Змеиный хлеб

Alex Coder

Змеиный хлеб

Глава 1. Зеленый огонь

Днепр дышал холодом. Тяжелый, липкий туман, ползший с реки, окутывал пристани Гнёздова, скрадывая очертания высоких драконьих голов, вырезанных на носах драккаров. Город спал, укрывшись частоколом, и лишь у воды теплилась жизнь – редкие факелы ночных дозорных да храп сторожевых псов.

На главном причале покачивались три гордости варяжского флота – длинные боевые «змеи», груженые мехами и янтарем, готовые поутру уйти вниз, к порогам, и дальше, в Царьград.

Тишину разорвал не крик, а странный, влажный хруст – будто кто-то раздавил в кулаке сырое яйцо.

Дозорный, молодой варяг по имени Свен, кутавшийся в овчинный плащ, обернулся на звук. С палубы крайнего корабля, «Морского Вепря», повалил дым. Но пахло не горелым деревом, и не смолой. Пахло тухлыми яйцами и чем-то кислым, от чего сразу запершило в горле.

– Пожар! – рявкнул Свен, хватаясь за висящее на столбе било.

Но прежде чем молот ударил по железу, палубу «Вепря» разорвало светом.

Это был не честный, красный огонь, какой дает береза или сосна. Пламя было ядовито-зеленым, словно гнилая болотная тина, вдруг ставшая светом. Оно не рвалось вверх языками, а текло, как вода, облизывая мачты, борта и скамьи гребцов. Смола, которой были щедро пропитаны борта драккара, вспыхнула мгновенно, но зеленый огонь, казалось, жрал саму древесину с жадностью голодного зверя.

Над рекой разнесся тревожный звон била, подхваченный ревом рогов со сторожевых башен.

Спящий порт взорвался движением. Из хибар и навесов высыпали люди – заспанные, полуголые, с топорами и ведрами в руках. Кричали на славянском, орали матом на шведском, кто-то выл от ужаса, увидев цвет пламени.

– Воды! Лейте воду! – ревел кормчий Торвальд, выбежавший на мостки в одних портах. Его борода тряслась от ярости. Это был его корабль.

Дюжина рук зачерпнула речную воду кожаными ведрами и бадьями. Вода темным каскадом обрушилась на зеленую пасть огня.

И тут случилось страшное.

Вместо того чтобы зашипеть и погаснуть, пламя взревело с новой силой. Вода ударила в горящую жижу, разбрызгивая её во все стороны. Капли зеленого огня, попав на мокрую одежду тушивших, не гасли, а вгрызались в ткань и кожу.

– Жжется! Оно жжется водой! – заорал один из портовых грузчиков, катаясь по доскам причала и пытаясь сорвать с себя горящую рубаху. Огонь шипел, вплавляясь в его плоть.

– Руби канаты! – перекрывая хаос, прогремел голос сотника дружины, вбежавшего на причал. – Отталкивайте их, иначе весь порт займется!

Но было поздно. «Морской Вепрь», охваченный зеленым саваном, навалился бортом на соседнюю ладью. Горящая жидкость стекла по борту на воду, и – о, ужас – Днепр загорелся. Зеленые змеи огня поплыли по черной воде, окружая корабли в смертельное кольцо.

Люди в панике отшатнулись от края причала. Те, кто пытался спасти товар, бросали тюки с дорогими мехами прямо в грязь. Бочонки с медом, связки шкур, оружие – всё летело под ноги бегущей толпе. Кто-то пытался вытащить сундук по сходням, поскользнулся, и тяжелый короб придавил его, но никто не остановился помочь – животный страх перед колдовским огнем гнал людей прочь.

С оглушительным треском рухнула мачта первого драккара, взметнув в небо сноп изумрудных искр. Зеленые блики плясали на перекошенных лицах, делая их похожими на лица мертвецов, восставших из могил.

Торвальд стоял на берегу, бессильно сжимая кулаки так, что побелели костяшки. Он смотрел, как дело всей его жизни превращается в пепел.

