Прятки в облаках

– Так ведь на третьем курсе дают, – робко напомнила Маша.

– А библиотека на что? А учебники для кого? Я что, справочное бюро?

Ох, зря Маша пришла. И правда, Ленка злая как собака. Сложно ей, что ли, ответить на простой вопрос?

– Нет, Рябова, – вдруг смилостивилась та, – узнать, кому принадлежит видение, как правило, не представляется возможным. Как ты отследишь потоки?

– Совсем-совсем?

Видимо, Маша выглядела так жалко, что Лена только глаза закатила.

– Вот что, иди-ка ты к Плугову с Власовым, – посоветовала она недовольно.

– К кому?

– К сегодняшним героям, Рябова. Экспериментаторам хреновым. Поставили весь универ на уши, и ведь этих гаденышей даже не отчислят. Декан с них только пылинки сдувает, припадочный наш. Ох и дернуло меня на менталистику идти, лучше бы я к Бесполезняк подалась, там хоть спокойно!

– На факультет времени? У них же тухло и скучно.

– Вот именно, – желчно ответила Лена и опять шмыгнула носом.

– Рябова, да ты обнаглела, – решила вмешаться Дина Лерина, которая во время этого разговора была занята тем, что увлеченно наносила макияж перед зеркалом. – Это у нас-то во времени тухло? Да наша Вера Викторовна самая задорная из всех преподов.

Видела Маша эту задорную – в чем только дух держится? Дряхлая старушка-одуванчик, получившая свою кличку Бесполезняк за то, что ее специалисты не имели права ни во что вмешиваться. Теоретики.

На вводной лекции она битых два часа размусоливала, что временны́е линии – субстанция столь хрупкая, что и думать не сметь о том, чтобы к ним прикоснуться.

На этот факультет шли те, кто собирался провести свою жизнь за никому не нужными научными изысканиями. Типа Дины – у той-то на уме был только флирт, а не учеба. Маша то и дело видела ее то с одним студентом, то с другим. Эту бы энергию да в полезное русло.

– Прости, пожалуйста, – тут же смешалась Маша, ни в коем случае не желая обидеть Дину. – Я ляпнула, не подумав.

Дина махнула рукой, сворачивая чары красоты, увы, очень нестойкие. Удовлетворенно улыбнулась своему отражению.

– Принято, – легко отозвалась она. – Эй, Рябова, корпус три «В», комната пятьсот двенадцать.

– Что?

– Плугов, Власов. Ты же к ним собралась?

Маша обомлела: в мужское общежитие?

Ну нет.

На такое ей никогда решительности не хватит.

– Спасибо, – пролепетала она и убралась прочь, пока Лена опять не принялась ругаться.

Впрочем, Плугов и Власов заявились к ней сами – прямо наутро.

Глава 3

Маша долго не могла заснуть, крутилась, вертелась, перед глазами то вспыхивали картинки с ее кровавым убийством, то представлялось, как весь университет потешается над ее глупыми фантазиями. Красавец Андрюша Греков – с ирисами, на одном колене, стыдоба-стыдобища! Да как ей теперь в глаза-то ему смотреть?

Совершенно измучившись, Маша рывком перевернулась на мягкой, из дома привезенной перине и в голос застонала. Анька еще в прошлом году заговорила их балдахины на звуконепроницаемость, и здесь, в ее крохотном мирке, можно было не опасаться разбудить соседок.

Тяжело вздохнув, Маша погладила вышитых гладью горлиц на подушке – мамина работа, такая тонкая, что не оставляла по утрам следов на щеке. Воспоминание о доме, большом, уютном, накрыло волной покоя.

А проснулась она уже от звонка телефона, перебившего будильник.

– Ммм?

– Маруся, что стряслось? – взволнованно и строго спросила мама. – Почему ты плохо спала?

– А?

Маша переполошилась: «Опоздала? Проспала?» Посмотрела на часы.

– Не могу поверить, – пробормотала она, – семь утра!

– У тебя неприятности, детка?

– Да с чего ты взяла?

– Сердце матери…

– Мам, не морочь мне голову.

– Просто я волнуюсь, Маруся. Обычно ты спишь очень крепко, с детства так было…

Маша огляделась по сторонам. На полке в изголовье громоздились несколько игрушек вокруг большой семейной фотографии. Уж не ее ли заговорила мама, чтобы шпионить за дочерью? Ох, прав был Дымов, не надо даже и думать о том, чтобы рассказать семье о произошедшем, – задушат своей опекой.

