Стридуляция

3.

Очнулась она от исполненного злобой голоса, прямо напротив неё.

– Отпусти! По кусочкам разрежу, пусти!

Безынициативно раскрывшимся глазам Нимы, журящимся от тусклого света, предстала следующая картина:

Обхватив истерично дергающуюся, словно дикая кошка, рыжую девочку, парень беззвучно смеялся, пока другой долговязый мальчик, облокотившись на пыльную стену, задумчиво курил, бросая недвусмысленные взгляды на тела дремавших девушек.

– Тише, глупая! Не наша территория, оттащить бы сначала, - Макс ловко увернулся от кулака психующей рыжей, перехватив её за горло, – Да успеешь ещё!

– Кажется, проснулась, - заметил долговязый парень, широко улыбнувшись, – С пробуждением, Нима! Смотрю, дырка от Майи уже затянулась?

"Вспомнить бы ещё, кто ты…".

Нет, плохая память не была свойственна девочке. Сказывались последствия недавнего воскрешения. И ещё более недавнего пробуждения.

Однако, она узнала эту компанию. Курящим был Рон. Долговязый, черноволосый (как и многие в кошках), носатый мальчик, одетый в потрепанные джинсы и распахнутую на груди олимпийку. Обнаженную грудь парня украшали незажившие, мерзко выглядевшие шрамы, которые он специально выставлял на всеобщее обозрение, стремясь подражать Майе. Курил он, в прочем, по этой же причине.

Макс, подтверждая негласное правило всех дуэтов мужских компаний, был на три головы ниже Рона. Поджарый, плотный коротышка, с темными колючими волосами-иголками и таким же большим, как у друга, носом. Обилием шрамов он не мог похвастаться, так что олимпийка, с улыбающимся олимпийским медвежонком, была плотно застегнута. Но для поддержания общей крутости их дуэта, он носил черные солнцезащитные очки, с треснувшей правой линзой.

"Что же насчет активно вырывающейся, из хватки коротышки, девочки… Это Лиса. Сестра близнец Фольки, которая недавно… Ах. Понятно…".

После комментария Рона, девочка оставила тщетные попытки вырваться. Бросив на Ниму озлобленный взгляд горящих карих глаз, страшно оскалила своё красивое лицо:

– Убью, тварь!

Один из хвостиков Кошки, после недолгой борьбы, расплелся, закрыв рыжими прядями левый глаз сердитой девчушки. Лиса тяжело дышала, всё еще силясь вырваться из рук глупо улыбающегося Макса. Длинная, доходящая до колен, футболка с какой-то волшебницей прилипла к её потному телу, очертив силуэт хорошо сложенного тела девочки.

– Потом убьешь, – равнодушно ответила Нима, вновь удивившись не знакомости звучания своего голоса, – Я спать хочу!

Парни дружно загоготали. Лиса, покраснев, внезапно выхватила где-то припрятанный в полах майки зазубренный нож, с силой вонзив его в ладонь Макса.

Завопив от боли, парень выпустил рыжую из своей хватки, попытавшись остановить хлынувшую из пробитой руки кровь. Лиса бросилась к Ниме, перехватив нож. Нима закрыла глаза ожидая очередной (в который раз…) смерти, но… Рон, не выпуская из рта тлеющей сигареты, перехватил девушку, повалив её на землю

– Спокойно! Спокойно! - прошипел, сомкнутыми на сигарете губами, парень. Лиса, упертая лицом в проросший пылью ковер, не смогла ответить, невнятно пробубнив что-то агрессивное.

– Кость задела! – пропищал Макс, разрывающийся между криком и желанием сохранить лицо перед тремя дамами, – Не страшно, короч, - храбрясь, вымученно оскалился улыбкой парень. В подтверждении своих слов, тряхнул рукой, смахивая капли крови… тут же схватившись за неё вновь.

– Что происходить? - хрипло откликнулась только пробудившаяся Нори, всё это время дремавшая на плече Нимы.

– Бу-бу бу-бу-бью! - ответила вжатая в пол Лиса.

– Ничего! - он выплюнул в сторону дотлевшую в губах сигарету, еле удерживая вырывающуюся Лису, – Потом налюбуешься ранкой! - прикрикнул долговязый на глупо улыбающегося друга, – Отведи жуков до их норок! Надолго удержать я не смогу!

