Мы больше не дышим

День 2

27.06.2025.

08:10. Утро, которое казалось спокойным.

Город проснулся в странной тишине: время от времени звучали отдалённые сирены и редкие приглушённые крики, доносившиеся из узких улочек. Вчерашние события – первые сообщения о странных нападениях, о неконтролируемой агрессии – не дали людям уснуть. Теперь Варшава встречала новый день в состоянии тревожного ожидания. Солнце медленно поднималось над широкими водами Вислы и отбрасывало золотые блики на шпили старых костёлов, на готические очертания собора Святого Яна и на зеркальные фасады небоскрёбов в центре, в том числе – Дворца Культуры и Науки.

По главным артериям города – по Алее Йерозолимска, Маршалковска, Краковске Пшедмещьте – курсировали усиленные патрули. Машины с мигающими синими огнями ехали медленно, почти торжественно. Власти пытались показать: контроль есть, порядок держат, горожане в безопасности. Но это было скорее видимостью. По лицам полицейских, по их напряжённым жестам и частым взглядам в сторону кобуры было видно: сами они встревожены.

Люди тоже изменились. Те, кто вчера ещё беззаботно сидел в пабах и смеялись над слухами, теперь с утра украдкой листали новости в телефонах. На пороге дома многие задерживались, оглядывались по сторонам и старались не встречаться глазами с соседями. Шаги стали медленнее. Решительность сменилась осторожностью.

Больницы, которые вчера справлялись с наплывом пострадавших, к утру превратились в эпицентры хаоса. Приёмные крупнейших клиник – Клиническая Больница на Банаха, Больница Праски – были переполнены. Коридоры наполнялись резкими, отчаянными криками, иногда переходящими в нечеловеческий вой. Запах крови, антисептика и пота смешивался с нечто тяжёлым и непонятным, что давило на желудок. Пациенты шли без остановки: у кого-то рваные раны и укусы на руках, шее и лице, кто-то поступал в состоянии яростной агрессии, бросаясь на врачей и санитаров с такой силой, что приходилось вызывать охрану.

Медики работали на пределе. Усталые, с тёмными кругами под глазами, они метались между каталками, наложение швов и остановка кровотечений чередовались с попытками ввести успокоительное. Но чем больше людей привозили, тем яснее становилось: это не обычное бытовое насилие и не локальные беспорядки. Появились слухи, которые сначала казались безумными: некоторые пациенты переставали дышать, их пульс угасал, а спустя несколько минут они как будто «оживали» – но уже не были прежними. Глаза мутнели, движения становились резкими и неестественными, из горла рвался низкий утробный рык. Медсёстры шептались в углах, врачи обменивались короткими, полными ужаса взглядами.

Социальные сети за ночь превратились в лихорадочную хронику. Под хэштегом #ВаршаваЗомби появлялись ролики, снятые дрожащими руками: шатающиеся фигуры в рваной одежде брели по улицам, нападали на прохожих, разбивали витрины. В одном видео – деловой мужчина с окровавленным лицом шёл за женщиной с ребёнком, пока его не сбил полицейский фургон. В другом – нечто человекоподобное с вывернутыми конечностями ломилось в стеклянную дверь подъезда. Комментарии – от панических «Это конец!» до скептических «Фейк, монтаж». Официальные каналы ответили срочным заявлением: «Сохраняйте спокойствие. Ситуация под контролем. Оставайтесь дома, избегайте скоплений людей». Эти слова звучали пусто и неубедительно, как эхо в пустом соборе. Люди видели не слова, а оцепления, которые появлялись всё ближе к центру – сначала на окраинах, затем у мостов через Вислу и, наконец, в районе Старого города. Вопросы висели в воздухе громче любого заявления: что происходит? Почему больницы не справляются? И что это за люди, которые, по сути, теряют разум?

К девяти утра на площади Конституции, где ещё вчера гудели студенческие разговоры и звуки чашек, теперь царила мёртвая тишина. Столики пустовали, стулья свалены в угол – словно хозяева бросили всё и ушли. Редкие смельчаки, вышедшие на улицу, сидели молча, прислушиваясь: к скрипу шин патрульных машин, к далёкому вою сирен, к внезапному крику, который тут же обрывался. В Лазенках не было бегунов и пожилых людей у пруда: лишь единицы с неуверенностью кидали хлеб птицам, будто бы по привычке, а не ради удовольствия. На набережной Вислы катера молчали у причалов – заброшенные, покачиваясь на воде.

