Почерком Милены

Она никогда так со мной не здоровалась, всегда говорила «привет».

– Здравствуйте, тётя Таня.

Мысленно попрощавшись и с душем, и с чтением, я достала из сумочки ключи. Пальцы слегка подрагивали. Нашкодившая девчонка, да и только.

– Ты, наверно, догадываешься, Милена, почему я пришла?

Мы вошли в квартиру, я закрыла дверь. Конечно, я знаю, для чего Вы пришли, чтобы поздравить меня, дорогая тётя Таня. Вслух я сказала другое:

– Из-за нашего с Ромой решения… расписаться?

Не хватило духу сказать «пожениться.

– Милена!

Мы так и стояли в прихожей. Каждой клеточкой я чувствовала, что женщина передо мной, которая знает меня с детства, в этот миг считает меня своим заклятым врагом.

– Пожалуйста, скажи, что это шутка.

Мне даже стало её жалко. Я-то её врагом не считаю.

– Нет, тётя Таня. Всё верно. Мы подали заявление. Двадцать первого сентября мы с Ромкой станем мужем и женой.

Глава 4

– Я не верю, Милена, что ты не понимаешь, что происходит.

Очень не хотелось, но я осознавала, конечно, что трудного разговора с будущей свекровью не избежать. И я всё-таки настояла, чтобы наша беседа продолжалась в комнате, а не в прихожей, лицом к лицу как два противника перед поединком.

Сейчас мы сидели неподалёку друг от друга и мысленно я пыталась себя убедить, что эта женщина, готовая призвать меня к ответу, кажется, за грехи всего человечества, что это, собственно, тётя Таня, лучшая подруга моей мамы, давняя соседка, она знает и тепло относится ко мне с детства. Да что я говорю! Она – Ромкина мать. Мама лучшего моего неизменного друга. То есть, ну да, жениха. В этом всё и дело.

– Тётя Таня, разумеется, я понимаю, что происходит.

Ну вот, я уже влезла в шкуру невестки и готова защищать свои права.

– Мы с Ромой решили пожениться. Это нормально. Мы хорошо друг друга знаем…

Я физически ощущала, как накаляется атмосфера в комнате. А ещё я чувствовала, что говорю не то. Ну, знаете, просто не то. Это разница, когда озвучиваешь всё, что на душе, и когда говоришь лишь то, что соответствует данной минуте. Нет, нет, Ромка, мой лучший в мире Ромка не заслуживает такого к себе отношения.

– Мой сын этого не заслуживает, – ледяным голосом вторила моим мыслям собеседница.

Круто! Только ведь мы о разных вещах говорим.

– Вы имеете в виду, что не заслуживает быть моим мужем?

– Милена, ты знаешь, лично к тебе я всегда относилась хорошо. Но ты же не можешь быть такой эгоисткой.

Бедная тётя Таня прямо-таки олицетворяла фразу: мой сын не должен жениться на слепой.

Что ж, пусть произнесёт. Неужели я должна ей в этом помочь?

– Рома к тебе хорошо относится, но нельзя же этим пользоваться таким образом.

Нет, буду молчать. Если уж начинать учиться быть хорошей невесткой, почему не сейчас?

– Он с детства помогал тебе во всём. Я гордилась сыном, когда видела, что он дружит с тобой как дружил бы с нормальной девочкой.

Я усмехнулась, а тётя Таня замолчала.

Да, нелегко ей приходилось. Но уж если говорить всю правду, то и мне становилось муторно. «Как с нормальной девочкой».

Я знала точно, что сам Рома никогда не допустил бы даже мысль о праве на существование подобных слов, но мне было достаточно того, что их говорит как ни мнись, а всё же близкий мне человек.

Гордилась она сыном.

Но как же мне не хватало в этот момент его самого!

– Тётя Таня, – всё-таки заговорила я.

– Я понимаю, Вас смущает, что будущая жена Вашего сына не видит.

Я дала возможность собеседнице что-нибудь сказать. Она молчала.

