Почерком Милены

Наталья Демьяненко

Почерком Милены

НАТАЛЬЯ ДЕМЬЯНЕНКО

ПОЧЕРКОМ МИЛЕНЫ

Глава 1

Ну, блин горелый, мама! Ты же знаешь, что я не люблю, когда мои вещи берут и не кладут на место.

– что случилось, Милена?

мама заглянула в комнату. Не мама у меня, а ангел. Вот уж кто, в отличие от дочурки не умеет повышать голоса.

– Ноготь сломала, а пилки нет. Ты не знаешь, кто приделал ей ноги?

– Сердиться из-за такой ерунды! Вот же пилочка твоя, лежит на месте, рядом с телефоном.

Я промолчала. И чего в самом деле завелась-то? Даже если не помню, с каких это пор место моих маникюрных принадлежностей рядом с телефоном. Хотя, вот Наташка говорит, что тоже выходит из берегов, когда не находит вещи на привычном месте. Наверно, это что-то из специфики незрячих. Но, если уж на то пошло, мы и теряем свои вещи гораздо реже людей с нормальным зрением. Они больше надеются на глаза, чем на память. Бросят куда придётся, а потом забывают. И ведь, наверно, нас они считают мелочными и жадными: так трясёмся над вещами. Но мне, например, жалко не вещей – пусть берут на здоровье, но вот тратить время на поиски мелочей, без которых зачастую не обойтись, действительно обидно.

Ладно, надо забить на этой ерунде. Попить, может, кофе? Я направилась на кухню. Ох уж этот наш новый чайник с убийственно коротким широким носиком. Я почувствовала, что во мне снова нарастает раздражение. Гриша как с луны свалился, покупая такой кошмар. Прекрасно ведь знает, ёлки-иголки, что я…

В комнате затренькал мой мобильник. С этими мобильниками совершенно не стало личного пространства.

– слушаю вас, – сделала я вид, что не поняла по мелодии, кто звонит.

– Нас это кого?

– Нас – это Вас, Наталья Петровна.

Наташка хмыкнула.

– Кто-то сегодня не выспался?

– А, не обращай внимания. Дела у меня. Вот и бросаюсь на всех.

А ведь точно, – обрадовалась я, найдя уважительную причину на предмет, кому набить морду. Вероятно, и правда всё дело в тех самых днях, Которые называются критическими.

К слову, я не сразу решилась признаться даже самой себе, что эта в должное время проявившая себя физиология меня слегка расстроила. Наша встреча с Толей перед его отъездом к родителям была такой безудержной, бездумной, и без… Короче беспрепятственной, что я почти уверила себя в том, что это приведёт к известным последствиям. И, как ни дико это прозвучит, я хотела этих последствий. Не поймите меня неправильно. Я не хочу ставить Толю перед необходимостью связать со мной жизнь. Просто в душе я уже готова к значимым переменам в своей судьбе. Я хочу ребёнка, хочу создать семью. Что удивительного в том, что семью свою я мечтаю построить с любимым человеком и его же видеть отцом своих детей?

А если он этого не захочет? Может случиться такое? Я практически уже целый год живу у него, но о том, чтобы закрепить наши отношения штампом в паспорте, разговоров не было. Точнее, были, но ни к чему не привели.

Однажды мы гуляли по набережной.

– Ты знаешь, что эта набережная называется Английской? – сказал Толя, – сейчас мы проходим мимо дворца бракосочетания.

– О, хочу туда, – откликнулась я.

– Прямо сейчас пойдём?

Я сделала дурашливое лицо. Типа задумалась.

– Нет, лучше в свадебном платье, с цветами.

– Цветы я тебе и так подарю. А бракосочетание… Знаешь поговорку?

– Какую?

– Хорошее дело браком не назовут.

Я тогда засмеялась, и цветы Толя мне в тот день подарил шикарные: мои любимые орхидеи, но послевкусие от разговора всё равно осталось неприятное.

В следующий раз Толя преподнёс мне в подарок – кольцо, и это было… Ну что тут объяснять, здорово это было. Изящный перстенёк с небольшим рубином. Я надела его на средний палец, и потом каждый раз, ощущая ободок колечка, испытывала чувство огромной радости и благодарности.

Но вечером, целуя любимого, я не удержалась:

– Знаешь, о чём я мечтаю?

– Страшно даже представить.