В спальных районах – Мокотуве, Праге-Пулноц – окна домов по-прежнему оставались тёмными, занавески задёрнуты. Люди не выходили. Иногда закрывалась дверь подъезда – и кто-то, закутавшись в куртку, бежал в магазин за едой, сжимая пустую сумку. В тех магазинах, что осмелились открыть двери, полки начали пустеть: консервы, вода, батарейки уходили в первые руки, почти не интересуясь ценой. Кассиры работали молча, словно в трансе, пробивая товары механически.

Пространство города наполнилось ощущением неизбежности – тяжёлым и гнетущим, как перед грозой. Ветер нёс по тротуарам обрывки газет, забытые кофейные стаканчики, одинокий детский мячик. Птицы замолчали, даже голуби исчезли с площадей. Иногда где-то вдалеке звенело разбитое стекло, или раздавался краткий крик – и снова тишина.

И всё же люди ждали. Старик на восьмом этаже, мать с ребёнком в тёмной комнате, студент у окна – все понимали: это затишье обманчиво. Оно хрупкое, как тонкая корка льда, и под ней уже слышатся первые трещины. Утро, начавшееся с ложного спокойствия, несло в себе признаки перемены: Варшава, знакомая и родная, приближалась к тому моменту, когда привычный мир может треснуть и осыпаться. Никто не знал, сколько времени осталось. Только одно было ясно: счёт идёт на часы.

12:45. Полуденное дежа вю тревоги.

Солнце стояло в зените и заливало город светом, но этот свет уже не согревал. Он лишь подчёркивал пустые тротуары, оставленные машины в бесконечных пробках и ту странную неподвижность, где никто не пытается распутать затор. Воздух пахнул гарью и чем-то сладковато-металлическим, люди морщились и прикрывали носы платками. Улицы затихли: слышны были только сирены и отдалённые крики. Те, кто заперся дома, приникали к окнам, следили за патрульными машинами – их синие маячки мигали в стёклах, словно предвестники надвигающейся бури.

Это началось незаметно – с единичных случаев странной болезни. Но за сутки всё вышло из-под контроля: число заболевших росло в геометрической прогрессии. Варшава, прежде гордая и уверенная, оказалась на грани катастрофы. Сегодня день, когда тревога перерастёт в настоящий страх.

13:30. Клиническая больница.

Приёмное отделение одного из крупнейших городских госпиталей выглядело как поле боя. Белые коридоры, обычно стерильные и ровные, превратились в тесный лабиринт из каталок и людей. Раненые лежали где попало – на носилках, на полу, прижавшись к стене. Их стоны и крики сливались в гул, от которого болели уши. Врачей и медсестёр не хватало: халаты уже были не белыми, а серыми от усталости и крови.

Доктор Эва Маевска стояла у каталки и пыталась остановить кровотечение у мужчины – шея у него была разорвана, как при нападении животного, кровь лилась так, что пол вокруг превратился в чёрное пятно. Руки Эвы дрожали от усталости, но она продолжала накладывать жгут и шептать слова, в которые едва верила сама.

Рядом Зузанна удерживала женщину, которая билась в конвульсиях. В её глазах не было сознания – пустота. На мгновение пациентка успокоилась, Зузанна вздохнула с облегчением, но через секунду та резко села, дёрнулась и издала низкий утробный рык. Медсестра вскрикнула, споткнулась и рухнула. Нападавшая, уже не похожая на человека, кинулась на неё, и только быстрый укол успокоительного от Эвы положил тело. Оно продолжало дёргаться, словно сопротивляясь.

– Что это? – прошептала Зузанна. Её голос трясся от ужаса. Эва не знала, что ответить. Вчера они лечили обычные раны, сегодня – нечто невообразимое. Слухи о «зомби» ползли по больнице, сначала казавшиеся безумными, но с каждым подобным случаем становившиеся всё менее абсурдными.

В углу пожилой мужчина, у которого нога была забинтована, внезапно закричал, начал биться о стену, кожа посерела, вены проступили чёрными нитями, изо рта пошла пена. Санитары пытались сдержать его, но он с нечеловеческой силой оттолкнул их и бросился к выходу. Один из врачей закричал: «Закройте двери! Не выпускайте его!» Но уже было поздно – через минуту снаружи снова зазвучали крики.

Эва и Зузанна посмотрели друг на друга – молчание в их взглядах было громче любого вопроса: сколько мы ещё протянем?

