Небесная тишь и Дятловы горы

И даже если все три сына разными дорогами пойдут, какая в том беда? Откуда ж реке-то кровавой взяться?

Может, это Дятел своих демонов повыпускал и не по делу пророчествует?»

Так сам с собой Скворец разговаривал-размышлял, стараясь отогнать тревожные думы.

Но вот однажды чародей вновь сам посетил Скворца. Выйдя из леса, он обошел стену из острых бревен, окружавших город, и, встав у южных ворот, громко свистнул. На свист из южных ворот города выглянул стражник.

– Скажи правителю, друг пришел, – попросил Дятел.

Быстро разыскали Скворца, ведь никогда раньше колдун не подходил и близко к стенам Обран Оша. Значит, дело особое.

Тот поприветствовал лесного гостя и спросил с легкой улыбкой:

– С какими вестями пришел? Мне уже загодя хмуриться или грядущему добру возрадоваться?

– Это уж как сам решишь. А загодя – ни горевать, ни праздновать проку нет.

– Слушаю тебя.

– Во-первой, скажу тебе сразу: уходит время мое. Скоро без советов тебе моих дальше жить, однако ты и сам мудрый. Надеюсь, и боги твои тебя не оставят.

Скворец присел на лежащий рядом камень.

– Пообещай мне вот что, – продолжил Дятел. – Если найдешь меня в лесу без жизни, похорони на этих холмах. А если не найдешь, просто знай, что я там же, на холмах, и остался.

– Как это толковать? – спросил Скворец.

Дятел сделал знак – мол, об этом он сказал всё, что хотел. И продолжил:

– А про сыновей тебе скажу вот что. На днях лес нашептал, что ждет их у себя всех троих. А как верят эрзя, устами леса шепчет хозяйка его, главная вирьява. Отправь сыновей к ней, пусть отыщут они в лесу нечто ценное.

– Что ценное?

– Просто пошли их в лес вместе. Когда возвернутся, сам увидишь.

– Быть по-твоему, Дятел. А про смерть твою…

Но тот уже повернулся к нему спиной и, удаляясь, просто поднял руку в знак прощания.

– Что, чародей, уйдешь от меня ногами, как простой смертный? – усмехнувшись, крикнул вслед ему Скворец.

5

– Вставайте!

Скворец поднял сыновей рано утром, едва проступил рассвет.

– Зачем это? Куда? – не поняли те ничего спросонья, но послушно натянули на себя одежду.

– Ступайте вместе в лес. Прихватите для себя нужное, а что – сами решайте. И домой возвращайтесь тоже вместе!

– Отец, ты чего? Зачем в лес? – недоумевал старший, Ушмат.

– Принесете из леса в дом что-то ценное. Узрите, как Великий Чипаз веко свое закрывать начнет, тогда и возвращайтесь, не ранее. А больше ничего не скажу, надо так. И помните: вы как пальцы одной руки, вместе быть должны!

– Что принести-то? – продолжал допытываться Ушмат.

Ирзай, ни слова не говоря, перекинул через плечо колчан со стрелами, взял в руку лук и вышел в рассвет, поджидая братьев снаружи.

Ушмат, вздыхая, огляделся, поднял с лавки большую суму, положил в нее большой кусок хлеба.

Серкай же лишь палку взял, оставленную у порога. С ней он обычно в лес и ходил.

Вышли через южные ворота. И дозорный не спросил даже, куда и зачем в такую рань Скворцовы сыновья отправляются.

Какое-то время братья шли молча, только широко зевали.

– Чудно́е дело отец удумал, – сказал, наконец, Ушмат. – Как будто проверить нас решил, вот только что за проверка такая?

– Чего каждый из нас сто́ит, – уверенно проговорил Ирзай, перекинув лук из одной руки в другую. – Чем удачней добыча будет, тем уважения отцовского больше заслуживает.

