Лилии на могиле

– Заселюсь пока в наш прежний дом, благо деньги есть, и бывшая жительница согласилась съехать. Месяц похожу вот так, – она взглядом показала на гипс. – Постепенно встану на ноги. Ха, каламбур получился…

– Подожди, ты собралась жить одна? Вот так? – немного недоумённо спросил Хироюки.

– Ну, я надеюсь, что ты будешь меня навещать и уделять мне хотя бы полчасика своей жизни, – она включила свой фирменный кокетливый тон. – По правде говоря, с костылями ходить не так уж и неудобно. Так вполне можно обойтись без помощи.

– Вот как… – Хиро собрался что-то сказать, как вспомнил о присутствии её мамы рядом. – Вы, получается, оставляете её?

– У меня нет возможности остаться здесь надолго, я еле нашла деньги, чтобы прилететь и поддержать её в больнице. Да и она сама не против пожить одной. Проводишь её до дома? Только отдыхать не забывайте, хорошо?

Хироюки смотрел в радостное, немного беззаботное лицо Джун, отчего его так и распирало кинуть пару глупых, милых слов, сделать несколько таких же милых прикосновений.

– Хорошо.

– Вот и славно.

Кинув ещё несколько рекомендаций, Нами взяла сумку, попрощалась с молодёжью, уверенным шагом вышла из парка и поймала такси до аэропорта.

Когда мама ушла, Джун засияла улыбкой ещё ярче и издала умилительные звуки, словно от победы; у обоих стеснение улетучилось и казалось, что стоит просто смотреть друг другу в глаза, и можно понять, что каждый хочет сказать. Первую минуту они сидели молча, не веря в происходящее, после чего Хиро наконец сказал:

– Дурёха ты. Вообще-то, я собирался предложить тебе переехать ко мне.

– Зачем это?

– Чтобы присматривать за тобой. Мне так будет спокойнее. Я не верю, что ты сможешь жить одна и постоянно на костылях. Хочу помочь.

– А может, наоборот? Ты переедешь ко мне. Просто я не хотела бы мешать твоей семье.

– Ты не будешь мешать. Правда, ты же помнишь, как понравилась моей родне, как мы вместе праздновали мой день рождения и Рождество? Тем более вместе веселее. И если вдруг я окажусь занят где-то вне дома, тебе будет кому помочь. Ну, в теории.

– Даже не знаю… Я же вроде сказала, что могла бы обойтись и без помощи.

– Джун, я понимаю, ты к моим не очень привыкла. Но я обещаю, тебя никто не обидит и не укусит.

Хироюки ласково сжал её руку. Для неё привыкнуть к кому-то ещё, кроме объекта симпатии, даже если это его родные, было из разряда непосильного труда. Со своей стеснительностью и немногословностью она боялась не прижиться, тем более спустя столько лет отсутствия.

– Что ж, у тебя неплохой дар убеждения.

– Я бы не сказал. Думаю, в глубине души ты и сама этого хочешь.

Такие слова отозвались в её памяти больной ностальгией, чего она постаралась не показывать.

Хироюки проводил Джун до своего дома, взяв на себя миссию нести её сумку с вещами. Каждый раз вставая с места отдыха, она чувствовала себя крайне неловко и старалась переводить смущение в шутку. Пыталась не смотреть под ноги без причины и не накручивать себя плохими мыслями. Каждый раз идущие навстречу занятые люди аккуратно обходили её, то ли от сожаления к ней как к пострадавшей, то ли от простого уважения, даже не оглядываясь из любопытства. А она, чувствуя себя нелепо, старалась не заглядывать им в лица.

На всякий случай Джун отзвонилась женщине, что арендовала их старый дом. В самом деле, Джун, попав в больницу, и вправду не была уверена, что вернётся домой в таком состоянии, поэтому тогда рассказала лишь о вероятности переезда и уверила, что, если всё же соберётся переехать, то обязательно предупредит об этом как минимум на пару недель заранее.

Придя домой, Хироюки освободил место в шкафу для её вещей. Поменял постельное бельё, не без стыда быстро прибрался, пока Джун сидела в гостиной, и накормил своей пока неумелой стряпнёй.

Хиро обзвонил всю семью и спросил мнение, можно ли Джун остаться какое-то время пожить у них.