13:57. Информационная буря.

Пока больницы тонут в хаосе, соцсети перекрыли собой реальность. Официальные заявления звучали: «Сохраняйте спокойствие. Ситуация под контролем. Следите за официальными источниками». Мир наблюдал за Варшавой. Хэштеги вроде #PolandOutbreak и #ZombieApocalypse мигали в мировых лентах – и страх распространялся дальше границ.

14:00. Пресс-конференция.

В Сейме экстренно собрали пресс-конференцию. Министр здравоохранения Лех Шиманьски стоял у микрофона, бледный и взволнованный. За ним – полицейские и военные в строю, их лица были каменными. Зал был забит журналистами.

– Мы столкнулись с необычной ситуацией, – начал Шиманьски. – На данный момент зафиксированы случаи агрессии, предварительно связанные с новым штаммом вируса. Просим сохранять спокойствие и не выходить из дома без крайней необходимости.

Слушать его не хотели – задавали вопросы о том, что это за вирус, как он передаётся, правда ли, что укушенные «превращаются в зомби». Шиманьски говорил о карантине, об усилении патрулей, о готовности армии, но слова его тонут в шуме. За кулисами шло горячее совещание: эвакуация города? военное положение? изоляция районов? Один генерал стукнул кулаком по столу: «Мы теряем контроль! Если не действовать сейчас, через сутки здесь не останется живых!» Решения не находилось. Время шло.

15:03. Семья Мальчевски.

В Мокотуве в маленькой квартире семья Мальчевски спорила, что делать. Сергей, мужчина средних лет, смотрел в окно на редкие мигалки и людей с сумками. Галина прижимала к себе трёхлетнего Кубу, старшая дочь Зося уткнулась в телефон и шептала:

– Это не только в Варшаве. Это – повсюду.

– Надо уезжать, – сказал Сергей, голос дрожал. – Пока ещё есть шанс.

– Куда? – всхлипнула Галина. – Дороги заблокированы. А если за городом хуже?

Сергей залез в ленту новостей: сообщения отовсюду – Краков, Лодзь, Гданьск. Везде одно и то же: укусы, хаос, заражённые на улицах. Бежать стало некуда. Первые выстрелы в районе подтвердили худший страх: эти часы тикают не в их пользу.

16:08. Распространение.

К полудню стало очевидно: инфекция вышла за пределы столицы. Появились первые случаи в пригородах – Пясечно, Ломянки, и других местах. Люди, пытавшиеся уехать, сами разносили заразу. Трассы стали гигантскими пробками: машины стояли рядами, водители сигналили, дрались, но движение не шло. Толпы бросали машины и шли пешком, везли детей и чемоданы, но и пешком было опасно – по обочинам уже бродили заражённые.

На площади Конституции собралась толпа, напуганная и злая. Люди скандировали: «Скажите нам правду!», «Спасите детей!», «Мы не хотим умирать!» Но в толпу ворвался заражённый, и вцепился зубами в руку полицейского – это стало искрой. Массовая паника вспыхнула как пороховая бочка: возникла давка, драки, люди падали, полицейские открыли огонь. Но пули не могли остановить то, что уже началось.

17:10. На краю пропасти.

К пяти вечера Варшава стояла на краю. Больницы перестали принимать новых пациентов, врачи и медсёстры покидали посты, спасая свои жизни. Правительство объявило чрезвычайное положение, но слова уже почти ничего не значили. Армия вышла на улицы, но даже солдаты, видя масштабы происходящего, теряли боевой дух. Заражённых становилось больше с каждой минутой. Улицы, ещё вчера полные жизни, превратились в зоны смерти.

18:26. Хаос в больнице.

Клиническая больница превратилась в место, где надежда и отчаяние шли рядом. Коридоры были переполнены: раненые лежали прямо на холодном полу, кто-то стонал от боли, кто-то бездвижно лежал, не дождавшись помощи. Медперсонал, измученный почти двумя сутками без сна, метался между каталками и койками, но эти усилия часто оказывались тщетными перед лицом неуклонно растущей катастрофы.

Доктор Эва Маевска стояла у операционного стола: её руки покрывала кровь, они дрожали от усталости. Перед ней – мужчина средних лет, доставленный час назад с множественными укусами. Кожа на теле приобрела серо – синий оттенок, из ран текла тёмная вязкая кровь, дыхание было прерывистым и хриплым.