Макс, всё еще озабоченно рассматривая пробитую руку, кивнул вспотевшим лицом. Аккуратно переступив лежащего друга, он неловко подхватил под плечи сидящих подруг, дав им возможность поудобней опереться на своё плечо. Как бы невзначай положив руку на плоскую грудь Нимы, парень прошептал:

– За тобой должок, выходит.

Нима недовольно поморщилась от приставаний парня, пытающегося окровавленной рукой сжимать не подаренное Ниме природой:

– Лучше убей, тогда уж. Я спать хочу.

4.

Макс оставил подруг недалеко от логова Сверчков, желая, как можно скорее, ретироваться в ласковые руки Лизы. Не понятно, правда, зачем он спешил. Жилистая рука парня, за время их недолгого путешествия, перестала кровоточить. От раны остался небольшой, затянувшийся, след. Только кровавые отпечатки ладони, на теле Нимы, напоминали о недавно полученной Максом травме.

Неловко ввалившись в логово Сверчков, Нима, почти в слепую, отыскала свою комнату. Небольшой обеденный стол, накрытый ворохом наворованных штор и прочим тряпьем. Типичное жилище Сверчков.

Весь блок, в далеком прошлом служивший, судя по заваленной стульями трибуне, актовым залом – был заставлен партами, шкафами, столами. По краям комнаты, пользуясь возможностью опереть старый хлам о стену, жилища образовывали двух или трех этажные, неустойчивые, конструкции. Во многих проемах, образованных сваленной в кучу мебелью, горел свет.

Зал был погружен в тусклый, подобный предрассветному свету солнца, полумрак. Если бы не вырывавшийся из-под накрытых парт свет, да игравшая на старом пианино, в углу комнаты, девочка – можно было подумать, что комната необитаема.

Скинув засыпавшую на ходу Нори на махровое полотенце, служащее в её доме подобием кровати, Нима устроилась рядом с черноволосой. Отвернувшись в другую сторону от пахнувшей укусом шеи девочки, плотно прижавшись к её холодной спине, Нима зашторила вход в жилище, быстро погрузившись в тяжелый сон.

5.

Нима не любила кефир. Противное, пахнущее скисшим молоком, пойло – вызывало в ней сильное желание поскорее вылить просроченную жидкость в раковину, а уж точно никак не внутрь себя.

Лениво болтая ногами, облокотив голову на тонкую руку, девочка безрадостно уставилась в наполненный густой жижей стакан, сминая свободной рукой хлебный мякиш.

С мокрых, коротких волос Нимы капала вода. Несколько капель даже умудрились попасть в стакан кефира, не сделав это пойло хоть сколько-то привлекательнее. Жёсткий, махровый халат плохо согревал мокрое тело девочки, все ещё пахнущее детским мылом и близостью матери. Из открытого рядом окна, стекая на пол, клубились волны холодного воздуха.

Ниме было лень закрывать его. Хватающие её босые ноги потоки морозного зимнего воздуха, с шепчущим завыванием вырывавшимся с улицы, не могли заставить её передумать.

Матери все еще не было. Может, её длинные густые волосы отняли у неё больше, чем обычно, времени. Может, решила подольше погреться под теплыми струями душа.

Нима обернулась, кинув вороватый взгляд на освещенную лампами конфорки, сверкающую чистотой, раковину. "Может, вылить этот чертов кефир?".

Идея поскорей избавиться от противной жижи искушала девочку. Однако, у Нимы было стойкое ощущение, что столь грязный обман тут же отразится на абсолютно чистой поверхности раковины. И не смыть его ни холодным напором воды, ни губкой с "Пемоксолью".

Всё же, решив рискнуть, Нима соскользнула на холодный пол, крадясь к раковине.

Скрип двери. Шаги.

Нима, с стаканом кефира в руке, застыла, будто бы заочно пойманная на месте преступления.

Гигантская, зловещая тень заслонила хрупкую фигурку девочки. Огромная, волосатая грудь великана вздымалась под тяжестью лежащего на ней золотого креста.

С густой седой бороды, пачкая пол, капала не вода. Кровь.

В крепких медвежьих руках гигант сжимал топор и… завороженно смотрящую в пустоту, голову матери.

– Ты… Что ты должна сделать? - громовым басом раздался вопрос отца.

Всё еще застывшая Нима бросила беглый взгляд на стакан кефира. Гигант рассмеялся:

– Нет! Ты должна… убить ведьму!

6.

