Искушение Ксилары. Книга десятая

Искушение Ксилары. Книга десятая

Ванесса Фиде

© Ванесса Фиде, 2025

ISBN 978-5-0068-6401-6 (т. 10)

ISBN 978-5-0068-3106-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ

КНИГА ДЕСЯТАЯ

Глава 1

В конференц-зале пахло старым кофе, пылью от оргтехники и несбывшимися амбициями. За длинным столом из светлого, бездушного дерева сидели люди. Их лица были знакомы до боли, до тошноты.

Коллеги. Антон из бухгалтерии, вечно поглощённый отчётами; Светлана из кадров с её натянутой, словно пластиковая упаковка, улыбкой; молодой практикант Дмитрий, робко прячущий глаза. Но сейчас их черты исказились. Исказились до неузнаваемости и в то же время до жуткой, пронзительной узнаваемости.

В глазах Антона плясали знакомые искры высокомерия и скрытой боли – это был взгляд герцога Кэлана. В вытянутых, изящных чертах Светланы угадывалась холодная, отточенная красота Элриндора. Дмитрий смотрел на неё с животной, дикой готовностью, от которой кровь стыла в жилах, – взгляд Игниса. А в углу, в тени, сидел кто-то массивный, чьё молчаливое присутствие ощущалось всем телом, – безмолвная сила Бурвина.

Все они смотрели на неё. Не на Машу Орлову, рядового офисного работника. Их взгляды были пронзительными, сверлящими. В них смешались обожание, граничащее с идолопоклонством, и первобытный, леденящий душу ужас. Они боготворили её и боялись. Ждали слова, приказа, вздоха.

«Мария? Доклад по квартальным показателям?» – раздался голос начальника, и это был голос Малекара – бархатный, аналитичный, несущий в себе скрытую угрозу и обещание невыразимой боли, способной обернуться наслаждением.

Она попыталась пошевелить губами, но не смогла. Попыталась посмотреть на экран с презентацией, но вместо диаграмм и цифр увидела колышущуюся, живую Паутину Ночной Песни, а в её сердцевине – собственное отражение, но не в деловом костюме, а в том самом одеянии, что подарил ей Архитектор, обнажающее и скрывающее одновременно.

Её тело помнило их всех. Каждое прикосновение, каждый вздох, каждый стон были выжжены в памяти, в плоти. Кэлан… его властные, требовательные ласки, превращавшие её в сосуд для его страсти. Элриндор… медленное, проникающее в самую душу соединение, где мысль и чувство были едины. Игнис… яростный, всепоглощающий огонь, плавящий волю в животном экстазе. Бурвин… простодушная, чистая нежность, которая обжигала сильнее любого пламени. Малекар… изощрённая игра на грани боли и удовольствия, стиравшая все границы. Зирах… его преданность, его демон, ставшие частью их странной, исцеляющей близости.

Все они были здесь. В этом душном офисе. Они были её коллегами. И они требовали ответа. Требовали её дара. Требовали её любви. Их обожание было клеткой. Их ужас – цепями.

«Я…» – наконец выдавила она, и голос прозвучал хрипло и чуждо.

Но вместо слов из её горла хлынул поток ледяного света, тот самый, что заполнял Зал Замерзших Сердец. Свет не слепил, а замораживал. Он полз по столу, покрывая его инеем, цеплялся за пиджаки и блузки, превращая коллег-возлюбленных в ледяные статуи с застывшими на лицах масками обожания и ужаса.

Сквозь нарастающий гул в ушах, сквозь треск лопающегося от холода пластика и стекла она услышала их. Голоса. Тысячи голосов, сливающихся в один, мерный, безэмоциональный хор.

«Порядок – это не тирания, – шептали они прямо в её сознание, обходя уши. – Это сон без кошмаров. Прими покой. Прими тишину. Отпусти хаос. Отпусти боль».

Это были голоса Йормунда. Нет, не его самого – а эхо его народа. Эхо тысячи душ, память о которых она несла в себе. Но сейчас это эхо звучало не как скорбная песнь, а как холодное, неумолимое заклинание. Оно проникало в каждую клеточку, вымораживая изнутри, предлагая забыть. Всегда забыть.

Она закричала. Беззвучно, отчаянно, пытаясь вытолкнуть из себя этот лёд.

И проснулась.

Резкий, спазматический вздох вырвался из её груди, когда сознание с треском вернулось в реальность. Не в офис, а в тесную, но уютную каюту на корабле сирен. Деревянные стены мягко поскрипывали в такт мерному покачиванию судна на волнах. За иллюминатором всё ещё висела ночь, густая и бархатная, лишь кое-где прошитая серебряными нитями лунного света.