– Но он же знает, что я не охотник, – возразил Ушмат. – Зачем же проверка такая, меж нами не равная?

– А ты грибы вон в мешок свой собирай, – рассмеялся Ирзай. – Хотя нет, не собрать тебе грибов. Серкай вон их палкой своей все посшибает!

Серкай в разговоры эти не вступал, шел за братьями молча. Правда, через какое-то время остановился и окликнул их:

– Эй, а куда идти, вы сами-то понимаете? Мы через холмы на юг уже версты три прошли. От Оки-реки вглубь леса уходим, так ведь и заплутаем…

– Не заплутаем. Но младший прав, надо понять, куда хоть идти. И главное, за чем? – Ушмат присел на пригорок.

– Давайте разделимся, – предложил Ирзай. – Если мы так и будем кучкой идти да сучками трещать, охоты удачной не получится.

– Сказал же отец вместе держаться, – тихо проговорил Серкай.

– Когда Чипаз веки закрывает, солнце садится, – рассудил Ушмат. – А это можно только с окского берега углядеть, из леса-то – никак. Надо нам на запад поворачивать. Ближе к вечеру как раз на высокий берег выйдем. А по низкому, вверх по Оке, потом к дому и вернемся.

– Пусть так, – согласился Ирзай. – Но до реки теперь один пойду. Там и встретимся.

– Нет, вместе пойдем! – Ушмат решительно поднялся.

– Вместе вышли, вместе потом и вернемся, отцовский наказ не нарушим. Но встретимся к вечеру на берегу. Я костер прямо у реки разведу, по нему меня и разыщете.

И с этими словами Ирзай быстро зашагал в лесную чащу.

– Ирзай, вернись! – прокричал вслед ему Ушмат. – Я старший, тебе меня и слушать!

Но быстро затихающий хруст веток под ногами среднего брата был ему ответом.

Ушмат и Серкай тоже двинулись в путь. Грибов хороших по дороге было видимо-невидимо, однако Ушмат на них внимания не обращал. Понимал, что отец под «ценным» нечто иное разумел. Но вот что?

Серкай шагал позади старшего брата и думал про то, что в лесу он себя лучше, чем в Обран Оше ощущает. Семья радовала, когда мать была жива. Любила она младшего сына и лаской одаривала. А теперь одни мужчины в доме, и вечная борьба меж ними какая-то, хоть и не явная. Ушмату, понятное дело, судьба уготовила в деле управления отцу помогать, а потом и вовсе того заменить. Ирзай – воин и охотник, ни о чем другом и думать не хочет.

А что же он, Серкай? Какая судьба в грядущем ждет его?

А смог бы он один прожить?

Серкай задумался, немного отстал от брата и вдруг краем глаза увидал, как посреди ветвей что-то мелькнуло-блеснуло. Будто крупный зверь проскочил, но при этом яркий отблеск случился, словно луч солнца по лезвию меча скользнул.

Серкай подумал было, что привиделось. Однако топот копыт вдалеке прозвучал явственно и хруст веток под ними. Что конному в таком глухом лесу делать, да еще одному, без отряда?

На всякий случай Серкай окликнул и догнал брата. Однако тот продолжал молча шагать на запад, к Оке, продираясь сквозь заросли и как будто ничего необычного вокруг не слышал и не видел.

– Чего тебе? – буркнул в ответ только.

Братья не были близки, каждый вроде как сам по себе.

С малых лет Серкай привык, что под ногами у старших мешается.

Ушмата и Ирзая отец в большой строгости растил. Ему же, как младшему, многое прощалось, и братья недолюбливали его за это.

Скворец с женой дочь еще родить хотели, но не судьба, не успели.

Серкай шагал и думал, что не чувствует он особой привязанности к братьям, а вроде как должен. Отец часто говорил про родовые связи, про то, как священны они. И умом понимал Серкай, что так и должно быть. Что даже ушедшие предки эрзя о роде своем продолжают заботиться, поэтому и почитают их испокон веков.

