Прятки в облаках

– Нет, ну кабачки-то вам чем не нравятся? – ворчал он себе под нос и выглядел немного сумасшедшим. – Клетчатка! Витамины! А вам лишь бы все картошку трескать, да еще и жареную, вредную. А ЖКТ? А перистальтика?

– Здравствуйте, – сказала Маша.

– Рябова, – встрепенулся он, – вот скажи мне, чем тебя кабачки не устраивают?

– Они же безвкусные, – пробормотала она озадаченно. – А вы что, меня знаете?

– А что, у Аллы Дмитриевны многим студенткам назначено? – передразнил он язвительно. – Ну вот что, девочка, завари-ка пока мне чайку, раз пришла раньше времени. Вон там под салфеткой… Да не вязаной, а вышитой! И рассказывай, рассказывай пока – что натворила, в чем провинилась.

– Я-то? – задумалась Маша, приподняла салфетку и обнаружила под ней чайник, несколько чашек и коробку с сухой ромашкой. Вода стояла в графине рядом. – Я ни в чем не виновата, наверное.

– А, значит, ябедничать пришла. Ябед я не люблю, противные они, – поделился старичок.

– А как не ябедничать, Наум Абдуллович, как не ябедничать? – раздался веселый мужской голос. – Мария, ну что вы медитируете над этим чайником? Наговор кипячения, кажется, проходят в шестом классе средней школы.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – не оборачиваясь, сказала Маша. Ага, кипяти при нем воду, а потом: «Рябова, вы что, каши мало ели? Что вы там лепечете? Говорите уверенно и четко». Сам-то он умудрялся неразборчиво бормотать себе под нос, а все равно получалось как надо.

– Виделись уже, – напомнил Дымов.

Маша налила в заварочный чайник воду из графина и сосредоточилась: главное, четко и понятно сформировать мысленный посыл, а слова или там формулы – это лишь костыли да подпорки. Каждый облачает волшебство в удобную для себя форму, но все начинается с мысли.

Бам!

Вместо кипятка в чайник плюхнулось нечто ядовитое-розовое, приторно-ароматное, покрывшее Машу с ног до головы цветочными лепестками.

Ойкнув, она отпрыгнула в сторону.

– Ах ты, батюшки, – вздохнул старичок, – так я и думал. Опять Зинка со своими глупостями, мерзавка. Милая моя, ну отряхнись, что ли. Нельзя же в таком виде к Алле Дмитриевне.

– Блестки еще неделю смывать придется. – Дымов шагнул к обалдевшей Маше и принялся отряхивать ее от лепестков белоснежным платочком. Так в детстве братья отряхивали ее от снега, вытащив из очередного сугроба. – Не пугайтесь, Маша, это у Наума Абдулловича и Зинаиды Рустемовны такие высокие отношения… То он ее фикусы с ума сведет, то она ему бороду в зеленый покрасит…

– Изумительный был цвет, – согласился старичок, – глубокий, изумрудный. И ничем ведь не выведешь… Даже у Аллы Дмитриевны не вышло. Эх, сильна Зинка, даром что зенки ее бесстыжие. Ведь голышом считай на работу ходит! А у нас тут образовательное учреждение.

– Внимание, – стеклянный олень, боднув рогами дверь, заглянул в комнату, – господа Дымов, Рябова, Плугов и Власов! Вас ожидает Алла Дмитриевна.

– А Плугова и Власова нет, – зачем-то доложила оленю Маша, уворачиваясь от дымовского платочка.

– С Зинкой болтают, – снова уткнувшись в свои бумажки, буркнул старичок. – Васенька, ты сбегай вниз, поторопи оболтусов. Нельзя опаздывать к Алле Дмитриевне!

Олень послушно исчез.

– Вперед, Мария, – скомандовал Дымов и открыл перед ней дверь с табличкой «Ректор Первого университета А. Д. Агапова».