Но в каюте было холодно. Не от морского воздуха, а изнутри неё самой. Она не чувствовала привычного тепла рядом. Не слышала ровного, успокаивающего дыхания Зираха. Она была одна.

Ледяное прикосновение голосов не отпускало. Оно висело в воздухе, осязаемое, как морозный узор на стекле. Оно было внутри её черепа, тихое, настойчивое, обещающее вечный покой в обмен на отказ от всего, что делало её ею. От желаний. От страстей. От боли.

«Порядок… Сон без кошмаров…» – эхо прокатилось по нервам, заставляя зубы стучать от внутренней дрожи.

Она сжала простыни в кулаках. Ткань была грубой, реальной. Ей нужно было ощутить что-то настоящее. Требовалось заглушить этот ледяной шёпот, выжечь его изнутри хоть каким-то огнём.

Дверь в каюту скрипнула. На пороге, озарённый тусклым светом ночника, стоял Зирах. Его черты, обычно напряжённые и острые, сейчас были смягчены сном и тревогой.

– Ксилара? – его голос был хриплым от сна. – Ты кричала.

Он подошёл ближе, и его единственный человеческий глаз выхватил из полумрака её бледное, искажённое ужасом лицо. Он не спросил «Что случилось?». Он уже знал. Он всегда знал.

– Голоса, – прошептала она, и собственный голос показался ей тонким, надтреснутым, как у испуганного ребенка. – Они не умолкают, Зирах. Они предлагают… они предлагают сдаться.

Он сел на край койки, его движение было осторожным, как у человека, приближающегося к раненому зверю. Его рука потянулась к её щеке, но она резко отстранилась. Его прикосновение, обычно такое желанное, сейчас могло стать последней каплей, что разорвёт ледяную плотину внутри, и она просто рассыплется в истерике.

Ей было нужно не утешение. Не нежность. Ей было нужно забвение. Грубое, простое, физическое. Нечто, что могло бы на время вытеснить ледяной ад в её голове огненным адом плоти.

– Ксилара… – он попытался снова, но она не дала ему договорить.

Она набросилась на него. Не как любовница, а как утопающий, хватающийся за соломинку, которая сама по себе может и не спасти, но даёт иллюзию действия. Её губы нашли его губы в поцелуе, что был не лаской, а актом отчаяния, попыткой зацепиться за реальность. Её руки впились в его плечи, не лаская, а цепляясь, словно боясь, что его отнимут, что он растворится, как мираж.

Зирах замер на мгновение, ошеломлённый яростным отчаянием, исходившим от неё. Но он понял. Он всегда понимал её самые тёмные, самые неуклюжие порывы. Его ответ не был немедленной страстью. Сначала была лишь податливость. Он позволил ей вести, позволил ей искать в нём спасение от внутренних демонов.

Не было прелюдии. Не было ласк. Была лишь грубая, насущная необходимость. Это было не соединение, а попытка бегства. Она двигалась резко, почти яростно, пытаясь трением, болью, чем угодно, вытеснить из себя те ледяные голоса. Она пыталась всё – меняла позы, кусала его губы до крови, впивалась ногтями в его спину, заставляя его демона просыпаться и отвечать ей большей, почти жестокой силой. Она хотела, чтобы это было грязно. Откровенно. Примитивно. Чтобы не осталось места для мыслей, для памяти, для эха целого народа, требующего от неё покоя ценою её самой.

Зирах следовал за ней, его дыхание стало тяжёлым, хриплым. Его демонический глаз пылал алым огнём, но в его взгляде, прикованном к её лицу, не было одержимости. Была боль. Боль за неё. И понимание. Он был её орудием в этой отчаянной битве с её же собственным разумом.

Она кричала, когда пик насильственного, почти отчуждённого наслаждения наконец накатил на неё. Но в этом крике было лишь опустошение. Как будто из неё вырвали что-то важное, оставив лишь выжженную, холодную пустоту.

Она рухнула на него, вся в поту, дрожащая, не в силах сделать вдох. Её тело удовлетворённо ныло, но душа… душа онемела.

Голоса отступили. Ненадолго. Заглушённые гормональной бурей и физическим истощением. Но она чувствовала их там, на самом дне, как подводное течение. Ожидающее.

Зирах лежал неподвижно, его рука лежала на её влажной спине, но это прикосновение было тяжёлым, усталым.