«Род – это основа», – так говаривал отец.

Вдруг подумалось Серкаю: когда он фигуры свои деревянные строит, они потому и стоят без гвоздей, что палки особым образом укладываются, ровно-весие соблюдая. Особенно важно основание уложить. Легла не так хотя б одна деревяшка, что внизу, и всё, падает фигура. А вот если вверху палку криво добавить, она скатится, но сама фигура устоит.

– Неужель я и есть такая палка, криво положенная? – с горечью размышлял Серкай. – Как будто не там я, где должен быть, и не с теми…

В это время Ушмат опять немного ушагал вперед, и он размышлял совсем о другом.

Отец в первый раз заикнулся о его свадьбе. Что, мол, пора уже старшему сыну семью заиметь, и хорошо бы в Эрзя-Мас сватам наведаться. Большая польза будет, если объединятся старинный род Обрана и знатная семья из другого, важного в эрзянских землях города.

А может, и сам Теш, правитель Эрзя-Маса, одну из дочерей своих за него отдаст?

Волнительно и сладко было Ушмату размышлять об этом, представляя перед собой дочь Теша, знатную красавицу.

А еще хорошо бы сразу понять, каких товаров Эрзя-Мас принять может от торговых людей из Орбан Оша. Тут у нас бортники славные, а меда отродясь столько не добывали, как в этом году! Если со сватами сразу две-три телеги с медом отправить, можно хорошо продать там или выменять. Свадьба свадьбой, но и торговля такому делу не помеха.

Но если окажется, что и в Эрзя-Масе меду на рынке много, а мы еще доставим, то будет совсем лишку? Как узнать, чтоб телеги зазря не гонять? Может, сваты сначала поедут, разузнают между делом, а уж потом тогда и телеги снарядить? С медом ли, другим каким нужным товаром. Вот так, пожалуй, вернее будет…

А вдруг жена его будущая вовсе и не красавица?

Но эту мысль Ушмат сразу как-то от себя отогнал вместе с большим оводом, что кружил возле него всю дорогу.

Так за чем все-таки отец их в лес-то послал?

Впереди, меж деревьев забрезжил просвет. Лес заканчивался, и они должны были выйти уже на высокий окский берег. Так и случилось.

Между лесом и речным обрывом лежала неширокая полоса цветущего луга. По ней и прошел Ушмат к краю берега: где-то тут их должен ждать Ирзай.

Дым от костра Ирзая поднимался на полверсты левее, на полоске песка у реки. Рядом с костром Ушмат разглядел брата, тот уже что-то жарил на огне. Вот что значит прирожденный охотник, к их приходу уже подстрелил дичь какую-то!

Выйдя на край обрыва, Ушмат громко свистнул и замахал руками. Ирзай заметил брата и тоже сделал знак рукой – спускаться. Ушмат оглянулся назад, младший брат только-только выходил на опушку.

Ушмат свистнул и в его сторону, показав рукой вниз. Серкай кивнул. Старший брат начал быстро сбегать с высокого берега к реке в сторону костра. Серкай, опираясь на свою палку, тоже двинулся в сторону обрыва и… замер.

В трех-четырех саженях от того места, где стоял Серкай, из леса вышел большой олень. Он посмотрел на человека, и в глазах оленя не было страха, а лишь внимательное любопытство. Будто не узрев в Серкае для себя врага, олень спокойно двинулся к обрыву и встал на самом его краю.

И тут же увидел Серкай, как прямо над оленем вспыхнул яркий свет, будто бы рога у того были из чистого золота, а золото это притянуло свет солнца, уже заходящего, но еще сильного!

– Чипаз! – прошептал Серкай с небывалым волнением. – Сам Чипаз показался мне, приняв личину оленя?!

Зверь будто замер на краю откоса и был совершенно недвижим, пока солнечный диск медленно опускался на его рога.

