Лилии на могиле

И всё же у Джун со временем получалось становиться более общительной, во всяком случае, для человека вроде неё разговаривать с одним-единственным другом было куда проще; она производила впечатление интересного собеседника, просто далеко не компанейского члена общества. В один из дней она так увлеклась рассказом о своём детстве, что уже на половине запершило в горле, а в голове мешались слоги. «Язык заплетается – если бы я знала, как перевернуть это по-японски, наверно, ты бы даже посмеялся».

– Я в России родилась, недалеко от столицы. Мама у меня японка. Она познакомилась с папой, когда он приехал на отдых как турист. Они так друг другу понравились, что мама даже решилась выучить русский и планировала переехать. Правда, на тот момент папа сидел в тюрьме из-за долгов. Когда он вышел, она приехала, сделала документы и нашла работу в ателье. Папа в итоге оказался не очень стабилен в финансовом плане. И родители разошлись, когда мне было пять. Мы жили в одном доме и подъезде. Я с мамой в съёмной квартире, а отец со своими родителями. Он какое-то время старался поддерживать со мной связь, но приходил всё реже, и алименты почти не платил. Отец довольно ушлый, умеет отмахиваться от долгов. Когда он нашёл другую женщину, то переехал к ней, а мы с мамой к его родителям, к моим бабушке с дедушкой.

В начальных классах Джун училась вполне нормально, как все, разве что запоминать смысл прочитанного текста с первого-второго раза ей было трудновато. Гулять после школы ей было не с кем, как и поговорить о всякой детской мишуре. Она почти постоянно сидела дома, играла с куклами, плюшевыми игрушками, строила домики из конструктора и собирала маленькие фигурки из шоколада с сюрпризом в качестве местных обитателей. Во втором классе у неё появились приятельницы близняшки, но и те не уделяли ей особого внимания и больше играли и гуляли со своими старыми подругами. В сущности, Джун не жаловалась на сложившуюся ситуацию, да и в силу возраста не воспринимала это как проблему. Она с пребольшим удовольствием сидела дома в своём фантастическом или таком же повседневном, пусть и выдуманном, мире. Играла роль учительницы у своих плюшевых зверей, делала из тетрадок им школьные дневники, а в закоулках общей спальной комнаты создавала как бы их собственные дома, где учеников ждали их родители. И у каждого плюшевого зверька была первая любовь. Девочка обыгрывала их первые свидания и даже любовные треугольники.

Ещё с самого детского сада мама – Танабэ Нами – обучала девочку родному языку и в домашней среде часто общалась с ней только на нём, поскольку ей всё же хотелось вернуться в Японию и попробовать дать дочери несколько больше. Отец про Джун вспоминать перестал, и сама она становилась всё более замкнутой.

С целью лишней тренировки языка перед попаданием в новую среду, Джун удостоилась подарка в виде доступа к старому компьютеру. Безбожно тратя интернет-трафик, она стала по несколько часов в день сидеть на всяческих форумах и завела что-то вроде дневника, ища больше внимания и какой-нибудь поддержки. Примерно в одиннадцать лет она впервые безответно влюбилась в друга по переписке, имя которого не знала и не стремилась знать. Со временем компания друзей разбрелась, а любое общение, схожее с дружеским, прекращалось от её безынициативности, и со временем её интерес к людям пропал вовсе. Хоть и неосознанно, но она начала чувствовать зудящее одиночество.

Последнюю часть она предпочла опустить.

А вот у Хироюки ближайшая семья была довольно большой: мать Мамико, отец Фукурой, брат Кента и сестра Хана, – оба старше Хиро на два и четыре года соответственно, – старший брат отца дядя Идзуми и его жена тётя Акеми.

– В детстве… мне, кстати, тогда тоже было пять, моя мама оказалась в эпицентре теракта и чуть не погибла. Как я понял, ей требовалась дорогая операция. Страховка бы особо не помогла, денег тогда в семье было немного. Отец рассказывал, что были долги за коммуналку, да и нас троих тоже нужно было обхаживать. Плюсом к этому висел кредит на дом в Йокогаме. Папа много работал, но спасти маму, грубо говоря, не успел.

– Мне жаль… – Джун тихо выразила сочувствие.