Маша послушно шагнула, зажмурилась от яркого солнечного света, льющегося из высоких окон, затормозила, ощутила руку, мягко подталкивающую ее в спину, вслепую прошла еще немного и опустилась в кресло, повинуясь той же руке.

Часто моргая, она смогла разглядеть ректоршу: короткие черные волосы, темно-бордовая помада, резкие черты худого выразительного лица и нервные длинные пальцы, барабанящие по столу.

– А где наши гении? – спросила она сухо. – Опять Власов Зинаиде Рустемовне глазки строит?

Дымов опустился в кресло рядом, закинул ногу на ногу, пожал плечами.

Кажется, в этом кабинете не принято было здороваться, и Маша молчала.

С топотом ворвались менталисты.

– Простите, Алла Дмитриевна! – выпалил Власов. – Увлеклись учебой, немного не рассчитали время… Знаете, как мы радеем за честь универа? Ночами не спим, о повышении успеваемости грезим.

Она скептически посмотрела на них.

– К делу. – Алла Дмитриевна развернула к ним ноутбук на девственно чистом столе. Там стояло только зеркало, и все: ни бумаг, ни карандашей. – Вот то самое видение. – И она щелкнула мышкой.

Маша, открыв рот, уставилась на окровавленную грудь, на нож, который вонзился в нее, и только потом торопливо отвернулась.

– Сергей Сергеевич успел снять видео на мобильный, – пояснила ректорша.

В кабинете воцарилась потрясенная тишина.

– А можно еще раз включить? – вдруг спросил Плугов.

Маша упорно разглядывала серебристые плетения на светлой стене. Значит, стоило ей бухнуться в обморок, как Дымов выхватил мобильник и давай снимать весь этот ужас на телефон? Ну, разумно, наверное, только немного обидно. А вдруг она нуждалась в экстренной помощи?

– Это не мечта, – сказал Плугов. – Это план. Смотрите, какая четкая картинка. Какие детали. Кто-то снова и снова прокручивает это в голове, он даже нож уже выбрал – правильной длины, с острым лезвием и удобной рукояткой. Рябова, а пижама твоя? Настоящая?

Она осторожно скосила глаза, и ее затошнило. На пижаму Маша прежде не обращала внимания, а теперь увидела и простыню с горлицами, и желтых утят на футболке.

– Это моя пижама, – с трудом выдавила она, – и мое постельное белье… В общаге. Мама вышивала.

– Прекрасно, – неожиданно обрадовался Власов. – Значит, кто-то из общаги. Наша злодейка – девочка, которая бывала в вашей комнате.

– Простите, – выдохнула Маша, выскочила из ослепительного кабинета, и ее вырвало прямо посреди приемной. Руки дрожали.

– Ах ты, батюшки, – переполошился старичок и, что-то забормотав, мигом привел все в порядок. Перед Машиным лицом появилась чашка ромашкового чая, а плечи накрыл неизвестно откуда взявшийся пуховый платок. – Давай, девочка, глоточек за маму, глоточек за папу… Ты Аллу Дмитриевну не пугайся. Она только с виду такая грозная, а ведь золотой души человек! Прекрасный руководитель! Пример для молодежи!

Чай был теплым, приятным, и Маша почувствовала себя лучше.

– Простите, – повторила она, благодарно улыбнулась старичку и вернулась в кабинет. Упала в кресло, кутаясь в шаль.

– Мария. – В голосе ректорши сочувствия как не было, так и не появилось. Она выглядела совершенно невозмутимой. – Мы можем обратиться в полицию, к счастью, у нас есть запись. Можем подключить нашу собственную службу безопасности, и мне этот вариант кажется более эффективным. Все-таки Вечный Страж на службе уже двести пятьдесят лет, и его возможности весьма внушительны. Но, безо всякого сомнения, вы должны сменить общежитие.

– У-у-у-у, – прогудел Власов, – а нам Вечного Стража покажут? А то за пять лет мы даже издали его ни разу не видали.

