Разлучница для генерала дракона

Я сказала это с таким достоинством, что позавидовала бы герцогиня!

И тут же достала справку, вручая ее обалдевшей экономке.

– У меня есть справка от уважаемого врача. Не думаю, что другие кормилицы могут таким похвастаться. Я совершенно здорова. За исключением легкого искривления позвоночника и нервного потрясения. Что никак не скажется на здоровье ребенка. Как видите, я уже ответственно подхожу к работе и заранее позаботилась о справке. Я не пью. С мужчинами не знакомлюсь. Сплетни меня не интересуют, – чопорным голосом, слегка копируя жесты экономки, произнесла я.

Я достала из сумки справку от доктора и протянула её миссис Смит. Она с удивлением взяла документ, её глаза забегали по строчкам, а затем она достала пенсне и начала изучать почерк доктора. Её взгляд задержался на магической печати, которая светилась мягким голубым светом. Теперь в её глазах появился оттенок уважения, но вместе с тем и нерешительности.

А я просто отзеркаливала ее поведение. Я чувствовала, что мой тон, мои слова, моя справка произвели на нее впечатление.

– Конечно, вы можете взять любую деревенскую девушку, – с чопорным достоинством продолжала я, идя в наступление. – Но где гарантия, что она ничем не заразит ребенка? Я же сторонница чистоты и гигиены! Я понимаю, какая ответственность лежит на мне. Так же прекрасно понимаю, какая ответственность лежит на вас, если вы принимаете такое важное решение.

Экономка вернула мне справку, а в ее глазах появился легкий оттенок уважения и в то же время нерешительности.

Она сомневалась.

Глава 7

– Что ж, пройдемте! – наконец произнесла экономка, словно чаша ее внутренних весов качнулась в мою сторону.

Она впустила меня в дом.

Роскошь холла просто ошеломила меня, заставив замереть сразу же, как только я переступила порог.

Но рассматривать роскошное убранство было некогда. Единственное, что бросилось в глаза, – это портрет невероятно красивого брюнета с равнодушным взглядом серых глаз. Такими глазами смотрят на женщину, когда хотят ее соблазнить. Достаточно одного такого взгляда, чтобы идти на край света.

Алый мундир, украшенный сияющими орденами, вызвал невольное уважение.

– Это – портрет хозяина. Генерала Леандра Моравиа.

"Леандр", – повторила я слово, похожее на льдинку. Красивое имя.

У моего покойного мужа, которого, к слову, я ни разу в своей жизни не видела, тоже был маленький кругляшок медали. Его мне вручили вместе с письмом и соболезнованиями.

Это событие как раз совпало с тем моментом, как я очутилась в этом странном и несправедливом мире, лежащей в глубоком обмороке на крыльце дома.

До этого я беззаботно купалась в городском пруду, глядя на набегающие тучи. Была даже мысль вызвать такси, но я как-то забила на нее. Меня больше беспокоил мой телефон, который лежал на подстилке. Не стащит ли его кто-то? И сумка, в которой лежали кошелек и карточки. Несколько молний ударило в горизонт. Но, поскольку с физикой я была на "вы", мне казалось это просто красивым зрелищем. Последнее, что я помню, так это яркую вспышку в ста метрах от меня.

Я ничего не почувствовала. Даже боли. Я толком испугаться не успела.

– Мадам, мадам! Очнитесь! – трепали меня, пытаясь привести в чувство. Какой-то добрый самаритянин брызнул на меня водой, заставляя открыть глаза.

Вокруг меня толпились незнакомые женщины в длинных старинных платьях.

– Ой, бедняжечка! Как же она теперь? – причитали они.

Я сначала не поняла, почему все такие грустные, а когда меня попытались поднять, ка-а-ак поняла! Да у меня живот больше, чем я сама! Я очнулась в теле беременной женщины!

– Примите наши искренние соболезнования в связи с гибелью вашего мужа, – запинаясь, произнес лопоухий солдатик, с грустью поглядывая на мой внушительный живот.

Остальные солдаты в старинных мундирах стояли с каменными лицами, протягивая мне свернутый квадратиком флаг, поверх которого лежало короткое письмо и маленькая медалька с изображением короны и дракона.

Я чувствовала, как глаза щиплет, а щеки мокрые от слез. Я поняла, что только что плакала.

Тряхнув головой, я отогнала воспоминания, решив сосредоточиться на будущем разговоре с хозяйкой.

– Прошу сюда, – произнесла экономка, чинно ведя меня к двери.

Она постучала, услышала приятный женский голос: "Войдите" и открыла дверь с таким видом, словно это была ее великая миссия.

В невероятно красивой комнате, освещенной мягким сиянием бронзовых ламп, царила тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом ткани.