– Это не огонь… – прошептал он, глядя, как зеленое пламя пожирает резную голову дракона на носу корабля. – Это проклятие.

Огонь гудел, низко и утробно, словно сытый зверь, переваривающий добычу. Сквозь дым и смрад горящей плоти, смолы и неизвестной алхимии над Гнёздовом занимался рассвет, но солнце казалось тусклым и больным по сравнению с яростным сиянием пожара. Кто-то уже плакал, кто-то молился своим богам, но боги молчали. Говорил только огонь.

Враг нанес удар в самое сердце города, но никто еще не знал, кто этот враг.

Глава 2. Гнев Ярла

Утро над Гнёздовом выдалось серым, как брюхо дохлой рыбы. Туман смешался с едким дымом, что стелился низко по земле, щипля глаза. От гордости флота – трех драккаров – остались лишь обугленные ребра, торчащие из черной, маслянистой воды. На углях плясали последние, ленивые язычки зеленого пламени, но теперь они казались жалкими.

На причале было людно, но тихо. Эта тишина давила сильнее крика. Дружина князя стояла полукругом у схода на берег. Славяне, рослые, бородатые, в льняных рубахах поверх кольчуг, мрачно опирались на ростовые щиты. Напротив, ощетинившись топорами, застыла варяжская гридь. Северяне не прятали злобы: их пальцы нервно перебирали рукояти мечей, а взгляды исподлобья сверлили местных.

Между ними, у самой кромки воды, расхаживал Ярл Рёгнвальд.

Это был огромный мужчина, чей плащ из волчьих шкур сейчас казался пропитанным гарью. Лицо ярла, обычно красное от ветра и хмеля, было пепельно-бледным, а глаза, водянисто-голубые, налились кровью. Он пнул ногой выброшенный на берег кусок кормового весла. Головешка рассыпалась в пыль.

– Вот ваша дружба! – рявкнул Рёгнвальд, резко обернувшись к молчащему князю. – Вот твое гостеприимство, Глеб!

Смоленский князь Глеб стоял спокойно, заложив большие пальцы за широкий пояс, украшенный серебряными накладками. Он был ниже варяга, старше и шире в кости, лицо его перерезал шрам. Внешнее спокойствие давалось ему с трудом: он чувствовал, как за его спиной напряглись его воины, готовые в любой миг сцепиться с северянами.

– Это беда для всех, Рёгнвальд, – глухо ответил князь. – Огонь не выбирает. Причал мой сгорел тоже. Люди мои напуганы.

– Твои люди?! – Ярл сплюнул в воду, туда, где плавала мертвая рыба кверху брюхом. – Мои люди сгорели! Торстейн не успел выскочить, его сожрала эта дрянь! Мой кормчий опалил глаза и теперь слеп, как крот! И товар… меха, что я вез ползимы… Где они?

Ярл подошел к князю почти вплотную. Старший дружинник славян сделал шаг вперед, положив ладонь на меч, но Глеб остановил его жестом руки. Рёгнвальд навис над князем, от него пахло старым потом и горелым мясом.

– Это сделали твои смерды, Глеб, – прошипел варяг, брызгая слюной. – Вода не гасила огонь. Я ходил во многие походы, я видел греков, я видел арабов. Только ведуны могут такое сотворить. А ведуны здесь чьи? Твои. Ты решил не платить за охрану пути, да? Решил, что сжечь нас дешевле, чем одарить серебром?

По рядам варягов прошел ропот одобрения. Кто-то лязгнул железом.

– Попридержи язык, варяг, – голос князя стал жестким, как удар молота. – Если бы я хотел вашей смерти, вы бы не проснулись. Стрела в горло стоит дешевле пожара. А здесь… – он кивнул на черную воду, – здесь поработал кто-то, кто хочет нас стравить.

– Красиво говоришь, – усмехнулся Рёгнвальд, но не отошел. – Но у меня больше нет кораблей, чтобы уйти. Мы застряли в твоем "гнезде", князь. А знаешь, что делают волки, когда их загоняют в яму? Они начинают грызть всех вокруг.

