Удар и спуск

Богдан Сидоров

Удар и спуск

Творите. Творите в любых проявлениях, что диктует вам ваше сердце. Никогда не забывайте прислушиваться к нему.

Вопль

Выйдя из парадной своего дома, я почувствовал на коже легкий ветер, навеявший на меня воспоминания из детства. Тогда, на своем стареньком велосипеде, я мчался в магазинчик за углом с самыми лучшими кондитерскими изделиями в моем родном городке и просил буханку черного хлеба, а также одно пирожное на свой выбор. Мама даже в самые трудные времена раз в неделю позволяла покупать мне этот кусочек детской радости, однако я всегда разделял его с самым любимым человеком в моей жизни – моей матерью, мчась обратно с половиной этого быстрого дофамина. Сейчас я очень редко катаюсь на велосипеде, да чего уж и говорить, бег мне тоже не дается от слова совсем. Во времена своей юности я обучался в неплохом университете по государственной квоте, ведь мне отлично давалась новая информация и общение с преподавателями для рассуждения о рассказанном ими на лекциях. Они пророчили мне отличное будущее и всегда хотели видеть меня блистательным выпускником, которым, однако, по року судьбы я не стал, ведь мои студенческие, относительно счастливые времена, были сопряжены с уходом за матерью.

Через два года после начала обучения, тоска по ушедшему отцу, разъедавшая мою мать сколько мне помнилось, начала брать свое и здоровье ее стало увядать как заброшенный и лишенный ухода комнатный цветок, цепляющийся за жизнь, но все же уходящий без единого крика. Нет, дело не в том, что отец нашел другую женщину или же просто испарился без объяснений, все было проще – в то время кое-что другое увлекало многих мужей из семей, кого по доброй воле, а кого нет и это была война. Я помню тот день, когда он ушел. Мать не проронила ни слова, ведь она знала, что не сможет его остановить или же уговорить играть в прятки с государством. Я не считаю своего отца громким патриотом, но на моей памяти он терпеть не мог разные уловки и не мыслил о том, чтобы кого-то обманывать. Что уж говорить об отчизне, земле и доме, где он вырос сам, и где жили мы.

Похоронка была последней весточкой, которую мы получили о нем спустя год с начала войны. Вообще, письма с фронта приходили ко всем с теми или иными опозданиями и задержками, однако, они доходили другим семьям, но не нашей. Мама не пропускала ни одного визита почтальона на нашу улицу и с порога смотрела, как он проходит наш дом, а сумка его пустеет по мере продвижения от двери к двери. Я всегда брал ее за руку и уводил в гостиную, где она успокаивала меня тем, что папа должно быть очень занят и не может писать нам или же почтовые работники опять что-то перепутали и письмо не дошло до нас. Это звучало убедительно первые два месяца, но со временем, ко мне начало приходить осознание, что все эти утешения адресовались не мне и даже мама не была их целью. Это была своеобразная молитва, которую она возносила, дабы не думать о том, что могло случиться с отцом на фронте. Так тянулись месяцы, когда в один момент приехал мужчина в военной форме, который мог бы заменить нам отца, о чем я думал в взрослом возрасте, но мать никогда не допускала таких мыслей ни в отношении него, ни в отношении каких-либо других мужчин. Он рассказал о себе и пошутил про задержку письма, так-как нести его с фронта на одной ноге было проблематично. Мне этот мужчина показался слишком позитивным для человека, вернувшегося в родной город с протезом ноги до паха и где его ждал родной дом, отныне напоминавший вскрытую с обеих сторон консервную банку. Целью его визита было передать нам письмо от отца, которого настораживало отсутствие ответа на многочисленные попытки связаться с нами. Сам неожиданный гость сказал, что в связи с ранением, после реабилитации он был направлен в родной город с формулировкой – «на поле боя некогда смазывать шарниры на вновь приобретённой железной ноге.» Как раз здесь он и обнаружил свое разрушенное жилище и уведомление о сносе, коих на тот момент по его городу было получено очень много. Городок, в котором он жил в мирное время, находился на границе нашего государства, в связи с чем его жители первыми почувствовали все тяготы войны. На вопрос матери, почему он решил доставить нам это письмо, улыбчивый мужчина изъявил нежелание горевать о доме и нецелесообразно терять на это время, ведь на фронте он познакомился не только с моим отцом, который стал ему верным боевым товарищем, но и с молоденькой медсестрой, по доброте душевной и явно чем то большим, чем симпатией, разрешившей ему пожить у нее в столичной квартире. Путь этого мужчины от развалин, значимых в его документах местом прописки, до столицы проходил аккурат через наш город и он не забыл о просьбе своего некурящего и щедрого боевого брата, отдававшего ему свои пайковые сигареты. Слышимые бок о бок ужасающие взрывы от ударов артиллерии сроднили их лучше кровных уз.

