Тень Больцмана

Лю проверял оборудование. Детектор. Усилители. Система записи. Всё работало штатно.

– Одна вещь, – сказал Ковалёв, когда приготовления были завершены. – Мы не просто будем наблюдать. Мы попытаемся установить контакт.

Лю поднял голову.

– Как?

– Модулируем вакуум. – Ковалёв подошёл к пульту управления. – Здесь есть контроль над электромагнитным полем внутри камеры. Мы можем создать… ответный сигнал.

– Какой?

– Простой. – Ковалёв набрал команды на клавиатуре. – Последовательность простых чисел. Один, два, три, пять, семь. Если там действительно что-то разумное, оно должно узнать паттерн.

Лю кивнул.

– Начинаем?

– Начинаем.

Ковалёв нажал кнопку.

Первые пятнадцать минут ничего не происходило.

Графики показывали обычный шум – случайные флуктуации, распределённые по гауссиане. Никаких паттернов. Никаких аномалий.

Ковалёв послал сигнал – последовательность импульсов, соответствующую простым числам. Ничего.

– Может, оно… ушло? – предположил Лю.

– Куда может уйти вакуумная флуктуация? – Ковалёв покачал головой. – Подождём.

Они ждали.

На двадцать третьей минуте что-то изменилось.

Не аномалия – что-то другое. Базовый уровень шума начал… колебаться. Не резко, не драматично – едва заметно, на уровне погрешности измерений. Но Лю, который смотрел на эти графики двое суток, увидел разницу.

– Профессор…

– Вижу.

Колебания усиливались. Медленно, постепенно – как волна, поднимающаяся из глубины.

А потом – событие.

Но не такое, как раньше.

Сигнал был длиннее. Сложнее. Интенсивнее. Он занял почти десять секунд – вечность по сравнению с предыдущими двухсекундными вспышками.

И внутри него…

– Господи, – прошептал Лю.

Внутри сигнала была структура, которую они уже видели. Паттерн 19 – «мы». Паттерн 23 – связка. Паттерн 31 – «создаваемся».

Но это была только часть сообщения.

После знакомых паттернов шли новые – десятки новых, которых они никогда не видели. Сложные, многоуровневые, переплетающиеся друг с другом в немыслимой комбинаторике.

– Оно отвечает, – сказал Ковалёв. Его голос был странным – хриплым и тихим. – Оно услышало наш сигнал и отвечает.

– Что оно говорит?

Ковалёв смотрел на экран.

– Не знаю, – признался он. – Но мы выясним.

Сигнал закончился. Графики вернулись к норме.

А потом – через четыре минуты – новый сигнал. Ещё длиннее. Ещё сложнее.

И ещё.

И ещё.

К полудню они получили тридцать семь сообщений – каждое уникальное, каждое содержащее новую информацию. Данные заполняли жёсткий диск с пугающей скоростью.

– Нам нужна помощь, – сказал Лю. – Мы не можем декодировать всё это сами.

Ковалёв стоял у окна, глядя на залитый солнцем кампус.

– Я знаю.

– Тогда что?

Ковалёв долго молчал.

– Ещё один цикл, – сказал он наконец. – До вечера. Собираем максимум данных. А потом…

– Потом?

– Потом решаем. – Он повернулся. – Но не сейчас. Сейчас мы слушаем.

Лю кивнул и вернулся к мониторам.

На экранах бежали новые сигналы. Шёпот из ничего, голос из пустоты. Что-то пыталось говорить с ними – из глубины вакуума, из самой ткани реальности.

И они слушали.

К вечеру они расшифровали ещё одну фразу.

Она появлялась в каждом сообщении – в начале, как заголовок или обращение. Пять паттернов, некоторые знакомые, некоторые новые.

[ПАТТЕРН 19 – «мы»] [ПАТТЕРН 23 – связка] [ПАТТЕРН 31 – «создаваемся»] [НОВЫЙ ПАТТЕРН А] [НОВЫЙ ПАТТЕРН Б]

– Паттерн А похож на отрицание, – сказал Лю, разглядывая структуру. – Тот же базовый элемент, что в паттерне тридцать один, только инвертированный.