Он шутил, но я произнесла вполне серьёзно:

– Чтобы в следующий раз ты подарил мне кольцо на другой палец.

Я знаю, это типичное бабство и такие вещи говорить нельзя. Но кто сказал, что женщина не должна бороться за своё счастье?

Поборолась. Толя мягко отстранил меня и сказал, что хочет спать.

Я постаралась не придавать этому значения, хотя и обиделась, если честно. Долго лежала без сна. Лежала и слышала, что и он тоже не спит. Интересно, о чём он в тот момент думал?

– Когда же мы научимся называть вещи своими именами?

Я вынырнула из своих раздумий, не понимая, откуда ветер.

– Какие вещи?

– Ты говоришь, что у тебя дела. Почему не сказала менструация?

Ага, понятно, у Наташки сегодня тоже заскок. Ну-ну.

– Не всё ли равно, как и что называть. Главное, чтобы понятно было.

– Нет, Миленка. Ну разве это не глупо, что мы, как дикари, боимся дать нормальное название естественным явлениям? Недавно сестра моя троюродная рассказала. Испанец знакомый её спрашивает, как по-русски назвать половые органы, чтобы это не звучало ругательством и никого не шокировало?

Я засмеялась.

– И что она ответила?

– Ничего, а что она могла ответить?

– Член, фаллос.

– Милена, – хихикнула Наташка, – ты меня шокировала. Как поживает твой член?

– Моооой?

– Ну а как про нас-то сказать? Кстати, нога – это тоже член, и рука. Когда ты слышишь, что у человека затекли все члены, ты о чём думаешь? То-то же.

Немного позже, положив телефон, когда я всё же сделала себе кофе, я думала о том, какая она замечательная эта Наташка. И ведь у меня всё совсем не так плохо. И с Толей у нас всё прекрасно. В том, что он меня любит, сомневаться не приходится.

Что же до Наташки, то после отъезда Бориса она изо всех сил старалась делать вид, что ничего не произошло. Ну а что такого? Уехал. Вернётся. И только когда он стал ограничивать свои звонки одним разом в неделю, почувствовалось, что моя подруга по-настоящему страдает.

На мои вопросы о Борисе стала отвечать односложно: «нормально». Это Наташа-то, которая обычно готова была говорить о нём часами. В конце концов я перестала спрашивать, хотя первое время и опасалась, что это будет выглядеть так, как будто мне безразличны её проблемы. И всё-таки мне казалось, что надо дать ей время самой решить, когда будет нужно говорить о наболевшем.

В течение года она заговорила только один раз. Это случилось первого января. Наташа сначала как бы вскользь упомянула, что звонил Боря. Поздравил её с Новым годом.

Я ничего не сказала, а она вдруг обняла меня и прошептала:

– Если бы ты знала, Миленка, как я хочу следующий Новый год встречать вместе с ним. Помолчав с минуту, она проговорила жалобным голосом, какого я у неё раньше никогда не слышала:

– Ты бы хоть соврала мне про своё Знание, вроде бы что-нибудь хорошее про нас с Борей знаешь.

– Не могу тебе помочь, Наташ, в этом отношении, – что ещё должна была я сказать? Заигрывать со своими способностями я никогда не считала себя вправе.

– Ты просто верь в хорошее, без моего Знания Верь и всё.

– Тебе не холодно? Сквозняк-то какой! – послышался мамин голос со стороны двери.

Действительно, ещё тёплый, но порывистый и уже ощутимо пахнущий приближающейся осенью ветер свободно гулял по квартире.

Я встала, закрыла окно.

Осталась одна неделя до начала сентября. Наконец-то! В последних числах августа приедет Толя, ну а первого сентября я выхожу на работу. Я стану массажистом. Я сделаю всё, чтобы помогать детям становиться здоровей. Один бог знает, как при всём этом я могла хоть на минуту захандрить с утра.

– Хорошо ребятам, в Крыму греются. Гриша говорит, что Антошка там на седьмом небе, из моря не вылезает.

Вот и у них всё отлично. Я улыбнулась, представив племянника барахтающегося в волнах Чёрного моря.

Не знаю, как было на самом деле, но нам со стороны показалось, что Гриша легко и быстро расстался с Ритой. Вернулся в семью.