«Да можно, конечно, ты ещё спрашиваешь? – сказал отец. – Оставлять девчушку одну на костылях… Обычно с твоей бесконечной добротой я ничего подобного не ожидаю. Кента, скорее всего, тоже не будет против. За Хану не скажу, но выбора у неё, считай, нет. Пусть живёт. Лишним ртом не станет».

Кента и вовсе испытывал к Джун некоторую симпатию до сих пор и против быть априори не мог: «Пожалуй, в честь вашего воссоединения я забегу после пар в кондитерскую. Как насчёт чизкейка?»

Одна сестра высказала расплывчатое отношение к этому; с одной стороны, ей было всё равно, лишь бы Джун не смешивала в ванной свою косметику с её, с другой – она хотела бы стать для неё лучшей подругой, но не знала как к ней подступиться, ведь сама по себе Хана была таким же интровертом.

Сама Джун знала, что стать «своей» в чужой семье непросто, особенно вот так внезапно вклиниваться будучи беспомощной, вынужденной больше брать, чем отдавать. Ей закономерно стало стыдно, хотелось убежать и никому не быть обременяющим балластом, хоть и пыталась не показывать внешним видом такие настроения. Она постаралась превратить лицо в пластилин, который могла бы корректировать как и когда захочет, лишь бы не создавать проблем человеку, взявшим над ней «опеку». Едва ли ей хотелось обманывать Хироюки, но считала, что сейчас ему нужно больше положительных эмоций; всё же столько лет порознь на нём отразились не лучшим образом, это она заметила ещё по первому приезду.

Когда у Хироюки начался второй триместр в школе, Джун вставала почти сразу после того, как все уходили, и старалась приготовить что-нибудь на всю семью, таким образом заставляя себя меньше чувствовать обузой на иждивении. Прибиралась на кухне, в прихожей и гостиной по мелочи и в комнате Хиро. Упахавшись за весь процесс, принимала душ, чтобы не занимать комнату в нужный для кого-либо момент и даже выцепила для этого подходящее время суток. За ужином, когда все собирались вместе, Фукурой причитал, что Джун вовсе не обязана всем этим заниматься в своём-то положении. Она, в сущности, была с этим согласна, но продолжала мало-мальски ухаживать за домом. Хиро каждый раз находил время провожать её до больницы, следил за заживлением перелома и слушал рекомендации на случай, если она забудет о каких-то деталях своего особенного ухода.

И каждый вечер, перед сном отсидев с ней за телевизором лишний час, Хироюки брал её на руки и отводил в комнату; поначалу они стеснялись и оба краснели до цвета помидоров, если за ними наблюдали. «Ого, какой ты стал сильный!» – восхитилась Джун в первый раз. «Ну конечно, без дела не сидел». Хиро старался брать её настолько аккуратно, чтобы она не подумала, будто ему это нравится в развратном контексте. Но со временем они вспоминали о своих чувствах друг к другу и, привыкнув, перестали нервничать. Джун даже стала обхватывать его шею, чтобы ему было легче, а он, в свою очередь, прижимал её ближе к себе и поднимался по лестнице чуть медленнее обычного, чтобы подольше ощущать её запах и тепло. Но ложиться с ней в одну кровать он не осмеливался, поэтому всегда спал на диване в гостиной.

Через месяц с лишним Джун стала ходить без костылей и старалась делать все дела так же без них. Нагрузки на левую ногу пошли на пользу, и ещё через пару недель Джун наконец смогла выйти на улицу и вдоволь нагуляться в компании Хироюки. С непривычки колено начинало побаливать, и зачастую, если рядом не было скамеек, Хиро брал Джун под руку, а сама она стояла, опираясь на здоровую ногу. Когда они оставались наедине, как в парке по вечерам или на пирсе, вокруг витала приятная атмосфера, а взгляды и прикосновения были полны романтики, хотя тему об отношениях до сих пор никто не затрагивал. Джун всё же хотелось дождаться какой-то инициативы.

Со временем Джун начала себя корить в том, что стала всё чаще притворяться; в какой-то момент это просто превратилось в привычку – быть на виду у Хироюки всегда лёгкой на подъём и больше улыбаться. С другой стороны, она старалась себя изменить – в каком-то смысле она пыталась прогнуться и привыкнуть к новым привычкам, новому образу жизни, чтобы стать лучше для себя и других, чтобы другие всегда видели её такой, какой хотят видеть. Постоянная конфронтация с самой собой заставила наконец найти себе первую за всю жизнь в Японии работу – в конце сентября она устроилась кассиром-продавцом в супермаркет через пару остановок от дома. Возложив на себя ответственность, она старалась научиться приспосабливаться ко всем проблемам этой жизни, училась быть пунктуальнее и менее капризной, другими словами – прогнать как можно дальше от себя инфантилизм, прилипший к ней с подросткового возраста.