– Не надо полицию, – взмолилась Маша. – Папа узнает обо всем через полчаса, и тогда все семейство никому из нас покоя не даст. А Олежка опять вспомнит о том, как ему пришлось учебу бросить, и расстроится. А Вечный Страж… он очень страшный, да?

– Не страшнее удара ножом, – тихонько заметил Дымов. – Не сомневайтесь, Мария.

– Ладно, – неуверенно согласилась она.

Ректорша потянулась к круглому зеркалу, стоявшему на серебряной подставке посреди стола. Коснулась его кончиками пальцев.

– Наум Абдуллович, – вежливо произнесла она, – пригласите ко мне начальника службы безопасности, пожалуйста.

Глава 5

Удивительно, но устрашающая ректорша в ожидании Вечного Стража невольно выпрямила плечи, смахнула несуществующие пылинки с пустого стола и приняла вид примерной отличницы. Маша и сама нервничала, но неожиданная человечность Аллы Дмитриевны поразила ее. Может, напрасно злоязычные девчонки записали Циркуля в подкаблучники и тряпки, может, ректорша умеет быть и нормальной, когда снимает с себя должность и ответственность.

В кабинете царила напряженная тишина, даже беззаботный Власов притих.

Братья, конечно, рассказывали Маше про Вечного Стража – ну, всякие байки. Мол, он видит, что у тебя в карманах, умеет ходить сквозь стены, чувствует ложь за версту, может подкинуть тебя в воздухе и вообще надавать тумаков. Но при этом путались в показаниях: мифический защитник университета то носил длинный алый плащ, то был похож на призрака, то на отвратительного мертвяка. Правда была в том, что никто из студентов Рябовых его никогда не видел. А вот отец, похоже, был лично знаком с Вечным Стражем, но не спешил об этом рассказывать. Только ухмылялся, слушая всякую ересь.

Наконец, в дверь деликатно постучали, отчего Алла Дмитриевна вздрогнула и побледнела, а Маша ощутила ледяные иголки, вонзившиеся в позвоночник.

– Войдите, – громко и спокойно проговорила ректорша.

Циркуль с неожиданной фамильярностью подмигнул ей – не переживай, прорвемся. И Маша тут же прониклась к нему симпатией, хоть подмигивали вовсе не ей. От чужого спокойствия ей тоже стало спокойнее.

В кабинет вступил мужчина, явно спросонья. Длинные светло-седые волосы были всклокочены, поношенный халат спадал с одного плеча, открывая длинную ночную сорочку, мягкие шлепанцы слетали с пяток.

– Ой! – воскликнул Вечный Страж с потешным изумлением, округлил глаза, увидев всю их честную компанию, обернулся вокруг себя и явился в новом облике. Теперь на его голове красовался напудренный парик, красный кафтан пересекала синяя лента, а на груди пылал рубиново-золотой орден в форме креста.

Маша моргнула, обомлев от такой изысканности.

– Прошу меня простить, – Вечный Страж изящно поклонился, – признаться, я был уверен, что старик Петрович просто заскучал да и позвал меня на партию в картишки, вот и явился запросто, без параду.

– А Геннадий Петрович уже семь лет как на пенсии, – ответила Алла Дмитриевна и вскочила, не зная, куда девать руки. Маша ее понимала: в таком-то парике да с такими орденами Вечный Страж явно не был расположен к демократичным рукопожатиям. – Теперь я ректор университета.

– Ишь ты, – подивился он и почесал за ухом. – Дела-а-а! Проспал я, значится, такой пируэт. Ну, будем знакомы, зовите меня Иваном Ивановичем.

– Алла Дмитриевна.

– Так что же у нас стряслось, Алла Дмитриевна, коли вы меня потревожили? – зевая и пытаясь прикрыть это увешанной перстнями пухлой рукой, спросил Вечный Страж.

– Студентка Рябова стряслась. – Ректорша опустилась на место, явно успокаиваясь и переходя в свой обычный строгий режим.