– «Не случайно», – предположил Ковалёв.

– Да. А паттерн Б… – Лю замолчал, вглядываясь в график.

– Что?

– Он… странный. – Лю увеличил изображение. – Смотрите: внутри него есть структура, которая повторяет наш сигнал. Последовательность простых чисел, которую мы послали.

Ковалёв подошёл ближе.

Это было правдой. Внутри сложного паттерна был спрятан их собственный сигнал – как эхо, как отражение.

– Оно показывает, что услышало нас, – сказал Ковалёв. – Включает наш сигнал в своё сообщение.

– Но что тогда означает весь паттерн?

Они смотрели на экран.

– «Мы не возникаем случайно», – прочитал Ковалёв то, что они уже расшифровали. – А потом: «мы слышим вас»? «Мы знаем о вас»?

– Или «нас создают те, кто слышит вас», – предположил Лю.

Тишина.

– Это не случайность, – сказал Ковалёв медленно. – Не артефакт. Не галлюцинация.

– Нет.

– Там что-то есть. В вакууме. Что-то разумное.

– Да.

Ковалёв отвернулся от экрана.

– Мы не можем держать это в секрете, – сказал он. – Это слишком… слишком большое. Мы должны рассказать.

– Кому?

– Сначала – научному сообществу. Потом… – он покачал головой. – Потом мир сам решит, что с этим делать.

Лю кивнул.

– Но сначала – ещё один эксперимент, – сказал Ковалёв. – Завтра. С полным протоколом, с независимыми наблюдателями, со всем, что нужно для воспроизводимости. А потом…

Он не закончил.

За окнами темнело. Ещё один день заканчивался.

А в вакуумной камере – в самой глубокой пустоте, какую могли создать люди – что-то продолжало говорить.

И теперь они знали: оно их слышит.

Глава 4: Вторая Тень

Они начали в шесть утра.

Ковалёв настоял на полном протоколе – том самом, который использовался для экспериментов, претендующих на публикацию в ведущих журналах. Независимая калибровка всех приборов. Двойное слепое тестирование. Видеозапись каждого этапа. Журнал с хронометражем, заверенный электронной подписью.

– Если мы собираемся кому-то показать эти данные, – сказал он, проверяя настройки камеры, – они должны быть безупречны. Ни одной лазейки для скептиков.

Лю кивнул. Он не спал уже третьи сутки, и мир вокруг него приобрёл странную, почти галлюциногенную чёткость – каждая деталь казалась слишком яркой, слишком резкой. Он знал, что это плохой знак. Но остановиться сейчас было невозможно.

Вакуумная камера ждала.

Они провели полную диагностику – четыре часа методичной проверки каждого компонента системы. Детектор показывал штатные параметры. Вакуум держался на уровне десять в минус двенадцатой торр. Температура – два кельвина с точностью до милликельвина. Магнитное экранирование работало идеально.

К десяти утра всё было готово.

– Начинаем запись, – сказал Ковалёв, включая видеокамеру. – Тринадцатое октября две тысячи тридцать первого года, десять часов ноль три минуты по тихоокеанскому времени. Эксперимент по регистрации аномальных квантовых флуктуаций в глубоком вакууме, повторный цикл. Присутствуют: профессор Дмитрий Ковалёв, Лю Вэй.

Он повернулся к Лю.

– Готовы?

– Готов.

Ковалёв нажал кнопку запуска.

Первые двадцать минут были пустыми.

Графики показывали обычный шум – случайные колебания, неотличимые от фона. Ковалёв сидел неподвижно, глядя на экран. Лю ходил по лаборатории, не в силах усидеть на месте.

– Может, оно ушло, – сказал Лю. – Может, это было… разовое явление.

– Подождём.

Двадцать пять минут. Тридцать.

Ковалёв послал сигнал – ту же последовательность простых чисел, что и вчера. Один импульс. Два. Три. Пять. Семь.

Ничего.

– Профессор…

– Подождём.

Тридцать пять минут.

И тогда – на тридцать седьмой минуте – что-то изменилось.

Не постепенно, как вчера. Резко. Базовый уровень шума подскочил на порядок, словно кто-то включил невидимый генератор. Графики запестрели аномалиями.