– Но, поверьте, в нашей дружбе вопрос о моём зрении никогда остро не стоял. Да, Рома помогал мне в чём-то, но это примерно так же, как Вам помогает муж, например, поднять что-то тяжёлое, или дотянуться до того, до чего вы не достанете из-за невысокого роста. То есть, это помощь человеку, который в чём-то слабее, она совершенно естественна. Для Ромы это никогда не было жертвой, я просто знаю это.

– А как же дети? Рома – мой единственный сын. Получается, у меня никогда не будет внуков?

Мне показалось, что она сейчас заплачет, во всяком случае голос у неё уже явно поплыл.

– Почему? Тётя Таня, назовите хотя бы одну причину, почему у Вас не будет внуков?

Я приготовилась, что на меня обрушится сейчас ещё один шквал эмоций. Вместо этого Ромина мать вздохнула. Наверно, пришла к выводу, что невеста её сына плюс ко всем её недостаткам ещё и непробиваемая идиотка.

– Я прошу тебя подумать, Милена, – произнесла тётя Таня уже направляясь к двери.

– И, если ты его хоть немного уважаешь, – продолжала она, – уважаешь, я не говорю о любви, то, надеюсь, ты не дашь ему совершить такую огромную ошибку.

§§§

Мария Альбертовна что-то говорила мне, пока я делала массаж маленькой пациентке, трёхлетней Даше.

– Здесь предполагается разный подход, – услышала я голос Марии Альбертовны, но тут же снова погрузилась в свои мысли.

В моей жизни наступают перемены. И пусть спровоцировала я их отчасти сама, но остановить процесс уже не в моей власти.

У нас с Ромой не будет пышной свадьбы, уже и времени нет на её подготовку. Мы просто поженимся и… И что?

Много чего. Рома станет моим мужем, тётя Таня – свекровью. Я внутренне съежилась. Очень сомнительно, что мне грозит в лице Роминой матери обрести любящую родственницу. Что ж, пока не решим что-нибудь с собственным жильём, жить будем у меня, с моей мамой.

Странно, что реальность происходящего в эти дни доходила до меня толчками. Вот сейчас поразило слово «жить». Жить с Ромой. Одно дело друзья, соседи. И совсем другое – мой муж, моя семья.

Это то самое, о чём я так мечтала с Толей. Рома на месте Толи.

– Милена, Вы что прямо застыли как соляной столб? Вам не хорошо?

– Нет, всё замечательно. Я просто задумалась.

Да уж. Я попросту увидела сейчас, что наделала.

Рома не может быть моим мужем, он не может занять для меня место Толи. Пусть все называют меня кем угодно и что угодно обо мне думают, но этот фарс надо заканчивать.

Я решила, что по дороге домой всё скажу Роме. Да, обиделась на Толю, была убита, шокирована, была готова наломать дров, да и наломала – вон даже до объяснений с тётей Таней дело дошло. Но, к счастью, одумалась и очень благодарна своему другу, что он не оставил, помог, поддержал даже в этом моём безумстве. Ромка! Уверена, он поймёт меня.

§§§

Сегодня я решила подождать Рому на улице. День стоял чудесный. Солнце как будто решило напомнить, что лето ушло ещё совсем не далеко и осень пока не настаивает на своих правах, она ещё успеет их предъявить, но не сейчас.

Выйдя из отделения, я стояла в ожидании Ромки, вдыхая пахнущий листьями воздух, прислушиваясь к щебету вездесущих воробьёв.

Рома сказал по телефону, что подойдёт минут через двадцать.

Вот и замечательно. Мне больше не хотелось решать судьбоносные проблемы.

Я буду лишь наслаждаться хорошей погодой.

– Привет.

Почему я не вздрогнула, несмотря на то, что голос раздался совсем не с той стороны, с которой я ждала Ромму. Кажется, даже не очень удивилась, хотя прозвучал и не Ромин голос вовсе. И прозвучал так, как будто его обладатель каждый день приходит в конце моего рабочего дня и говорит «привет».

– Привет, Толя.

В этот момент я испытала острое желание, чтобы Рома по каким-то причинам задержался на работе, хотя до сих пор я всегда представляла, что во время встречи с Толей изо всех сил постараюсь избежать разговора наедине.