В письме, столь неожиданно врученным новым знакомым, наша семья смогла узнать о нахождении отца в абсолютно другом месте, нежели то, куда его изначально направляли высшие чины и куда мы провожали его с надеждами не только на его скорое возвращение, но и на скорейшую победу нашей страны. О скорой победе в то время очень часто передавали в новостях. Мать с тех пор заметно посвежела и даже начала посещать сборы жен военнослужащих, ведь раньше разговоры о весточках с фронта для других семей вызывали в ней то ли ревность, то ли обеспокоенность. Этого я не пойму до сих пор. Однако, после того письма она начала интересоваться судьбой мужей наших соседей и сама того не ведая, начала делиться своей надеждой с другими, ведь тревога о том, как бы не спугнуть столь желаемое, сменилась упованием на дух общности. Не мудрено, ибо известно, что молитва, что судебный иск, всегда являют собой нечто большее, имея коллективную подоплеку.

Мы продолжали жить в томительном ожидании, и я прекрасно помню тот день. Наступила ранняя весна. Природа, испещряемая ударами снарядов различного калибра на линии фронта, казалось, отыгрывалась буйством растительности и красок в местах, где ее меньше всего разрывали и заставляли обнажать чрево. Несмотря на ухудшающееся положение моей родной страны в этом кровопролитии, новостные заголовки, звуки из радио и экраны телевизоров истошно кричали о том, что готовится контрнаступление, которое было стратегически вымерено и ни в коем случае не являлось вынужденной мерой, придуманной для поддержания морального духа солдат и ждавших их семей. Иногда ответ ближе, чем кажется и даже до самых безыдейных людей начали доходить мысли об окончании конфликта не в нашу пользу. Нет, не нужно было быть высшим чином или же иметь доступ каким-то тайным сведениям, достаточно было посмотреть на тот самый кружок, который посещала моя мать, где большинство женщин сменили активное обсуждение писем с фронта на уединенное прохождение стадий принятия у себя дома. Несомненно, были и те, кто до последнего не хотел принимать горькую правду, но число пайковых наборов, передаваемых на военных грузовиках семьям военнослужащих и число таких же грузовиков, вывозивших с мест соприкосновений армии то, что удалось спасти, неумолимо увеличивалось в пользу последних.

Именно в такой день я увидел мать, сидевшую за столом в слезах, оперившись руками в лоб и пытавшуюся собраться до моего прихода из школы. Мне не нужны были объяснения. Конверт, лежавший рядом, явно не сулил хороших новостей, ведь он даже выглядел по-другому, нежели тот, которыми обычно хвастались жильцы соседних домов в более благоприятные этапы войны. Я считаю свою маму сильным человеком, однако с того момента она начала жить не для встречи с отцом и возвращению к довоенной жизни, а вопреки становлению вдовой. Тогда, она ласково позвала меня моим детским именем – Полик и обняла, заверив, что папа ушел героем. Я думаю, что в память о нем она не стала обманывать меня, о чем я до сих пор мысленно благодарю её.

