Бесприютные

– Чуть не забыла. Приезжает президент Грант.

– Что? Сюда? – Роуз заморгала от удивления.

– Да. В престольный праздник, через несколько недель. Кажется, в сентябре. На открытие здания школы. Тэтчер, ты сможешь пожать руку его величеству президенту, будешь сидеть на сцене и все такое прочее. Профессор Катлер постарается быть главным, но ему придется поделиться славой с новым преподавателем естественных наук, потому что Катлер – старый прокисший пустозвон, и все это знают. А ты – молодой и загадочный.

– Загадочный?

– Ну, потому что ты – человек новый и никто тебя еще толком не знает.

– Понятно. Это низший уровень загадочности.

– Зато весь город увидит тебя рядом с президентом Грантом! И мы прославимся. – Полли решительно вышла, крутя над головой шляпку, как опоссума, пойманного за хвост, – эту картинку Тэтчер помнил по временам своего жестокого детства. Еще одна история, которую нельзя было рассказывать в этом доме и которая, напротив, показалась бы Полли захватывающей.

– Пусть Грейси поможет тебе причесаться! – крикнула ей вслед Роуз.

– Грейси занята – она утешает маму. Я попрошу миссис Бриндл! – воскликнула Полли, топая вверх по лестнице.

– Не смей просить кухарку причесывать тебя!

Прозрачная кожа Роуз вспыхнула от необычного усилия: необходимости повысить голос.

Розовый румянец и пьянящий аромат, изысканное сходство имени и натуры Роуз с цветком – вот что привлекало Тэтчера. Редко у кого так явно проступает его цветочная индивидуальность. Помимо и его самого: Гринвуд – молодое деревце. Слишком легко гнущееся.

Роуз потерла ладонями кожу на обнаженных руках, словно хотела физически стряхнуть с себя досаду.

– Колесницы, лошади с сигарами! Что за несносное создание – радоваться подобному событию!

Тэтчер, весьма схожее создание, постарался укрыться под маской снисходительности.

– Наверное, мне придется одновременно держать в узде дюжину таких Полли, когда начнутся занятия. Боюсь, я не подходящий для этого человек.

– Таких, как Полли, больше нет, дорогой. Ни в Вайнленде, ни где бы то ни было еще. Лучше было бы оставить ее в Бостоне до окончания школы миссис Марберри. Знаю, ты с этим не согласен.

Он заметил, что Роуз бросила взгляд на его кожаную папку, лежавшую на столике.

– Оставить Полли в Бостоне? Это нанесло бы ей неизлечимую душевную травму.

– Или отдать в какую-нибудь другую школу, вроде школы миссис Марберри. Наверняка тут есть такие, несмотря на все здешнее свободомыслие. Даже спиритуалистам и трансценденталистам порой необходимо приструнивать дочерей, требующих подобного рода лечения.

Тэтчер только начинал знакомиться с идеями спиритуалистов и трансценденталистов. До встречи с Роуз он почти ничего не слышал о Вайнленде и представлял его как край, где мужчины ведут философские диспуты в клубах дыма от дорогого табака. Тэтчер подал заявление на место преподавателя здешней старшей школы, потому что Роуз и ее мать Аурэлия мечтали вернуться сюда.

– Думаю, миссис Марберри навсегда осталась для нее в прошлом, – ответил он. – Полли презирает ее так же, как моего работодателя. Как она его назвала? Прокисший пустозвон?

Роуз едва заметно улыбнулась.

– Высшие оценки по поэзии и прилежанию. У твоей сестры весьма разнообразные способности.

– В конце концов миссис Марберри одержала бы победу.

– Я бы не назвал это победой. Активный ум должен питаться «мясом» окружающего мира.

– Господи, Тэтчер, «мясом» окружающего мира! Какого рода плотоядность ты имеешь в виду?

– Математические таблицы. Ботанические наименования…

– Тогда это скорее овощи окружающего мира.

– Я просто подразумевал все неизведанное, что привлечет ее внимание. Реально существующие предметы и явления.

– И ты действительно думаешь, что ботаника может остепенить Полли? Я считаю, что это лишь нанесло бы еще больший вред ее обуви.

– А я полагаю, что Полли не следует наказывать дамскими романами и правилами выполнения реверансов. Она мне рассказывала, что у миссис Марберри они несколько недель учили распорядки, в соответствии с которыми органзу следует заменять на креп во время траурного периода в зависимости от степени родства и происхождения покойного по материнской или отцовской линии.

– Как быстро дичают мужчины. У тебя нет семьи, Тэтчер, но имей сострадание к нам, остальным, пожалуйста. Неужели ты не видишь никакого смысла в следовании благопристойным обычаям?