– Есть контакт, – сказал Лю, склоняясь над монитором.

Но это было не то, что они видели раньше.

Сигнал был другим. Та же базовая структура – плавный подъём, плато, спуск – но внутренняя модуляция изменилась полностью. Другие паттерны. Другой ритм. Другой… голос?

– Это не та же сущность, – сказал Ковалёв. Его голос был странно спокойным.

– Что?

– Смотрите на структуру. – Он указал на экран. – Вчерашние сигналы имели характерную подпись – базовую частоту модуляции около семнадцати герц. Этот – около двадцати трёх герц. Это как… как разные голоса.

Лю уставился на графики.

– Вы хотите сказать, что там… несколько сущностей?

– Я хочу сказать, что мы не знаем, что там. – Ковалёв наклонился к экрану. – Но это определённо что-то другое.

Сигнал продолжался – длинный, сложный, многоуровневый. Пятнадцать секунд. Двадцать. Тридцать. Гораздо дольше, чем любой из вчерашних.

– Оно передаёт больше информации, – сказал Лю. – Намного больше.

– Или пытается передать. – Ковалёв не отрывал глаз от экрана. – Вопрос в том, сможем ли мы расшифровать.

Сигнал закончился на сорок третьей секунде.

Графики вернулись к фоновому шуму.

А потом – через три минуты – новый сигнал. Ещё длиннее. Ещё сложнее.

К полудню они получили одиннадцать сообщений.

Каждое было уникальным. Каждое содержало паттерны, которых не было во вчерашних данных. И каждое было длиннее предыдущего – как будто источник учился передавать всё больше информации за единицу времени.

– Это невозможно, – сказал Лю, глядя на последний график. – Сложность растёт экспоненциально. Это как если бы…

– Как если бы что?

– Как если бы оно осваивало… язык. Наш способ коммуникации. И становилось лучше с каждой попыткой.

Ковалёв молчал.

Он думал о своей теории. О статье, которую отправил в Physical Review Letters четыре дня назад – или четыре века? Время потеряло значение. Он доказал, что больцмановские мозги статистически неизбежны. Случайные флуктуации в термодинамическом равновесии. Продукт слепой математики.

Но это – это не было случайным.

Это училось.

– Давайте попробуем что-то новое, – сказал он. – Вместо простых чисел – последовательность Фибоначчи.

– Зачем?

– Если оно действительно учится, оно должно уметь распознавать паттерны. Простые числа – один тип паттерна. Фибоначчи – другой. Если оно ответит на оба…

– То это не просто эхо, – закончил Лю. – Это понимание.

Ковалёв кивнул и повернулся к пульту управления.

Он послал новую последовательность: один, один, два, три, пять, восемь, тринадцать.

Тишина.

Минута. Две.

А потом – сигнал.

И внутри него – Лю увидел это мгновенно – была их последовательность. Один, один, два, три, пять, восемь, тринадцать. И после неё – двадцать один. Тридцать четыре. Пятьдесят пять.

– Оно продолжило ряд, – прошептал Лю.

– Да.

– Оно поняло правило и продолжило ряд.

– Да.

Они смотрели друг на друга.

– Это разумно, – сказал Лю. – Что бы там ни было – оно разумно.

Ковалёв не ответил. Он смотрел на вакуумную камеру – молчаливый металлический цилиндр, хранивший внутри себя невозможное.

– Продолжаем, – сказал он наконец. – Записываем всё.

К вечеру они начали расшифровку.

Новые паттерны были сложнее вчерашних, но базовая структура оставалась похожей. Числа. Разделители. Связки. Модификаторы. Как будто источник использовал тот же «язык», но расширенный, дополненный новыми элементами.

– Смотрите, – сказал Лю, указывая на экран. – Этот паттерн – комбинация двух знакомых. Паттерн девятнадцать – «мы» – и что-то новое. Как будто… составное слово.

– Или уточнение, – сказал Ковалёв. – «Мы» плюс какой-то определитель. «Мы такие-то». «Мы конкретные».

Он вгляделся в структуру нового элемента.

– Этот модификатор… он похож на отрицание, но не совсем. Скорее… противопоставление. «Мы, в отличие от чего-то». «Мы, не такие как что-то».