Это была прямая угроза. Глеб понимал: в городе сотня вооруженных до зубов, злых, разоренных наемников. Если сейчас не дать им кости, они начнут рвать горло горожанам. Пожар был только началом, искра для большой резни.

– Ты получишь виру за погибших, Рёгнвальд, – твердо сказал Глеб. – Я возмещу потерю кораблей лесом и работой моих плотников. Но серебра за товар ты не увидишь… пока мы не найдем того, кто поднес факел.

Ярл прищурился, взвешивая слова. Жадность боролась в нем с яростью.

– Три дня, – наконец бросил он. – Через три дня я хочу голову того, кто это сделал. Или я позволю своей дружине самой искать виновных в каждом доме твоего посада. И поверь, они найдут, кого наказать. Даже если придется сжечь весь Смоленск.

Рёгнвальд резко развернулся, взмахнув тяжелым плащом, и, не прощаясь, зашагал прочь от проклятого места. Его хирд двинулся следом, бросая на княжеских воинов взгляды, полные обещания скорой крови.

Глеб смотрел им в спину, пока стук подкованных сапог не затих. Затем он тяжело выдохнул и потер виски.

– Воевода, – негромко позвал он.

К нему приблизился седой воин с перебитым носом.

– Усилить караулы. Варягов в город пускать по двое, не больше. К складам с зерном – двойную охрану.

– Думаешь, они решатся бунтовать, князь?

– Рёгнвальд не дурак, но его люди хотят крови. Кто-то подпалил им хвост этой зеленой дрянью специально, чтобы они кинулись на нас… – Князь мрачно посмотрел на зеленоватую пленку на воде. – Мне нужен человек, который умеет смотреть под ноги, а не только махать мечом. Зови Малого.

Глава 3. Младший из гридей

Мал сидел на точильном камне у псарни, медленно правя лезвие засапожного ножа. Вокруг него суетилась челядь, носили воду, кричали петухи, но молодой гридень словно выпал из этого шума. Он не смотрел на клинок. Его темные, цвета перезревшей вишни глаза неотрывно следили за воротами детинца.

Там, гремя щитами, выходили в город отряды варягов. Они шли не как гости, а как хозяева, готовые выбивать долги из должников.

– Точишь? – прохрипел над ухом грубый голос.

Мал не вздрогнул. Он знал шаги Воеводы Добрыни задолго до того, как тень старого воина накрыла его.

– Железо любит уход, дядька, – ответил Мал, пробуя острие пальцем. – А сегодня оно может понадобиться острым.

Воевода хмыкнул, оглядывая парня. Мал был «младшим» – отроком, только год как взятым в гридницу. Не вышел он ни ростом, ни шириной плеч. Местные звали его «подменрышем» из-за смуглой кожи и черных, как смоль, волос – наследство матери-полонянки с далекого юга. Старшие дружинники часто зубоскалили, мол, Мала ветром сдует со стены, но Добрыня знал: там, где варяг будет ломиться в дверь плечом, этот ужик пролезет в щель.

– Князь зовет. Иди, умойся только. Негоже с псом одним духом пахнуть.

***

В княжеской горнице было сумрачно. Ставни закрыли, спасаясь от едкого дыма с реки. Глеб сидел на лавке, покрытой медвежьей шкурой, и крутил в руках серебряную чашу, но не пил.

Когда Мал вошел и низко поклонился, Князь долго молчал, сверля его взглядом.

– Знаешь, почему варяги орут сейчас на торжище? – вдруг спросил Глеб.

– Потому что страх громче всего кричит, княже, – тихо ответил Мал. – Они потеряли силу. Драккары – это их ноги. Без них они просто злые мужики в чужом краю. Они хотят показать, что еще опасны, чтобы мы не перерезали их спящими.

Глеб медленно кивнул и поставил чашу.

– Воевода говорил, ты зорок. Старшие дружинники – они как молоты. Гвозди забивать хороши. А мне сейчас игла нужна.