– Вижу. И наверняка все они где-то прописаны. Если у меня вдруг найдется дальний родственник со стороны покойной матери и он умрет, я смогу пойти в библиотеку и изучить свои обязанности по части траурных повязок и галстуков.

– Тренировать свой ум даже в предметах, которые, не исключено, никогда не пригодятся, весьма полезно.

– Совершенно верно. Тогда давай приобщим Полли и к квадрату гипотенузы.

– У тебя появится такая возможность. Через несколько лет.

Тэтчер мог бы напомнить ей, что ему предстоит преподавать естественные науки и физику, а не математику, но вряд ли для Роуз имела значение разница. Она взяла со стола его папку и открыла ее: папка широко распахнула свои кожаные крылья в ее ладонях-лепестках. Роуз никогда не поняла бы угрозу, таившуюся в этих чертежах. И вопреки всему тому, на чем сам только что настаивал, Тэтчер бы отдал все за то, чтобы скрыть ее от своего женского семейства.

– Что сказали строители? – спросила она, кладя папку обратно.

– Боюсь, ничего хорошего. – Он чувствовал, как его сердце колотится об острый край воротника. Роуз подняла на него взгляд без малейшей перемены в настроении.

– Починить крышу действительно так дорого стоит?

Тэтчер взял ее ладони в свои и, поглаживая большими пальцами ее маленькие пухлые костяшки, неожиданно вспомнил эмбрион свиньи, который препарировал на первом курсе университета. Несмотря на то, что ему уже довелось повидать на войне, и на многочисленные трупы, с которыми имел дело позднее, в годы работы ассистентом хирурга, он помедлил тогда, прежде чем рассечь тот розовый комок плоти. Тогда и там, в лаборатории, в обществе ученых, Тэтчер увидел себя человеком, вскрывающим поросенка, чтобы изучить его внутренние органы. Для большинства людей мясо существует лишь для того, чтобы, сдобрив его сидром, потушить на ужин. В любом образовательном процессе рано или поздно наступает момент истины, и для Тэтчера этот момент заключался в обретенном понимании того, что мир делится на два лагеря: на исследователей и использователей.

Но рядом с ним была Роуз, явно принадлежавшая к лагерю использователей, однако согласившаяся выйти за него замуж. В делении иногда происходит сбой.

– Если бы дело было только в крыше, это было бы еще полбеды. Но, боюсь, дом в целом сам с собой не в ладах.

Она рассмеялась:

– Ты говоришь прямо как Авраам Линкольн[14]. Если не вопрос о существовании рабства, то что еще может разделить дом сам в себе?

– Конструктивная ошибка. Мне жаль, Роуз, но боюсь, это весьма серьезно. Они говорят, что в конце концов дом просто развалится пополам.

Она отдернула руки.

– Сказать такое – это же ужасно!

– Ужасно было узнать такое, поверь мне.

– Но это не может быть правдой. Мой отец был твердо уверен в этом доме. – Роуз быстрыми шагами пересекла гостиную, остановилась перед холодным камином и, стоя спиной к Тэтчеру, начала переставлять стеклянных и фарфоровых собачек на каминной полке. Этот фарфоровый зверинец пережил два переезда, начиная с первого поспешного перемещения в Бостон после смерти отца, оставившего вдову и двух маленьких дочерей без средств, а потом обратно сюда, под надзор Тэтчера, на ту самую мраморную полку, где эти зверушки провели годы своего становления.

– Мне очень неприятно огорчать тебя, дорогая. Это никоим образом не порочит твоего отца.

– Ужасные люди! У меня голова разболелась от их топанья вверх-вниз по лестнице.

– Они хотели дать основательное заключение. Никто из нас подобного не ожидал. Как ты понимаешь, для строителей это тоже явилось не самой хорошей новостью. Надо отдать должное их честности. Подрядчик признал, что будет пустой тратой наших средств, если мы станем нанимать его раз за разом ремонтировать одну трещину за другой.

Роуз промолчала, поглощенная своими фарфоровыми домашними питомцами.

– Дорогая, это всего лишь дом. В Вайнленде полно прекрасных домов на всех улицах, и многие из них продаются. Или мы можем построить что-нибудь новое, на свой вкус. Если верить «Уикли», капитан Лэндис продолжает раздавать участки под строительство по цене бушеля клубники.

Она повернулась к нему лицом, все черты которого заострились.

– Построить? На какие деньги, Тэтчер? Если мы не сможем продать или спасти этот дом, что у нас есть?

Настроение Роуз переменилось. Она долго могла хранить очаровательную безмятежность, но когда ей на смену приходила буря, Роуз становилась жестокой.

– У меня хорошее положение. Мы молоды. Любим друг друга. Мы найдем способ обрести новый дом, я уверен. – Тэтчеру самому была противна умоляющая интонация собственного голоса. – Для всех нас, разумеется, и для Полли, и для твоей мамы. Неужели так страшно начать все сначала?