Бывает ли это вообще легко и быстро? Ни со мной, ни с мамой Гриша о Рите не говорил. Да, собственно, как бы он смог это сделать, если приходил к нам теперь всегда только с семьёй. По крайней мере я и не припомню уже, когда оставалась с братом наедине. Мне трудно было представить, как он перенёс воссоединение с Галиной, скучает ли по Рите. А Галя? Каково ей было склеивать этот разбитый семейный горшок? Или не разбитый, просто давший трещину? Может ли хоть одна семья обойтись без таких трещин? Антошка снова получил возможность реализовать незыблемое право каждого ребёнка – право на ничем не омрачённое детское счастье. Разве не это самое важное?

– Что ты всё молчишь, Милена? Что-то случилось?

– ой нет, мам, всё замечательно.

Повисла пауза, показавшаяся мне странной:

– А у тебя? У тебя всё хорошо?

Обычно, когда я пила кофе, и мама заходила на кухню, она чаще всего присоединялась ко мне, наливала себе чай или кофе, садилась рядом на диван. Сейчас же мама упорно продолжала стоять в дверях, как будто готовая в каждую минуту выйти.

– У тебя всё в порядке, мама? – повторила я.

– Да, всё хорошо. Я только хотела сказать тебе… Спросить…

Спросить? Это что-то новенькое. Мама наша всегда была тихим ангелочком, но не до такой же степени. То есть, Гриша-то у неё по жизни за старшего, но      в свой адрес такие просительно-вопросительные интонации от мамы я слышу впервые.

– Ты не возражаешь, если ко мне сегодня придут гости?

– Да мне-то что? – я даже испугалась.

– Мама, что с тобой? Ты так говоришь, как будто у тебя первое свидание с мальчиком.

И тут я осеклась.

А что вообще-то я знаю про свою маму? Кроме того, что она однозначно моя и Гришина мама, Антошкина бабушка. С прошлого года мама стала заведующей библиотекой. Устаёт на работе. За желание всем помочь и тотальную бесконфликтность её обожают подруги.

Что ещё? Почему-то мне только сейчас пришло в голову, что моя мама далеко ещё не старая женщина. Почему я никогда не задавалась вопросом, не тяготит ли её женское одиночество? В конце концов, при том, что меня всегда интересовала внешность окружающих, я лишь в общих чертах представляю, как выглядит моя мама. Никогда не задумывалась, красива ли она, какой её видят мужчины? Господи, я ведь не бесчувственный равнодушный чурбан, просто… Просто мама – это мама. Она часть жизни моей, Гришиной. Вполне нормально, что она живёт нашими радостями и переживаниями. Но кто, кто сказал, что у мамы не может быть своей, отдельной от нас жизни, о которой мы не знаем? Да, честно говоря, никогда и не стремились узнать. Мы живём рядом. Чаще всего мама на работе, а я много времени провожу теперь у Толи. Но мама у меня есть как и я у неё. Так было, так должно быть всегда. В голову пришла мысль, что, возможно, когда-нибудь это отношение к самому близкому человеку как к части интерьера, неизменному атрибуту окружающего ландшафта станет поводом для неизбывной грусти. Или даже чувства вины. Потому что когда ещё есть время сказать, спросить, поддержать, разделить, мы разве делаем это? Мы или стесняемся других, а то и самих себя, или просто не успеваем.

– Гости или гость?

– Гость. Константин Леонидович. Очень хороший человек. Я хочу, чтобы вы с ним познакомились.

Я сразу отметила имя «Константин», как папа. Выдохнула полукнижный ответ:

– Я буду рада познакомиться.

Нет, я не собиралась встречать этого Леонидовича в штыки. Была уверена, что он мне не понравится. Но дала себе слово оставить мнение при себе. И вот же понравился он мне, честное слово, понравился сразу же этот Костя.

То, что они с моей мамой составляют такую же гармонию как горчица с пломбиром, стало ясно в первые же пять минут. Даже голоса их – У мамы нежный, от природы лишённый возможности брать резкие интонации, у Константина Леонидовича, наоборот, зычный, пронзительный, даже немного неприятный своей всепронизывающей силой.

Маму мою он называл исключительно Светкой. По моему имени тоже прошёлся:

– Тебя в честь этих м-ов, Маркса и Ленина назвали?

Гриша всегда говорил мне, что смеяться грубым и глупым шуткам одно из первых правил дурного тона. Плюс ко всему я обычно не терплю, когда задевают моё имя. Но услышать подобный пассаж от человека, которого знаешь всего десять минут… Короче, я ответила коротким смешком.