Передо мной во всей красе стояла герцогиня Моравиа, молодая светловолосая женщина с тонкими чертами лица и пышной, почти гипнотизирующей красотой. Ее длинные, шелковистые волосы были аккуратно уложены, а на шее сверкало жемчужное ожерелье, причем каждая из жемчужин была в золотой оправе.

В руках она держала каталог платьев и шляпок, будто это священный свиток, и внимательно рассматривала каждую страницу.

Утонченная и прекрасная, шелестящая и пахнущая как букет цветов, занесенный в кондитерскую, она напоминала сказочную фею.

Ее глаза – глубокие и холодные, словно ледяные озера, – не обращали внимания на окружающих. Каждая её клеточка тела выражала полное погружение в свои мысли. Внутри меня вдруг зашевелился странный микс эмоций: с одной стороны – восхищение этой живой, будто ожившей статуей красоты, с другой – ощущение пустоты, словно она сама не чувствует ничего, кроме собственного превосходства.

Я тут же почувствовала себя как-то убого и неуместно рядом с такой красивой женщиной, окруженной такой невероятной роскошью. Мое самое нарядное платье в этот момент показалось мне нищим, как лохмотья побирушки.

Я вежливо шагнула вперед, чтобы представить свою кандидатуру. Мои руки – тонкие и бледные – слегка дрожали от волнения и усталости, я прижимала к себе молчаливую дочь. При этом старалась держаться с достоинством.

– Ваша светлость, – произнесла экономка, сцепив пальцы, так, словно собирается петь в опере, – разрешите представиться вам новую кормилицу. Она умеет обращаться с детьми и очень аккуратна.

Глава 8

Герцогиня не отвлеклась от каталога. Я заметила, как она легко, будто по инерции, подняла глаза, словно только сейчас вспомнила о моем присутствии. Ее взгляд был оценивающим, холодным и совершенно незаинтересованным.

– Очень хорошо, – сказала она ровным голосом. – А что у нее с внешностью?

Экономка чуть наклонилась, чтобы лучше рассмотреть мое лицо. Внутри меня что-то сжалось – ведь я понимала, что в этом вопросе важна не только добросовестность, но и внешний вид.

– Она недавно овдовела. Ее супруг погиб при Фроствейле, – сообщила экономка. – Для бедняжки это был большой удар.

Герцогиня вздохнула. В ее глазах я заметила легкое одобрение, но больше – равнодушие, словно все это – просто формальность.

Прошло еще несколько минут, и в комнату вошла служанка, аккуратно держа в руках коробки. В ней было множество роскошных шляп и платьев, сверкающих тканями и украшениями.

– Вот, госпожа, – кротким голосом сказала она.

Герцогиня, словно совершенно не замечая окружающих, подняла одну из шляп – из тончайшего шелка, украшенную жемчужными бусинами и перьями павлина. Она медленно, с присущей ей грациозностью примерила ее перед зеркалом.

Я наблюдала за ней, ощущая, как сердце неровно бьется.

Ее лицо – словно сделанное из фарфора – отражало в зеркале идеальный образ. Как же меня бесило и нервировало то, что мне приходилось терпеливо ждать ответа. Но требовать ответ я не имела права. Поэтому и я, и экономка, и служанка, все мы просто стояли и ждали, когда герцогиня налюбуется своим отражением.

Она улыбнулась, взглянув на себя в зеркало, и, словно в другой реальности, начала рассматривать шляпки и платья, будто вопрос о ее дочери – о малышке, был ей вовсе не важен.

Наверное, я слишком предвзята, вспоминая скандальных яжематерей нашего мира, готовых забить всем, что попадет под руку, любого негодяя, осмелившегося обидеть из кровиночку.

Красавица, что стояла передо мной, была лишь отражением своего времени. Она из тех, кто любит детей с шести до семи вечера и во время семейных прогулок. Такие, как она, остаются для собственных детей недосягаемыми богинями, которые иногда нисходят со своего пьедестала, чтобы погладить по головке и улыбнуться ослепительной улыбкой. Остальное все делают слуги. И я должна быть благодарна такой матери за возможность заработать.

Я почувствовала, как внутри меня что-то зашевелилось – то ли раздражение, то ли жалость. Но я сдержалась, понимая, что сейчас главное – сохранить спокойствие, ведь ей плевать, кто будет заботиться о ребенке.

Она продолжала рассматривать себя, словно наслаждаясь своей красотой, а я стояла тихо, наблюдая, как прекрасная, холодная герцогиня превращается в идеальный образец безразличия. И внутри меня закипела волна тревоги и отчаяния.

Герцогиня повернулась ко мне, еще раз взглянув на меня с высоты своего положения.