– Мам, у тебя шестеро детей, трое внуков и один беспокойный муж. Если ты будешь следить за каждым из нас, вот увидишь – титул лучшей свахи года в этом году точно уйдет к Красотиной.

– Не напоминай мне о ней, – тут же разозлилась мама. – Эта женщина снова злословит о том, что мой старший сын все еще не женат. Мол, какая из меня сваха после этого… Даже не знаю, Маруся, я подобрала ему такую хорошую девочку… стопроцентная совместимость!

– Ну, ма-а-ам, – простонала Маша, – оставь Димку в покое, а то он опять уйдет в кругосветку и раньше лета мы его не увидим!

– Да, но…

– У меня все хорошо, – твердо заверила ее Маша. – У Димки тоже все хорошо, мы позавчера созванивались. Ему и без стопроцентной девочки отлично. Хватит из-за всех нас трепыхаться. Запишись на какой-нибудь курс по каллиграфии, что ли. А мне пора уже, первой парой черчение, а ты сама знаешь…

– Знаю-знаю, – заторопилась мама, а потом в ее голосе послышалась едва заметная обида: – Но я так рада, что ты думаешь о будущем и записалась на семейно-любовный курс. Артем Викторович говорит, ты большая умница…

Ну, Глебов, а выглядел таким добродушным старичком! Однако не забыл позвонить конкурентке и похвастаться тем, что ее дочь выбрала обучение у него. Эти профессиональные свахи всегда готовы сделать гадость коллегам по цеху.

Торопливо попрощавшись, Маша схватилась за голову.

– Ужас, – сказала она вслух. – Ужас и кошмар, никакой личной жизни…

– В случае ужаса и кошмара, – вдруг раздался голос брата Олежки, – немедленно позвони мне. Если дела совсем плохи – беги к папе.

Подпрыгнув, Маша дикими глазами обвела пространство под балдахином. Взгляд упал на несколько кособокую глиняную кошку, которую Олег подарил ей первого сентября.

Ах ты ж!..

– Я беременна, – сообщила Маша кошке просто из вредности.

– Поздравляю, – кисло протянул Олежкин голос. – Родители будут счастливы.

Очевидно, глиняное недоразумение реагировало на определенные слова, но никуда их не передавало, а то телефон бы уже надрывался. Просто прежде Маша сама с собой не разговаривала, вот кошка и молчала. Но стоило начаться бессоннице и другим сложностям – как семейство сразу проявило себя во всей красе.

– Мне нужны деньги. – Маше было любопытно, чему там еще Олежка кошку научил.

– Это не ко мне, – раздался быстрый ответ. – Звони Мишке, он самый богатый.

– Спасибо, братец, – язвительно проворчала Маша и щелкнула кошку по носу. – Бесплатные советы на каждый день. Бесплатные и бесполезные.

Но злиться на Олежку не получалось – у него наступили тяжелые времена. Любимчик Лаврова, блестящий студент, мальчик с многообещающим будущим два года назад бросил и универ, и вечернюю полицейскую академию и заперся от всего мира, мастеря кособокие игрушки.

Не удержавшись, Маша виновато погладила кошку.

– Все пройдет, – прошептала она. – Все станет лучше.

– У меня и так все отлично, малявка, – огрызнулась игрушка.

Ну конечно.

Маша подумала о завтраке в столовке, и желудок скрутило нервами. Если она когда-нибудь и мечтала о популярности, то вовсе не о такой.

Ну ничего, она знает, где найти печеньки.

Кухня в общаге благодаря девочкам с хозяйственно-бытового выглядела по-домашнему уютной. Пестрые занавески и мятного цвета шкафчики, плетеные корзинки с выпечкой, кружевные скатерти – очень миленько.

Чай уже кто-то успел приготовить, ароматный, цветочный, Маше осталось только налить себе чашечку. Аринка, которая, по обыкновению, страдала с похмелья, варила себе пельмени, что-то бешено строча в тетради. Формулы, цифры, уравнения. Преподаватели говорили, что она математический гений. Соседи по общаге считали ее жалкой пьянчужкой. Правдой было и то и другое.

– А-а-а! – вдруг громко закричала Арина, отчего Маша едва не подавилась печеньем. – Еще и Лавров сегодня! А я тубус с чертежами посеяла… Ты не знаешь, где я сегодня ночевала?

– А где ты проснулась?

– Правильно, Рябова, где проснулась, там и ночевала, – обрадовалась она. – Логика!