Тяжело дыша, находясь в липких объятьях неприятного сна, Нима приоткрыла заволочённые туманом глаза. Прерывисто силясь вздохнуть, девочка все ещё ощущала тяжелые колючие руки, обхватившие её шею. Потной ладонью, Нима попыталась ослабить смертельную хватку, сбросив её с своей шеи. Безнадежно. Безнадежно…

Тепло. Её руку взяла чья-то крепкая ладонь.

Страх утих.

– Плохой сон, да? – открыв глаза, Нима обнаружила сидящую в полутьме её крохотного жилища Марию. Вытянув одну ногу за пределы жилища, подруга крепко держала её руку, мягко пожимая её.

Нима, потерев свободной рукой слипшиеся веки, неловко поднялась. Ненароком разбудив Нори, неудачно уперевшись локтем об её беспокойно поднимающийся во сне живот.

Облокотившись о плечо подруги, Нима игриво дунула в её ухо.

– Что ты делаешь? – хихикнула Мария, отпустив руку девочки, слегка отстранившись.

– Одежду принесла? – промурчала Нима, кошкой потеревшись о плечо подруги.

– Тут твои тряпки, – слегка ткнула плечом, вновь засыпающую девочку, Мария, – Лиса их поджечь думала, пока не получила по носу. Как ты вообще её сестру угробить умудрилась?

– Случа-айно, – высоко взяв первый слог, протянула Нима, как ни в чем не бывало расположив голову на остром плече подруги, – Упала неудачно.

– Питер рассказывал. Я уже подумала, что за тобой тоже нырять придется. Пока не оказалось, что тебя уже достали.

– А ты бы нырнула? – Нима лениво приоткрыла левый глаз, вопросительно уставившись на подругу.

– Ты об этом серьезно спра…

Ответ девочки чуть, почти полностью, заглушило протяжное урчание, словно предупреждающий утробный рев из берлоги какого-то дикого зверя. Подруги тут же обернулись, уставившись на источник этого звука.

Всё ещё не до конца проснувшаяся Нори, покачиваясь из стороны в сторону, грязными пальцами сонно чесала впалый живот. Что и издавал этот ужасный, утробный рёв.

– Кушать хочу, – убирая прилипшие угольные пряди волос с азиатской мордашки, невинно произнесла поварешка, – После смерти всегда кушать хочется.

7.

Дети не пошли в общую столовую. Нима хотела оттянуть неминуемую встречу с Майей и последующий неприятный разговор. Даже не смотря на сильное желание Марии набить штопанное лицо начальницы Сверчков. Нима здраво оценивала её силы.

Свернув вниз на бетонном лестничном пролете, подруги погрузились в полутьму, единственным ориентиром в которой являлся дрожащий внизу яркий, оранжево-желтый, свет.

Чем ближе они подходили, тем жарче становилось. Похоже на то, словно они спускаются в самый ад.

Хотя нет, не похоже. Никаких устрашающих адских рун, растянутых полотен из кожи грешников или угрожающих посланий. Вместо этого, из темноты, их взгляд начал выхватывать постаревшие, покрытые жиром и копотью, кулинарные плакаты. Не обошлось и без рекламных листовок, которыми были обвешены все стены. Постаревшие желтые листья предлагали приобрести самые разнообразные продукты, о большинстве которых дети Дома никогда и не слышали.

– Лимонад – продекларировала остановившаяся на бетонной ступеньке Мария, прочитав надпись на одной, выхваченной из тьмы оранжевым светом, листовке, – Что это?

– Вроде бы соус такой. Не знаю, – откликнулась ушедшая далеко вниз Нори, громко хлопая босыми ногами по пыльному бетону.

8.

"На кухне было очень жарко. И душно. Хотя нет… На кухне было АДСКИ жарко.".

Виной всему – огромный, в человеческий рост, камин. Пламя в нем никогда не угасало. Пламя удерживалось в конуре обугленного кирпича силой. Сила питалась колдовством Кобы. В отличие от детей, способных лишь на скромные фокусы, Псы Дома могут использовать свои паранормальные способности в более широком спектре. И, подчас, в более опасном.

У камина, свернувшись в несколько колец, дремал любимый питомец поваров (и главный страх Кати). Огромная, мохнатая сколопендра, по кличке Кишка.