Маша даже загордилась собой: ведь это именно из-за нее призвали Вечного Стража, чего, очевидно, не происходило уже много лет. До этого Алла Дмитриевна справлялась со студентами собственными силами.

Иван Иванович покосился на нее с интересом.

– Маша, – пискнула Маша. – Только я ничего не делала. Это со мной собираются сотворить непотребное!

Она и сама не поняла, откуда взялось это самое «непотребное», но как общаться с существом явно из другой эпохи? И заголосила жалобно:

– Угробить меня собирается неизвестная душегубка! А я безвинна, аки голубка.

Все, включая Вечного Стража, уставились на нее с явным недоумением. Маша проявила силу воли и замолчала, оскорбленная. Что она им тут, шут гороховый?

– Давайте я вам все расскажу, – вмешался Циркуль, единственный, кто и глазом не моргнул. И пришлось Маше снова слушать эту историю, да еще и в который раз любоваться на видение с собственным убийством.

– Тьфу ты, пакость какая, – выслушав до конца, выразил общее мнение Иван Иванович. Потом подошел к Маше, ухватил ее за подбородок и заглянул прямо в глаза, а показалось, что до печенок пробрался. Пестрым ворохом воспоминаний пролетела вся жизнь в голове, а потом пахнущие ладаном пальцы оставили Машу в покое. Она измученно вжалась в спинку кресла. У них, нелюдей, что, про личные границы вообще не слышали? Это же наигрубейшее вмешательство в ее частную жизнь!

– И правда, аки голубка, – удивился Иван Иванович. – А то знавал я всяких! Одна вон прикидывалась девицей, а сама младенчиков по погребам прятала. Или, скажем, была у нас лет пятьдесят назад кухарка, ну до чего славная бабенка! А сама яду то одному подсыпет, то другому…

– Да вы что! – вспыхнула Маша.

– А то, – с неожиданной резкостью прикрикнул на нее Страж, – что всякая тварь обелить себя норовит. Но ты у нас девка разумная, добрая, непорченая даже…

Мамочки! Закончится ли когда-нибудь этот день?

Маша сцепила пальцы в замок, ни на кого не глядя.

Ну давайте еще плакат повесим: «Девственница Рябова. Зубрилка».

Ох, давно пора было с этой нелепостью покончить как-нибудь. Мало ли кругом ловеласов, кому можно подарить свой бутончик. Жаль, что ловеласы смотрели на кого угодно, только не на Машу.

– Переезд отменяется, жертва наша остается на месте предполагаемого зверства. Будем брать на живца, – прервал ее размышления Иван Иванович.

– На какого живца? – испугалась Маша.

Иван Иванович ответил ей добрейшим взглядом, в котором даже не прятал азарта. Выспался, упырь проклятый, решил теперь поохотиться. С непорченой Машей в качестве приманки.

– Прошу прощения, – решительно вмешался Циркуль, – но студентками мы рисковать никак не можем. Верно, Алла Дмитриевна?

И никакой он не Циркуль, подкаблучник и тряпка. А прекрасный Сергей Сергеевич Дымов, защитник и молодец.

Маша признательно ему заулыбалась, радуясь, что нашла союзника.

– А голем? – расстроился Власов. – Который бы вопрошал: «Это ты хочешь ухлопать Рябову?» Не нужен, что ли?

Алла Дмитриевна откашлялась, метнув сердитый взгляд в Дымова. Не понравилось ей, что он ее именем попытался прикрыться.

– Иван Иванович, разумеется, в состоянии просчитать все риски, – ядовито проговорила она, – с его-то внушительным опытом. Маша тут же мысленно обозвала ее подхалимкой и бюрократкой. Вот, значит, милочка, как вы карьеру строите? Поддакиваете и льстите?

– Вы как хотите, но у меня на Марию большие планы! – не сдавался прекрасный Дымов. – Она мне еще сто олимпиад выиграет! Так что я решительно против, чтобы на нее ловили душегубиц.