Тем временем семья смогла быстро привязаться к Джун, живя с ней под одной крышей. Кента даже отговаривал её переезжать в свой старый дом, а Хана себя всё же пересилила, и они время от времени обсуждали всякие женские штучки и вместе гуляли по бутикам. Всё стало таким обыкновенным, что казалось, так было с самого начала.

* * *

Тогда в одну старшую школу с Хироюки поступила небольшая кучка хулиганов, которые были его параллелью в средней школе. Они были те из немногих, которые пускали слухи про отношения «первоклашки Хиро и третьегодки-иностранки». То, что он с ними в этом году в одном классе – и то, что они оказались вообще в одной школе, – не более, чем совпадение, но это то самое совпадение, которое доставило Хиро неприятностей и нежелания иногда приходить на занятия.

С тех пор, когда Хироюки и Джун стали гулять по вечерам в одном и том же парке, их стали чаще видеть его те самые одноклассники. Обсуждали, пускали слушок остальным старым знакомым – что угодно, но униматься они и не думали. Додумывались даже приставать к нему с расспросами, как они вместе поживают, ссорятся ли, как будто бы это их волнует; но Хиро стоял непробиваемой стеной спокойствия и очень долго старался не обращать внимание на них от слова совсем.

В какой-то момент они достаточно надолго отстали, не трогали бедного парнишу около месяца-полутора. Но потом снова докопались с вопросами:

– Эй, Нагаи-тян, что-то вы со своей подстилкой не особо на влюблённых смахиваете. Она у тебя и вправду такая недотрога?

– Чего? Поаккуратнее со словами, я и врезать могу. Потеряйся, – надменно ответил Хиро.

– Да ладно тебе! Разве мы не можем поболтать, как настоящие парни?

Такое дешёвое нахальство Хиро окончательно выбесило, и он совсем не резко, но уверенно встал из-за парты, взял парня за воротник и, чутка подвесив над полом, понемногу выпроваживал из класса.

– Давай я тебе кое-что проясню, ублюдок: терпение у меня не железное, и в средней школе я много дрался, чтобы таких, как ты, на место ставить. Так что завали свою вонючую пасть и не открывай, пока я тебе не скажу, понятно?

Одноклассники за обедом затихли и наблюдали за происходящим; спокойный, но предельно суровый настрой Хироюки быстро и верно пугал учеников, тем более девушек и в особенности Юки, которая, впервые увидев его таким, даже немного разочаровалась.

– Эй, братан, отпусти… – Сказал загнанный в угол парень.

– Я тебе не «братан», – он отпустил его. – Надеюсь, правила приличия ты усёк.

Парень поправил рубашку.

– Столько пафоса и всё ради какой-то девки?

Хиро с секунду подумал, развернулся и на автомате приложил парня фирменным ударом по носу. Тот еле удержал равновесие, прикрыв нос рукой.

– Ой, прости, хотел про маму твою пошутить, да подумал, что слишком это жестоко. Так, надеюсь, понятно?! – сорвался Хиро почти до крика.

– Какой же ты псих…

– Хочешь ещё?

Парень с испуганным лицом вышел прочь из класса вместе с дружками, и все девочки с таким же испугом уставились на Хиро, не понимая, неужели это настоящее его лицо?

На улице уже давно стемнело, когда Хироюки собирался домой после тренировки в клубе. Проходя мимо скамеек у крыльца, он услышал женский плач; то была Юки, которую успокаивали подруги. «Ну ты чего ревёшь-то?» – «Потому что Нагаи-кун – драчун! Он выглядел таким злым… Прямо как мой папа, когда бил меня в детстве…» – «Так он же не просто так его ударил, а за девушку свою заступился!» – «Девушку?.. У него ещё и девушка есть!» Юки плакала на всю улицу. Ей повезло, что она не увидела равнодушную реакцию своего уже бывшего объекта симпатии.

По дороге домой Хиро встретил напротив торговых рядов того самого парня с двумя своими друзьями. Хироюки это не смутило, и он так же спокойно как всегда собрался пройти мимо них.

– Эй. Пойдём поговорим, – обратился к нему хулиган с разбитым носом.

Хиро посмотрел шестёркам в их недоброжелательные лица:

– Нет, спасибо.

