30. Уборщица тетя Валя, заглянув в кабинет с тряпкой, увидела сидящего за столом Виктора Петровича. Она подумала, что он уснул, и хотела его разбудить. Она тронула его за плечо.

Крик тети Вали растворился в пустых, холодных цехах завода-олимпийца новой экономики, где экономили на свете, на тепле, на присадках к алюминию и на человеческом внимании. Где главным KPI была цифра в отчете, а не жизнь, ее создавшая.

Утром пришел Савельев. Провел летучку. Объявил о «нештатной ситуации» и необходимости «укрепить дисциплину». Назначил комиссию по расследованию «происшествия». Велел не обсуждать в соцсетях. И поинтересовался, кто займет место Круглова, потому что график поставок срывать нельзя.

А в окне Skype, в истории чата, так и осталась бессмысленная, вечная строка: «jjjjjjjjjjjjjjjjjjjjjj…» – последнее слово человека, загнанного насмерть.

Часть II. Сатира

Смерть от ППР.

Конвейер №7 заглох с таким звуком, будто подавился собственной эффективностью. В цеху воцарилась непривычная, давящая тишина, тут же перекрытая истошным воем датчиков. Сборочная линия, чей ритм диктовал жизнь заводу, замерла, а с ней – и выполнение плана.

Слесарь Петров, человек с руками, знавшими каждую гайку этого монстра, уже бежал к месту поломки. Его мозг, отточенный двадцатилетним опытом, молниеносно поставил диагноз: заклинило шток в пневмоцилиндре подачи. Дело пяти минут, если не меньше. Нужно просто снять защитный кожух, выбить шток монтажкой, поставить деталь на место.

Он уже потянулся к первому крепёжному болту, когда словно наткнулся на невидимую стену. Перед мысленным взором всплыла не голая механика, а лицо инженера по охране труда Ларисы Семёновны, читающей лекцию о Правилах производственной работы. «Любое временное снятие средств защиты требует оформления Разрешения», – звучал в голове её металлический голос.

Петров замер. «Пятистраничный» бланк. Нужно описать причину, указать идентификаторы оборудования, оценить риски, разработать план компенсирующих мер, назначить ответственных, получить подписи начальника смены, механика, инженера ОТ. На это – минимум час. А план? А выпуск? Генеральный директор Савельев говорил на последнем собрании: «Каждая минута простоя – это кровь из нашего общего бюджета!»

Раздался истошный крик мастера: «Петров, что стоишь?! Линия стоит! Тысяча деталей в час! Шевелись!»

Этот крик перевесил тихий голос разума. «Чёрт с ними, с бумагами, – решил Петров. – Быстро сделаю – и никто не узнает». С ловкостью, граничащей с бравадой, он открутил четыре гайки и снял кожух, открыв доступ к блестящему штоку цилиндра.

В этот момент пневмосистема, по капризу неисправного клапана, дернулась, пытаясь сбросить давление. Застрявший шток, теперь ничем не удерживаемый, вылетел из цилиндра с силой пушечного ядра. Петров не успел даже моргнуть. Металлический стержень весом в семь килограммов ударил его в грудь, отбросив от конвейера, как тряпичную куклу. Когда к нему подбежали, было уже поздно.

На следующий день собралась комиссия. Они долго совещались в кабинете, изучая не тело погибшего и не технические характеристики цилиндра, а журналы и регламенты. Вывод был оформлен в стилистике, достойной памятника корпоративной бесчеловечности:

«Смерть слесаря Петрова А.И. наступила в результате системного нарушения регламента проведения работ повышенной опасности, а именно: несанкционированного снятия средства коллективной защиты без оформления соответствующего разрешения. Прямой причинно-следственной связи между механическим воздействием детали и летальным исходом комиссией не установлено, так как при соблюдении ППР воздействия бы не последовало».

А через неделю в приказе по заводу появилась графа о премировании. Её получил мастер участка «за сохранность материальных активов и предотвращение случаев незаконного демонтажа оборудования». Защитный кожух, открученный Петровым, действительно не пострадал.

Смерть в битве с корпоративным ПО.

В офисе было тихо и пусто. Жужжали только системные блоки, да изредка щёлкала рассыхающаяся мебель. Алла Сидорова, главный экономист отдела снабжения, пятый час подряд билась с системой «ЕдиныйДок».

На часах светилось 18:30 пятницы. Всё, чего она хотела, – это утвердить одну простую заявку. Себе – шариковую ручку (старая закончилась три дня назад, и она писала карандашом из архива). И десять катушек скотча для цеха – там уже неделю ящики с деталями скрепляли старой изолентой, от которой всё отлипало.

«ЕдиныйДок» внедрили полгода назад в рамках «цифровой трансформации». Систему выбрали по самому дешёвому тендеру, не проверив на нагрузку. Обучающий семинар провели один раз, во время аврала по квартальному отчёту, так что Алла Викторовна с коллегами осваивали интерфейс методом научного тыка.