– Они вернутся? – тихо спросил он, его голос был глухим от того, что только что произошло.

– Всегда, – прошептала она в его шею, закрывая глаза. – Они всегда возвращаются. Порядок… он так соблазнителен, Зирах. Как легко было бы просто… перестать чувствовать.

Он не ответил. Просто притянул её ближе, и в этом движении не было страсти. Была лишь тихая, мрачная решимость стоять с ней до конца, даже если этот конец будет заключаться в том, чтобы снова и снова становиться для неё грубым инструментом самоистязания.

Она лежала в его объятиях, слушала, как бьётся его сердце, и с ужасом ловила тот момент, когда первая ледяная игла шёпота снова начнёт вонзаться в её сознание. Пробуждение оказалось не избавлением от кошмара, а лишь короткой передышкой перед тем, как погрузиться в него снова. Наяву.

Глава 2

Серое небо над Вулканическими островами предвещало бурю. Воздух, ещё вчера наполненный солёными брызгами и криками чаек, здесь становился тяжёлым, безвкусным, словно его профильтровали через слои ваты. Флот Бурь, такой грозный и величественный на подходе, замедлил ход, корабли сблизились, будто стадо, чувствующее близость хищника.

Ксилара стояла на палубе, вцепившись пальцами во влажное дерево поручней. Внутри всё ещё звенела ледяная тишина, оставшаяся после ночного кошмара и отчаянной близости с Зирахом. Та близость не принесла облегчения, лишь оставила горький привкус и ощущение пустоты, которую теперь жадно заполнял собой этот странный, мёртвый воздух.

Она попыталась ощутить своё магическое ядро, тот самый внутренний огонь, что всегда горел в груди. Но там ничего не было. Не то чтобы его забрали – его просто… не существовало. Как будто всю жизнь она дышала вторым легким, о котором не подозревала, и вот его внезапно не стало. Дар, её проклятие и её сила, дремал, придавленный невидимым гнётом. Она чувствовала себя слепой, оглохшей.

Рядом с ней Зирах напрягся, его демонический глаз сузился, пытаясь разглядеть в серой дымке, окутывавшей берег, хоть какую-то угрозу.

– Ничего, – хрипло прошептал он. – Я не чувствую… ничего. Ни ненависти, ни страха. Ничего.

С другой стороны к ним подошёл Кэлан. Его лицо, обычно являющее собой маску ледяного спокойствия, было бледнее обычного. Он не смотрел на берег, а изучал собственную ладонь, на которой обычно играли искорки магии, готовые в любой миг выстроить барьер или нанести удар.

– Магия здесь не просто подавлена, – произнёс он, и его голос, лишённый привычных резонансных обертонов, звучал плоским и обыденным. – Она отсутствует. На фундаментальном уровне. Как будто мы вошли в область, где законы мироздания иные.

С берега не доносилось ни звука. Ни криков врага, ни звона оружия, ни даже шума прибоя. Волны, накатывавшие на чёрный вулканический песок, были ленивыми, безжизненными, словно сделанными из масла.

Высадка прошла с тревожной легкостью. Никто не обстреливал их с берега. Никто не встречал. Десантные лодки бесшумно скользнули по воде и уперлись в песок. Воины, закованные в сталь и закалённые в боях, сходили на берег с опаской, инстинктивно сжимая в руках оружие. Их боевой клич застревал в глотке. Здесь не было противника, на которого можно было бы обрушить свою ярость.

И тогда они увидели их.

Солдаты «Серой Сферы».

Они выходили из-за чёрных базальтовых скал, группами по три-четыре человека. Они не бежали в атаку. Они не занимали оборонительных позиций. Они просто шли. Медленно, спокойно. На них была простая, серая униформа, лишённая каких-либо знаков отличия. Их лица…

Ксилара, стоя впереди отряда, почувствовала, как по спине пробежали ледяные мурашки. На этих лицах не было ни капли агрессии. Не было и пустоты зомби или фанатичного огня. Они выглядели… умиротворёнными. Счастливыми. На их губах играли лёгкие, беззаботные улыбки. Они смотрели на высадившихся воинов не как на врагов, а с лёгким, почти братским любопытством, словно встречали старых знакомых, зашедших в гости.

Один из них, мужчина средних лет с добрыми глазами, подошёл ближе, подняв руку в жесте, который должен был означать отсутствие враждебности.