Избежать, чтобы не позволить себе расслабиться и сделать то, о чём потом буду жалеть. Ха, много ли я в последнее время делаю такого, о чём не жалею?

– Может быть, мы в порядке исключения поговорим? – как будто даже весело произнёс Толя. – Кому легче от того, что ты не даёшь мне возможности объясниться?

– За мной скоро придёт Рома.

– Ну и что? Мы вполне можем говорить и при нём.

Можем, – подумала я, ты вполне можешь говорить всё что угодно, а я просто буду слушать звук твоего голоса.

А вот и Ромка. Его шаги. Почему до этого Толиных шагов я не расслышала? Или просто не обратила внимания?

– Привет.

Вот и он тоже: «привет». А в голосе растерянность. Голос Ромки тоже родной, только с другим оттенком.

– Если вы хотите поговорить, я подожду Милену в машине.

– Можешь не ждать, я Милену сам потом провожу.

Я знала, Рома ждёт, что скажу я.

– Да, Ром, подожди. Я скоро подойду.

Мы шли вдоль набережной. Мне казалось, вместе с моим волнением усиливается ветер дующий с Невы.

– Как дела?

Это моя идиотская привычка, которой в юности за собой не замечала. Когда в воздухе всё гудит от предстоящего нелёгкого разговора, я начинаю задавать дежурные никому не нужные вопросы.

– Нормально.

Так мне и надо.

Некоторое время шли молча.

– Милена, – наконец сказал Толя, – я понимаю, что должен как-то оправдаться перед тобой. Я виноват.

Чувствовалось, что ему тяжело подбирать слова, но чем я могла помочь, даже если бы хотела?

– Виноват в том, что не сказал тебе правду с самого начала. Я знал, видел, что ты ждёшь от меня решительных шагов в развитии наших отношений и тебе было трудно из-за моего бездействия. Это была моя слабость, пожалуй, непростительная. Но я ведь понимал – то, что происходит сейчас, могло произойти год назад. А мы ведь были так счастливы. У меня ещё никогда такого не было, чтобы я наслаждался каждой минутой своей жизни.

Я тогда подумал, что раз уж мы вместе, какая разница, имеем ли мы возможность быть вместе официально.

В его словах я слышала для себя главное: любовь любовью, счастье счастьем, а я всё равно останусь с женой.

– У тебя дети?

– Нет.

Вот сейчас я действительно вздрогнула.

Мне казалось, дети – это единственная причина, которая отменяет всякое право на разрыв с супругой. Другая – только большая к ней любовь. Но зачем тогда он только что сказал о нашем счастье?

– Мы с Надей вместе уже семь лет.

Надя. Я сделала попытку подавить вздох. По большому счёту, какое всё это имеет значение? Но всё-таки мне почему-то очень не хотелось знать, как её зовут. Это что-то вроде лишнего напоминания, что она есть, она – живой человек, женщина. В то же время я понимала, что имя – наименьшая подробность, которую мне предстоит сейчас узнать.

– Получается, ты очень рано женился. Ты был сильно влюблён?

– Да, это чувство тогда представлялось сильным, настоящим и, как, наверно, всегда в таких случаях кажется, единственным, на всю жизнь.

О ребёнке мы подумали сразу. Мы считали, что рождение ребёнка сделает нашу семью совершенной. Хотя и сами тогда были ещё почти детьми. Мы с нетерпением ждали Надиной беременности. Её не было.

Надя ходила по врачам, пила какие-то лекарства.

И вот наконец через два года после свадьбы она сообщила мне, что ждёт ребёнка. Трудно сказать, какое это было счастье для нас обоих. Между тем, врачи сразу предупредили о проблемах в Надином организме и угрозе выкидыша. Надя периодически ложилась в больницу на сохранение.

Первые месяцы мы боялись верить по-настоящему. Всё казалось, что вот мы расслабимся, поверим и всё закончится.

В тот период я стал настоящим фаталистом. Я боялся сказать лишнее слово, чтобы не заигрывать с судьбой. И Надя так же.