– Спасибо…

У Хиро тоже были свои неудобные подробности. Не выдержав горя, отец семейства начал частенько выпивать. Засиживался после работы с друзьями или коллегами в круглосуточном баре и в компании был пьянее всех. В это время за детьми дома присматривал дядя Идзуми. Ребята перестали дожидаться отца с работы, поскольку он нередко приходил глубоко за полночь, работал следующий день как ни в чём не бывало и возвращался обратно в бар, из раза в раз добиваясь нехилой кондиции. Время от времени детей дома ожидали буйные всплески отца из-за сущих мелочей по типу поведения в школе или бардака в доме. Идзуми приходилось часто ездить к ним в свободную минуту, иногда ночевать и заменять им опекуна, прибираться и одновременно учить этому ребят.

Отец не пропускал работу и какое-то время даже не пил во время работы. Брату временами удавалось вытаскивать его из болота алкоголизма, хоть и ненадолго. Через три года Фукурой расплатился с кредитом и уже мог позволить баловать своих детей. Он обеспечил их всем чем нужно и даже больше, но не мог дать самого важного – внимания и заботы, такой нужной, пусть и через несколько лет после общего горя. И лишь жирная точка в виде худших последствий алкоголизма смогла привести единственного родителя трёх детей в чувство и, пролежав в больнице под капельницей, он твёрдо решил, что пить больше никогда не будет. Сквозь невзгоды и обиды в семью вернулся привычный покой и в каком-то смысле доверительные отношения, потому что отец наконец-то смог приложить для этого все усилия. Ещё через время Фукурой всё же пробился на работе и получил повышение до заместителя директора в крупной компании по производству мебели.

В отличие от брата и сестры, как самый младший и впечатлительный ребёнок Хироюки с момента смерти матери больше всех переживал и замкнулся в себе. Его страхи словно заперли на замок характер и зачатки благоразумия, посеянные отцом, истинные желания и амбиции, а насмешки от ровесников, пусть и не самые страшные, всё сильнее теснили его к роли раба системы.

Школьная жизнь и внеклассная деятельность у новых друзей тоже шли спокойным чередом. К Хироюки так никто и не проявил особого интереса, с одногруппниками он сохранял приятельские отношения и был по обыкновению пассивен, даже когда требовалось работать в команде. В остальное время Хиро рисовал наброски и полноценные работы в виде комиксов; товарищи по кружку придумывали забавную тему, а он обрисовывал её максимально карикатурно и вывешивал это на доске возле комнаты клуба. Наравне с этим ему нравилось наведываться к литературному кружку и читать на таком же борде небольшие разборы в авторстве Джун. Правда, она почти перестала указывать своё имя в конце, чтобы хулиганы лишний раз не приписывали всяческие оскорбления.

Со своей некоторой самоотверженностью она невольно заставила нового друга стать наблюдательнее детектива. Хиро всегда специально тёрся рядом почти на каждой перемене и переспрашивал, всё ли в порядке. Задиры поначалу лишний раз не приближались, но не упускали возможности выкинуть что-нибудь мерзкое, проходя мимо.

«Что, Танабэ, начала засматриваться на мальчиков помладше?»

«Искала защитника, а нашла хлюпика! Вкус у неё, конечно, так себе».

«Хлюпик, да?» – Хироюки вспомнил годы в младшей школе. От мысли, что в любой момент может потребоваться физическая сила, он держал одну руку в кулаке и прятал эмоции, схожие со страхом, провожая серьёзным, холодным взглядом всех подозрительных парней, а те иногда отвечали хитрой ухмылкой, думая, что ему нечего будет противопоставить. Однако благодаря теории и мало-мальской практике у него были все шансы даже против старшаков. Не хватало лишь уверенности.

– Ну наконец-то каникулы, – вздохнула Джун, потягивая газировку со льдом. – Я лето не очень люблю. Но кроме как в школьные годы им вдоволь не насладиться.

– Пожалуй, ты права. Кстати, а какое у тебя зрение?

– Минус три с половиной.

Летом Джун стала носить очки на голове в надежде выглядеть без них привлекательнее. Тогда, сидя в быстропите, она едва могла в полной мере видеть лицо Хиро, сидящего напротив чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

– Боюсь, с таким минусом не очень полезно напрягать глаза… – Неловко сказал он.

– С моим зрением вреднее сидеть за компьютером. Но от этого я уже вряд ли куда-то денусь.

– А ты не пробовала носить линзы?