– Добро пожаловать, – сказал он, и его голос был тёплым и искренним. – Вы пришли извне. Из мира хаоса. Вам должно быть страшно. Но здесь нечего бояться.

Хорбос, вождь кентавров, выступил вперёд. Его мощный торс был напряжён, копыто с размаху ударило по чёрному песку.

– Где ваши лидеры? Где Промиус? – прогремел его голос, но в мёртвом воздухе он прозвучал приглушённо, лишённым своей обычной мощи.

Солдат мягко улыбнулся.

– Лидеры? Зачем они нам? Здесь каждый сам себе лидер. И каждый нашёл то, что искал. Покой. Здесь нет боли. Нет страха. Нет этих изматывающих, вечно терзающих душу желаний.

Ксилара слушала, и слова его падали в ту самую пустоту, что зияла внутри неё. Её дар, «Чароцвет», всегда был инструментом желания, его катализатором и его оружием. Что она такое без него? Кто она такая?

Она попыталась подсознательно «нащупать» этого солдата своим даром, просканировать его истинные, сокровенные желания, как делала это сотни раз. Но её внутренний взор упёрся в ровную, гладкую, непроницаемую стену. Не в барьер, а в отсутствие чего-либо за ним. Как будто за этой улыбкой не было ничего. Ни любви, ни ненависти, ни тоски, ни радости. Было лишь ровное, безмятежное ничто.

И это было страшнее любой ненависти.

– Это колдовство! – крикнул кто-то из гномов, ломаным топором указывая на спокойных солдат. – Они заколдованы!

– Нет, – тихо, но чётко произнесла Ксилара. Все взгляды устремились на неё. – Это не колдовство. Это… что-то другое.

В этот момент из рядов кентавров вышел молодой самец. Его звали Тарос. Он был одним из самых юных в отряде Хорбоса, его шерсть ещё не обрела матовость ветерана, а в глазах пылал огонь, смешанный со страхом перед первой большой битвой. Сейчас этот огонь погас. Он смотрел на умиротворённые лица солдат, на их спокойные позы, и его собственное тело, всегда готовое к броску, к бегу, к борьбе, обмякло.

– Я… я слышу их, – прошептал он, обращаясь к Хорбосу. – Вождь… они не лгут.

– Опомнись, жеребенок! – рыкнул Хорбос, но в его голосе прозвучала тревога, а не гнев.

Тарос медленно, почти как во сне, сделал шаг вперёд. Потом ещё один. Он вышел из строя своих сородичей и направился к группе солдат.

– Они не лгут, – повторил он, и его голос набрал силу. – Здесь нет боли! Ты чувствуешь, вождь? Ты чувствуешь, как утихает гнев? Как уходит страх?

– Стой, Тарос! – приказал Хорбос, делая шаг к нему.

Но молодой кентавр уже бежал. Не в атаку. Он бежал к ним. К солдатам. Его копыта отбивали по песку нервный, прерывистый ритм.

– Я не хочу больше бороться! – закричал он, и в его крике было не предательство, а отчаянное, щемящее облегчение. – Я устал бояться! Я устал от этой ярости внутри! Я хочу покоя! Понимаешь? Просто покоя!

Он врезался в группу солдат, и те не стали его атаковать или брать в плен. Они просто расступились, а затем мягко обступили его, похлопывая по крупу и спине, словно успокаивая испуганное животное. Одна из женщин-солдат подняла руку и нежно провела по его взмыленной шее.

– Всё хорошо, – сказала она. – Теперь всё хорошо. Добро пожаловать домой.

Тарос замер, его могучие ноги подкосились. Он опустился на песок, и по его морде потекли слёзы. Но это были не слёзы горя или стыда. Это были слёзы освобождения. Он обернулся к своему вождю, к своим братьям, и в его глазах не было ни вызова, ни ненависти. Лишь бесконечная, всепоглощающая благодарность и жалость к тем, кто остался по ту сторону покоя.

– Не надо больше бороться… – ещё раз прошептал он и закрыл глаза, его тело полностью расслабилось, погружаясь в объятия безмятежности.

В рядах союзников воцарилась оглушительная тишина. Её нарушил только резкий, яростный звук – Зирах вытащил свой кривой клинок. Но он не бросился вперёд. Он просто стоял, дрожа от невысказанной ярости. Его демон чувствовал голод, нуждался в эмоциях – в страхе, в гневе, в боли врага. Но здесь нечего было поглощать. Лишь сладкий, удушливый яд покоя.

Кэлан холодно наблюдал за сценой, его аналитический ум уже работал, оценивая угрозу, которая была страшнее любой армии.