– Нет. Родители назвали, потому что я их очень об этом попросила.

Кажется, Константину мой ответ понравился, потому что он крепко пожал мне руку.

Вообще-то, если бы мне кто-нибудь, когда-нибудь сказал, что моя мама не только согласится хотя бы полчаса просидеть за одним столом с человеком, который отпускает одну сентенцию за другой, но сама же пригласит его в гости, будет откровенно радоваться его обществу, я бы посоветовала проспаться.

Сейчас же и сама чувствовала, как волнами исходит обаяние от этого шебутного Кости.

– Где вы работаете, Константин Леонидович?

– я работаю учителем.

– Труда? – вырвалось у меня.

Наш гость разразился громким заразительным хохотом.

– Светка, что у Милены было по труду?

– Тройка, зато твёрдая, – огрызнулась я.

– Пятёрка, всегда пятёрка, – сгладила мой взбрык мама.

– А почему же она тогда учителей по труду ставит на одну доску с таким мужланом как я?

И опять хохот.

Я подумала о том, что если сейчас выяснится, что милейший Костик преподаёт русский язык и литературу, мне ничего не останется, кроме как сунуть голову под холодную воду.

– Костя, – проговорила мама с гордостью, которую даже не пыталась скрывать, – работает в школе с французским уклоном и преподаёт французский язык.

Очередной всплеск веселья нашего гостя наверняка был спровоцирован выражением моей физиономии.

***

Я достала из шкафа шелестящую упаковку. Открыла, извлекая свою недавнюю покупку. Я не разбираюсь в тканях, но эта блузка нежнейшая на ощупь, обшитая узором из мелких кружев, так и просилась в руки. В комнате завитал запах праздника – так всегда пахнут новые, ни разу не надетые вещи. Гардероб свой я обновила совсем недавно.

Чёрная юбка на «молнии», вот эта самая восхитительная кремового цвета, как объяснила мама, блузка и небольшой белый джемпер с рукавами в стиле «летучая мышь» ждали своего часа.

Кажется, ещё никогда мне не доставляло такого удовольствия рассматривать обычные тряпки. Тряпки… Когда я мерила обновки, мама ахнула:

– какая ты всё-таки красивая, Милена.

Вот именно. Скоро вернётся толя. Я так хочу, чтобы он тоже увидел меня красивой, самой-самой красивой на свете. Подумать только, мы с ним в разлуке уже почти три недели. Но до встречи осталось всего несколько дней. Надо лишь набраться терпения. Совсем чуть-чуть.

В моей жизни наступают перемены и они меня совершенно не пугают, наоборот. Чего стоит одна мысль о том, что я уже совсем скоро стану массажистом. Я ведь мечтала об этом.

Ездить, правда, далековато. Педиатрический институт, где я буду работать, вовсе не ближний свет. Но у меня с дорогой проблем не ожидается, потому что в той же больнице с прошлого года работает Ромка. Только он на хирургическом отделении, а я буду на неврологическом. Одним словом, всё вполне себе окей.

Мне бы только дождаться возвращения любимого. И жизнь станет одним сплошным счастьем.

Сейчас трудно, потому что мы далеко друг от друга, и это расстояние, как струну, натягивает то, что нас связывает. Ну, что связывает любящих людей? Почти телепатический обмен мыслями, общность душ, притяжение тел.

Я снова подумала о маме и Косте. Интересно, может ли возникнуть такая абсолютная связь, которая, по-моему, только и имеет право называться настоящей любовью, между людьми разными как бутылочная пробка и прогноз погоды? Хотя, возможно, им двести лет и не нужна такая любовь. Просто устали от одиночества, потянулись друг к другу.

Да и вообще я наверняка, как всегда, делаю из мухи слона. Подумаешь, в гости пришёл. Ага, и поэтому мама так робела, когда сообщала мне о его предстоящем визите, а потом с придыханием говорила о его работе.

Когда Толя с ним познакомится, надо будет поинтересоваться, как этот чудо-Костя выглядит. Впрочем, какое мне дело.

Я аккуратно сложила блузку. Убрала в пакет. Открыла шкаф. Улыбнулась мысли, что, возможно, скоро в этом шкафу поселится в ожидании сказки свадебный наряд.

Когда-то ведь это должно случиться. Или я опять побежала вперёд паровоза? Ладно, пусть всё будет как будет.