И я почувствовала, что сейчас она даст ответ.

– Ну хорошо, вы приняты, – заметила она, кивнув экономке. – Но при одном условии…

Глава 9

– Надеюсь, вы понимаете, что ваш ребенок – не ровня моему. Я забочусь о своей дочери и не хочу, чтобы ваш ребенок находился рядом с моим. Играл ее игрушками, лежал в ее колыбели. Я слышала, что многие кормилицы так делают. Кладут своего младенца в колыбель к хозяйскому. Я против. Поэтому пусть ваш ребенок находится подальше от моего. А лучше – отошлите его к родственникам, – заметила герцогиня, кивнув экономке. – Проследи, Грейс, чтобы новая кормилица неукоснительно соблюдала это правило.

– Да, мадам, – чинно кивнула экономка.

Меня тут же поспешили вывести из роскошной, пахнущей дорогими духами комнаты.

– У меня нет родственников, – прошептала я, глядя на экономку, которая тут же нахмурилась. – Мне некуда отослать ребенка.

– Тогда вам придется держать своего ребенка подальше от хозяйского. Вам будет тяжело, – заметила экономка. – Надеюсь, он у вас не крикливый. Не хватало, чтобы детские крики по ночам не давали спать!

– Нет, что вы, – прошептала я, видя, как меня ведут на чердачный этаж, где размещались комнаты для слуг.

– Вот ваша комната. Я не знаю, как вы будете разрываться между детьми, но уж постарайтесь! – кивнула экономка, когда я осматривала скромную обстановку. – Располагайтесь. Я зайду за вами, чтобы проводить вас к ребенку.

Вещей у меня было немного. Скромные платья переехали на крючки в шкафу, а я уселась на кровать, пытаясь покормить грудью дочку. Вчера она немного поела, а сегодня едва-едва.

– Ну, зайка, – шептала я, гладя ее по нежной щечке. – Ну поешь… Ну хоть немножечко…

Я видела, как единственная близкая и родная душа в этом мире борется за каждый вдох.

– Пожалуйста, моя крошка, – прошептала я тихо, словно боялась разбудить смерть, – пусть хоть чуть-чуть…

Мелисса не открыла рот. Только слабо дернулась, сопротивляясь. Словно сама уже устала бороться. Ее лицо – бледное, с синими кругами под глазами – было безжизненно, и я чувствовала, как растет отчаяние.

Внутри меня ледяной глыбой застыл страх, что я не смогу ей помочь, что моя слабость не даст мне спасти ее. Я потерла свою щеку, чувствовала, как кожа под моими пальцами становилась влажной от слез. Я сейчас сама – словно тень, истощенная и разбитая – не могла донести до единственной близкой и родной души хоть чуточку тепла и жизни.

Болезнь случилась внезапно.

Я даже сама не поняла, что произошло.

Еще вчера это была маленькая здоровая, активная девочка с отличным аппетитом, вдруг притихла. Я меряла температуру, думала на зубки, рассматривала покакули. Но все было в порядке.

К вечеру дочь совсем поникла.

Я с сожалением вспомнила наш мир. Я бы сто раз уже погуглила симптомы, отнесла бы ее в больницу, ждала бы анализов, план лечения. Но здесь все было иначе. Здесь государству не было никакого дела до ребенка бедной вдовы. Если, конечно, у вдовушки не завалялась в чулке приличная сумма денег.

Я поцеловала дочку, умоляя держаться.

– Вы готовы? – спросила экономка, постучавшись в дверь.

Глава 10

– Да, – кивнула я, переложив Мелиссу на кровать и сделав из одеяла гнездышко.

– Надеюсь, вы помните, что хозяйка не потерпит присутствие вашего ребенка рядом с юной госпожой, – строго произнесла экономка, ведя меня по коридору. – Нам сюда.

– А господин генерал? – с тревогой спросила я, вспоминая слова доктора о помощи.

– Он сейчас на передовой. Его нет дома. Но скоро должен вернуться, – заметила экономка.

«Скоро должен вернуться!» – пронеслась в голове спасительная мысль. Я представила, как падаю на колени перед ним, как умоляю спасти моего ребенка. И если он не откажет в просьбе, я готова буду целовать землю, по которой он ходил!

Слёзы выступили на глазах, когда я подумала о том, что спасение близко.

– Нам сюда, – пригласила экономка.

Она открыла дверь, поглядывая за моей реакцией на потрясающую роскошь, с которой была обставлена детская комната.

Слуги, как правило, любили хвастаться роскошью дома, в котором служат. И сейчас экономка явно ожидала от меня широко распахнутых глаз и открытого от изумления рта.

Тут действительно было чем восхищаться.