Он уже принялся их обойти, как другой остановил его, схватив за плечо.

– Я сказал, пойдём поговорим. Это был не вопрос.

Они подтолкнули его в сторону закаулка между магазинами, убедившись, что за ними никто не следит.

– Я так понял, ты дружков позвал, потому что в одиночку поговорить хвост поджал? – на лице Хироюки не дёрнулось ни одного лишнего мускула.

– Заткнись, псина громкая. Со средней школы за шавку свою подзаборную заступаешься, за каждое слово готов носы ломать. Ты меня постоянно бесил. Весь такой правильный!

– Я, кажется, предупреждал тебя, чтобы ты о ней ни слова больше не говорил, – сказал он так же спокойно.

– А то что? Снова набросишься? Ну давай, разбей мне ещё что-нибудь!

Не успел Хироюки сделать и пару шагов вперёд, как сзади его схватили остальные два старшеклассника, пытаясь повалить на спину; одному из них он ударил локтём по животу, от другого отвязался резким рывком в сторону, после чего тот получил кулаком под глаз. Отморозок с разбитым носом подгадал момент и быстро ударил по щеке. Шестёрка сзади взял его за куртку и, не сдержав равновесие, Хиро упал на землю; словно потеряв последнюю каплю здравомыслия, униженный перед всем классом парень подбежал к нему и замахнулся кулаком, но Хироюки смог перехватить его руку и пытался отвести её от себя, при этом за всю драку практически не изменившись в лице.

– Совсем мозгов не осталось? Кто тут ещё ненормальный…

– Что у вас тут происходит?

На шум подошёл патрульный полицейский; парень отвлёкся, и Хироюки оттолкнул его, встав с земли.

– Они на тебя напали? – спросил полицейский Хироюки.

– А?.. Да нет, обычная разборка после школы, ничего особенного…

– Значит, всё в порядке?

– Ага. Вот только… постойте, пожалуйста, с ними минут пять. Пока я до дома не дойду.

– Что ж…

Хиро так же холодно посмотрел в лицо одноклассника. Оно выражало явную досаду из-за того, что всё произошло именно так, а не иначе. А Хироюки почувствовал знакомый вкус собственной победы и на мгновение поверил в справедливость.

Дома Кента с Джун накрыли скромный стол из торта и других сладостей к его дню рождения.

Джун уселась на диван перед телевизором, посматривала на входную дверь и с нетерпением ждала, когда она откроется. Но когда она открылась, и Хиро сказал привычное: «Я дома», её ужаснул его потрёпанный вид: щека несколько покраснела, одежда взмокла после того, как он искупался в тонком слое снега. А лицо было таким, как будто это случается каждый день.

– Что это с тобой? Ты опять подрался? – Джун подошла к нему вся взволнованная.

– Так получилось, я не виноват. И не смотри на меня так.

– Вот же ж. – Она нежно потрогала его холодную щёку.

– С днём рождения, Спаситель! – крикнул Кен из кухни. – Умывайся и садись за стол.

Хиро настолько замотался за последнее время, что забыл, сегодня – его день, его восемнадцатилетие. Кента вместе с Джун создали ему ту самую праздничную, особенную для него атмосферу, которой он не чувствовал несколько лет. День почти не отличался от обычного: Кен подшучивал над братом ему на ухо, Джун, хоть и молчала почти всё застолье, изредка переговариваясь с ребятами, но на её лице была полюбившаяся Хироюки беззаботная улыбка, и такие посиделки грели ему душу.

Хиро подсчитал свои сбережения и решил пригласить Джун посидеть где-нибудь наедине. Как «настоящая» девушка, она рискнула своим крепким здоровьем и оделась женственнее обычного – нацепила юбку под утеплённые колготки с рисунком муми-троллей; подкрасила глаза и губы нежно-розовыми цветами и уложила торчащие после мытья волосы, чтобы зимняя шапка не испортила максимально миловидного образа.

Хироюки повёл её в то же самое кафе, где он получил свой первый поцелуй. Джун снова настояла заплатить за обоих. Сидели как раньше – не напротив, а рядом друг с другом; несмотря на такое уединение и романтический подтекст, Хиро заметил её некоторую зажатость, отчего не додумался даже обнять её, только и мог, что несколько блаженно смотреть в глаза и веселить, стараясь удержать улыбку на её лице подольше. Не знал, какие жесты были бы актуальны сейчас и не обидели бы её. И пусть на первый взгляд вечер проходил приятно, тараканы в её голове твердили, что сегодня хрупкой душонке придётся помучиться.