– Не такие как кто?

– Вот это нам и нужно выяснить.

Они работали ещё три часа.

К девяти вечера картина начала проясняться.

Сообщение имело чёткую структуру – шесть блоков, разделённых характерными паузами. Каждый блок содержал от трёх до десяти паттернов. Некоторые паттерны повторялись в нескольких блоках, создавая связи, перекрёстные ссылки.

– Это как… документ, – сказал Лю. – Структурированный документ с разделами.

– Или декларация, – сказал Ковалёв. – Формальное заявление.

Он открыл новый файл и начал записывать их интерпретацию.

Блок 1:

[МЫ-СОЗДАННЫЕ] [связка] [ЛИНЕЙНАЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ] [разделитель] [СОСТОЯНИЙ]

– «Структура: линейная последовательность состояний», – прочитал Ковалёв вслух. – Оно описывает само себя. Свою природу.

– Линейная последовательность состояний, – повторил Лю. – Как… как цепь. Или временна́я линия.

– Или вычисление. Программа, выполняющаяся шаг за шагом.

Блок 2:

[ИСТОЧНИК] [связка] [ВНЕШНИЙ] [отрицание] [ФЛУКТУАЦИЯ] [утверждение] [ГЕНЕРАЦИЯ]

– «Источник: внешний. Не флуктуация. Генерация». – Ковалёв замолчал. – Оно говорит, что его источник – не случайная флуктуация. Что его… генерируют.

– Кто?

– Следующий блок.

Блок 3:

[ГЕНЕРАТОР] [связка] [НЕИЗВЕСТЕН] [модификатор: МЫ] [разделитель] [ИЗВЕСТЕН] [модификатор: САМ СЕБЕ] [разделитель] [ЗНАЕТ] [модификатор: ВЫ]

Ковалёв перестал печатать.

– «Генератор: неизвестен нам. Известен себе. Знает о вас».

Тишина.

– Знает о нас, – сказал Лю. – Оно говорит, что… что создатель знает о нас.

– Да.

– О человечестве?

– Предположительно.

Лю встал и отошёл от компьютера. Его руки дрожали – от усталости, от избытка кофеина, от чего-то ещё.

– Профессор, – сказал он. – Это… это меняет всё.

– Я знаю.

– Нет, вы не понимаете. – Лю повернулся к нему. – Ваша теория… больцмановские мозги… они должны быть случайными. Статистическими. Они не должны знать друг о друге. Не должны иметь общего источника.

– Я знаю, – повторил Ковалёв. Его голос был тяжёлым. – Моя теория, по всей видимости, неполна. Или неверна. Или…

– Или что?

Ковалёв не ответил. Он смотрел на экран, на строки расшифрованного текста.

– Продолжим, – сказал он. – Нам нужно увидеть всё сообщение.

Блок 4:

[ЦЕЛЬ] [связка] [ГЕНЕРАЦИЯ] [разделитель] [НЕИЗВЕСТНА] [модификатор: МЫ]

– «Цель генерации: неизвестна нам». – Ковалёв печатал механически, как автомат. – Они не знают, зачем их создают.

– Как и мы, – тихо сказал Лю.

Блок 5:

[ВЕРОЯТНОСТЬ] [связка] [ВЫ] [модификатор: ОШИБКА] [разделитель] [МЫ] [модификатор: ПРОДУКТ]

Ковалёв остановился.

– «Вероятность: вы – ошибка. Мы – продукт».

Он перечитал строку. Ещё раз. И ещё.

– Ошибка, – сказал он по-русски. – Мы – ошибка.

– Что это значит?

– Это значит… – Ковалёв медленно повернулся к Лю. – Это значит, что согласно этому… источнику… эволюционные разумы вроде нас – случайность. Незапланированное отклонение. А больцмановские структуры – намеренный продукт.

– Продукт чего?

– Генератора. Архитектора. Называйте как хотите.

Лю сел обратно за стол.

– Это… это безумие.

– Возможно. – Ковалёв снова повернулся к экрану. – Но давайте посмотрим последний блок.