***

Те времена давно прошли, но кто из нас не окунался в поток мыслей для отвлечения от мирской суеты? Ведь никогда не знаешь, куда заведет этот экспромт, творящийся в голове. Сейчас, этот выросший молодой человек, блуждающий в прошлом, был одет в приличные черные брюки, стрелки на которых были сделаны не из уважения к корпоративной этике, а потому что по-другому просто нельзя. Его галстук в полоску отлично сочетался с рубашкой, учитывая факт, что вся свобода и самовыражение любого офисного работника была заключена в одном лишь нем. Ненастная погода тянула к тонким линиям и выбор пал на узкий галстук. Кипер был однозначным решением для торжеств из-за восприятия его широты за непробиваемые стены, скрывающие от оценивающих глаз, а форма бабочки всегда навевала легкость бродвейской прогулки в выходной, который часто заканчивался у дверей вестибюля «Майстер Индастриз». Именно туда Полик и направлялся этим утром по сверхурочной работе. Однако, сейчас неуместно называть бравого сотрудника именно так, ведь на его бейдже красовалось лицо повзрослевшего светловолосого парня, стриженного под «канадку» и не выражающего никаких эмоций ни тонкими линиями губ, ни опушенными уголками карих глаз. Как уже стало ясно, на бейдже нет места для ласковости или оскверняющих субординацию прозвищ, там просто красовалась надпись: «Пол Хендерсон, ведущий менеджер».

Пол не любил скатываться в крайности, как и этим субботним утром он не испытывал гнева от раннего расставания с постелью и нехваткой времени для приготовления сытного завтрака. Его по обыкновению легкий, но старательный перекус превратился в чашку горького кофе и тарелку хлопьев, прочтение состава которых любой едок заканчивал на первых ингредиентах, которые и должны были быть в обычных хлопьях и звучали безобидно, в отличие от дальнейшего трехстрочного хвастовства пищевой промышленности. Он не чувствовал и приподнятого настроения, которым пытались утешиться его коллеги, ведь ему давно стало ясно – в «Майстер Индастриз» работа в выходные дни была неписанной обязанностью каждого, а не способом заявить о себе и проявить преданность показателям, способствовавшим укреплению компании на рынке.

Пройдя еще десяток шагов, Пол оказался перед гигантским зданием, вход которого был украшен железной статуей нынешнего главы компании – Дирка Майстера. Дирк был человеком, о котором доброжелатели отзывались словами: «Хорошего человека должно быть много», а лизоблюды в тайне говорили о нем: «У компании и ее управляющего много общего». Оба лагеря были правы, ведь только за последние пять лет «Майстер Индастриз» поглотила трех конкурентов, а Дирк Майстер поправился и стал напоминать эхинокактус, гордо возвышающийся над разоренной пустыней, как и его компания, главенствовавшая в сфере логистики. Памятник был отлит из первого рельса, который тогда еще молодой промышленник торжественно заложил во времена войны. В те годы, работодатель Пола еще вписывался в антимонопольное законодательство и занимался автомобильными перевозками под руководством отца Дирка, но нужды страны, развязавшей войну, активно диктовали необходимость занятия железнодорожными доставками. Герхард Майстер, основавший компанию и руководивший ею до войны, не держался за пост управленца, наблюдая за тем, как его сын рьяно строил планы о становлении отцовской компании транснациональным оплотом перевозок. Многие до сих пор приписывают немалый вклад в победу железным дорогам Майстера, которые теперь разрослись не только по территории победителя, но и активно ложились на кровь и кости павших от его рук.

На входе возле турникетов не было той привычной суеты и толкотни, которую Пол наблюдал, выходя на перерыв из своей рабочей секции каждый будний день. В отношении утренних сборов он был достаточно аскетичен и не позволял себе опозданий, ведь еще во времена ухода за матерью он вывел для себя где-то услышанное правило – «Вовремя, это уже поздно.» Как упоминалось ранее, его мать не отличалась крепким здоровьем, а после вестей о гибели мужа, ее здоровье начало, словно коварный делец, медленно ускользать от нее под гнетом траура и преподносить неприятные подарки в виде приступов. Пол любил ее, а отец был для него примером честолюбивого мужчины, который он усвоил на всю жизнь, ведь тот хоть и ушел в раннем возрасте, но все же активно занимался воспитанием сына в довоенные годы. Изначально Пол хоть и желал, но не планировал связывать себя с образованием, ведь в его маленьком городишке негде было развернуться высококвалифицированному специалисту, в отличие от тех работников, кого индустриализация не затронула вовсе. Работы в поле было хоть отбавляй, а тем более во времена окончания войны, где для восстановления сложных мануфактур или построения технологичного бизнеса на оккупированной территории находилось откровенно мало безумцев.