Любовь. Кто может постичь бесконечность вселенной? Так же как непостижимы все эти непонятки, тайны и таинства любви.

Толя.

Я ухватилась за дверцу шкафа.

Мне показалось… Нет. Что это такое? Знание… Не может быть таким! Это не Знание, это я просто соскучилась и в голову лезут всякие глупости.

Но это было именно Знание. И то, что я теперь знала, говорило только об одном: всё кончено.

Нет, не надо! Бесконечная Вселенная не могла закончиться. Куда могло вдруг исчезнуть состояние невесомости?

Но сейчас я падала, увлекаемая силой земного притяжения, летела вниз. И это было очень, очень, очень страшно.

Глава 2

Нормальная такая ситуация, вполне естественная. Семейная парочка возвращается из магазина домой. Не могу сказать, что хорошо разбираюсь в таких вещах, но даже мне понятно, что эти люди не вчера познакомились и не сегодня поженились. Парочка действительно очень семейная. Этот мужчина и эта женщина не из тех, кто целуются в лифте и кому не терпится оказаться подальше от нескромных посторонних взглядов.

Они просто идут из магазина. Муж и жена. Мой Толя и какая-то…

Не мой Толя и его жена.

Я поднялась. Ну надо же, оказывается, я действительно упала. Не рухнула, скорей села. Ноги не держали.

Но как это может быть? Какая жена, если сколько уже лет он живёт здесь один, и год уже со мной.

Может быть, это просто знакомая какая-то? Ну встретил Толя в том же магазине соседку, или приятельницу по детской площадке. А что, вполне можно так подумать. Подумать действительно можно, если не знать. Но я-то знаю.

Я зачем-то подошла к окну. Потом к столу. Открыла крышку ноутбука, закрыла. Постояла. Попыталась собраться с мыслями и понять, что мне делать дальше. А что делать? Что здесь можно сделать? Ровно ничего. Но где же тогда любовь? Чего она стоит, если в ней есть место для такого обмана? А для какого обмана? Он никогда мне ничего не обещал. Все мои мечты о совместном будущем всегда были только моими. И что? Да ничего. Подумаешь, была Вселенная и нет её. Я снова подошла к окну. Ничего страшного не произошло. Толя, действительно, ни разу не заговорил со мной о том, чтобы официально зарегистрировать наши отношения. И я теперь знаю, почему не заговорил. Я слышала, что когда плохо, чтобы помочь себе справиться с внутренней тяжестью, нужно потакать своим малейшим физическим желаниям, сосредоточиться на них: поесть сладкого, принять холодный душ, что-нибудь разбить в конце концов. Чего хочу сейчас я? Да ничего не хочу.

Надо, наверно, поплакать, чтобы стало легче. Но и заплакать совершенно не получалось.

Я снова попыталась понять, как может быть правдой то, что я увидела? Есть жена и давно, но он живёт здесь. И он ведь любит меня. Или не любит?

Скучно человеку, одиноко, а тут я вся такая влюблённая, наивная. Как говорится, дают – бери. Нет, я не смогла принять эту мысль. Знаете, когда много и долго говорят о любви, начинаешь понимать, что человек самого себя пытается убедить в своих чувствах. Я поняла это после того, как обожглась со своей первой любовью к Сергею. Вот уж кто умел и любил говорить много и цветисто. Все эти «действительно люблю», «очень люблю», «так сильно люблю»… ерунда. Когда любишь, ты просто любишь и говоришь об этом лишь когда не можешь не сказать, а не для того, чтобы чем-то заполнить совместное времяпрепровождение. Про это хорошо сказал Есенин в своих персидских мотивах.

Я спросил сегодня у менялы,

что даёт за полтуммана по рублю,

как сказать мне для прекрасной Лалы

по-персидски нежное «люблю»?

Я спросил сегодня у менялы

тише ветра, легче ванских струй,

как называть мне для прекрасной Лалы

слово ласковое «поцелуй».

И ещё спросил я у менялы,

в сердце робость глубже затея,

как сказать мне для прекрасной Лалы,

как сказать ей, что она моя…

Обожаю это стихотворение. Я открыла окно. В запахи города: машины, парфюмерия робко, но убедительно и на удивление гармонично вплеталась нотка, напоминающая о приближении осени: увядшие листья, что-то ещё… Запах воды. Дождя…

И ответил мне меняла кратко:

о любви в словах не говорят,

о любви вздыхают лишь украдкой,

да глаза, как яхонты, горят.