Аринка поспешно унеслась. Катя Тартышева, похожая на томную ворону, посмотрела ей вслед, неодобрительно поджав губы.

– С кем только не приходится иметь дела, – удрученно провозгласила она. – Правду говорят, что общага – это школа жизни.

С этими словами она снова склонилась над своими бумажками. Длинные черные волосы упали на худое вытянутое лицо.

– Сунь-вынь-быстрее-сильнее… Ах, чтоб вас! Какая гадость!

– Что ты делаешь? – удивилась Маша.

– Пишу творческую работу для Циркуля, чтоб он подавился, – раздраженно ответила Катя. Она училась на четвертом курсе и специализировалась на лингвистике.

– Чем тебе Циркуль не угодил?

Маше, в общем, было не особо интересно, как там к Сергею Сергеевичу Дымову относятся его студенты, но чай еще не закончился и надо было поддержать разговор.

– Он полный профан, – объявила Катя Тартышева торжественно. – Ничего не понимает. Я ему написала такое потрясающее эссе в стиле декаданса…

– В каком-каком стиле?

– В таком. Мои уста кольцу проложат путь, обеты прорастут сквозь лоно…

Маша едва не ткнулась носом в чашку, чтобы скрыть потрясенный смешок. Бедный Дымов!

– В прежние века умели ценить изящный стиль, но Циркуль сказал, что это вульгарно… Вульгарно! Вот пусть теперь получает «сунь-вынь» в качестве наговора для повышения потенции. Наверняка у него проблемы по этой части!

– У кого проблемы? – Вместе с Аринкой, триумфально сжимающей в руках драгоценный тубус, появилась красотка Дина Лерина, которая, по слухам, успела оценить бо́льшую часть мальчиков-студентов. Маша в это не верила, конечно, – чисто из математических соображений. По ее расчетам, выходило бы примерно по пять с половиной парней в сутки, что представлялось физически невозможным.

– У Циркуля, – пояснила Катя Тартышева.

– И ничего удивительного, – охотно согласилась Дина, – если наша ректорша и в койке командует. Раздевайтесь, Сергей Сергеевич, сейчас мы проверим ваши учебные планы… – И она захихикала.

И не надоедает им нести всякую чушь.

* * *

В этот день у Зиночки, их завхоза, кажется, было лирическое настроение. Вывалившись из общаги, Маша чуть не задохнулась от удушающего запаха полевых цветов: небольшой парк, ведущий к учебным корпусам, был усыпан фиолетовыми и белыми фиалками. Вчера здесь царила зима с пушистыми сугробами, а сегодня Маша из-за растрепанных чувств забыла поглядеть в окно. И вот теперь стояла в шубе и теплых сапогах посреди лета.

– Еще не привыкла к причудам нашей Зины? – вдруг услышала она.

Два парня – мрачный и улыбчивый – топтались на нижних ступеньках общаги и неуверенно глазели на нее.

Маша мрачно стянула шубу.

– Ты Рябова, да? – спросил тот, что выглядел дружелюбнее.

– Может быть, – насупилась Маша, не ожидая ничего хорошего. Она была не из тех девушек, на которых оборачивались или с которыми знакомились ни с того ни с сего.

– А… Ну, я Власов, а это Плугов, нас Циркуль к тебе прислал. Фотку твою из личного дела показывал.

Власов! Плугов! Чокнутые менталисты, выпустившие погулять чужие мечты!

– Ах вы… – паразиты? благодетели? люди, которые предупредили ее об опасности или опозорили на веки вечные? – Приятно познакомиться, – Маша остановилась на вежливом варианте.

До первой пары оставалось еще около двадцати минут.

– Ей приятно, Плугов, – развеселился дружелюбный и тряхнул длинными волнистыми волосами, которыми явно гордился. Его спутник промолчал. – Циркуль сказал, у тебя могут быть вопросы.

Маша спустилась к ним и спросила нерешительно:

– Мы можем отойти?.. Ну вон хоть на ту скамеечку?

Мимо них, плавно покачивая бедрами, прошла Дина в легком платье. Бросила длинный взгляд сначала на Плугова, потом на Власова, чуть заметно поморщилась при виде Маши с шубой в охапку.

– Давай мы тебя до аудитории лучше проводим, – предложил Власов. – У тебя кто первой парой?

– Иванова.

– Черчение! Вот скука смертная!

Маша обожала черчение, но спорить не собиралась.