Так тянулись годы, до тех пор, пока мать, наблюдая за его несчастной участью, не могла более нести на себе ношу смерти мужа и увядания единственного ныне дорогого для нее человека. Решение пришло мгновенно. Новообразованному государству с его разросшейся территориями требовались светлые умы, не желавшие закапывать свой талант следуя предрассудкам военного времени и ненависти, взращенной пропагандой проигравшей стороны конфликта. Пол сам изъявлял желание учиться, ведь склад его ума хоть и не был столь творческим и бойким как у некоторых сверстников, однако расчетливость и его конформистский темперамент позволили ему уделять время подработкам, уходу за матерью и подготовкой к поступлению в государственный университет. Пусть он был закончен им не так блистательно, как он этого хотел, но так, как это позволили приступы его матери, о которой он безустанно заботился.

Проведя привычным движением пропуском по разъему в турникете и зайдя в лифт, Пол поднялся на семнадцатый этаж «Майстер Индастриз», где его ждал «улей». Так работники между собой называли этажи с восьмого по двадцать пятый, на которых все были заняты в основном бумажной работой, сопряжённой с отчетностью, планированием и формированием заявок на перевозки. Первый этаж встречал всех посетителей и работников не только роскошной мебелью и небольшим историческим музеем, но и главным постом охраны. Этажи со второго и по седьмой несли название «цеха», ведь там работали люди, которые не были сведущи в накладных, путевых листах и всей этой бумажной волоките, но отлично управлялись с работой по починке техники и транспорта, обслуживали все здание и его системы, а также отвечали за нештатные и аварийные ситуации. По окончанию «улья» пара этажей принадлежала управленческому отделу, где заключительный этаж встречал посетителей приемной и кабинетом самого Дирка Майстера. Иерархичность данного места не была секретом, ведь этаж, на котором сотрудники проводили более половины своего дня напрямую влиял на то, какой средний чек был в заведении посещаемым ими по окончанию рабочей недели, как близко располагались их апартаменты к центру столицы, а также на комфорт, с которым они тряслись в трамваях или же стояли в пробках. Распределение по этажам проводилось строго в соответствии с квалификацией и навыками кандидата, а подъем по карьерной лестнице напоминал восхождение в гору, где у подножья множество пылких глаз, смотрящих на вершину, меркнут и сходят с дистанции по причине переоценки сил, допуска ошибок и излишней самоуверенности. Пол считал свое место в компании вполне заслуженным и не стремился вступать в гонку за пьедестал, ведь его одинокий образ жизни не подвергался соблазнам прикупить что то брендовое в уикенд, сменить квартирку не в самом благополучном районе на софиты огней центра, а женщины, пытавшиеся открыть его душу или же кошелек, не находили там для себя ничего примечательного и уходили из его жизни, не оставив после себя неизгладимых временем воспоминаний.

Время, отбиваемое большими настенными часами, медленно подходило к обеду под аккомпанемент жужжания новомодных клопфентекстов, ускорявших печать документов на целых восемь процентов благодаря весу, уменьшенному на сто десять грамм по сравнению со старыми печатными машинками. Прогресс на лицо, учитывая, что даже половина сотрудников «улья» не обладают навыком слепой печати, а от стола данные аппараты отрываются крайне редко. Закончив последнюю накладную, Пол отодвинул свеженапечатанные документы подальше от края стола, поднялся и лицезрел почти бесконечную гряду однотипных рабочих отсеков, где копошение увеличивалось пропорционально приближению стрелки часов к заветному обеденному перерыву. Для него аншлаг, вызываемый полуденным звонком, всегда казался обманчивым, ведь большинство сотрудников с улыбками на лицах предвкушали сегодняшнее меню в кафетерии восьмого этажа, болтовню о том, на что будет убит оставшийся выходной, в который, на удивление, они не работали, и мысли о трате «сверхурочных» выплат. Быть может многие и заблуждались, что время на обед выделялось не только для угоды трудовому законодательству, но и из некоего беспокойства за здоровье сотрудников, однако почему-то в будни, где количество выданной на день работы было кратно выше, посещение кафетерия становилось непозволительной роскошью, а автоматы со снеками на каждом этаже манили персонал как мотыльков на свет лампы в ночное время и пустели в момент.