В отличие от других членистоногих, обильно плодящихся в Доме, Кишка предпочитала не влажные, пропитанные гнилью и плесенью, расщелины. Нет. Ей был приятней мягкий коврик и жар камина. Нима понимала её. Сверчкам тоже по душе больше тепло и уют. Не сырость подземелий.

– Хорошая, хорошая, – Нима присела рядом с гигантским насекомым. Нежно пожурила её по голове, погладив по направлению шерстки.

Кишка вздрогнула, щелкнув хелицерами. Однако, услышав знакомый голос, успокоилась. Из глубин мелко вибрирующей хитиновой черепушки насекомого, донесся еле слышный треск. Нима и Нори интерпретировали его как «мурчание». Мария и Катя – как желание откусить руку.

Нори, обрадованная отсутствием Кобы (старик, как и другие Псы, скорее всего ушел на инициацию), убежала на склад, в поисках новой одежки. Поварешка боится Лизы. Не смотря на предложение подруг сбегать, забрать её одежду, вместе – предпочла вероятность получить подзатыльник от Кобы, перспективе возвращения в пропитанный запахом смерти морг.

Маша расположилась подальше от сколопендры. Небрежно сдвинула в раковину гору немытой жирной посуды, грохот которой заставил вздрогнуть и Кишку, и Ниму. Уселась, прямо на кухонную тумбу, немного поерзав от впившихся ей в зад засохших хлебных крошек.

Жадный, искрящийся огонь камина четко выделял из полутьмы мускулистое тело Марии. Очерчивал контуры мышц на крепких, грязных руках. На беспокойно качающихся голенях.

Сейчас Мария казалась Ниме особенно сильной…

– И так, хлеб в яйце или салат из водохослей? Лично я водохосли не-бу-ду! – с легкой хрипцой, спросила вернувшаяся Нори, опоясываясь в огромный, разукрашенный небрежными кляксами крови и жира, поварской фартук.

Девочки дружно проголосовали за хлеб. Да и заинтересованно подергивающую усиками Кишку первый вариант, кажется, заинтересовал намного больше…

9.

– На инициацию-то пойдете? – невнятно проговорила Нори, набивая и без того полный рот дымящимся, пропитанным яйцом, хлебом.

Девочки расположились под кухонным столом, скрывшись за полами грязной скатерти. В замкнутом пространстве было еще жарче, чем у камина. Может, от плотно прижавшихся друг к другу вспотевших тел. Может, от раскаленной, стальной, тарелки с хлебом, о которую девочки успели уже не раз обжечься.

Запах пота, жаренной выпечки и уксусного душка волос Нори, заставлял детей задыхаться. Что нисколько не мешало забивать рот свежеприготовленным хлебом, от чего дышать становилось еще тяжелее.

– Что мы там не видели? – с набитым ртом ответила Мария, – Я бы лучше на то как сшитая на Ни орать будет, после всех косяков, поглядела, - Маша ткнула локтем в бок Нимы. Девочка, чуть поперхнувшись, выплюнув пережёванный хлеб на вовремя подставленную ладонь.

– Ничего… Кха-кха… Я не нарушала – запротестовала желтоглазая, – Я выполняла миссию!

– Мищию по доведению штанов Пита до мокхого состояния? – ехидно прожевала слова Мария, вновь ткнув подругу в бок. Нима снова зашлась кашлем, под дружеский смех Нори и Маши.

– Спасибо, - после небольшой паузы, не прекращая жевать, продолжила Нори, – Что вытащила меня.

– Откуда? – выронив из рта пару крошек, удивилась Нима, – Это из морга что ли?

– Должна нам будешь, - широко улыбаясь, встряла Мария, потянувшись за новым куском хлеба, – Ааай! Да когда уже остынет!

– Почему "вам"? – на этот раз удивилась уже Нори.

– Мне тоже интересно, – вытирая рот рукавом плаща, поддержала Нима, – Это я её «спасла».

– А я вас охраняла, - закончила Мария, припрятав жирный хлебный ломоть в карман шорт, – Лады, я побежала. Не тормози тут.

– Куда? – воскликнула Нима, только-только собираясь откусить от дымящегося хлеба.

– В тронный, – Маша вылезла из под стола, – Отстань! Отста… Ладно!

На пол звучно шлепнулся припрятанный черноволосой кусок хлеба. Кишка умеет выпрашивать.

– Ты же не хотела, – напомнила Нима. Но судя по звонкому стуку (?) босых ног – Мария уже бежала вверх по лестнице.