– Короче, смотри. – Власов непринужденно предложил ей свой локоть, и она неуверенно за него ухватилась. Еле-еле, совсем невесомо. – Вчера мы работали над одной штукой… для психов, короче.

– Для влюбленных, – хмуро поправил его Плугов.

– Я и говорю… Короче, это Вовка придумал, он у нас мозг.

– Бедный просто, – снова поправил его Плугов.

– Ага. Все время думает, где подзаработать. Ну и решил продавать такие особенные валентинки – подари любимому свою фантазию вместо открытки. Скажи, вещь?

– Вещь, – благовоспитанно подтвердила Маша без особого энтузиазма.

– Ну и… кое-что стряслось.

– Стряслось то, что ты балбес невнимательный.

– Да всего-то пару цифр перепутал в расчетах, я менталист, а не арифметик…

– Арифметика и лингвистика – основы любого волшебства, – не удержалась Маша от занудства.

– Ну да, – не обиделся Власов. – Короче, рвануло у нас.

– И далеко рвануло?

– Рябова, – снисходительно протянул Власов, по-джентльменски открывая перед ней дверь в учебный корпус, – рвануло только внутри защитного контура универа, ректорские щиты даже мы не пробили бы.

– Вместе с общагами?

– А то, – с гордостью сказал Плугов.

В коридорах было еще не слишком многолюдно – до звонка оставалось время. Среди студентов не принято было заранее подпирать стены возле аудиторий, а вот Маша всегда старалась прийти пораньше.

– А можно как-то узнать, кому именно принадлежит конкретное видение?

– Как? – развел руками Власов. – Видения-то – тю-тю, мелькнули в воздухе и исчезли. Поди их теперь отследи.

– А если я увидела, что кто-то мечтает совершить убийство? – решилась задать главный вопрос Маша.

Менталисты переглянулись и задумались.

– Ну, – неуверенно сказал Власов, – такое даже в полицию не принесешь – нечего нести.

– Но я бы предупредил потенциальную жертву, – добавил Плугов.

– То есть это серьезное намерение? – испугалась Маша. – А не просто приступ немотивированной агрессии?

– Люди странные, – на этот раз заговорил более молчаливый Плугов. – У них в головах странное. С точки зрения нашего мозга нет особой разницы между фантазиями и планами, поэтому вчера ты могла увидеть и то и другое.

Маша так сильно расстроилась, что споткнулась на ровном месте, плотнее ухватилась за власовский локоть и уставилась себе под ноги, стараясь скрыть эмоции.

– В любом случае нормальный человек не будет о таком фантазировать, – справедливо высказал общее направление мыслей Власов. – Слышь, Вовк, может, нам для полиции тоже какую-нибудь разработку сочинить?

– На мне сначала потренируйтесь, – тонким голосом попросила Маша. – Как вам такое тестовое задание: найти того, кому принадлежит видение с моим убийством?

– Какая нетривиальная задача, – восхитился Плугов. – Антох, я вижу разгуливающего по коридорам голема, который спрашивает всех и каждого: ты хочешь убить Машу Рябову? Может, ты? Или ты?

– И если ответ положительный, у него включается зеленая лампочка на голове, – воодушевился Власов.

Маша представила себе, как скоро такого голема, а заодно и ее саму, возненавидит весь универ, и неожиданно рассмеялась.

Решение если и неэффективное, то как минимум феерическое.

Власов тоже заулыбался, за компанию.

– Только нам нужен механик, – въедливый Плугов уже погрузился в организационные вопросы.

Кажется, он не шутил.

Маша остановилась у класса черчения, неуверенно переводя взгляд с одного на другого.

– Ребят, вы серьезно?

– Ну, понадобится время, конечно, – смутился Власов. – А ты пока держись, что ли. Ну знаешь, не ходи одна по зловещим подворотням и всякое такое.

Из-за угла вылетел Андрюша Греков, притормозил, завидев Машу рядом с двумя пятикурсниками. Оценил ее ладонь на локте Власова. Взъерошил волосы.

– Маш? – позвал он как-то нервно. – Мы можем поговорить?

Она едва сквозь землю не провалилась, столкнувшись с ним нос к носу. Поговорить! То есть никто не будет деликатно делать вид, что не знает о ее позоре, чувствах и прочем неловком?

А может, это тот самый шанс? Гордо и смело признаться в своих чувствах, как и полагается современной девушке? Она же сможет пережить отказ, правда? Людям то и дело в чем-нибудь отказывают. Сенька вон три раза делал предложения трем разным девушкам, прежде чем услышал «да». И ничего, не развалился. Зато теперь у него семья и дети. Отдувается за остальных братьев, которые пока не спешат связывать себя брачными узами. Хотя Мишка уже одной ногой женат, если подумать, просто никак времени на свадьбу не найдет со своими пациентами.