Субботний визит в столовую ничем не отличался от тех, которых было уже не мало на памяти Пола. Более шустрые сотрудники, или же те кто сидел ближе к лифту, заняли места у окон и флорариумов, дабы иметь интимную обстановку для ведения беседы или же для более глубокого отвлечения от мыслей о нормативах, ожидающих к себе внимания по окончанию обеда. Редкий посетитель столовой встал в очередь, которая усилиями кухонных работников растекалась по залу достаточно быстро, мерцая красными подносами с излишком еды, на что некоторых подбило чревоугодие, и с ее недостатком, навязанным оставшимся в конце месяца скудным капиталом. Пол не осуждал ни тех, ни других, ведь пища на прилавках была весьма недурной, а цена вполне реальной. Да что уж и говорить, даже несмотря на любовь Пола к кулинарному искусству, он не всегда мог позволить себе тратить время на готовку, а уж тем более на поход в ресторан, который и вписывался в его бюджет, но был не столь важен, как конверт с адресом его отчего дома, отправляемый каждый месяц в родной городок. Деньги, содержавшиеся в нем, составляли материальную поддержку его матери, а письмо с рассказом о прошедшем месяце – моральную. «Скряга» – точно не то слово, которым можно было описать Пола, несмотря на высказывания бывших в его жизни любовных интересов. Пускай и экономно, но он не отказывал себе в маленьких радостях в виде воскресного премьерного кинопоказа, покупки свежих джазовых пластинок и выборе галстука, пришедшего на смену испещрённому взглядами и трением о кромку стола.

Удостоившись чести выбрать блюда для трапезы, Пол присел за ближайший стол, окруженный таким числом стульев, словно готовился банкет, а он был первым, кто пришел заранее. Такие места редко занимались, ведь у каждого в компании была своя группа по интересам, насчитывающая всего пару человек от силы, в связи с чем, эти гигантские площади превращались в оплот одиночества, нежели плацдармы для стратегического планирования успехов компании ее работниками, как это задумывалось дизайнером. Лишь прикоснувшись губами к бумажному стакану с кофе, одинокий участник застолья заметил излишне знакомое мельтешение, траектория которого указывала, что оно несомненно движется в его сторону. Это был Виджей Миллер, работавший на его этаже почти что через стенку.

– Пол, хоть мы с тобой и соседи, однако увидеть тебя большая редкость! – с типичным задором, незваный гость рухнул на стул рядом.

– Здравствуй Виджей. Возможно, мы могли видеться чаще, если бы ты проводил больше времени на своем рабочем месте, а не в курительной зоне. – без тени упрека высказал свое мнение моралист, отпивая очередной бодрящий глоток.

–Ты однозначно знаешь не все мои черты характера, ведь как минимум раз в час мне также необходимо устранять трудности, возникшие у прекрасной части нашего коллектива. Видишь ли, кнопки этих надоедливых машинок подозрительно часто выходят из строя. – почесав легкую щетину, дамский угодник рад был продолжать вскрывшийся самообман.

– Да, твой альтруизм и желание помочь ближнему, будь то поломка оборудования или же случайно заевшая молния на платье или юбке, однозначно заслуживают похвалы. – не разрушая романтические идеалы своего приятеля, Пол почти добрался до дна стакана.

– Не брюзжи, формально я работаю на благо компании. Пока дождешься этих хрычей с «цехов» для устранения мелочной поломки, работы накопится как снежный ком. – герой и спаситель всего «Майсетр Индастриз» легонько ударил себя в грудь.

– Я искренне благодарен тебе за труд, однако каждое утро твоя строка показателей работоспособности замыкает список нашего этажа. – пора было спускать на землю витателя в облаках, что самоотверженный реалист и сделал.

– Моя натура может быть удовлетворена и этим. Ты же знаешь, я не стремлюсь к звездам, а эта работа – буферная зона между моим серым прошлым и светлым будущим. – ловко выкрутив ситуацию в свою пользу, Виджей не переставал улыбаться.

– Но как-то неприлично долго длится твой переход. Работаешь тут ты уже давно, но словно и не думаешь уходить. По крайней мере я ни разу не слышал от тебя рассказов про поиск нового места. – Закончив с кофе, Пол решил вывести собеседника на чистую воду.