– Эва, мы больше не можем принимать людей, – прошептала Зузанна в дверях, держа пустую коробку из – под бинтов. – Нет мест, нет медикаментов, половина персонала либо сбежала, либо…

Она не договорила, но и так было ясно, о чём речь: многие коллеги либо заразились, либо стали жертвами тех, кого пытались спасти.

– Мы не можем их бросить, – ответила Эва. Слова прозвучали как мольба. Больница, которая должна была быть убежищем, теперь сама превратилась в ловушку.

В этот момент раздался пронзительный крик: пациент, привезённый утром с подозрением на инфекцию, внезапно вскочил с койки. Его глаза были мутными и пустыми, изо рта текла слюна, смешанная с кровью. Он набросился на санитара и вцепился зубами в шею. Кровь хлынула на пол, алые брызги окрасили белые плитки, коридор наполнился ужасом и криками. Люди, кто мог двигаться, в панике бросились врассыпную, кто-то споткнулся о лежащих и упал. Эва застыла – в её голове только одна мысль: «Это конец».

18:29. Паника на улицах.

Тем временем улицы Варшавы представляли собой арену хаоса. На Алее Йерозолимска образовалась огромная пробка: машины стояли рядами, водители сигналили, кричали, толкались, но движение не шло. Многие бросали автомобили прямо посреди дороги, хватали детей и сумки и бежали, пока было куда бежать. В толпе вспыхивали драки: кто-то пытался протиснуться вперёд, кто-то защищался от мародёров. Разбитые витрины зияли чёрными дырами – люди выносили всё, что могли унести: консервы, воду, инструменты.

Из узкого переулка вдруг вышл заражённые. Их движения были резкими и неестественными, как у кукол, которыми дёргают невидимые нити. Изо ртов рвались низкие звериные рыки, глаза светились пустотой. Толпа в панике разлетелась, но заражённые шли вперёд. Один схватил женщину, тащившую ребёнка, его зубы вонзились в её плечо, ребёнок упал и заплакал, голос утонул в общем шуме. Те, кого укусили или убили, через несколько минут поднимались – и пополняли ряды атакующих.

На соседней улице группа мужчин пыталась забаррикадировать подъезд: они перегораживали дверь мебелью и досками, лица их были перекошены от страха, руки дрожали. Однако стоны доносились уже из подвала – заражённые были ближе, чем казалось.

19:32. Действия властей.

На выездах из города армия устанавливала блокпосты: бронетехника, мешки с песком, солдаты с автоматами. Многие из них были резервистами, впервые столкнувшимися с таким масштабным кризисом. Мечислав, едва двадцатилетний парень, сжимал оружие до боли костяшками пальцев. Он смотрел в сторону горизонта, где в сумерках вырисовывались силуэты приближающихся заражённых. Их рычание всё громче заглушало ветер. «Это не учения», – думал он, ощущая, как по спине стекает холодный пот.

19:36. Семья Мальчевски.

В маленькой квартире на четвёртом этаже семья Мальчевски забаррикадировали дверь шкафом и диваном, закрыли окна плотными шторами и выключили свет, чтобы не привлекать внимания. Но страх проникал сквозь стены: крики соседей, выстрелы, сирены – всё это приближалось.

– Мы не можем здесь оставаться, – сказал Сергей, осторожно приподняв штору, чтобы выглянуть. Внизу двигались тёмные фигуры. Их было немного, но Сергей понимал: это лишь начало.

– Но куда идти? – всхлипнула Галина, прижимая к себе маленького Кубу. Дороги перекрыты, на улицах эти… твари, – добавила она.

Зося вскрикнула: в видео на телефоне толпа заражённых штурмовала полицейский участок, стёкла трещали, камера дрожала, запись оборвалась. В этот момент Сергей понял: ждать нельзя. Он сказал семье собираться. Достал старый охотничий нож – хоть какое-то оружие и ощущение контроля.

20:00. Погружение в темноту.

К восьми вечера город почти погрузился в темноту: электричество отключилось в ряде районов, улицы освещали лишь отблески пожаров и слабые фары патрулей, которые ещё пытались прорваться сквозь хаос. Люди прятались в домах, забаррикадировали двери и окна, но страх доходил до каждой квартиры. Запах гари и горечи смерти висел в воздухе, стоны заражённых доносились из пустых переулков как зловещая мелодия. Власти теряли контроль. Город, переживший войны и беды, стоял на пороге полного разрушения.

22:00. Падение больницы.