Под конец вечера Хиро прикупил им обоим по горячему шоколаду, и они принялись ждать автобус на безлюдной остановке. Джун присела на край скамьи и потянула шарф к лицу.

– Ну, как тебе этот день? – с той же натянутой улыбкой спросила Джун.

– Начался неудачно, но я рад, что провёл оставшуюся его часть с тобой. Можно сказать, что я счастлив. Да, я определённо счастлив.

– Вот как, это хорошо. Но драться с теми отморозками было необязательно.

– Да будет тебе, я уже привык к боли, – он немного устало облокотился о стенку напротив Джун. – Не могу я сидеть сложа руки и игнорировать то, как клевещут дорогого мне человека. Впрочем, с начала десятого класса я дрался не так часто, даже очень редко. Сегодня просто не повезло.

Джун замолчала с задумчивым видом.

– Знаешь, я давно тебе хотел признаться кое в чём. Хотя, я думаю, ты уже догадываешься.

– Да, я понимаю. – Она отвела уже грустный взгляд, потянув из трубочки напиток.

Хироюки залпом допил шоколад, выбросил стаканчик в урну и присел перед ней на корточки, неловко улыбнувшись от звука хрустнувшей коленки.

Он аккуратно взял её за руку.

– Джун, – он всеми силами пытался найти в её взгляде взаимность, – я люблю тебя. Очень. Сказал бы даже, что жизни своей без тебя не представляю.

– Правда?

– Конечно, правда, зачем мне врать? – Хиро встал и сел рядом на скамью. – Прошло даже больше четырёх лет. Я скучал так, что словами не описать. Многим занимался, чтобы отвлечься и пытался жить полноценно, так, будто от того, вернёшься ты или нет, моя жизнь не зависит. Потому что я часто думал о том, что ты уже нашла кого-то другого и обо мне не вспоминаешь, ведь письма от тебя я получать перестал. И в какой-то момент я действительно начал мириться, и уже думал отправить последнее письмо. Хотел сказать, чтобы ты не держала на меня зла и можешь уже не возвращаться. И именно в этот кризисный для меня момент ты вернулась. Достаточно было услышать твой голос, и я ломанулся к тебе с чувством, будто я мальчишка на первом свидании. В мой огонёк словно подкинули бензина, и я снова повёлся на всё то, что тебя так отличает от других.

– Почему именно я?

– Дурацкий вопрос. Лично я привык думать, что такова судьба. Я даже не сразу признался себе, что влюбился. В средней школе ты чувствовала то же самое, разве нет?

– Это так, – ностальгия вызвала у неё улыбку. – Стеснительный и оттого забавный двенадцатилетний Хироюки стал моей первой любовью. Не знаю, каким бы ты был, если бы я не уезжала, но нынешний и настоящий ты мне нравишься не меньше.

– Так ты заметила. Я и правда эмоционально будто откатился в детство. Чувства были такие… притупленные. Кажется, даже шутить совсем разучился. Но приятно слышать, что тебя это не отталкивает.

– Поверь, это не делает тебя плохим.

– Я помню, как ты поцеловала меня на тринадцатилетие. И у нас было немало даже недвусмысленных разговоров. Как ты спросила у меня: «Я тебе нравлюсь?» А я ответил: «Конечно, ты мне нравишься». Чего только стоит твоё признание, когда мы встретились случайно пару лет назад. Но немного не складывается. Как раз из-за факта, что ты перестала мне писать. Что же всё-таки случилось?

– Я не уверена, что готова говорить об этом.

– Почему?

– Потому что… это связано с усугубившейся депрессией.

Взгляд Хироюки сменился жалостью.

– Джун, тебе сейчас грустно?

Она не ответила.

– Папа говорил: в отношениях важно честно разговаривать о проблемах.

– Да, это правильно. Поэтому, если ты готов, я хотела бы высказать тебе кое-что, чтобы ты понимал, на что идёшь.

– Я скорее хочу просто понимать тебя лучше.