Целая вечность прошла для Серкая в этом чуде невиданном: олень, принимающий солнце в обрамление из золотых рогов!

Братья тоже снизу заметили неподвижно стоящего на берегу оленя.

Первым в его сторону кинулся Ирзай, схватив лук и прямо на бегу выкладывая на него стрелу. Самую большую стрелу, что была в колчане.

– Нет! – закричал Серкай в ужасе, поняв намерение брата. – Не стреляй! Вдруг это сам Чипаз явил нам чудо?!

Олень не шелохнулся и на этот крик, оставаясь неподвижным изваянием на высоком берегу. Не обратил внимания на крики брата и сам Ирзай. Он прицеливался на бегу, понимая, что точно поразить зверя может лишь с саженей пятидесяти, не более. Да и снизу вверх стрелять «не с руки».

Чтобы не спугнуть, Ирзай начал обходить оленя сбоку.

Он вскарабкался на берег немного левее и стал осторожно продвигаться вдоль кромки обрыва поближе к цели.

Серкай же, получается, оказался между ним и оленем, но чуть сзади, на половине пути от края леса до берега.

Получился трое-угольник, в котором двое замерли, а один медленно двигался, сжимая расстояние и время.

Между тем мигом, где жизнь пылает «золотом», и тем, где уже не будет ее.

Ирзай остановился, задержал тяжелое дыхание и еще немного оттянул тетиву, для особой мощи выстрела. Мгновение и…

Серкай со всей силы бросил палку!

Ирзай только-только выпустил тетиву из сжатых пальцев, как палка сбила большую стрелу еще на вылете.

Брат-охотник издал страшный рев, будто не человек он был, а разъяренный хищник. И в гневе швырнул лук на землю.

Олень встрепенулся, вмиг отмер будто, подпрыгнул на месте и после этого начал спускаться по обрыву к реке.

Из-за края обрыва показалось растерянное лицо Ушмата, он подтянулся на руках и вылез на луг.

– Ты видел?! – закричал Ирзай, обращаясь к старшему брату. – Этот щенок помешал мне убить оленя! А ведь чуял я, что вот здесь как раз мы и заполучим то, за чем нас отец отправил!

– Ты что не видел? – тихо проговорил Серкай. – Не иначе, как сам бог Чипаз в золотых рогах солнце держал…

– Что ты мелешь?! – подойдя к младшему брату вплотную, Ирзай кричал ему прямо в лицо. – Или ягод хмельных в лесу наелся? Это был просто олень! Очень большой олень, самый большой, каких я только видывал! И если бы мы в Обран Ош вернулись с такой добычей…

– Ведь тебе и почудиться такое могло, – как можно спокойнее обратился Ушмат к младшему брату. – Если с берега глядеть, солнце как раз перед глазами, а тебе показалось, будто оно прямо на его рогах…

Серкай ответил негромко, опустив голову:

– Я и в лесу внезадолге его видел. Олень рядом проскакал, и золотом рога сверкнули, а солнца в чаще тогда вовсе не было…

Ушмат покачал головой:

– Не знаю, с чем теперь вернемся… Что такого ценного отцу-то покажем? – он развел руками, а потом добавил с насмешкой: – Может, утку, которую ты на берегу зажарил, а Ирзай? Или кто там был – заяц?

– Заяц, а не мужчина, так это брат наш с тобой! – со злостью проговорил Ирзай и наотмашь ударил младшего брата по затылку.

Серкай упал на песок.

Олень напился из реки, а потом опустил в воду рога.

Потом мощными скачками стал подниматься вверх по откосу, намереваясь вернуться в лес.

Все три брата молча проводили зверя взглядами, а рога его не отливали золотом.

Как-то резко вдруг похолодало и стемнело.

Ирзай молча поднял лук, поправил колчан и быстро зашагал вдоль берега Оки. Ушмат тяжко вздохнул и двинулся за ним. Через десять шагов он обернулся и крикнул Серкаю:

– Что сделано, то сделано… Пошли домой?