Клиническая больница теперь напоминала осаждённую крепость. Ещё недавно здесь лечили простуды и переломы, а теперь коридоры, залитые тусклым светом аварийных ламп, превратились в последнюю линию обороны. Доктор Эва Маевска стояла у окна второго этажа, сжимая в окровавленных пальцах скальпель. Внизу, за стенами, бродили заражённые – десятки, может быть, сотни. Их силуэты мелькали в темноте, двигались хаотично, но стоило раздаться звуку или вспыхнуть свету – они устремлялись туда, словно на зов.

Один из них, мужчина в разорванной рубашке, вдруг поднял голову и посмотрел прямо на Эву. Мутные глаза прожгли её взглядом. Она невольно отступила, чувствуя, как учащается дыхание.

– Эва, они приближаются, – прошептал Тадеуш, молодой санитар. Его лицо было белым как мел.

– Знаю, – коротко ответила она. – Держись рядом.

Секунду спустя здание сотряс грохот. Заражённые ударили в главный вход. Деревянные доски затрещали, будто жалуясь на бесполезность сопротивления.

– Держитесь! – закричала Эва. – Не дайте им войти!

Оставшиеся в живых врачи и несколько пациентов бросились к баррикадам. Кто-то схватил ножку от стула, кто – то шприцы с адреналином, кто-то стекло. Через пару минут двери поддались, и внутрь ворвались тёмные, дёргающиеся фигуры. Гулкое рычание заполнило коридоры.

Началась бойня. Эва увидела, как один из заражённых – с изуродованной челюстью – повалил медсестру Зузанну. Её крик оборвался в одно мгновение. Тадеуш бросился помочь, но его схватили за руки и в тот же миг перегрызли горло. Кровь залила стены, пол, халаты.

Эва отступала, махая скальпелем, не чувствуя усталости, только ужас. Белый халат пропитался кровью – чужой и своей. Один из заражённых, высокий, с провалившимися глазами, бросился на неё. Она вонзила лезвие в его шею, но тот даже не замедлился. Только громче зарычал. В какой-то миг его отвлек чей-то крик – Эва воспользовалась шансом и бросилась вниз по лестнице.

В подвале пахло сыростью и железом. Она захлопнула за собой дверь, тяжело дыша. Сверху доносились крики, глухие удары, звуки борьбы. Потом – тишина. Эва осталась одна.

00:07. Бегство и отчаяние.

Ночь накрыла Варшаву, превратив её в город без надежды. Те, кто пытался вырваться, наткнулись на перекрытые дороги. Мосты через Вислу, ещё утром охраняемые армией, теперь стояли пустыми. На бронемашинах – следы крови, брошенное оружие, тела. Никто больше не контролировал город. Толпы людей бродили по улицам, спотыкаясь, падая, теряя друг друга в темноте. Кто-то замирал от усталости, кто-то становился добычей заражённых.

Семья Мальчевски – Сергей, Галина, Зося и маленький Куба – шли вдоль улицы Пулавска. Сергей крепко держал нож, постоянно оглядываясь. Галина несла Кубу на руках, прижимая его к груди, шепча тихие молитвы. Зося освещала путь дрожащим лучом фонарика, найденного в брошенной машине.

– Папа, я боюсь, – прошептала она.

– Всё будет хорошо, – ответил он, хотя сам в это уже не верил.

Ночь гудела звуками: где-то трещал огонь, вдалеке кричали люди, и этот хор ужаса будто становился ближе. Внезапно из переулка вышла группа заражённых. Сергей резко прижал семью к стене заброшенного магазина.

– Не двигайтесь, – прошипел он.

Заражённые замерли в нескольких метрах, втягивая воздух. Один, в изодранном костюме, повернулся в их сторону и зарычал. Сергей понял: их заметили.

– Бегите! – крикнул он, толкнув Галину и детей вперёд.

Они побежали, петляя между машинами. Тяжёлые шаги преследовали их по пятам. Один из заражённых выскочил из-за угла и схватил Зосю за рюкзак. Девочка закричала. Сергей развернулся, вонзил нож в шею твари, но та не упала. Тогда он ударил ещё – прямо в глаз. Тело обмякло, но остальные уже приближались.

– Уходите! – выкрикнул он, отбивая нового нападавшего.

Галина, рыдая, схватила детей и бросилась в ближайший подъезд. Она захлопнула дверь, побежала по лестнице, не оглядываясь. Позади звучали крики Сергея – сначала яростные, потом глухие, потом… тишина.