– Что ж, тогда, – она сделала последний глубокий вдох, – начну с того, что уже долгое время, точнее, с тех пор, как вернулась, я старалась держать образ жизнерадостной девушки, носила маску «хорошей» и «весёлой», такой, которая тебе точно понравилась бы, такой, какую, как я думала, ты хотел бы видеть. Знаешь, Хиро, мне искренне нравится, когда ко мне хорошо относятся, казалось бы, это совершенно нормально? Но чтобы ты понимал: каждый раз, когда ко мне относятся настолько хорошо, как делаешь это ты, я не чувствую, что заслуживаю этого. Я привыкла, что меня постоянно критикуют и пытаются пристыдить за мой характер, за мои привычки, какие-то поступки. Я ненавижу себя и не считаю себя достойной такого хорошего человека, как ты. Я правда хотела бы с тобой встречаться, но ловлю себя на мысли, что боюсь отношений. Где и с кем я бы ни была, я делаю много ошибок. Я постоянно делаю и говорю что-то не то. Каждый раз, когда ты был добр ко мне, мне становилось неловко, думала, что обязана отдать тебе ровно столько же и даже больше, но я до сих пор не знаю, чем тебе отплатить. Мне стыдно за себя, потому что я чувствую себя всё ещё ребёнком. Эгоистичным капризным ребёнком…

Джун пыталась улыбаться сквозь навернувшиеся слёзы, будто всё, что она говорит – смешно и не требует внимания. Дрожащий голос прошёлся внутри Хиро болючим скрипом, и он обнял её за плечо.

– Я не могу быть уверенной, что ты и дальше будешь со мной счастлив, как это было раньше. Я боюсь быть собой. Всё, что ты видишь – только то, что я постоянно спокойная, тихая, милая и вежливая, не кричу и не возражаю, но это не я. Я много комплексую, много капризничаю, многого боюсь, много злюсь и настроение портится от любого пустяка. Я боюсь хныкать тебе в плечо о том, как я устала, боюсь показывать свои настоящие эмоции и говорить то, что думаю, потому что боюсь обидеть и разочаровать. И ещё много всего. Я боюсь быть настоящей, потому что настоящая я никому не сдалась. Я боюсь, что узнав меня, ты можешь меня бросить. Я боюсь испортить тебе жизнь.

Все её старания не плакать навзрыд не дали должного результата. Она не успевала договорить накопившееся, как слёзы текли одна за другой, от попыток насильно успокоиться одолела головная боль, а от стыда хотелось провалиться сквозь землю. Хироюки всё время внимательно слушал и поглаживал ей щеку большим пальцем, смахивая слёзы. Он снова почувствовал себя уязвимым и бесполезным перед ней, перед такой её стороной, которую никогда не видел. Казалось, будто просто обнять было недостаточно, а сказать ему было нечего.

– Извини, что расклеилась, тебе, наверно, неуютно, – она вытерла мокрые щёки.

– Не говори так. Иди сюда.

Он поднял её за собой со скамьи и нежно, аккуратно обнял. Гладил по голове и ждал, пока дыхание успокоится.

Сев в автобус, они заняли сиденья в самом хвосте, хоть салон и был почти пуст. Хиро свободно расселся на своём месте, а Джун снова зажалась и совсем немного подвинулась в сторону от него, как будто из отвращения к себе.

– Ну ты чего? – спросил он шёпотом и подсев ближе.

Джун молчала, потупившись. Молчала от стыда за то, что сказала пять минут назад.

– Я больше не буду паинькой, Хиро.

– Да разве я тебя об этом прошу? Помнишь, я говорил, что твои недостатки украшают тебя по-своему? И это правда. Я готов любить тебя такой, какая ты есть. Помогу тебе справиться.

Слова его звучали уверенно, но в глубине души он устрашился масштабам её внутренних проблем. Он понял, насколько может быть тяжёлым такой путь, но стойко ощущал, что его стоит пройти. Он взял её за руку. Всю дорогу Джун смотрела в окно, а Хиро облокотился своей головой на её и тихонько ластился, поглаживая по волосам щекой.

– Джун?

– М? – повернулась она с полупустым взглядом.

– Всё будет хорошо. Я обещаю.

Хироюки погладил ей бедро ближе к колену; Джун хотелось взяться за эту блудливую руку, но он прильнул к её щеке, легонько, проверяя на согласие, потянул к себе и поцеловал. Ему так не хотелось показать себя как неумеху, отчего целовал робко, не по-французски, изредка нежно посасывая нижнюю губу. А вот Джун вошла во вкус и стала гладить ему шею, после зарылась в волосы и ласково почёсывала ему затылок, как щенку. Закончив, они застенчиво посмотрели друг другу в глаза и синхронно рассмеялись, словив неловкость поступка в общественном месте.