Князь встал и подошел к парню. Тень от широких плеч Глеба полностью скрыла Мала.

– Рёгнвальд будет искать виноватых быстро. Хватать первых встречных, пытать, выбивать признания, чтобы утешить свою гордость. Мне же нужна правда. Зеленый огонь, Мал… это не просто поджог. Это весть.

– Что я должен делать? – Мал выпрямился, хотя под взглядом князя хотелось стать меньше.

– Не лезь в пекло. Пусть варяги шумят, они отвлекут внимание. А ты слушай. Смотри. Пройдись по кабакам, послушай шепотки. Найди того, кто продал этот огонь. Или того, кто его сделал. У тебя три дня. Если варяги найдут "виновного" первыми и казнят невиновного – в городе начнется бунт. Тогда я отправлю тебя на стену, под стрелы. Понял?

– Понял, княже.

– И вот еще, – Глеб снял с пальца тяжелый перстень с печатью, но не отдал, а лишь показал. – Если прижмет, если нужно будет дверь открыть или рот кому закрыть – сошлешься на мое слово. Но перстень не дам. Потеряешь или украдут – голову сниму сам. Иди.

***

Мал вышел из детинца через боковую калитку, стараясь не привлекать внимания. Он накинул на плечи серый, потрепанный плащ, скрывающий добротную, хоть и простую кольчугу.

Город гудел. У корчмы «Сытый гусь» он увидел плоды "следствия" Рёгнвальда.

Трое варягов вытащили на улицу торговца рыбой. Корзины с уловом были перевернуты, склизкие сомы и лещи валялись в пыли.

– Где ты был ночью, рыбья харя?! – орал рыжий скандинав, тряся мужика за грудки. – Говори, кому масло носил?

– Да спал я! Спал, помилуйте! – визжал торговец.

Варяг с размаху ударил его кулаком в лицо. Раздался хруст, мужик обмяк. Варяги загоготали, пиная рассыпанную рыбу.

Мал стиснул зубы. Рука сама потянулась к ножу. Ему ничего не стоило подойти сзади и перерезать рыжему поджилки. Но слова князя звучали в ушах: "Не лезь в пекло". Если он ввяжется в драку сейчас, его узнают. Он перестанет быть невидимкой.

Он заставил себя отвернуться и нырнул в переулок. Злоба кипела внутри холодным комом. Варяги только мешают. Они как слепой медведь на пасеке.

Мал глубоко вдохнул дымный воздух. Нужно начинать с начала. Жена гончара. Люди говорят, она первой подняла шум еще до пожара.

Он поправил перевязь меча под плащом и быстрым, скользящим шагом направился к Слободе гончаров. Охота началась, и он, Мал, должен был успеть схватить зверя за хвост раньше, чем этот зверь сожрет весь город.

Глава 4. Первая пропажа

Гончарная слобода лепилась к краю оврага, подальше от реки, чтобы дым от обжиговых печей не тянуло в княжий терем. Здесь пахло сырой глиной, золой и бедностью.

Мал шел, надвинув капюшон на глаза. После шумного торжища здесь было неестественно тихо. Люди сидели по домам, заперев ставни. Известие о ярости варягов уже облетело город, и каждый, у кого не было меча, предпочел спрятаться.

Дом гончара Горазда ничем не отличался от соседних хибар – вросший в землю сруб, крытый дранкой, да погасший горн во дворе, похожий на закопченный зев пещеры. Единственное отличие – ворота не были заперты, они сиротливо поскрипывали на ветру. Хозяина в доме не было.

Мал постучал в дубовую дверь рукоятью ножа. Три раза. Пауза. Еще раз.

– Уходите! – женский голос из-за двери звучал глухо, сдавленно страхом. – Нет у нас ничего, всё выгребли!

– Я не грабить пришел, хозяйка, – негромко сказал Мал, прислонившись к косяку. – Я от князя. Ищу твоего мужа. Ты сама вчера тревогу била.