Она заполнила заявку в сотый раз. Всё по инструкции: «Материальные ценности – Канцелярские товары – Ручки шариковые – 1 шт.». Система подумала и выдала: «ОШИБКА: Неверный формат данных. Код 47-Г/М. Проверьте корректность ввода».

Алла вздохнула. Она уже перепробовала всё. Писала «Ручка шариковая», «Ручка», «Пишущий инструмент шариковый, синий». Меняла категорию на «Хозяйственные товары» и «Прочее». Всплывающая «помощь» предлагала только одно: «Обратитесь к системному администратору». Системного администратора уволили месяц назад в рамках оптимизации ИТ-бюджета.

18:45. Попытка №23. Она ввела «РЧК-ШБ-01» – как в старой номенклатуре. Ошибка. В висках застучало.

19:15. Попытка №31. Она нашла в интернете чью-то успешную заявку на карандаши, скопировала шаблон и подставила свои данные. «ОШИБКА: Неверный формат данных. Код 47-Г/М». Словно система злорадствовала. У неё начало заходить за грудь, стало тяжело дышать. Но отступать было нельзя. Без этой заявки, зависшей в статусе «Черновик», она не могла начать новую рабочую неделю. Таков был приказ: все закупки – только через «ЕдиныйДок».

19:47. Попытка №47. Алла, с трясущимися руками, вбила данные в последний, придуманный ей формат: «СКОТЧ_ПРОМ_Ш10М_КР» и «РУЧКА_БЛ_ГЕЛЕВАЯ». Она кликнула «Отправить на согласование». Курсор превратился в цветной кружочек. Экран потемнел. И появилось долгожданное окно, но не с уведомлением об успехе.

«СИСТЕМНОЕ ОБНОВЛЕНИЕ. Внедряем новые улучшения для вашего комфорта! Не выключайте компьютер. Примерное время до завершения: 6 ч. 23 мин.»

На чёрном фоне весело прыгал прогресс-бар, заполнявшийся зелёным цветом с издевательской неторопливостью. 1%… 2%…

Всё. Горизонт исчез. Рутина, длившаяся пять часов, превратилась в бесконечность. Мысль о том, что в понедельник всё начнётся сначала, переломила последний внутренний стержень.

Резкая, разрывающая боль пронзила голову и отдалась в онемение во всём теле. Пальцы скользнули с клавиатуры. Алла Викторовна тихо опустилась головой на стол, прямо перед монитором, где весело подмигивал зелёный прогресс-бар.

Её нашли только в понедельник утром. Уборщица, зашедшая в кабинет, увидела женщину, уснувшую за компьютером. Но разбудить её не удалось.

На экстренном совещании директор по общим вопросам, красный от гнева, стучал кулаком по столу:

– Опять человеческий фактор! Нарушила правила: работу с корпоративным ПО после 19:00 необходимо согласовывать! Система «ЕдиныйДок» работает стабильно, с ней успешно взаимодействуют все отделы!

Он взглянул на бумагу от врача, констатировавшего обширный инсульт.

– Смерть, – отчеканил он, – является внештатной ситуацией, не связанной с производственным процессом. Трагедия, конечно. Но работа компании не должна страдать. ИТ-отдел, разберитесь с её учётной записью в системе. И чтобы инцидент не обсуждался в курилке.

А на мониторе Аллы Сидоровой, который так и не выключили, прогресс-бар обновления «ЕдиныйДока» давно достиг 100%. Система сияла чистым, новым интерфейсом, готовым принять следующую заявку. На ручку и скотч.

Уничтожен оптимизацией.

Кабинет бухгалтерии на третьем этаже походил на сад камней после цунами, где камнями были люди. В рамках тотальной программы «Бережливое офисное пространство» из помещения, рассчитанного на пять сотрудников, изъяли три стула. Вывод комиссии по оптимизации был железным: «Анализ видеонаблюдения показал, что одновременная посадка всех работников происходит лишь на 14% рабочего времени. Высвобождаем избыточные активы».

Главный бухгалтер, Клавдия Ивановна, женщина с лицом уставной отчётности и стажем, равным сроку службы главного корпуса, восприняла это как личное оскорбление. Её мир, выстроенный на бумажных проводках и несокрушимом порядке, дал трещину. Теперь её отдел работал посменно – сидя. Двое сидели за компьютерами, один ютился на приставном табурете из коридора, а остальные, включая её заместителя Светлану, располагались на подоконниках. Окна, кстати, тоже стали частью экономии: кондиционеры работали в «эконом-режиме», то есть включались только когда температура в помещении превышала +32°C. Поэтому створки были распахнуты настежь, впуская вместе с тёплым ветром уличную пыль и гул машин.

Трагедия, как и полагается в бухгалтерии, случилась в конце квартала, в день сдачи баланса. Клавдия Ивановна, победив в многодневной битве с цифрами, торжественно несла с принтера на свой стол стопку итоговых отчётов. Папки были тяжёлыми, формата А4, и закрывали ей обзор. Она двигалась привычным маршрутом, мысленно уже составляя сопроводительное письмо, и не учла нового расположения мебели, вернее, её отсутствия.