– Хлеб останется – с собой притащи, – громко крикнула она напоследок.

Нима вздохнула, отложив уже подстывший ломоть.

– Не будешь? – удивилась Нори, ненасытно перерабатывающая кусок за куском.

– Не буду, - помотала головой Нима, вытирая испачканные жиром руки о полы плаща, – Это… спасибо. Ты вкусно готовишь.

Нори широко улыбнулась, обнажив глубокую ямочку на правой щеке. И, конечно, не прекращая жевать.

– Я не шутила, – звучно проглотив, добавила поварешка, – Если…

– Ага, – перебила Нима, отряхнувшись, – Пожалуй, я тоже пойду. Если хлеб останется кинь его Кишке. Она, поди, всё еще голодная.

10.

У лифта, соединяющего актовый зал и жилые блоки, уже столпилось небольшое стадо детей.

Марии нигде не было видно. Видимо, успела спустится.

Спрятав, испачканные жиром, ладони в карманы плаща; ритмично постукивая каблуком туфли в ожидании, Нима послушно встала в очередь. Сразу за короткостриженым русым мальчиком. Судя по ободку в виде круглых ушек – из Мышей.

– Хей, Ни, давай к нам! – вырвал её из томительного ожидания знакомый, мальчишеский голос.

Из начала очереди, широко улыбаясь, размахивал рукой Рон. Рядом с ним лениво курил неразлучный Макс, держа дымящийся бычок перебинтованной рукой.

Не долго думая, Нима поспешила присоединится к компании. Локтями пробивая дорогу, девочка быстро протиснулась к Кошкам, расталкивая сонных от ожидания детей.

– Так, стоп! Я занял это место первым! – возмутился обожжённый паренек, оскорбленный внезапным появлением вставшей впереди него, воняющей хлебом, девочки.

– Не вой, шашлык. Мы занимали ей место, - хриплым, от никотина, голосом, оборвал его возмущения Макс, встав позади Нимы. Обожжённый парень хотел было протестовать дальше… Но под ехидными, хищными взглядами ожидающих Кошек, слова застряли в его горле. Он отступил назад.

Зияющая пропасть лифтовой шахты была в нескольких метрах от компании. Из проржавевшей, покрытой красным кустарником, трубы – тонким ручейком стекала грязная вода, устремляясь прямиком в бездну.

Конечно, этот спуск нельзя назвать безопасным. Бывало дети падали с открытой платформы лифта. Оступались в яму. И бывало не редко. Приходилось устраивать целые "спецоперации" по спасению упавших в бездну детей. Очень часто в этих "операциях" участвовала и Нима.

Не смотря на все перечисленные опасности – этот спуск был быстрым. И между долгой и утомительной прогулкой по безопасной лестнице черного хода; и быстрым, но сопряженным с риском, спуском на лифте… Дети, почти всегда, выбирали второе.

- Маша уже спустилась? – заунывно потянула Нима. Утомившись от ожидания, девочка оперлась головой о голую спину Рона, лениво зевнув.

– Волосы. Щекотно! – дернулся Рон, пытаясь сохранить серьезное лицо, – Да, она недавно спустилась.

– Хочешь побыстрее сбежать из нашей компании? – ухмыльнулся Макс, закашлявшись горьким дымом, – Кха-кха… Будешь? – приглушенно прохрипел коротышка, протянув под нос Нимы терпко пахнущий окурок. От сигареты, по большей части, остался лишь почерневший, тлеющий искрами, фильтр.

– Убери эту гадость! – поморщившись, отвернулась Нима. Голова девочки все еще покоилась на спине Рона, – Когда-нибудь Майя вам за это голову оторвет.

– Не оторвет, – пробурчал Макс, задумчиво уставившись на тлеющий фильтр, – Она же ни чует ничего. Нос не работает, – щелчком пальцев, парень отправил окурок прямиком в шахту лифта.

– Это ты зря кину-ул, - потянул Рон, немного ежившийся от щекочущих его спину острых волос, – Пойдем, братва. Лифт поднимается.

11.

Актовый зал. Она же тронная.

В любом случае, комната вполне оправдывала свое гордое звание. Просторная гостиная, освещаемая тусклым дневным светом, льющимся из-за плотно задернутых зеленоватых занавесок. Огромный обеденный стол, обычно расположенный в самом центре комнаты, был отодвинут в сторону.