– Маша? – напомнил о себе Греков.

– Ой, Андрюшенька, – пролепетала она так жалко, что даже Плугов посмотрел на нее, как на котенка без лапы, – сейчас же черчение. Вот-вот начнется. Давай на большой перемене, ладно?

– В столовке? – бестактно спросил он.

Маша едва не пошатнулась.

Да она туда никогда!

Ни за что!

– Простите, Греков, – раздался за ее спиной спасительный спокойный голос, – на большой перемене у Марии свидание с Аллой Дмитриевной. И вас, господа менталисты, ректор тоже ожидает.

– Сергей Сергеевич! – взвыл Власов. – Мы же там вчера были!

– Ну, значит, не заплутаете.

Маша повернула голову, чтобы посмотреть на Дымова. Такой невозмутимый. Не знает пока, что сегодня ему предстоит проверять домашку с «сунь-вынем».

– Машку? К ректору? За что? – поразился Андрюша. – Она же как трамвай на рельсах. Учеба – библиотека – общага.

Прозвучало как-то очень не очень. У Маши даже в глазах защипало.

Нет, никаких гордых признаний.

Трамваи в своих чувствах не признаются.

– Как образно, – оценил Дымов. – Пойдемте, Греков, у нас с вами первая пара. Заодно поупражняетесь в словесности, раз уж у вас внезапный приступ вдохновения.

– Сергей Сергеевич, я же ничего не сделал! – растерялся Андрюша.

– Самое время начать, – Дымов подтолкнул его дальше по коридору, в сторону своей аудитории, – делать хоть что-нибудь.

Андрюша оглянулся на Машу, скривился, демонстрируя недовольство, но дал себя увести.

Власов подмигнул Маше.

– Мы тоже потопали, у нас Плакса по расписанию… А арифметику мне Вовка после вчерашнего запретил прогуливать. Ну, увидимся, если тебя не укокошат до большой перемены.

Как оптимистично.

Глава 4

На черчении Маша забыла и об Андрюше, и о ректорше, и даже обо всех угрозах, настоящих или выдуманных. Она сопела над эскизом фонарика, который, по замыслу Валентины Ивановны, не нуждался в подзарядке и зажигался бы сам собой, как только в радиусе десяти метров появится кто-то, кроме его владельца. Впрочем, о формулах и наговорах Маша будет думать потом, после того как разберется с базовым чертежом.

Она всегда старалась сесть за переднюю парту, чтобы лучше слышать и видеть преподавателя, ну и чтобы всякие ленивые тупицы не заглядывали в ее тетради.

Маша ненавидела, когда у нее списывали, и никому этого не позволяла. Не то что слабохарактерный Федька Сахаров, который, хоть и был умником, все равно заискивал перед однокурсниками.

– Эй, Рябова. – Олесе Кротовой, ее однокурснице, кажется, надоело возиться с чертежами и она пересела поближе, пользуясь тем, что Валентина Ивановна уткнулась в проверку домашних работ. Ленивая и медлительная, Олеся не слишком усердствовала в учебе, зато обожала сплетни.

– Чего тебе? – недовольно прошипела Маша, на всякий случай прикрывая чертеж рукой.

– Ты же знакома с Грековым из параллельной группы? Вечно за ним таскаешься.

Маша? Таскается? Отвратительно просто, как некоторые готовы все преувеличить.

Нахмурившись, она только дернула плечом. Любой воспитанный человек сразу бы понял, что собеседник не расположен к общению на данную тему и вообще занят важным делом.

На Кротову это не произвело никакого впечатления.

– Прикинь, – зашептала она, придвигаясь ближе, – по нему сразу несколько девиц сохнут! Одна такая… круглая, ну, помнишь, первогодка, которая на боевку на шпильках приперлась. Фея-Берсерк ее тогда так на каблуках на стадион и отправила… Смеху было! А другая – словесница с третьего курса, ничего такая, она еще бойкот Плаксе в прошлом году объявила. Мол, не нужна ей арифметика, и все тут. И еще есть третья, с нашего курса, только ее никто не запомнил… какая-то невыразительная особа…

Тут Кротова обвела взглядом аудиторию, словно надеясь определить невыразительную особу, влюбленную в Грекова.