Но наступил такой день, когда мы разрешили себе радость ожидания. Мы стали ходить по отделам для новорожденных, спорить об имени, представлять, мечтать.

Однажды мы поссорились. Из-за глупости, но сильно.

В Тюмень по делам приехал мой хороший приятель из Екатеринбурга. Я хотел пригласить его к нам, но Надежде это не понравилось. Раскричалась, договорилась до того, что дом у нас не проходной двор и что я не считаюсь с её состоянием. Я тоже психанул и уехал к Вовке, тому приятелю в гостиницу. Напились так, что до дому добраться был в тот вечер просто не в состоянии.

Толя замолчал. Я не торопила его, понимая, что он набирается сил, чтобы сказать что-то для себя особенное. И он сказал.

– В эту ночь Надю увезли в больницу, у неё произошёл выкидыш.

Я была готова услышать что-то подобное, но всё-таки не сдержалась от возгласа. Сердце сжалось от жгучего сострадания к ним: этой незнакомой мне Наде и особенно к Толе. Беременность ведь, как я себе это представляю, не просто ожидание. Они ждали, когда хотели ребёнка, а в те месяцы, когда боролись за сохранение, когда уже стали думать об имени, их ребёнок уже был, и не будущим, он жил, просто был ещё слишком маленьким, и его пока нельзя было ни увидеть, ни взять на руки. И вот оборвалось, потеряло смысл ожидание встречи. Встречи с первым криком, первым прикосновением, ощущением на руках, у груди. И что осталось после этого? У Толи наверно ещё и чувство вины.

– Вижу, ты понимаешь, что мы тогда пережили.

– Это ужасно, Толя.

Я думала, он сейчас станет вспоминать, делиться болью пережитого, но нет, он молчал. Тогда снова заговорила я о том, о чём думала всё это время.

– Я понимаю, что выкидыш – это очень тяжело. Никому не пожелаешь. Но… – я запнулась, подыскивая слова.

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Я тоже думал, что подождём полгода и у нас снова появится шанс иметь детей.

– И что?

– Нет, – он сказал это даже с резкостью, как будто отвечая не мне, а обстоятельствам, жизни, судьбе.

– Врачи сразу сказали, что детей у Нади больше не будет.

Если когда-нибудь решусь исповедоваться, смогу ли я признаться вслух в том отвратительном чувстве, которое испытала, услышав последнее признание Толи. Облегчение? Злорадство: она не может, а я наверняка могу.

Ну есть ли в мире хоть один человек хуже Милены Барсовой?

В свете таких мыслей я постеснялась задавать вопросы. Но толя продолжал сам.

– Примерно через три месяца у Нади начались навязчивые идеи, что я её брошу. Я не собирался, я тогда на самом деле и не думал об этом, я…

– Ты любил её? – решила я помочь.

– Да. Она начала изводить и себя и меня. Каждое моё даже десятиминутное опоздание с работы становилось поводом для истерики. Надежда убедила себя, что я ищу женщину, которая родит мне ребёнка. Потом – больше. Две попытки суицида. Один раз Надя попыталась отравиться, второй – перерезала себе вены, оба раза оставляла мне записку, что она освобождает меня от необходимости жить с ней.

Я слушала и не испытывала больше ничего, кроме огромного сострадания к Толе.

– Но в ту пору я и правда даже в мыслях не держал уйти от неё, искать другую женщину. Потерю нашего ребёнка я переживал так же остро как она. И, когда Надя вышла из больницы после неудавшейся попытки самоубийства, я дал ей слово.

Толя глубоко вздохнул.

– Милена, ты знаешь, что такое дать слово?

Я не стала отвечать, да и не думаю, что он ждал от меня высокопарных речей на предмет честного слова.

– Я так воспитан. Надя это знает. Если хоть на секунду сомневаешься – не обещай. А я пообещал, что никогда её не брошу.

Во мне опять поднялись противоречивые чувства. Обещание – это, конечно, серьёзно, но не до такой же степени.

– Я знаю, это трудно понять, но я уже сказал, я так воспитан, это в подкорках.

– И что Надя?