Засов тяжело сдвинулся. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы сверкнул один заплаканный глаз. Женщина была молодой, но горе уже прорезало морщины в уголках её рта.

– От князя? – переспросила она, разглядывая молодого гридня. – А варяги приходили, кричали, горшки побили… Сказали, муж мой сбежал, долгов наделав. Брешут они, псы шелудивые.

Она пропустила Мала внутрь. В избе было темно, лишь лучина трещала в светце, роняя искры в корытце с водой. На столе стояла нетронутая каша, уже застывшая коркой.

– Как звать тебя? – спросил Мал, оглядывая убогое жилище. Пустые полки, тряпье в углу.

– Любава. А муж мой – Горазд. Лучший мастер он. Глину пальцами чует, как никто, – она всхлипнула, утираясь краем платка. – Ушел он вчера. Еще до заката. Сказал, дело есть, важное, богатое. Пошел в «Трех Вепрей», к корчмарю кривому. Сказал, там ждать велено.

– Ждать кого? – Мал присел на край лавки, стараясь говорить мягко.

– Не сказал. Только светился весь, как пятак начищенный. Говорит: «Любавушка, заживем теперь. Заказ, говорит, особый. Горшков нужно много, да не простых, а тонких, "звонких", как скорлупа. И платить обещали золотом».

Мал нахмурился. Гончар, которому платят золотом? Золото на Руси редкость, в ходу серебро – дирхемы, гривны. За горшки обычно платят зерном, медом или кунами (шкурками). Чтобы дать золото за глину, товар должен быть… драгоценным. Или опасным.

– Он принес задаток? – быстро спросил Мал.

Любава замялась. Она бросила испуганный взгляд на икону в красном углу, потом на дверь.

– Боюсь я, служивый. Варягам не показала, убили бы они меня за это, решили бы, что украли мы. Но ты вроде свой, русич…

Она полезла за пазуху и достала узелок. Дрожащими пальцами развязала тряпицу и вытряхнула на стол небольшой тяжелый предмет.

Мал наклонился ближе.

Это была не монета. Это был небольшой, бесформенный слиток желтого металла, размером с фалангу большого пальца. Золото. Тусклое, мягкое, теплое на вид. Мал взял его, взвесил на ладони. Тяжелое.

– Он это вчера принес, – прошептала Любава. – Пришел сам не свой, глаза горят. Сказал, дали на пробу, чтоб поверил, что заказчик серьезный. Сказал: «Это только начало». Спрятал здесь и ушел в корчму, обмыть уговор. И не вернулся. А ночью пожар…

Мал поднес слиток к лучине. Никакой печати, никакого знака князя или халифа. Это было «дикое» золото. Словно кто-то взял богатое украшение – византийскую чашу или персидский браслет – и грубо переплавил, чтобы скрыть, откуда оно взялось. Обезличенные деньги. Деньги, которые не оставляют следов.

– Спрячь, – Мал вернул золото женщине, сжав её ладонь своей. – И никому, слышишь? Никому не показывай. Если варяги увидят – перережут горло и дом сожгут.

– Найди его, служивый, – Любава схватила его за рукав. – Чует сердце, беда с ним. Не мог он меня бросить.

– Постараюсь, – ответил Мал, но в душе уже похолодело.

Он вышел во двор. Ветер усилился, раздувая полы плаща.

Всё складывалось скверно. Простой гончар получает заказ на «особые» сосуды – тонкие, хрупкие. Ему платят переплавленным золотом, которое невозможно отследить. Потом он пропадает. А через несколько часов в порту вспыхивает жидкость, которая горит на воде.

«В чем хранят эту огненную смерть?» – подумал Мал. Не в деревянных бочках – пропитаются. Не в мехах – разъест. Глина. Керамика. Обожженная особым способом.

Горазда не убили вчера. Он нужен живым. Пока что.

Мал быстрым шагом направился в сторону порта, где стояла самая грязная и темная корчма города – «Три Вепря». Нужно найти того нищего, что терся у дверей, пока его не нашли другие.