Маша совсем склонилась над чертежом, не глядя в ее сторону.

Сразу три влюбленные в Андрюшу девицы! И она – одна из них. Рядовая дурочка, как все.

Если бы мама, легендарная сваха и гуру любовно-семейного волшебства, прослышала о таком, то была бы весьма разочарована поведением единственной дочери.

С другой стороны, возразила сама себе Маша (которая тренировала критическое мышление и училась рассматривать каждый вопрос с разных сторон), это говорит о ее хорошем вкусе. Популярность – своего рода знак качества, гарантия того, что, кроме нее, Андрюшу оценили и другие девушки. Значит, она сделала хороший выбор.

– Эй, Рябова, – снова зашептала Кротова, но тут преподавательница подняла взгляд от тетрадей, в упор взглянула на неугомонную студентку и строго произнесла:

– Кротова, у вас, кажется, проблема с чертежом? Покажите-ка, что получается.

Олеся страдальчески скривила губы, ее плечи опустились, но делать было нечего, и она уныло поплелась к преподавательскому столу, а Маша наконец-то вернулась к своему фонарику.

* * *

В кабинете ректора ей прежде бывать не доводилось, но она знала, где расположен административный корпус, – за небольшим прудиком, кишевшим крупными карпами. Надо было пройти по горбатому мостику, нырнуть в густую посадку сосен, пройти совсем немного – и вот, пожалуйста: перед тобой ажурное двухэтажное здание с колоннами и лепниной.

Маша была здесь в прошлом году, когда они с отцом приносили документы для зачисления.

Свою неуместную шубу она так и тащила в руках, теплые ботинки словно весили целую тонну, но она не стала забегать в общагу, чтобы переодеться. Маша слишком боялась опоздать. Впрочем, никто не удивлялся тому, что кто-то одет не по погоде: к внезапным причудам завхоза Зиночки студенты привыкли. В прошлом феврале, например, им пришлось пережить песчаную бурю, а в июне, в самый разгар сессии, коридоры и аудитории захватили стаи бабочек, распевающих героические баллады.

Маша помнила, как на экзамене по истории ее все время перебивало заунывное: «И взмахнул он дубинушкой, богатырь, богатырь, дубинушкой из рябинушки…» Тогда Маша, выведенная из себя тем обстоятельством, что ей никак не дают рассказать об истории университета (открыт 23 января 1755 года, зря она, что ли, зубрила даты), вдруг выпалила такой мощи наговор, что с тех пор Циркуль и склонял ее к специализации по лингвистике. А она в чертежники хотела! Как старший, самый любимый брат Димка, капитан дальнего плавания.

Перед административным корпусом была разбита целая клумба аленьких цветочков. Табличка гласила: «Хочешь чудовищных последствий – сорви меня». Вальяжно раскинувшийся на ступеньках мраморный лев лениво разинул свою пасть:

– Кто такая? Зачем?

– Рябова, – оробев, произнесла Маша, – к ректорше…

– К несравненной Алле Дмитриевне, бестолочь, – рявкнул лев и чуть отодвинулся, позволяя ей пройти. Она торопливо взлетела по ступенькам, двери распахнулись, и Маша очутилась в холле, заставленном кадками с фикусами и геранями. На них прыскала водой из бутылки завхоз Зиночка. Юбка ее была экстремально короткой, а пышная грудь едва не выпрыгивала из декольте. Она покосилась на шубу в Машиных руках, и насмешливая улыбка скользнула по полным губам.

– Ну-ка, как тебя там, – с хрипловатой чувственностью произнесла Зиночка, – первое правило студента!

– Что? – испугалась Маша. Неужели она не изучила какой-то обязательный устав или вроде того?

– Проснулся поутру – посмотри в окно, – хмыкнула Зиночка и вернулась к своему занятию.

– А кабинет Аллы Дмитриевны?..

– На втором этаже за оленем.

– За каким оленем? – растерялась Маша.

– Северным вроде.

Лестница нашлась за голубой плюшевой портьерой. Поднявшись по ней, Маша попала в коридор с несколькими дверями. На стене висел план эвакуации, а на прозрачного стеклянного оленя она налетела, не заметив его, и зашипела, ударившись коленом.

– Смотри, куда прешь, – буркнул олень.

Маша осторожно обогнула его и постучала в следующую дверь. Та с пронзительным скрипом отворилась.

В небольшой приемной вздыхал над кипой бумаг древний старичок с пышной белой бородой. Его блестящая лысина отражала свет.