Но разве могли теперь братья вернуться в Обран Ош вместе?

Младший брат не ответил, встал и молча, будто вслед за оленем, полез вверх по откосу.

Ушмат подождал немного, махнул рукой и собрался было уходить.

Потом передумал, подошел к догорающему кострищу и, сняв с прута зажаренного средним братом зайца, опустил в свою суму. А уж только потом поспешно зашагал вдоль окского берега в сторону Обран Оша.

6

Не сказать, что время бежало вприпрыжку.

Но вот так уж вышло, что босоногая, шустрая девчушка Велеока взяла и обратилась вдруг в девушку. Она перестала лазить по деревьям и сверкать голыми пятками, бегая с ребятней по деревне. Глаза ее огромные по-прежнему светились, но как-то мягче уже, спокойнее.

На расцветающую красоту ее стали уже парни заглядываться, но она их будто и не замечала. Шестнадцати еще не случилось, какие парни?

Однако Имильян, двадцати лет от роду, сын деревенского старосты, влюбился в Велеоку нешуточно, никак мысли о ней его не отпускали.

То будто невзначай мимо их глиняного дома прогуляется, хотя дом-то на отшибе стоит. То, бывало, к реке девушка с бельем идет, так и он увяжется, корзину из рук выхватывает – помощник, которого не звали.

Велеоке он не нравился, и при случае она ему так прямо и сказала.

– А все равно моей тебе быть! – заявил Имильян, нисколько не смутившись. – Ты просто глупая еще и не поняла.

– Сам ты глупый, – спокойно ответила ему девушка. – Против моей воли ничего не случится, хоть ты тресни.

Повернулась и пошла по своим делам. А Имильян от досады с силой пнул небольшое деревце, и оно слегка треснуло.

А потом в деревне Нелюдово появился Одноглазый.

Он был крепок и похож на воина, но доспехов и кольчуги на нем не было, а сбоку висел только большой нож. Одноглазый выспросил у ребятишек, где живет деревенский староста, и направился прямиком к его избе.

Нелюдовский староста Нифонт, отец Имильяна, вышел навстречу и встал у крыльца, скрестив руки. С легким прищуром он молча смотрел на гостя – тот не вызвал у него доверия.

– Здравия тебе, – проговорил чужак.

– И тебе, – ответил Нифонт. – Спросить чего хочешь, ищешь кого?

– Ищу, – ответил Одноглазый. – Скажи мне, человек, а нет ли в деревне у вас пришлых?

– Ты вот и есть, – усмехнулся Нифонт.

– А много раньше из чужих земель никто к вам не прибился? Может, давно, назад тому лет пятнадцать, к примеру? Родичей своих ищу, брата с женушкой. Не появлялись ли у вас тут схожие?

Нифонт посмотрел на него внимательно, потом отвел взгляд вдаль и какое-то время молчал. Чужак вытащил нож и, не спеша, начал ковырять острием грязь под ногтями.

– Нет, не было тут чужих, все свои только, – наконец ответил Нифонт. – Так что иди дальше, может, вниз по Волге родичи твои ушли…

Чужак одним глазом своим посмотрел на старосту исподлобья, потом сунул нож в чехол.

– Лады.

И, повернувшись, пошел прочь.

– Кто это был, отец? Чего надобно ему? – спросил Имильян, когда староста вернулся в дом.

– Недобрый человек. Похоже, Радомира искал, – ответил Нифонт.

– А ты что?

– А я ничего. Пусть дальше идет.

– Ясно…

Имильян почесал затылок и вышел из избы. Огляделся, вроде никого. Имильян быстрым шагом стал догонять чужака, который дошел уже до опушки леса. Тот издалека будто почуял, что идут за ним, и остановился.

– Ну, догнал и что? – Одноглазый выжидательно прислонился к дереву.

– Ты тут искал человека, да?