– Они не зомби, – констатировал он. – Их не лишили воли. Их… вылечили. От жизни.

Хорбос стоял неподвижно, как изваяние. Его могучая грудь тяжело вздымалась. Он смотрел на своего молодого соплеменника, который нашёл то, чего, возможно, в глубине души жаждал сам старый воин после бесчисленных лет борьбы. Этот взгляд был более сокрушительным, чем гибель сотни воинов в честном бою.

Ксилара почувствовала, как её собственное сердце сжимается от странной, противоестественной тоски. Голоса Йормунда в её голове, до этого бывшие ледяными и враждебными, вдруг зазвучали иначе. Они не требовали, не шептали. Они… соглашались.

«Видишь? – словно доносилось из глубины её сознания. – Вот оно. Конец борьбе. Конец страданию. Разве не этого ты хочешь? Для себя? Для них?»

Она посмотрела на Зираха, чья демоническая сущность металась в поисках хоть какой-то эмоциональной зацепки. На Кэлана, чей безупречный контроль оказался бесполезен против равнодушия. На Игниса, чей драконий огонь не мог разжечь пламя в этом вакууме.

И она с ужасом осознала, что первая битва за острова уже проиграна. Не на полях сражений, а в самой основе их существования. В их праве чувствовать. Земля Пустоты протягивала им свои объятия, и её соблазн был страшнее любого клинка или заклинания. Он бил в самую суть, в то, что каждый из них, даже не осознавая того, искал всю свою жизнь – конец боли.

А вокруг них солдаты «Серой Сферы» всё так же мягко улыбались, глядя на растерянных, подавленных захватчиков, пришедших с мечом в мир, где мечи были просто ненужным, устаревшим хламом.

Глава 3

Импровизированный военный совет расположился в огромной прибрежной пещере, вымытой когда-то в чёрном базальте яростными океанскими штормами. Теперь же океан был тих и апатичен, а шторм бушевал внутри. Воздух в пещере был густым и тяжёлым, насыщенным не магией, а ядовитой смесью страха, гнева и отчаяния. Запах влажного камня, пота и напряжённых нервов висел неподвижной завесой, не рассеиваясь в безветренном пространстве «мёртвой зоны».

Ксилара стояла в центре полукруга, образованного её союзниками. Её собственная пустота, оставшаяся после высадки, теперь заполнялась чем-то острым и колючим – тревогой, исходившей от каждого присутствующего. Она чувствовала её кожей, вдыхала с каждым глотком спёртого воздуха. Это было хуже, чем открытое противостояние. Это был медленный, тлеющий костер взаимных упрёков и страхов.

Игнис, казалось, был готов выпрыгнуть из своей кожи. Он не мог сидеть на месте, его мышцы играли под тонкой кожей его человеческого облика, будто в любой момент готовые разорвать её и высвободить дракона. Но даже его ярость здесь казалась приглушённой, лишённой питательной среды магии и всеобщего страха.

– Мы ждём? – его голос прозвучал как удар хлыста, разрывая тягостное молчание. – Мы ждём, пока эта… эта плесень разъест нам души? Я говорю – найти их ядро, их машину, и разнести её в пыль! Пусть даже когтями и зубами!

– И попасть в ту же ловушку, что и твой сородич Пепел? – холодно парировал Кэлан. Он стоял по стойке «смирно», его руки были сцеплены за спиной. От него веяло ледяным спокойствием, но Ксилара, знавшая его лучше других, видела мельчайшие зажимы в уголках его губ, крошечные трещины в его безупречном самообладании. – Без магии мы слепы. Мы не знаем, что там, в глубине острова. Идти напролом – самоубийство.

– А сидеть здесь и нюхать этот сладкий трупный запах их покоя – нет? – рыкнул Бурвин. Король беаров сидел на корточках, его огромная спина была сгорблена, а в добрых, всегда ясных глазах плавала непривычная, растерянная тоска. Он сжимал и разжимал свои ладони, размером с лопату.

Его голос дрогнул, и это было страшнее любой ярости. Бурвин, олицетворение силы и простоты, был надломлен. И все в пещере это видели.

Малекар, прислонившись к стене в тени, наблюдал за всем с видом учёного, изучающего интересный, но в конечном счёте бесперспективный эксперимент. Его тонкие пальцы перебирали лезвие странного ножа, который то появлялся, то исчезал в складках его тёмной одежды.