– Ну уж нет, с ними много мороки. Да и не хочется пихать в глаза что-то инородное. Я, конечно, могу мечтать о лазерной коррекции… Но всё равно звучит страшно.

– Ну ты и трусишка. Скорее всего, это даже не больно.

Джун состроила недовольное лицо, после чего с ухмылкой кинула в мальчишку комок бумаги от чизбургера. Тот опешил, но сумел поймать фантик до того, как он упал на пол.

– Ты что делаешь? – рассмеялся он.

– Я хоть и трусиха, но смеяться над этим не позволю. – Ответила она, деловито скрестив руки и сложив нога на ногу.

Столь искреннюю выходку Хироюки видел от неё впервые; от Джун повеяло дерзостью, и он воспринял это в первую очередь как признак доверия и только потом как намёк на вредный характер. Но со всей своей непокорностью её улыбка для него всё ещё выглядела весьма очаровательной. Вне школьных стен, свободная от знакомых глаз, она сияла во всей красе.

Вставая с утра, Джун ожидала от Хиро приглашения на прогулку. Эти ожидания оправдывались буквально каждый день, и она с приподнятым настроением прихорашивалась около часа, принимала душ и пользовалась лёгкой косметикой. Перебирать гардероб и думать что надеть не приходилось, ибо одежды, которая ей действительно нравилась, самой по себе было совсем не много – мама практически никогда не считалась с её вкусом. «Там такой солнцепёк, надень лучше платье или юбку, что ты вечно в своих джинсах да футболках огромных, как дура», – множество производных от этой фразы с каждым разом утомляли Джун всё больше, до той степени, что в ответ хотелось выкинуть что-нибудь грубое. И всё же один раз она маму послушала и надела светлое платье, еле выбранное общими усилиями. «Пока вещи тебе покупаю я, именно мне должно нравиться, как ты выглядишь», – сказала Нами уже не в первый раз.

Смущённо вздыхая, Джун вышла в таком виде на крыльцо, и Хиро на секунду обомлел.

– Мама заставила меня так одеться, – сказала она, повернувшись на триста шестьдесят градусов. – Нормально выгляжу?

– В-вообще-то, тебе очень идёт!

– Правда нравится?

– Да! Даже очень.

Ещё на секунду у него будто замкнуло в мозгу. «Ах, если бы я знал эту фразу на другом языке, я бы не произнёс её так глупо». Джун радостно взяла под руку растерявшегося парнишку и повела наконец от дома, надеясь, что за ними не следят из окна.

В школьной форме она не производила такого впечатления; весь день Хиро то и дело украдкой засматривался на её новый образ, а под конец в кои-то веки осмелился предложить побыть моделью для рисунка. Долго не думая, Джун расслабленно расселась на скамье в парке, а юный художник творил стоя почти час. Вид открытых бледных ног, вытянутых во всю длину, немного откинутой шеи и тонких рук понемногу завораживал. От ожидания Джун задёргала стопой.

– До чего же красиво. – Вырвалось у него.

– Ты это о чём?

Хироюки тут же прикрыл рот рукой:

– Я что, это вслух сказал?

– Ну да.

– Да так, вид здесь красивый…

– Ты виды рисуешь или всё-таки меня?

– Я просто отвлёкся. Подустал немного.

То, что Хиро устал, было вполне очевидно, вот только Джун почти не сводила с него глаз – и никуда он за последние минут пять не отвлекался, даже мышцы не разминал. Она устремила на него замысловатую улыбку, а та пробудила у него постыдное воспоминание о том, как в младшей школе ему приходилось рисовать героиню аниме в откровенном наряде.

Этим летом Джун впервые разговаривала достаточно активно для продолжительного разговора на одну тему. Сама завела беседу об отношениях в семье Хироюки, о вкусах к иностранным фильмам и классической зарубежной литературе, обсуждали бытовые привычки и интересы.

– Брат мне, считай, как лучший друг на всю жизнь. Он бывает немного беспечным, но человек хороший. Сестра, наверное, тоже. Правда, она жуткая вредина.