– Искал. Знаешь что-то?

– Скажи зачем и я скажу.

Чужак опять достал нож и начал вырезать на коре дерева какую-то фигуру.

– Человек этот у половецкого князя Кончака много лет назад дочь увел. А еще они с собой золота прихватили. Князь дочь свою давно ищет. И вора, стало быть, тоже.

– Ну, увел и увел. Половцы враги нам. Тебе-то, русскому, что с того?

– Были враги, а теперь задружились, не слыхал разве? Хан Кончак с галицким князем породнились. А Леле-Тукан, дочь его полукровная, сбежала с дружинником русским, из простого рода-племени.

– Леле-Тукан говоришь… – Имильян опять почесал затылок.

– Давай я только тебе по секрету скажу, – проговорил Одноглазый и поманил пальцем Имильяна.

Тот наклонился доверчиво, а пришлый неожиданно крепко схватил парня за грудки, прижал к дереву, приставил свой большой нож к его горлу и зашипел:

– Где они? У вас тут, в деревне? Говори или сейчас захлебнешься кровью своей!

Имильян выпучил глаза и прохрипел:

– Да… здеся… здеся…

Чужак отпустил напуганного до смерти парня, и с треском воткнул нож в фигурку человека, которую вырезал до этого на стволе.

– Только девушку не трожьте, а? – жалобно простонал Имильян, потирая горло. – Я жениться на ней хочу…

Но Одноглазый уже прочь уходил, не расслышав этих слов.

И слава богу, что не расслышал.

7

Первым в Обран Ош вернулся Ирзай. С недовольным видом он вошел в дом, повесил луч с колчаном на стену и улегся на лавку, отца будто и не замечая.

– Встань, – строго сказал Скворец. – Или отец тебе пустое место?

Ирзай с неохотой поднялся.

– Где братья твои?

– Да следом быть должны, – средний брат мотнул головой в сторону, выказывая своим видом равнодушие.

– Не я ли повелел вам всем вместе возвернуться, про пальцы одной руки говорил?

– Да помню я, – в голосе Ирзая зазвучало раздражение. – Вот только младший твой… Не палец на руке, а заноза!

И Ирзай рассказал, как в лесу он сначала поохотился удачно и думал даже братьев своих зайчатиной с костра угостить. И как потом самого большого оленя, какого он в жизни видывал, на прицеле держал. А Серкай испортил всё, про золотые оленьи рога сказку выдумал, опозорил их всех. А главное, его – Ирзая!

– Принес ли ты ценное что из леса? – вдруг спросил Скворец, выслушав рассказ сына.

– Да, отец. Двух белок еще подбил, – ответил Ирзай. – Белки большие, взрослые, продать можно. На крыльце вон положил… Но если бы не Серкай, то и оленины вяленой нам бы на всю зиму хватило!

Скворец ничего больше не сказал среднему сыну и вышел из дома. На добытых белок даже не глянув, он сел на крупный пень, на котором обычно рубил дрова, и стал ждать возвращения остальных сыновей.

Вечерело, еще дотемна в Обран Ош вернулся Ушмат.

Он поприветствовал отца почтительно и спросил:

– А что, Ирзай здесь уже?

– Почему Серкай не с тобой? – вместо ответа спросил Скворец.

– Да он со мной все время шел. Но после того, как Ирзай ударил его… – Ушмат развел руками.

– Ударил? – переспросил Скворец.

– Да, крепко так приложил. Ирзай горяч, сам же знаешь. Зол был очень из-за оленя.

– Ну а ты, как старший, что сделал?

Ушмат промолчал и опустил голову.

– Что ты ценного вынес из леса? – строго спросил отец.