– Да как ты можешь даже спрашивать такое? Бедная мама прошла через подобный кошмар! Мы уже начинали все сначала – в Бостоне! Ты не представляешь, чем это для нее было: потерять папу, подхватить нас и уехать.

– Не сомневаюсь, что это было ужасно.

– Да! В том возрасте, когда женщине положено окончательно устроить свою жизнь – со всеми удобствами, с друзьями… с магазинами и портнихами, – она вынуждена была на ощупь пробивать себе дорогу среди чужих грязных улиц, с почти еще грудной Полли на руках, в чужой дом. Посмотри, чем это новое начало обернулось для нее. Полли выросла дикой и невоспитанной.

– Бостон едва ли можно назвать нецивилизованным городом, Роуз. Да, я не был свидетелем ваших прошлых невзгод. Но твоя тетя – не чужой человек. Принять в свой дом сестру с племянницами в тогдашних ваших обстоятельствах было добрым деянием.

– Мы были обузой. Дядя Фред никогда не позволял маме чувствовать себя желанной гостьей в их доме, он постоянно жаловался. Даже по поводу расходов на нашу траурную одежду.

Неужели в теткином доме Роуз взрослела в обстановке унижения? Ему так не показалось, когда они познакомились, поклонники толпами ходили за ней по пятам. Конечно, Тэтчер знал об их удручающих долгах. Отец Роуз умер внезапно и оставил их более чем нуждающимися. Но это было другое дело.

– Раньше ты об этом не упоминала, – заметил он.

– А ты раньше не грозил снова ввергнуть нас в это состояние!

Сбитый с толку, Тэтчер глубоко вздохнул. Его часто поражало, как Роуз умела казаться правой даже в совершенно глупой ситуации, потому что она всегда была абсолютно уверена в своей правоте.

– Страшно представить, чего стоила вам всем кончина твоего отца. Особенно Полли, ведь ей довелось так недолго побыть с ним. Но то была беда, не имеющая отношения к нынешней. К дому.

– Я никогда не отделяла папу от этого дома. Мы были счастливы под этой крышей. И были бы счастливы дальше, если бы нас не вынудили покинуть дом.

Встретив ее исполненный горечи взгляд, он отвел глаза. То дорогое, что Тэтчер чувствовал, когда вошел в эту комнату, оказалось утрачено. Повернувшись к окну и раздвинув шторы, он притворился, будто смотрит на улицу, хотя ничего не видел или, хуже того, видел ничто, умноженное сотней призматических граней свинцовой окантовки стекол. Дневной свет слепил его. Как можно ругать мужчину за то, что он сказал правду? Старые раны от отцовских порок отозвались в ушах Тэтчера ревом первобытного ужаса. Мальчик-скиталец без крыши над головой.

Нрав Роуз и прежде причинял ему боль, но отречение от Бостона стало особой печалью. Он безо всякой радости покинул город и приехал сюда, пусть здешняя должность была неплохой и подвернулась кстати, учитывая его женитьбу. Возвращение в Вайнленд после того, как их выкинули из этого райского сада, являлось триумфом для матери Роуз. Но для Тэтчера Бостон был всем: освобождением от каторжного деревенского труда в детстве, ученичеством и образованием, миром идей, задушевными друзьями. Лучшие дни его жизни прошли в Бостоне. А самыми счастливыми были те, когда он ухаживал за Роуз и женился на ней, женщине, не взглянувшей бы в его сторону, если бы не рухнуло ее привилегированное положение в Вайнленде. Женщине, стоявшей сейчас перед очагом, который она мечтала никогда не покидать. В сущности, так она и сказала. Ее презрение к Бостону включало и его самого. Роуз низвела его до положения ребенка, и это – и ее, и его роль в случившемся – ужаснуло Тэтчера. Словно он снова превратился в новичка, молившегося о любви и успехе.

Один за другим очертания того, что находилось за окном, стали проявляться перед его взором: проезжающая мимо коляска, крепкий кирпичный дом соседей в окружении тисовой живой изгороди, просторный участок, занимающий угол Шестой и Сливовой улиц. Два дерева в его собственном дворе, обрамлявшие вид из окна. Эти деревья были посажены отцом Роуз в честь дочерей: береза – на рождение Роуз, дуб – на рождение Полли. Ни одной розы или мальвы, только деревья, которые выросли до неба за годы, минувшие после его смерти. Неудивительно, что дочери боготворили этого сентиментального человека – именно такого, каких прельщали райские видения Лэндиса. Легенда о двух деревьях являлась любимым семейным преданием, и каждый раз Тэтчер терпеливо выслушивал присказку «посаженные папой», никогда не комментируя ее. В прежней жизни ему пришлось вырыть немало ям, оросительных канав, даже могил, и он отлично знал, как и кем были вырыты ямы под эти деревья. Наверняка отец Роуз стоял на траве в чистом сюртуке, рукой указывая, где копать, и отдавая распоряжения землекопам – вероятно, взводу итальянских парней, таких же, каких Тэтчер видел сегодня утром рывшими траншею вдоль железнодорожной линии. Даже если ему доведется обменяться рукопожатием с президентом Грантом, как предсказывала Полли, он все равно останется человеком, глядящим на жизнь со дна ямы, а не сверху. Тэтчеру удалось немного приподняться, а Роуз приспустилась, случайно очутившись на одной с ним плоскости, которая свела их и соединила узами брака. Но разный вес их отдельных жизненных историй делал эту плоскость неустойчивой.