Я не знаю насчёт яхонтов. Но Толя меня любит. Это чувствуется не в словах, а в заботе, в его умении окружить тебя собой, просто дарить себя каждую минуту.

Поцелуй названья не имеет,

поцелуй не надпись на гробах.

Алой розой поцелуи веют,

лепестками тают на губах.

От любви не требуют поруки,

с нею знают радость и беду.

«ты моя» сказать лишь могут руки,

что срывали чёрную чадру.

Я вспомнила день перед его отъездом. С утра мы с Толей решили прогуляться. Предстоящая разлука очень меня угнетала. Толя тоже грустил. Проявлялось это у нас по-разному. Он в основном молчал. В каждом мимолётном его прикосновении я чувствовала особенную трепетность, желание как можно дольше этот миг соприкосновения продлить, не позволить расстоянию встать между нами раньше времени. Мне же хотелось говорить и говорить. И я говорила, в перерывах между страстью и нежностью. Когда готовила завтрак, и потом, когда мы просто сидели обнявшись, я не умолкала ни на секунду. Может быть чтобы не начать реветь.

– Это всего три недели, всего три, – сказал он задумчиво, когда мы решили пройтись немного по улице.

– Я не могу не ехать.

– Я понимаю. Это хорошо, что ты едешь, – стараясь быть искренней, ответила я,

– Ты увидишься с родителями – это же замечательно. А я буду тебя ждать. Очень ждать. И скучать. Но я буду знать, что ты рядом с любимыми и любящими людьми. И радоваться за каждый твой день, проведённый с родными.

Сейчас мне отчётливо припомнилось, как он сделал движение, как будто хотел обнять меня, но сдержался, Потому что дальше произошла сцена как из низкопробной комедии.

Рядом с нами остановилась машина.

Послышался звук открываемой дверцы, затем совсем молодой, почти юношеский голос спросил:

– Простите, Вы Милена, которая предсказывает будущее?

Ну начинается!

– Нет, вы ошиблись. – Ну не хотелось мне сейчас быть узнанной.

Хотя ничего нового в этом эпизоде не было. После той истории с маньяком моя, начавшая было затихать, популярность снова набрала силу.

– Я же вижу, что это Вы. Как раз мне сказали, что вы живёте в этом районе.

– Парень, у тебя как с русским языком? – вмешался Толя.

– А Вы муж предсказательницы?

Понятно, очередной журналист.

Мы тогда не стали отвечать, пошли дальше.

– Даже страшно тебя оставлять, – сказал Толя, когда мы вернулись домой.

– уже и машины останавливаются в твою честь.

– Да ну, – я отмахнулась, – это же просто очередной охотник за сенсацией.

– А если нет? Мало ли психов.

Самое прикольное, что этого типа, этого психа-журналиста я встретила ещё раз.

Мне было грустно оставаться одной в Толиной квартире и я решила пожить до его возвращения у мамы. И вот, когда я стояла на остановке, меня снова окликнул тот же голос:

– Так Вы всё-таки предсказательница?

Мне показалось это немного чересчур, а, может, просто настроение было не подходящие.

– Ага, предсказательница. Через пять минут начнётся дождь.

Огрызнулась и отвернулась, давая понять, что не собираюсь поддерживать разговор.

Погода стояла прекрасная и меняться не собиралась. А вот автобус непростительно задерживался.

– Дождь не начался, – снова раздался неприятный голос почти у самого моего уха.

– Вот и замечательно, – откликнулась я, – теперь вы сами видите, что предсказательница из меня никакая.

– Но у меня есть Ваша фотография.

Что ж тогда привязался, я это или нет, если есть фотография? – подумала я, но ничего говорить не стала.

– А человек, с которым я Вас видел, Ваш муж?

– Жених.

– Где он сейчас?

– Уехал к родителям.

Зачем я ему отвечаю?

– Куда?

– В Тюмень.

Наверно, всё дело в том, что мне просто постоянно хотелось говорить о Толе.

– Когда он вернётся?

– Через три недели.

– Вы его очень любите?

К счастью, в этот момент к остановке подошёл автобус. Кстати, незнакомец любезно помог мне определиться с номером, но, за что я была ему особенно благодарна, так это за то, что сам он остался на остановке.