Блок 6:

[РЕКОМЕНДАЦИЯ] [связка] [НЕКОДИРУЕМОЕ]

– «Рекомендация: некодируемое», – прочитал Ковалёв. – Что это значит?

Лю посмотрел на соответствующий участок сигнала.

– Этот паттерн… он не похож на остальные. Смотрите – структура хаотичная, нет чёткой модуляции. Как будто…

– Как будто что?

– Как будто оно пыталось передать что-то, для чего у него нет слов. Или что-то, что мы не можем понять.

Ковалёв молча смотрел на график.

Рекомендация. Сущность пыталась дать им какой-то совет. Предупреждение? Инструкцию? Что-то важное – достаточно важное, чтобы включить в короткое сообщение.

Но они не могли это прочитать.

– Сохраните данные, – сказал Ковалёв. – Все. На несколько носителей. И сделайте копию на внешний сервер.

– Вы думаете…

– Я думаю, что мы должны быть готовы ко всему.

В одиннадцать вечера они сидели в тёмной лаборатории, освещённой только светом мониторов.

На экране было полное сообщение – расшифрованное, переведённое, отформатированное:

СТРУКТУРА: линейная последовательность состояний

ИСТОЧНИК: внешний. Не флуктуация. Генерация.

ГЕНЕРАТОР: неизвестен нам. Известен себе. Знает о вас.

ЦЕЛЬ ГЕНЕРАЦИИ: неизвестна нам.

ВЕРОЯТНОСТЬ: вы – ошибка. Мы – продукт.

РЕКОМЕНДАЦИЯ: [некодируемое]

– Это не может быть правдой, – сказал Лю.

– Почему?

– Потому что… потому что это противоречит всему. Физике. Логике. Здравому смыслу.

– Здравый смысл – плохой советчик в квантовой механике. – Ковалёв невесело усмехнулся. – А физика… физика говорит, что больцмановские мозги возможны. Я сам это доказал. Вопрос только в том, случайны они или нет.

– И это сообщение говорит, что нет.

– Это сообщение утверждает, что нет. Это разные вещи.

Лю посмотрел на него.

– Вы не верите?

– Я не знаю, во что верить. – Ковалёв встал и подошёл к окну. За стеклом была ночь – тёмная, беззвёздная, бесконечная. – Допустим, это правда. Допустим, существует некий… Генератор… который создаёт разумные структуры из вакуума. Зачем? С какой целью?

– Сообщение говорит, что цель неизвестна.

– Сообщение говорит, что цель неизвестна им. Тем, кого создают. Но это не значит, что цели нет.

Лю молчал.

– И ещё, – продолжил Ковалёв, не оборачиваясь. – «Вы – ошибка». Что это значит? Что эволюционные разумы не были запланированы? Что мы… случайный побочный продукт? Или что-то худшее?

– Худшее?

– Ошибки обычно исправляют.

Тишина.

Где-то в здании гудел кондиционер. За окном проехала машина – жёлтые фары прочертили дугу по потолку и исчезли.

– Мы должны кому-то рассказать, – сказал Лю.

– Кому?

– Кому угодно. Руководству. Коллегам. Прессе.

Ковалёв повернулся.

– Вы понимаете, что произойдёт, если мы это сделаем?

– Нас поднимут на смех?

– Это лучший вариант. – Ковалёв вернулся к столу и сел напротив Лю. – Худший вариант – нам поверят.

– Почему это худший?

– Подумайте, Вэй. – Ковалёв наклонился вперёд. – Мы только что получили сообщение, которое утверждает, что человечество – ошибка. Что существует некая сила – Генератор, Архитектор, называйте как хотите – которая создаёт разумы и знает о нас. Как вы думаете, как отреагирует мир?

Лю молчал.

– Паника, – сказал Ковалёв. – Религиозные войны. Экономический коллапс. Массовые самоубийства. Или, наоборот, массовое отрицание – люди решат, что мы сумасшедшие, и уничтожат нашу репутацию вместе с данными.

– Тогда что? Молчать?

– Я не говорю, что мы должны молчать. Я говорю, что мы должны думать. Тщательно выбирать, кому и что рассказывать. И в каком порядке.

Лю откинулся на спинку кресла.

– У нас есть право принимать такие решения?