За деревьями и каретным сараем Тэтчер различал теперь худую фигуру миссис Трит, лежавшей ничком, упершись подбородком в сложенные ладони. Судя по всему, она наблюдала за каким-то разворачивавшимся в траве микродейством с такой же поглощенностью, с какой Роуз в данный момент занималась своими фарфоровыми собачками. Уж не сбежал ли доктор Трит в Нью-Йорк от недоумения и одиночества, бесконечно чуждый увлечений жены?

И как прежде, симпатия Тэтчера решительно переместилась от доктора Трита к его загадочной другой половине. Миссис Трит, вглядывающаяся в траву, – тут крылась тайна высшего порядка. Тэтчеру хотелось узнать, что так захватило ее внимание в этот жаркий августовский день. Эта женщина принадлежала к его флангу человечества, к тем, кто берет скальпель и препарирует свинью. К исследователям.

3. Исследователи

Вид из окна досадно отвлекал внимание Уиллы. Статья о реформе обязательного медицинского страхования, которую она пыталась писать, в принципе была интересной, и, если бы ей удалось сдать ее и выставить счет-фактуру на этой неделе, она бы не чувствовала себя такой уж бездельницей на чердаке. Но Уилла никак не могла сосредоточиться в безвыходной ловушке между плачущим внизу ребенком и непрерывным стуком над головой.

Она пробыла в Бостоне всего две недели. Как такого короткого промежутка времени оказалось достаточно, чтобы в доме все столь враждебно переменилось? Яно со своим новым другом Питом Петрофаччо состряпали схему временных мер по ремонту, чтобы сохранить то, что еще оставалось от целостности дома. С учетом общего состояния строения полная замена крыши была бессмысленна, да и в любом случае им совсем не по средствам, поэтому остановились на стягивающей жестяной заплатке, которая закроет расширяющуюся щель.

Заплаточные планы всегда были коньком Яно. Сюрпризом стала роль, какую они с Питом отвели Уилле: ей надлежало изыскать источник финансирования для полноценного ремонта, включавшего подъем пристройки и сооружение нового цементного фундамента. Пит утверждал, что это осуществимо, потребуется большая работа, но результат будет. Мужчины выработали этот план на своей первой встрече, а Уиллу, заочно, назначили звездным игроком. Пит рассказал Яно о правительственных грантах на охрану исторических памятников, на которые она сама раньше обратила его внимание. Яно заверил Пита, что его жена – специалист в области всяческих изысканий и не упустит ни одной подобной возможности, если таковые существуют.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Уоллес Стивенс. Прилично одетый мужчина с бородой. Пер. Г. Кружкова. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Название серии картин норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка, на которых весьма условно изображена фигура кричащего в отчаянии человека, стиснувшего голову ладонями.

3

Протестантская религиозная деноминация. Амиши отличаются простотой жизни, одежды и нежеланием принимать многие современные технологии и удобства.

4

Vineland (англ.) – виноградник.

5

Антидепрессант.

6

Группа антидепрессантов.

7

«Гудвилл» – самая большая сеть магазинов секонд-хенд в США.

8

Средства для усиления женского сексуального удовольствия.

9

Адвокат, подготавливающий дела к слушанию, составляющий и подающий все нужные документы, но не выступающий в суде.

10

По-английски в прозвище Antsy содержится слово «ants» – «муравьи». Имеется в виду английская грубоватая просторечная идиома «to have ants in one's pants», которая буквально означает «словно у него/у нее муравьи в штанах» и соответствует русскому «шило в заднице».

11

Район в южном Бостоне.

12

AP exams – экзамены по программе, в которой предметы преподают на уровне, соответствующем первому курсу университета.

13

Мера длины, равная четырём дюймам (≈10,16 см).

14

Имеется в виду знаменитая речь Авраама Линкольна (16 июня 1858 г.) «Дом разделенный». Ее главный тезис гласил, что в США не могут одновременно сосуществовать рабство и свободное общество и американцам придется выбирать одно или другое.