Видимо, не обошлось без помощи Хозяев. Дети не смогли бы сдвинуть монструозную рухлядь и на сантиметр. Пускай Рон и Макс как-то хвастались, что им это удалось.

Пробираясь, между расположившимися, на удивительно чистом (Мыши постарались) ковре, детишками – Нима глазами искала подругу. Чуть не запнувшись о вытянутые грязные ноги Ии, что полулежа щебетала с другой девочкой, Нима наконец-то нашла.

Облокотившись спиной о толстую резную ножку стола, Мария, с скучающим видом чистила краем дорогой скатерти свой нож.

– Ещё не начали? – заставив подругу вздрогнуть, бухнулась рядом с ней Нима. Её голова тут же легла на плечо черноволосой, устраиваясь поудобней.

– Быстро ты, – мягко улыбнулась необычно умиротворенная Мария, отложив ножик, – Хлеб принесла?

– Отдала Кишке.

– Ну и дура, – вздохнула подруга, взяв ладонь ерзающей, в попытках устроится поудобней, Нимы.

– Так, когда они там начнут?

– Скоро. Ждут когда Майя приведёт новенькую, - Мария нежно перебирала костяшки на тонкой руке подруги, – Интересно, она имя свое помнит?

– Учитывая нашу первую встречу, - расслабленно усмехнулась, засыпающая на плече подруги, Нима, начав массажировать руку Марии в ответ, – Она вообще ничего не помнит.

Перед щебетающими у стола подругами, окруженных группками детей, на небольшом пьедестале, расположились взрослые.

Левое, украшенное резными помутневшими фресками, кресло – принадлежало Кате. Сложив руки на коленях, одетая в неброское бежевое платье, девушка заметно нервничала. Из-под тяжелых черных ресниц, беспокойные глаза воспитательницы внимательно наблюдали за стайками расположившихся на ковре детей, тихо перешёптывающихся в тусклом зеленом свете.

Стул справа, лишенный каких-либо изысков или украшений – принадлежало Кобе. Когда-то у него был более презентабельный трон… Что, к сожалению, не выдержал ноши столь высокой чести. Возможно, подобная судьба постигнет и этот невзрачный табурет, что уже трещит под его грузным телом.

Задумчиво почесывая лапищей небрежные колючки черной щетины; выкатив огромное брюхо, прикрытое, заляпанным кровавыми пятнами, фартуком; маленькими хищными глазками, повар уставился в потолок.

Мысленно, он находился далеко-далеко, от всего этого, не интересного, сборища. Скорее всего – на кухне.

Изысканное, обитое сильно помутневшим, отслаивающимся бархатом, кресло по центру – принадлежало одетому с иголочки джентльмену, наряд которого сильно контрастировал, с обернутыми в грязные, поношенные тряпки, детьми.

Черные, блестящие туфли. Выглаженные, по стрелке, брюки. Черный пиджак.

Но вот лицо джентльмена… Если это бесформенное месиво, напоминающее скомканный в ладонях ребенка блок пластилина, конечно можно было назвать «человеческим лицом»…

Когда-то Нима, развлекаясь, пыталась точно определить, где в этой бесформенной, оплавившейся массе, рот, нос или уши. У неё не вышло. Лишь один правый глаз, прикрытый позолоченным моноклем, явственно выделялся во всей этой обезличенной массе.

Джентльмен пристально наблюдал за залом, время от времени сверяясь с стальными наручными часами.

Дворецкий. Главный из Псов. Глава всех Мышей. Ниме часто приходилось, вопреки своему желанию, сталкиваться с ним. И то ли смирившись с её беспокойным нравом, то ли по другой, неизвестной, причине – Дворецкий часто прощал её проступки, закрывая на них свой единственный глаз.

"Почему именно «Дворецкий»? Конечно, наверное, у него есть имя… Но никто из детей уже не может его вспомнить. Да и сам безликий джентльмен не против подобного прозвища."

Зал затих. Дети перестали шептаться.

Руку Нимы пронзила острая боль. Крепкие, с неподстриженными ногтями, пальцы Марии вцепились в тонкую ладонь девочки, проткнув кожу.

– Что ты делаешь?! Больно! – морщась, шикнула возмущенная Нима, попытавшись вырвать руку. Застывшая Мария, в оцепенении уставившаяся на пьедестал, не ответила.

Придерживая за запястье, Майя вывела трясущуюся новенькую, остановившись перед восседающей на пьедестале троицей.