– Сергей Сергеевич, – начала было Алла Дмитриевна раздраженно, но Иван Иванович благосклонным и в то же время неуловимо властным движением руки остановил ее.

– Так и охраняйте, голубчик, свою Рябову, сколько вам угодно, – доброжелательно предложил он Дымову.

– В женском общежитии? – вскинул тот брови.

– А хоть и в женском. Косы и перси я вам наколдую.

У Дымова стало такое оторопелое лицо, что Маша сразу догадалась: перси его совершенно не вдохновляли. Ах да, тут же сообразила она. Это же грудь. Женская.

Дымов тоже прикинул, поди, себя в косах и персях, каблучки примерил, юбчонку на тощие бедра натянул. И не проникся.

– Ну, знаете ли, – холодно сказал он, – в наше время студенток иллюзиями не пронять.

– А я вам предлагаю морок, – вкрадчиво заметил Иван Иванович. – Есть у меня одна прелюбопытная вещица… Еще Михайлой-основателем склепанная. Всяк, кто взглянет в то зеркальце, хоть старик, хоть ребенок, хоть кикимора болотная, – тот сразу Лизонькой моей и становится. Почти настоящей, безо всяких там новомодных иллюзий, прости господи. А взглянет снова – и в себя обыкновенного превращается.

– В самом деле? – У Дымова глаза вспыхнули нездоровым блеском. – Вы предлагаете мне изучить на себе воздействие старинного артефакта? Получить новый опыт эмпирическим путем? Да еще и прикрыть студентку своей пышной грудью?

Да он аферист, осенило Машу, чье мнение об окружающих менялось в этот день с непостоянством флюгера. Или же настоящий ученый, что, впрочем, одно и то же.

– Разрешите мне, – взмолился вдруг Власов, – всю жизнь мечтал о персях! О женской общаге! О, только пустите меня в огород!

– Цыц! – рявкнул Вечный Страж, щелкая пальцами. В кабинет тут же просунул голову олень Васенька. – Подай мне, милейший, кофию. Что за времена! Ни хлеба, ни соли, одни сплошные хлопоты.

Алла Дмитриевна встревожилась.

– Может… обед заказать? – быстро предложила она.

– А еще не озаботились? – скривился Иван Иванович. – Да уж что теперь… Все равно обеды нынче не те: первое, второе и компот… Где стерлядь, где дичь, где карлы?

– Сегодня на обед прекрасный гороховый суп, – сварливо пробухтел секретарь Наум Абдуллович, появляясь с кофием. Судя по скорости, с которой он его сварил, требование Ивана Ивановича не стало для него сюрпризом. – И рыбные котлеты… с морковкой! Крутишься целыми днями весь в трудах, не то что некоторые… дрыхнут-дрыхнут, а потом графины бьют. Казенные!

– Наум, – величественно ответил Вечный Страж, – я грохнул ту пошлейшую стекляшку тридцать семь лет назад. Тридцать семь!

– Вот-вот, мало мне Зинки-вредительницы, так еще и этого пробудили. Графинов не напасешься! – Старичок скорбно поджал губы.

– Наум Абдуллович, – твердо велела Алла Дмитриевна, – вы распорядитесь все же насчет стерляди… А студентам пора вернуться к занятиям.

«Ну вот, – грустно подумала Маша, – им-то даже горохового супа теперь не успеть слопать».

* * *

Андрюша перехватил ее после последней пары, когда Маша, бдительно оглядываясь по сторонам в поисках неведомой врагини, неслась в библиотеку.

– Да стой ты, – он придержал ее за локоть. – Какая-то ты занятая второй день, ужас просто. А у меня к тебе важный разговор. Наиважнейший!

Голодная Маша даже смутиться не смогла. Слышал Андрюша про себя на коленях и с ирисами или нет, а буфет в библиотеке закрывался ровно в семнадцать ноль-ноль.

– Какой еще разговор? – резко спросила она, продолжая рваться вперед. Андрюша вынужденно тоже ускорил шаг.