На третьем этаже она вломилась в пустую квартиру и закрыла дверь на засов. Куба плакал, Зося дрожала. Галина зажала им рты и прошептала:

– Тише… пожалуйста… тише…

01:16. Последний рубеж.

На окраине Варшавы, у блокпоста на трассе, остатки армии готовились к последнему бою. Двадцать солдат, измотанных, перепачканных сажей и кровью, стояли за баррикадой из мешков с песком и перевёрнутых машин.

Капитан Войцех, высокий, седой мужчина, наблюдал за приближающейся толпой через оптику. Сотни заражённых шли по шоссе, не останавливаясь.

– Готовьтесь, – сказал он, не повышая голоса. – Мы не дадим им пройти.

Когда расстояние сократилось до сотни метров, он крикнул:

– Огонь!

Ночь вспыхнула трассерами. Пули рвали тела, но заражённые не останавливались. Их валили десятками, но новые шли, не замечая павших. Казалось, сама тьма наступает.

Через полчаса патроны закончились. Солдаты сражались врукопашную. Войцех спрыгнул с бронетранспортёра, ударив штыком ближайшего противника. Его форма была разодрана, лицо в крови, но он продолжал командовать. Один за другим солдаты падали. Толпа смыкалась.

Войцех успел увидеть только, как на него бросается фигура с оскаленным ртом. Зубы сомкнулись у него на горле.

Блокпост пал. Через несколько минут заражённые пошли дальше – к пригородам, к остаткам того, что ещё называлось Варшавой.

День 3

28.06.2025.

05:30. Первые лучи.

Город просыпался в странной, неестественной тишине. Солнце поднялось бледным и холодным, пробиваясь сквозь плотную завесу дыма, которая висела над Варшавой уже вторые сутки. Его лучи едва освещали опустевшие улицы и выхватывали страшные подробности новой реальности: брошенные машины с распахнутыми дверями, словно хозяева выскакивали из них на ходу, разбитые витрины, из которых уже вынесли всё ценное, и… слишком много тел.

Кто-то лежал в неестественных скрюченых позах, с посиневшими лицами и широко раскрытыми глазами – застывшие в последнем ужасе. Другие казались почти мирными, будто уснули на тротуаре, если бы не бледно-серая кожа и тёмные подтёки вокруг рта и носа.

Ветер гонял по дороге агитационные листовки, брошенные ещё вчера военными: «Граждане! Сохраняйте спокойствие! Военные контролируют ситуацию. Оставайтесь дома. Ожидайте эвакуации». Текст обрывался – дальше картинка была залита тёмным липким пятном, похожим на запёкшуюся кровь.

05:35. Семья Мальчевски.

Галина не сомкнула глаз всю ночь. Она сидела у окна, заделанного одеялом вместо штор, и сжимала в руке большой кухонный нож – самый большой, что нашла. Всю ночь доносились крики: сначала отчаянные, потом безумные, а к утру они стихли, и тишина оказалась ещё страшнее.

Куба, трёхлетний сын, тихо плакал, прижимаясь лицом к подушке. Он ещё не понимал, что происходит, но чувствовал страх матери. Зося, двенадцатилетняя дочь, рылась в аварийном рюкзаке, собранном вчера вечером.

Галина осторожно отодвинула край одеяла и выглянула во двор. В сером свете утра она увидела две фигуры: женщина в больничном халате стояла на коленях над телом полицейского. Её движения были быстрыми, судорожными, как будто она выкапывала что-то из него.

Рядом, в нескольких метрах, подросток лет четырнадцати с кровавой дырой вместо глаза бился головой о стену. Раз. Два. Три. Каждый удар оставлял на кирпичах новые тёмные следы.

– Не смотри, солнышко, – Галина прикрыла ладонью глаза Кубы, не отводя при этом взгляд сама.

Телефон в кармане завибрировал. Смс. Последнее сообщение от Сергея, отправленное три часа назад:

«Не выходите. Иду к вам. Если не вернусь к утру – бегите к бабушке, в Констанцин. В колодце под камнем – ключ от дачи».

Галина перечитала сообщение дважды, потом ещё раз, будто от количества чтений должно было прийти облегчение. Не пришло.

Он не вернулся.

05:40. Больничный подвал.

Доктор Эва Маевска с трудом выползла из-под трупа санитарки. Всю ночь она провела в морге, притворившись мёртвой, когда эти существа ворвались в подвал. Халат испачкан кровью и ещё чем-то с приторно-гнилым запахом.