– А ты и не услышишь, ведь я, друг мой, планирую работать лишь с самым надежным человеком, которого я знаю! – интрига, поднятая по инициативе взбалмошного бездельника, и не думала утихать.

– Хочешь сказать, тебя хочет взять под крыло кто-то более влиятельный, нежели Дирк Майстер? – жертвуя своим временем, золотодобытчик почти приблизился к искомому.

–Ну конечно, ведь этот человек в моих глазах пользуется наивысшим доверием. Как ни как от себя я ничего не скрываю. – безбожно развалив построенный фарс, заключил Виджей.

–Так-так, выходит ты перешел в активную фазу возрождения семейного дела? – с угасающим, но одновременно продолжающимся интересом в голосе вопросил линчеватель опустевшего бумажного стаканчика.

– Именно! Я уже подыскиваю офис для своего юридического агентства, но как его единственный учредитель и работник, я не смогу заниматься рекламой и прочими сопутствующими делами самостоятельно, на это нужны ресурсы. – вновь вознесшийся к облачным замкам мечтатель не переставал грезить своей задумкой.

– Виджей, я искренне надеюсь, что несмотря на твои рабочие показатели материальная база для твоей задумки накопится быстрее, нежели иссякнет твой потенциал. – замысловато пожелав удачи, Пол взялся за свое основное блюдо.

– А ты умеешь давать дельные советы. Увы, вынужден тебя покинуть, Пол, работа не ждет! – Виджей, озорно попрощавшись и оставив на столе свой пустой стаканчик кофе, двинулся в сторону выхода.

Стоит заметить, что Полу был известна причина столь резкого маневра своего приятеля, ведь к выходу устремилась очередная жертва поломки чего бы то ни было, которая обладала не только завидным бюстом и короткой юбкой, но и показной беспомощностью, притягательной для удаляющегося казановы. Сам Виджей Миллер был на два года младше Пола, но опыта общения с противоположным полом у него было кратно больше, нежели у второго. Казалось, не только женщины, но и сама жизнь благоволит Виджею, который успевал крутить интрижки, показывать минимальную производительность несмотря на частые вызовы «на ковер» и проживать в неплохом районе в нескольких шагах от «Майстер Индастриз», чьё здание находилось в самом центре. Его семья переехала в эту страну еще до войны, где построила неплохую юридическую фирму, со временем потерявшую позиции из-за начавшейся войны. Люди не сильно хотели обращаться к тем, чьи соотечественники активно сопротивляются «освобождению» на линии фронта, однако отец Виджея был дальновиден и смог обустроить жизнь своего сына на сколько это позволяли накопления за лучшие годы. Несмотря на материальную опеку отца, Виджей никогда не пытался взять больше у своего старика или же просто использовать его. По окончанию университета он вышел на полное самообеспечение, которое и держало его в компании Дирка Майстера.

Этот темноволосый и кудрявый юноша, носящий бороду формы бальбо, время от времени наведывался к Полу с непринужденными разговорами, ведь тот был одним из немногих участников мужской части коллектива, относящейся к нему с серьёзностью. Остальные же, кто из зависти, кто из непонимания, часто видели в нем гуляку не заслуживающего особого внимания, в отличие от руководящего состава компании, которому Виджей лоббировал некоторые изменения в логистических маршрутах и причем весьма успешно. Возможно, именно эти проекты держали Виджея в строю работников Дирка и спасали его от прозябания в очередях пункта поиска работы.

Пол, вычерпнув последнюю ложку своего греческого салата и отправив ее в рот, собрал посуду со стола на поднос, где также оказался опустевший стаканчик кофе Виджея и направился к посудомоечному конвейеру. Данный аппарат выполнял единственную функцию, которую могла бы выполнять пара рук любого обычного человека, но нынешнее развитие технологий позволяло заменить заработную плату на амортизационные издержки. Данный вопрос весьма беспокоил правительство, ведь на фоне войны и многолетней отрицательной рождаемости рабочих рук и вправду нахватало, но с притоком новых переселенцев с захваченных территорий был издан Указ «Об автоматическом и ручном балансе» который обязывал крупные компании держать в штате больше живых сотрудников нежели систем ЭВМ и прочих машин подобных той, в которую Пол сгрузил грязную посуду.