– Оказалось, что меня хотят сразу три барышни! Словесница с третьего курса, такая, ну знаешь… длинная. И первогодка с кудрями.

– А третья? – насторожилась Маша.

– Да кто ее знает… какая-то совершенно невзрачная девица, ее даже описать никто толком не смог… Мария, ты должна мне помочь.

– С чем? – изумилась она.

– Ну… – Он очаровательно улыбнулся. Сверкнули ямочки. – У тебя же аналитический склад ума, и ты мой друг. Вот и скажи, с кем из них мне встречаться.

– А Циркуль считает, что я словесник, – ляпнула Маша, растерявшись от неожиданности. Ее великая любовь собралась встречаться с кем-то другим. Что ж, ладно, это вполне ожидаемо. Маша всю жизнь просидела на скамейке запасных, и ничто не предвещало, что она скоро ее покинет.

– Ты же черчение любишь, – озадачился Андрюша. – Откуда вдруг взялась лингвистика?

– Вот такая я разносторонняя, – пробормотала она, думая о Дымове и таинственном зеркале-артефакте. Неужто и вправду этот чокнутый препод решится на такие метаморфозы?

– Так с кем мне встречаться? – поторопил ее Андрюша, потому что впереди уже маячили величественные своды библиотеки.

– С первогодкой.

– Почему?

– Она на два года моложе, проживет дольше.

– Ну, Маша! – простонал Андрюша. – Может, тебе познакомиться с ними поближе?

– Мне? – поразилась она. Маша не могла представить, чтобы она просто так, без важной необходимости, вдруг заговорила с незнакомками. Да у нее язык к гортани присохнет. – Прости, Андрюша, но тут я тебе не помощница. Я же интроверт, который совершенно не разбирается в фиглях-миглях. Так что сам, все сам. А мне учиться надо.

Он посмотрел на нее с таким упреком, как будто Маша призналась, что торопится сожрать парочку младенцев перед сном.

– Ты серьезно? – спросил он с обидой.

Маша вздохнула. С учебой шутки плохи. Не успеешь оглянуться, как схватишь четверку.

* * *

В общагу она прокралась уже затемно. Возвращаться в это вдруг ставшее опасным место было страшно. Именно здесь Машу собирались кроваво прикончить.

Почему никто не прислушался к ее здравой идее переехать? «Потому что душегубица достанет тебя где угодно, было бы желание», – подсказала сама себе Маша.

Поджилки все равно тряслись.

Прошмыгнув по лестнице и вздрагивая от привычных звуков, она замерла перед их комнатой, услышав из-за приоткрытой двери свое имя.

– Машка-то? – говорила Анька с хозяйственно-бытового. – Да она, считай, невидимка. Слова не скажет, только все зубрит да зубрит. Тихая, как мышь…

И что плохого в мышах? Всяко лучше, чем пиявки, например, или змеи.

Маша вошла в комнату.

Первое, что ей бросилось в глаза, – это четвертая кровать, которая стояла аккурат перед ее, словно преграждая дорогу.

Второе – незнакомая девушка, уплетавшая конфеты за обе щеки. Пухлые, надо сказать, щеки. Крохотный яркий рот. Длинные рыжеватые косы. Вздернутый нос. Сарафан в ромашках.

– О, Маша! – Аня улыбнулась, но не слишком радостно. – А у нас тут пополнение. Вот, знакомься: Лиза из Питера. Перевелась внезапно.

– Здрасьте, – пролепетала Маша, глядя в лукавые круглые глаза и не зная, куда бежать.

Хотелось завопить на манер переполошенной монашки: «Бесстыдство! Бесстыдство! Мужчина в женской обители!»

Но она изо всех сил молчала.

Жить-то хотелось больше, чем вопить.