По вечерам они часто приходили к берегу реки и смотрели на закат, а потом на звёзды. Это были часы, когда долго молчать было приемлемо и не неловко. Хироюки постоянно поглядывал на Джун и мечтал залезть ей в голову в такие моменты. Из каждой минуты, проведённой вместе, Джун вытягивала по большой доле удовлетворения и старалась как можно дольше не уходить домой. После очередной ссоры с матерью она тянула с возвращением вплоть до конца детского времени. Она стала уже частенько потягиваться от ломоты в спине и выпрямлять уставшие стопы, и когда Хироюки это заметил, они закруглялись по его инициативе. «Не подумай лишнего, я просто вижу, что ты устала. Не хочу тебя мучить».

Хироюки забывал об унынии и каких-либо проблемах, когда видел живой взгляд Джун с маленькой, но отчётливой искрой. Она не могла себе позволить натянуть улыбку там, где априори нет для этого повода, но при нём повод был всегда. Он смотрел на неё как на что-то, что ему очень нравится – как на рисунки, которые вдруг у него отлично вышли, как на любимую книгу, любимое место, как на очень важный для него подарок от близкого человека.

Сидя за уроками, Хиро мог задуматься над задачей и, продумывая её решение, лёгкой рукой рисовать на полях Джун в минималистичном милом стиле, с такими же большими и чарующими глазами и аккуратно уложенной причёской. А когда засыпал, её образ так и маячил перед глазами в темноте, её загадочно притягательный язык тела или какие-то отдельные его части, будь то худые изящные плечи, прелестные щёки, развевающиеся на ветру короткие, всегда чистые волосы, изгиб локтя, интересный профиль, чем-то напоминающий греческий, выглядывающая из-под волос вытянутая шея, и всё те же голые колени в позе нога на ногу. Он любовался ей, словно живым произведением искусства. Временами ему даже хотелось сбежать, словно демону из рая.

* * *

Вскоре вернулись школьные будни, однако эмоции на лице Джун казались уже более позитивными и мягкими. Когда они встречались на перемене и уходили из крыла старшеклассников, все, кто был горазд докапываться до чужой жизни, кидали в них пренебрежительные взгляды и шёпотом обсуждали их отношения.

В последний день второго триместра мама Джун позвонила классному руководителю, сказав, что та слегла с высокой температурой. Хироюки тогда остался дежурить в своём кабинете. Начисто отмывая пол возле порога, он вышел из класса и поставил ведро в коридоре. С верхних этажей спустились трое третьеклассников и прогуливались по коридору, пялясь в телефон и выкидывая непристойные шутки. Хиро бросил тряпку в ведро и машинально обернулся в их сторону. Парень посередине так же оглянулся в ответ и воспрянул интересом:

– Эй, а это случайно не ты тот первоклашка, с которым Танабэ встречается?

– Мы не встречаемся, – ответил Хиро настолько уверенно, насколько мог.

Он случайно присмотрелся в телефон, который держал этот парень, и Хироюки вовремя одёрнуло. Он облокотил швабру на дверь.

– Это ведь не твой телефон?

– О, ты заметил? Да, это мобильник твоей подружки, она забыла его вчера. Мы как раз сейчас палили её переписку с тобой, а ещё личный дневник. Тут про тебя больше, чем про всё остальное. Растяпа, это же надо было уйти на перемену и оставить такую личную вещь прямо на парте. Ну, а я времени зря не терял – взял и прикарманил.

– Что ж, тогда, может, отдашь? – Хиро сразу протянул руку.

– Что ещё хочешь? Спустись с небес на землю, сопляк, – парень игриво ткнул ему в грудь и пригрозил с ухмылкой: – Даже не думай разговаривать со мной, если в больницу с переломами попасть не хочешь, понятно?

– Так это ты тот самый тип, который больше всех любит досаждать Танабэ, да? Как там тебя?..

– Накамура, отстань от мальца, он всё равно ничего не сделает, – сказал его одноклассник.

Накамура перестал несколько грозно пялиться Хироюки в глаза и пошёл дальше.

Хиро решительно не стал отступать от намеренного, подбежал и молча встал прямо перед ними с по-детски злобным оскалом.

– Смотрю, словами не понимаешь? – огрызнулся Накамура.

– Кто бы говорил.

Хулиган хотел схватить его за свитер, но Хироюки уклонился и, несмотря на то, что времени на реакцию и прицеливание было меньше секунды, он вспомнил практические уроки по самообороне, собрал всю силу вместе с мгновенно образовавшейся ненавистью к этому парню и ударил его в нос; не просто кулаком, а прямо всем своим телом, но чётко стоя на ногах, показывая более высокий уровень, нежели уровень соперника. Накамура взялся за нос, расслабив хватку, в этот момент Хироюки отобрал у него телефон и проскользнул мимо них. «Шестёрки» нависли над покалеченным. Парень скорчился от боли, вся рука испачкалась в крови.