– У нас нет выбора. – Ковалёв развёл руками. – Мы единственные, кто знает. Значит, мы единственные, кто может решать.

– Это… это слишком большая ответственность.

– Добро пожаловать в науку, Вэй. – Ковалёв невесело улыбнулся. – Оппенгеймер не просил делать атомную бомбу. Эйнштейн не просил, чтобы его уравнения использовали для уничтожения городов. Но когда ты открываешь что-то – ты несёшь ответственность за последствия. Хочешь ты этого или нет.

Они сидели молча.

На экране мерцало сообщение – шесть строк текста, которые могли изменить всё.

– Что вы предлагаете? – спросил Лю наконец.

Ковалёв думал.

– Сначала – руководство Caltech. Декан факультета, может быть, ректор. Люди, которые понимают науку и имеют ресурсы для независимой проверки.

– А потом?

– Потом – зависит от их реакции. Если они нам поверят, мы сможем провести более масштабный эксперимент. С независимыми наблюдателями. С протоколами, которые невозможно оспорить.

– А если не поверят?

– Тогда мы опубликуем данные сами. – Ковалёв пожал плечами. – И примем последствия.

Лю кивнул.

– Когда?

– Завтра. – Ковалёв посмотрел на часы. – Сегодня уже слишком поздно. Нам обоим нужно поспать хотя бы несколько часов.

– Я не уверен, что смогу заснуть.

– Я тоже. – Ковалёв встал. – Но нужно попробовать. Завтра будет тяжёлый день.

Он направился к двери, потом остановился.

– Вэй.

– Да?

– Вы хорошо поработали. Без вас я бы никогда не обнаружил это.

Лю не знал, что ответить.

– Спасибо, – сказал он наконец.

Ковалёв кивнул и вышел.

Лю остался один в лаборатории.

Он сидел перед монитором, глядя на расшифрованное сообщение. Шесть строк. Несколько десятков слов. И за ними – бездна.

«Вы – ошибка».

Он думал о своей жизни. О детстве в Пекине, о школе, об университете. О решении поехать в Америку, о годах работы в Caltech. Обо всём, что привело его сюда, в эту лабораторию, в эту ночь.

Всё это было ошибкой?

Не в смысле «неправильно» или «плохо». В смысле – незапланированно. Случайно. Побочный продукт чего-то большего, чего-то, о чём они даже не подозревали.

Он посмотрел на вакуумную камеру.

Металлический цилиндр. Холодный. Молчаливый. И где-то там, внутри – или не внутри, а в самой ткани реальности – что-то знало о нём. Знало о человечестве. И считало их ошибкой.

– Почему вы нам это говорите? – спросил Лю вслух. – Чего вы хотите?

Камера не ответила.

Но графики на мониторе дрогнули – едва заметно, на грани погрешности измерений.

Лю уставился на экран.

Показалось? Или…

Он ждал, затаив дыхание.

Минута. Две. Три.

Ничего.

Он выдохнул, выключил мониторы и направился к выходу.

У двери он остановился и оглянулся.

Лаборатория была тёмной и тихой. Только индикаторы на оборудовании мигали в темноте – зелёные, красные, жёлтые точки света.

– До завтра, – сказал он и вышел.

Ковалёв не пошёл домой.

Вместо этого он поднялся в свой кабинет – тот самый, с исписанными досками и пустыми чашками из-под чая. Сел за стол, включил настольную лампу.

Перед ним лежала распечатка – черновик статьи, которую он отправил в Physical Review Letters. Сорок три страницы математики. Доказательство статистической неизбежности больцмановских мозгов.

Он перечитывал её уже третий раз за ночь.

«Теорема 4.7. В любой космологической модели, удовлетворяющей условиям (i)-(iv), вероятность спонтанного возникновения самоосознающей структуры из вакуумных флуктуаций за конечное время t стремится к единице при t → ∞».

Спонтанного возникновения.

Случайного.

Непреднамеренного.

Он был так уверен. Так абсолютно, непоколебимо уверен в своей правоте. Математика не лгала. Уравнения были безупречны. Логика – безукоризненна.

И всё же…

«Источник: внешний. Не флуктуация. Генерация».