Глава 5. Лишнее усердие

Вечер опускался на Гнёздово быстро и грязно. Над рекой, смешиваясь с клочьями тумана, висела гарь. Запах паленого дерева, смолы и той, другой, едкой «зеленой смерти» забивал ноздри.

Мал почти бежал. Слова жены гончара жгли его не хуже крапивы. Горазд ушел в корчму «Три Вепря» к «важным людям». У корчмы всегда трутся нищие – глаза и уши улицы, которых никто не замечает. Среди них был Тишка Хромой – блаженный дурачок, что годами сидел у помойной ямы, выпрашивая кости. Если кто и видел, с кем ушел гончар, так это он.

Но когда Мал свернул за угол соляного склада, к корчме, он понял: он опоздал.

У входа в приземистую, вросшую в землю по самую крышу избу толпились люди. Плотная стена варяжских плащей, блеск шлемов, грубый гогот. В центре этого круга что-то лежало.

Мал, стараясь не звенеть кольчугой под плащом, протиснулся сквозь зевак из местных, что жались поодаль, боясь подойти.

– Получил по заслугам, крыса! – гремел бас.

– Видал, как визжал? Сразу всё признал!

В центре круга, втоптанное в дорожную грязь, лежало тело. Это был Тишка. Его лицо превратилось в кровавую маску – нос вдавлен, губы разбиты, одного глаза не видно из-за опухоли. Рядом валялась его клюка и дырявая шапка, в которую кто-то из дружинников уже смачно плюнул.

Над телом, вытирая окровавленные кулаки о штаны, возвышался рослый свей с рыжей косой – один из десятников Рёгнвальда по имени Стен.

– Что здесь происходит? – голос Мала прозвучал тихо, но твердо.

Стен обернулся. Его глаза были шальными от легкой победы.

– А, княжий выкормыш, – оскалился варяг. – Можешь передать своему хозяину: мы сделали его работу. Нашли поджигателя.

Он пнул неподвижное тело носком сапога. Тело глухо отозвалось, как мешок с костями.

– Этот? – Мал кивнул на Тишку, чувствуя, как холодеют пальцы. – Это же Тишка Хромой. Он едва ходит. Он ведро с водой не поднимет, не то что горшок с огнем.

– Притворялся! – отмахнулся Стен. – Мы его схватили, тряхнули хорошенько. Спросили: «Ты, пёс, огонь принес?». Он замычал, башкой закивал. Сознался! Ну мы и воздали ему по правде Севера. Кровь за огонь.

Мал присел на корточки рядом с убитым. Перевернул его худую, птичью руку ладонью вверх. Пальцы были грязными, с въевшейся землей, но на них не было ни сажи, ни ожогов, ни следов масла.

Он наклонился к лицу мертвеца. Пахло кислым вином, гнилыми зубами и старой одеждой. Никакого запаха серы или той химической дряни, что сожгла корабли.

– Ты убил дурака, Стен, – Мал выпрямился, глядя варягу прямо в переносицу. – Он кивал, потому что ты его бил. Он бы тебе и в убийстве Одина признался, лишь бы ты перестал.

– Следи за языком, щенок! – рука Стена легла на рукоять топора. Вокруг затихли. Варяги сомкнули кольцо плотнее. – Мы нашли врага. Ярл будет доволен. А ты иди отсюда, пока мы тебя с ним рядом не положили.

Мал обвел взглядом ухмыляющиеся лица. Им не нужна была истина. Им нужно было кого-то убить, чтобы выпустить пар. Тишка оказался не в то время не в том месте.

– Погляди на его руки, Стен, – бросил Мал, отступая на шаг. – Если бы он поджигал драккары той зеленой жижей, у него бы кожа слезла до мяса. Жижа брызгалась, ты сам видел. А руки у него чистые.

Улыбка сползла с лица рыжего. Он, нахмурившись, глянул на ладони мертвеца.

– Может, в рукавицах был… – буркнул он неуверенно, но запал уже прошел.