– А ну, мразота, куда пошёл?!

– Накамура, покажи ему! – подначивали друзья.

Главный задира вытер кровь и посмотрел мальчишке вслед.

– Потом разберусь.

То была, на самом деле, не первая стычка Хироюки с обидчиками. Временами он не видел других выходов из сложившихся ситуаций. Обстановка зачастую складывалась однотипно и прозрачно, когда драка бралась за правило, если оппоненты не понимали на словах и не отступали после одного предупреждения. Хват за воротник для Хиро всегда означал исключительно максимально негативный настрой, ведущий именно к драке, отчего он позволял себе бить первым. «Может, не стоило? – сказала Джун после конфликта. – Он мог просто пригрозить». – «Всяко лучше, чем первому отхватить», – ответил он. Его тело, руки кипели от несправедливости, царившей вокруг. Если не я, то меня, – приговаривал он каждый раз, позволив себе поднять руку на незнакомых людей. В тот момент внутри него снова ликовал юный отважный рыцарь, стремящийся защитить принцессу. Он был действительно горд собой, что удалось показать ублюдку его место, и он был готов чуть что сцепиться с неприятелями снова. Кулаки так и чесались вернуться и дать ещё. Хироюки не был готов мириться с чужим свинством, но был готов сделать всё, чтобы его дорогую подругу больше не трогали. В этот день в школе было тихо, но недоброжелатели не переставали надеяться, что девочка больше не придёт, иначе окружат, словно стая бродячих шавок, своими насмешками и сплетнями.

Хироюки зашёл в магазин и купил любимый шоколад Джун. Стоя на светофоре, он продумывал свои слова наперёд в двух случаях: если дома окажется её мама и откроет она, или если Джун окажется одна. Его сегодняшний подвиг придавал ему уверенности и надежды на лучшее. Вдохнув и решительно выдохнув, он нажал на звонок. На пороге дома Хиро встретила Нами. Несмотря на то, что она была чистокровной японкой, её черты так напоминали ему черты Джун, будто они были как две капли воды.

– Здравствуйте, – Хироюки поклонился, – я друг Джун, навестить пришёл. Можно?

– Ого, да, конечно, можно. Заходи скорее. Замёрз, наверно?

Она крикнула в пустоту второго этажа о его приходе и вежливо предложила ему выпить по кружке чая, чтобы познакомиться поближе, от чего Хиро из вежливости отказываться не стал.

Джун сидела у себя в комнате за компьютером и опешила, когда узнала, что он пришёл. Пришёл ее навестить. Она вскочила и захлопнула дверь; переодела кофту поприличнее и принялась судорожно прибираться, убирая лишние вещи в шкаф, а четыре кружки из-под чая поставила на подоконник и закрыла занавеской. Она паниковала и тренировала слова, которые скажет ему. В желудке потяжелело. Вскоре она вспомнила, что надо причесаться.

Хироюки не ожидал, что ему устроят допрос. Нами то и дело расспрашивала о нём, его семье и интересах, как они познакомились, как подружились и как проводят время.

– Джун у меня замкнутая девочка, ну… Ты это и так понял. Она не смогла найти в школе друзей и постоянно сидела дома за компьютером. Не так давно стала замечать, что уходит куда-то после школы, летом так вообще как бабочка порхала из дома и до вечера не появлялась. Я спросила как-то, с кем она гуляет. Она сказала, что это не моё дело. Теперь я хотя бы знаю, что общается с хорошим человеком.

– Рады, что она больше не одна?

– Ну естественно! Она ведь ещё и странная немного. Тебя это не отпугивает?

– Как видите, нет, – он засмеялся.

– Что-то мы засиделись, ты вроде Джун хотел навестить? Вверх по лестнице, правая комната.

Хироюки поднялся на второй этаж. Дом был не слишком старый, с европейскими дверьми и красивыми обоями, но вот половицы достаточно громко скрипели. На двери в комнату висел обычный альбомный лист, прикрепленный по углам кусками скотча. Предупреждение гласило: «Без стука не входить».

Он постучался:

– Джун, это я, Хироюки.