– А Надя хорошо меня знает. Она сразу успокоилась, снова стала мягкой, лёгкой в общении, весёлой как раньше. И даже в Питер работать отпустила меня совершенно спокойно. Понимаешь, Милена?

Да, на этот раз я его поняла полностью. Данное нами обещание держится не только на нашей ответственности, нашей порядочности, но и – и это, наверно, самое важное, на силе доверия того, кому обещание дано. А Надя поверила сразу и целиком. Даже его работу в другом городе приняла как должное.

– А в Питере.. В Питере я действительно жил только работой. Пока не встретил тебя.

Ветер стал пронизывающим. Мне стало холодно.

– Пойдём назад, Рома заждался, наверно.

Минуты две мы шли, погружённые каждый в свои мысли.

– Милена, – проговорил Толя очень тихо, Я еле расслышала.

– Я не должен, наверно, спрашивать, просить, надеяться, но…

Я остановилась, повернулась к нему лицом, чтобы он видел мои глаза.

– Толя… Толенька…

Только без патетики. Другому отдана и буду век ему верна. Не нужно этого сейчас. Нужно просто сказать и всё.

– Не надо ни о чём спрашивать и просить тем более. Через две недели я выхожу замуж. За Рому.

Глава 5

– Вид на залив красивый отсюда. Ты что-то помнишь?

– Да почти ничего. Мне же тогда пяти лет ещё не было. После смерти папы мы в Петергоф ни разу с мамой не приезжали. А отец очень любил Петергофские фонтаны. Вот фонтаны немного и помню. Особенно фонтан-шутиху в виде грибка. Заходишь под него спокойно, и тут же по краям «шляпки» начинает бить фонтан. Выбегать приходится через завесу воды. Сколько восторга было. Потом шла вся мокрая. Для жаркого лета забава.

Я улыбалась своим далёким воспоминаниям.

– Фонтаны, кажется, немного в другой стороне. Если хочешь, пойдём.

– Да давай здесь погуляем. Чувствуешь, какой воздух? Как будто осень с морем спорят, каждый со своим особенным ароматом.

Зачем я попросила Рому приехать сюда?

Просто появилось ощущение, что пора положить конец недосказанности.

Мы ведь скоро поженимся, но до сих пор чувство, что мы оба продолжаем во что-то играть, не оставляет меня, да и его, я уверена, тоже.

Подумать только, о предстоящей свадьбе я ведь даже Наташке не сообщила, а ведь она, кто же ещё, должна быть моей свидетельницей.

– Ромка, слушай, а давай поговорим?

– О! Многообещающе, я даже вздрогнул.

Он шутил, но я знала, что мои слова напрягли его.

– И для этого надо было затащить меня сюда?

– Ну да, подальше от мам, пап, друзей.

– Ты сердишься на маму? – стал серьёзным Рома, – не бери в голову. У неё это временно.

– Я знаю.

Мне не хотелось говорить о будущей свекрови.

– Здесь ведь действительно хорошо, правда?

– Можно подойти поближе к Финскому заливу, хочешь?

– Хочу, конечно.

Ветер с моря дул, падал мелкий дождь…

Дождя не было, но ветер дул нешуточный. И всё-таки мне здесь нравилось. Слушать шум волн, крики чаек было удивительно приятно.

– Так о чём ты хотела поговорить?

– Вот именно. О чём в самом деле? Что такого собиралась я сказать своему жениху?

– Даже не знаю, Рома. Я просто хочу, чтобы ты понимал… Чтобы знал…

Нет, ну какая же всё-таки несобранная особа. Надо было хотя бы подумать, решить для себя, что я хочу ему сказать и хочу ли вообще.

Я решила попробовать ещё раз.

– Рома, я… – снова запнулась. Ну, ёлки-иголки!

– Милена, успокойся, пожалуйста.

Мне на плечо легла Ромкина рука.

– Тебя что, переклинило сегодня?

– Нет, я просто хочу, чтобы ты знал. Ты ведь думаешь, наверно…

– Тяжёлый случай, – Рома глубоко слегка дурашливо вздохнул.