Старший сын оживился:

– Показать мне тебе нечего, отец, прости. Но много чего передумал я в дороге и вот что предложить тебе хочу. Пошлем сватов в Эрзя-Мас прямиком в дом правителя Теша? Если дочь свою он за меня выдаст и породнятся семьи наши, сможем закрепиться в дальнем эрзянском городище и новый торговый путь из Обран Оша на юг проложить! Люди говорят, что к югу от Эрзя-Маса леса кончаются и степь лежит. Нету там уже ни белок, ни куниц, ни лис чернобурых, а наши-то леса вон как пушниной богаты! Если в зиму здесь Ирзай с товарищами поохотится удачно, по весне в Эрзя-Мас я караван снаряжу. А отец невесты моей, правитель Теш, наверняка каравану торговому даст воинов в охрану и двинемся мы дальше в богатое приморье. Ох и славная торговля у нас выйдет, отец!

Скворец сердито взглянул на сына:

– Значит ли, что вся ценность, тобой из леса вынесенная, это думки твои про свадьбу да про торговлю?

Послал я сыновей своих, дабы обрести важное нечто, приказал не разделяться им, быть едиными! И что я вижу? Один гордец, что первым пришел, двух белок мне принес и досаду великую!

Другой, следом за ним: мысли свои, небывалой мудростью и богатым расчетом прошитые, словно нитью золотой…

Как он думает.

А третий вообще не появился еще. Средним братом побитый, а старшим брошенный.

Это так вот воля моя исполнена, тебя спрашиваю?!

Скворец разгневался не на шутку.

– Я… вот еще зайца принес, Ирзаем оставленного… – Ушмат засунул было руку в суму, но Скворец топнул ногой и крикнул:

– Молчи!

Потом плюнул себе под ноги, развернулся и направился в дом.

На полпути он оглянулся на понуро стоявшего Ушмата и уже спокойно произнес:

– У Теша из Эрзя-Маса нет дочерей, только сыновья. Довольно ли будет тебе этого знания?

Всю ночь Скворец не сомкнул глаз, но Серкай так и не появился. Под утро Скворец задремал, и в этом полусне-полуяви к нему пришло вдруг ясное осознание:

Чародея Дятла больше нет среди живых.

8

Вооруженные люди ворвались в дом Радомира и Лелеи ранним утром. Радомир как раз вышел в сени попить воды, потому совсем врасплох его не застали. С ревом дикого зверя он начал отбиваться тем, что попало под руку, и оттеснять нападавших к двери. Сначала с силой махал кочергой, но разве ж это оружие против боевых мечей?

Жена и дочь от грохота и криков сразу же проснулись.

Нападавшие начали бить Радомира по плечам и спине мечами плашмя.

«Значит, убивать не намерены», – мелькнула догадка в его голове.

И он крикнул жене:

– Леле-Тукан! Нас с тобой отец твой в гости ждет, ты уж надень платье понарядней… Двоих ждет!

Женщина сразу поняла, что хотел сообщить ей Радомир.

– Слушай меня, Велеока, – начала быстро говорить Лелея, взяв в ладони испуганное лицо девушки. – Про тебя они и знать-то не знают, полезай в окошко и беги! В деревне тебя спрячут.

– Мама, кто они?! – и без того огромные синие глаза Велеоки стали еще больше и светлее, когда наполнились слезами.

– Те, кто нас долго искал… И думала я, что никогда не найдут… Не расспрашивай, просто беги!

– Мама, пусть и меня с вами берут!

– Нет! Ты рождена свободной, такой тебе и дальше жить. Вот, надень это!

Лелея торопливо достала из спрятанной в подполе шкатулки подвеску в виде золотого кружка на кожаном ремешке и повесила дочери на шею.

– Это твой оберег путеводный… А теперь полезай!

Велеока пыталась было сопротивляться, но в матери проснулась вдруг такая сила, что она просто сгребла девушку как дите малое и вытолкала в окошко. Велеока упала на коленки под окном, поднялась, размазывая рукавом слезы.

Обойти дом и в Нелюдово бежать, к людям? Или прямиком в лес?

Решила поначалу в деревню, как и наказала ей мать.