– Тишка? В рукавицах летом? – Мал сплюнул на землю. – Ты убил единственного, кто сидел у этой двери и видел всех, кто входил и выходил. Ты только что своими руками перерезал нить, ведущую к настоящему врагу. Молись своим богам, Стен, чтобы ярл не понял, как ты ему "помог".

Мал резко развернулся и пошел прочь сквозь толпу. Спиной он чувствовал сверлящие, полные ненависти взгляды варягов. Стен не стал его останавливать – семя сомнения было посеяно.

Но Малу от этого было не легче. Он стиснул зубы так, что заныли скулы. Тишка был безобидным существом. А главное – он наверняка видел гончара. Видел, с кем тот ушел. Видел заказчика.

Теперь эта книга закрыта навсегда, залитая кровью ради глупого варяжского гонора.

Он вышел к реке, подальше от людей, и ударил кулаком по стволу старой ивы, сбив кору. Боль немного протрезвила.

Злость – плохой советчик. Злость оставим варягам.

Ниточка оборвана? Значит, будем искать веревку. Гончар пропал. Слиток остался. Заказчик должен забрать свой товар. Если гончара похитили, чтобы он работал – ему нужны инструменты, ему нужна особая глина. В обычной избе горнила для плавки и сложного обжига нет. Значит, его держат где-то, где есть печь. Или где её можно спрятать.

В лесу.

Мал поправил пояс. Нужно было идти дальше. И следующая остановка – те самые конюшни, откуда пропал человек, отвечавший за лошадей дружины. Если заказчики возили тяжелые материалы – им нужны были подводы и кони.

Глава 6. Пустая конюшня

Княжеская конюшня, обычно полная жизни и звуков, встретила Мала тяжелым, настороженным молчанием. Ночная мгла здесь была гуще, пахло прелым сеном, конским потом и старой кожей. Где-то в дальнем углу тревожно заржал жеребец, ударив копытом в дощатую перегородку.

Мал вошел внутрь, подняв фонарь. Желтый круг света выхватил из темноты перепуганное лицо мальчишки-конюха, который, сжавшись в комок, сидел на охапке соломы.

– Где Микула? – без предисловий спросил Мал.

Мальчишка вздрогнул, узнав гридня, но страх из глаз не ушел.

– Нету его, господин, – пролепетал он. – Как в воду канул. Вечером пошел к "Гнедому", тому, что ногу на днях потянул. Сказал, мазь приложит и придет вечерять. Час прошел, два… Я пошел звать, а там – никого. Только кони бесятся.

Мал прошел мимо мальчишки вглубь конюшни. Микула, старший конюх, был человеком основательным, как дубовый пень. Он служил еще при старом князе, лошадей любил больше людей и пил только по праздникам. Такой человек не бросает пост. И уж точно не уходит молча.

Мал остановился у денника «Гнедого». Конь, почувствовав человека, всхрапнул и шарахнулся к дальней стене, дико вращая белками глаз. Шкура животного лоснилась от пота, словно его гоняли галопом, хотя он стоял взаперти.

– Тише, брат, тише, – прошептал Мал, протягивая руку, но конь не дался.

Гридень опустил фонарь ниже. На утоптанной земле, перемешанной с соломой, следов борьбы видно не было. Ни крови, ни опрокинутых ведер. Словно Микула просто растворился в воздухе. Но одежда конюха – пропотевшая рубаха и теплая душегрейка – аккуратно висели на гвозде у входа. Он бы не ушел в одной исподней рубахе на ночь глядя.

Мал вошел в денник, внимательно глядя под ноги. Он знал: когда происходит что-то неправильное, земля всегда помнит. Он разворошил носком сапога подстилку.

Ничего. Только навоз и сено.

Он поднял глаза на ясли, откуда конь брал сено. И заметил кое-что странное. К перекладине был привязан кусок веревки. Темной, жесткой, свитой не из пеньки, а из конского волоса и бычьих жил. Она была обрезана – срез чистый, острым ножом, – но узел остался.