Глава 6

Никогда еще Маше не было так неуютно в комнатке, которую они более-менее успешно делили с девочками. Конечно, ее порой раздражала досужая болтовня, время от времени здесь вспыхивали ссоры, иногда приходилось сглаживать углы, уворачиваться от насмешек или мириться с бардаком, который так и норовила развести безалаберная первогодка Вика Воробьева.

Но это всегда были девочки. Девочки!

А не мужчина-препод, пусть и припудренный старинным волшебством.

У Маши в горле пересохло от неловкости. Как подло с ее стороны привести его сюда втайне от своих соседок. Это же настоящее предательство.

«Кто-то из них мечтает прирезать тебя», – напомнила себе Маша, но стало только хуже.

Да еще Андрюша со своими зазнобами! Жизнь по какой-то причине решила осыпать Машу пакостями, а ведь она так старалась хорошо учиться и ничем не огорчать папу.

Растерянная, расстроенная, она напрасно пыталась утешить себя тем, что девчонки ей попались не из стеснительных. Для них пройтись в неглиже перед Циркулем скорее забавно, чем «О ужас, участь более постыдная, чем смерть!». Но все равно, все равно. Это было неправильно, и все тут.

Маша тихонько шмыгнула к своей кровати, мечтая скорее спрятаться за пологом от всего происходящего, и замерла, глядя на постельное белье с горлицами. Мама выдала с собой три одинаковых комплекта, но теперь, после того, что сказал в кабинете ректорши Плугов, невозможно было ни лечь на эти простыни, ни надеть пижаму с утятами.

– Так зачем ты перевелась сюда из Питера? – спросила Аня у Лизы.

– Из-за Дымова, – ответила липовая девица. – Хочу писать у него диплом. Он самый крутой словесник современности.

– Наш Циркуль? – усомнилась Аня. – Милая, да тебя надули! За все время моей учебы ни один из его учеников не занял хоть какого-то места на Весенних показательных соревнованиях. Неудачник твой Дымов, и учатся у него сплошь неудачники. Вот девочка с моего факультета в позапрошлом году взяла бронзу, а в этом году хозяйственно-бытовой буду представлять я, – гордо сказала она.

Маша невольно отвлеклась от своих переживаний, наблюдая за выражением хорошенького курносого личика.

Дымов слушал о том, что он неудачник, с видом оскорбленного достоинства. Поджал губы, сцепил пухлые ладошки в замок, задергал носком туфли на плоской подошве.

– Все дело в том, что лингвистика в последнее время изрядно дискредитирована, – заявил он хорошо поставленным преподавательским голосом. – Эту специальность выбирают балбесы, которые просто не знают, куда еще им податься, что в корне неверно. В то время как талантливые в нашей области студенты, – тут он бросил выразительный взгляд на застывшую в своем углу Машу, – грезят о каком-то там черчении!

Эта тирада из уст юной девушки прозвучала более чем странно, и Аня недоуменно хлопнула ресницами.

– Ну надо же, какой пыл, – пробормотала она.

Маша уже собиралась броситься на защиту черчения, как дверь распахнулась и в комнату влетела перевозбужденная Вика. Ее пышная грудь ходила ходуном, круглые карие глаза блестели.

– Там!.. – выпалила она, задыхаясь от упоенного ужаса. – Там! Вечный Страж!

– Где? – подпрыгнула Аня, и обе они выбежали, чтобы посмотреть на легенду университета, которая так редко являет себя людям.

Ни Дымов, ни Маша не тронулись с места.

– Удивительные чары, – сказал он светским голосом. – Да, в прежние времена умели делать артефакты, не то что нынче. Волшебное зеркало создано на стыке сразу нескольких наук – тут вам и словесность, и оптика, и черт знает что еще… Я обязательно разберусь, как работает эта вещица.

– Вам ведь нет никакого дела до расследования, – срывающимся голосом произнесла Маша. – Вам же интересен только артефакт, правда?

– Ну почему же… В вашей безопасности, Рябова, я заинтересован вполне искренне, – любезно сообщил Дымов чарующим грудным голосом.