– Любопытно, – прошепелявил он, и его голос, тихий и вкрадчивый, заставил всех замолчать. – Они не просто подавили эмоции. Они их… экстрагировали. Вырезали, как гнилую плоть. Осталась лишь стерильная, чистая субстанция бытия. Без желаний. Без боли. Это… прекрасно. В своём роде.

– Прекрасно? – Элриндор, до этого хранивший молчание, выступил вперёд. Его эльфийские черты, всегда казавшиеся высеченными изо льда, сейчас были острее клинка. Его серебристые глаза метали искры. – Это конец. Конец искусству, магии, любви. Конец всему, что делает нас живыми. Это не прекрасно, Архитектор. Это мерзость.

– Жизнь – это и есть мерзость, мой холодный друг, – парировал Малекар, и на его губах играла тонкая улыбка. – Сплошной хаос гниющей плоти и невыносимых чувств. То, что они сделали… это попытка навести порядок. Высшую форму порядка.

Ксилара слушала этот раздор, и её собственная тревога росла, как снежный ком. Она чувствовала, как связь между ними, та хрупкая нить, что она сумела сплести за долгие месяцы борьбы, рвётся на глазах. Они снова превращались в толпу враждующих фракций, в кучку индивидуалистов, которых она когда-то сумела объединить. Она должна была что-то сделать. Сейчас.

– Довольно! – её голос прозвучал громче, чем она планировала, и эхо отозвалось в пещере. Все взгляды устремились на неё. В них она читала ожидание. Они ждали, что она, их Буря, их Хранительница, найдёт выход.

Она глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь в руках. Её дар всё ещё спал, придавленный гнётом этого места, но что-то ещё оставалось. Её воля. Её способность видеть истинные желания. Может быть, если она покажет им… если она обнажит самую суть их страхов и чаяний, они увидят, что все они хотят одного и того же – победить. Выжить. Остаться собой.

– Мы не можем позволить им расколоть нас, – начала она, обводя взглядом каждого. – Я вижу, что вы чувствуете. Всех вас.

Она закрыла глаза, отбросив попытки разбудить «Чароцвет». Вместо этого она сосредоточилась на том, что всегда было с ней, даже до дара – на её эмпатии, на той самой связи, что позволила ей когда-то понять душу тролля Грокара. Она протянула свои чувства навстречу их смятенным душам, пытаясь не управлять, а… объединить. Усилить их общую цель. Их общую волю к сопротивлению.

Но она забыла одно. Её дар был неотделим от неё самой. Даже усыплённый, он был частью её существа. И в её отчаянной попытке достучаться до них, в её собственном страхе и жажде контроля, она неосознанно, грубо, нажала на тот самый рычаг, что всегда был у неё в распоряжении.

Волна энергии, не магической, а чисто психической, искажённой и усиленной её врождёнными способностями, вырвалась из неё и ударила по собравшимся.

Эффект был мгновенным и ужасающим.

Малекар, чьё истинное желание всегда было скрыто под слоями интеллектуального любопытства и эстетизма, вздрогнул, как от удара током. Его глаза, всегда такие расчётливые, внезапно расширились, в них вспыхнул дикий, нечеловеческий огонь. Его тонкие губы растянулись в оскале, обнажив идеальные белые зубы.

– Хаос… – прошипел он, и его голос стал низким, вибрирующим, полным сладострастия. – Да… Они хотят порядка? Я покажу им порядок! Порядок тотального разрушения! Превратить их идеальный мир в пыль, в пепел, в прах! Чтобы от их покоя не осталось ничего! Ничего!

Он засмеялся, и этот смех был леденящим душу, полным наслаждения от грядущего апокалипсиса, который он вдруг узрел как единственно возможный и желанный исход. Его пальцы с такой силой сжали рукоять ножа, что костяшки побелели.

Одновременно Бурвин издал сдавленный, животный стон. Он отшатнулся от Ксилары, его огромное тело съёжилось, словно он пытался стать меньше. Его глаза, полные доверия и тоски, теперь были застывшими от ужаса. Не страха перед врагом, а первобытного, детского страха перед неведомым.

– Нет… нет… – простонал он, зажимая ладонями уши, хотя угроза была не снаружи. – Тишина… она идёт… она заполняет всё… Я не слышу своего сердца… Я не чувствую земли…

Он смотрел на Ксилару не как на союзницу, а как на источник этого кошмара, как на вестника того самого забвения, которого он так боялся. В его желании обрести семью и дом она увидела и вытащила наружу обратную сторону – панический ужас одиночества и небытия.