Её сердце бешено забилось, но она открыла ему почти сразу:

– Входи.

Её комната как будто не была, а старалась выглядеть уютной: светло-голубые однотонные обои, постельное бельё чёрно-зелёное в цветочек, салатовый полупрозрачный тюль и синие занавески. Когда Хироюки зашёл, Джун закрыла за ним дверь и включила в комнате свет. Люстра с тёплым светом оживила комнату, деревянный письменный стол бросился в глаза своей насыщенностью; на нём стоял компьютер, а в углу – школьная сумка. На спинке стула неаккуратно лежала её немного мятая форма. Над столом висел календарь, а вокруг него много стикеров с разными заметками и напоминаниями; в большинстве своём то были названия фильмов, книг и музыкальных групп.

Не успев подумать, Джун спросила у него:

– Зачем ты пришёл?

– В смысле зачем? Навестить. Больных же обычно навещают, – он приветливо улыбнулся. – Рад тебя видеть. Как самочувствие?

– Да вроде нормально. Всего лишь чуток простыла.

Она сложила правую руку под грудью, а левой потянулась к шарфу, который ей очередным утром одолжил Хироюки, когда та вышла в пальто во время первых заморозков.

– Носишь его дома? Наверно, очень уютный?

– Да, с ним довольно тепло.

– Я, кстати, сегодня нашёл твой телефон.

– Правда? Где? – её глаза раскрылись в искреннем удивлении.

– На самом деле, я его отобрал. У одноклассника твоего, Накамура, вроде, зовут. Ну, естественно, с таким как он без драки не обошлось. Ты бы видела, как я его ударил, прямо в нос попал, до крови, – он жестикулировал согласно сюжету, легонько вытягивая руку в кулаке и самодовольно улыбался. Достал из кармана телефон и отдал ей: – Вот он, кстати.

– Спасибо, конечно… но не стоило в это ввязываться. Со сломанным носом мог оказаться ты, а не он.

– Может, ты и права. Папа на синяки уже отвечает, типа – стоило бы беречь себя. Но зато тебя никто не обижает, для меня это главное.

Он дождался от неё улыбки в ответ и заликовал внутри. Джун всегда льстило, когда у него находилось смелости долго таращиться на неё. Она решила сделать шаг вперёд и по-настоящему удивить:

– Слушай, как насчёт посидеть завтра у меня? Можно даже устроить ночёвку. Если тебе разрешат, конечно.

– На ночь?.. – Он покраснел.

– Да. Мама работает в ночную смену с вечера до обеда. Посмотрим что-нибудь вместе. Поговорим о всяком.

– Я только «за». И всё же, это непривычное предложение с твоей стороны.

– Разве? Я думала, друзьям нормально оставаться друг у друга на ночь, – она успокоилась и ухмыльнулась.

Они ещё недолго поговорили, и Джун решила проводить друга. Только спускаясь, Хироюки заметил на стене над лестницей фотографии в тонких деревянных рамках. На них была Джун: в три года, где она в жёлтом платьице и с убранными ободком волосами сидит за столом перед тортом с тремя свечками, широко улыбаясь; в четыре, возле новогодней ёлки с плюшевой игрушкой под мышкой; и без двух дней семь лет – в школьной форме, с букетом в руках, рюкзаком на плечах, двумя низкими хвостиками с праздничными белыми бантиками, и с той же улыбкой на лице. Хиро засмотрелся.

– Это же ты? Такая милая, – сказал он, не отрываясь от фотографий.

– Дети все милые.

– А ты как будто бы… другая.

Не поняв этих слов, она взяла его за руку и повела к прихожей. Хироюки оделся и почти забыл отдать ещё одну вещь.

– Чуть не забыл, – он накинул через голову сумку и достал шоколад со вкусом клубничного йогурта, – это тебе.

Едва Джун заметила пёструю упаковку, она поддалась захлестнувшим чувствам и впервые его обняла. Прижалась к нему, мягко обвив плечи. Хиро запаниковал, почти перестав нормально дышать, напряжение ниже пояса превалировало над всем остальным. Он долго метался, обнять ли её в ответ, но когда решился и почти коснулся её, она его уже отпустила.

– Спасибо ещё раз. Всё-таки приятно, когда тебя навещают.

– Пустяки…

Хироюки с красным ошарашенным лицом посмотрел в пол, сердце дико колотилось до сих пор.