Высокие потолки, украшенные изысканными лепнинами, стены, обитые дорогими тканями, а в центре – огромная кровать с изящным изголовьем и балдахином, словно из сказки. В углу стояла роскошная колыбель, украшенная тонкими кружевами и золотыми нитями.

Я взглянула на нее и почувствовала, как сердце сжалось от несправедливости.

Внутри колыбели лежала здоровая девочка – розовощекая, с темными волосами и большими серыми глазами, полными жизни и беззаботности. Она выглядела такой же, как моя собственная дочь, – только здоровая и смеющаяся, словно лучик солнца ласкал ее личико.

Я невольно задержалась взглядом на малышке, и в груди вдруг зашевелилась смесь чувств: зависть, злость и одновременно – тихое, болезненное сожаление. Эта роскошь, эта безмятежность – всё казалось мне чужим миром.

Я почувствовала, как моя грудь сжалась, словно кто-то вырвал сердце, и я, словно на грани слез, боролась с желанием опуститься на колени и зарыдать.

Счастливый, здоровый ребенок лежал передо мной, а я чувствовала, как подступает гнусная черная зависть, пытаясь убить всё хорошее, что есть в моей душе.

– Почему так сложилось? – мысленно прошептала я про себя, чувствуя, как мои руки дрожат от внутренней борьбы. – Почему моя крошка сейчас умирает в темной комнате для слуг, а эта девочка – в такой роскоши?

Внутри меня зародилась злость на судьбу, на несправедливость, которая так жестоко обманула меня.

Мои глаза наполнились слезами, и я почувствовала, как их горячие слезы застилают взгляд. Мои руки – тонкие, бледные, с дрожью в пальцах – словно не слушались меня, и я с трудом сдерживала сильное желание отвернуться и уйти.

Но вдруг я вспомнила о ней – своей крошке.

О той, кто сейчас лежала в темной комнате, без тепла и заботы, пока я должна была заботиться о другой, чужой девочке.

В этот момент я сделала усилие, чтобы прогнать злые мысли, чтобы не позволить себе ненавидеть ни в чем не повинного ребенка.

Я взяла глубокий вдох и, преодолев внутреннюю тревогу, осторожно подошла к колыбели.

Глава 11

Взгляд на девочку, словно солнечный луч, прогнал тень зависти и злости.

Я протянула руку и нежно взяла малышку на руки.

Ее мягкое тело было теплым – не такое, как у моей девочки, – а в груди у меня вновь зазвучала тихая материнская нежность.

Я взглянула на нее и почувствовала, как внутри вновь рождается тепло. Она не виновата в том, что судьба так была несправедлива со мной. И я, несмотря на всю свою усталость и боль, ощутила, как нежность и любовь переполняют сердце.

– Малышка, – прошептала я, мягко прижимая ее к себе. – Ты – мой свет, моё маленькое солнце. Я сделаю всё, чтобы ты росла счастливой, несмотря ни на что.

В этот момент я поняла, что даже в самой темной тени можно найти искру света, если только не забывать о любви и надежде. И пусть судьба была жестока, я вновь обрела силу – ради своей крошки, ради той, что сейчас лежала в темной комнате, – чтобы бороться и не сдаваться.

– Это – Каролина Моравиа, – с нежностью произнесла экономка.

– Каролина? – спросила я, глядя на малышку. – Так вот, значит, как тебя зовут!

– Кхе-кхе! – заметила экономка, глядя на меня со строгостью. – Не тебя, а вас! Не забывайте, мадам. Девочка выше вас по положению! Хозяйке не понравится, если вы будете обращаться к девочке фамильярно. Эта девочка – герцогиня!

Я смотрела на кроху и чувствовала, словно теплый луч солнца проник в мое сердце. Внутри зажглось тепло, и оно тут же захотело обнять это крохотное дитя. Я почувствовала, как внутри поднялась волна нежности, будто мое сердце растаяло, превратившись в мягкий свет.

Малышка в моих руках тихо притихла, словно почувствовала эту волну ласки. Ее мягкое тело было теплым и живым, и я, не в силах сдержать трепет, мягко прижала ее к себе, чувствуя, как вся моя усталость уходит, уступая место тихой любви.

– Пожалуйста, принести мне теплую воду и салфетки, – тихо прошептала я, чувствуя, как голос стал чуть мягче, как будто вся моя тревога растворялась в этом спокойствии. – Перед кормлением я бы хотела привести себя в порядок. Я вспотела, поэтому хотела бы протереть грудь.

Экономка кивнула, взглянув на меня с уважением и чуть заметной симпатией. В её взгляде читалась щепетильность, словно она ценила мою аккуратность и заботу о ребенке.

– Разумеется, мадам, – ответила она, – я сейчас же принесу.

Когда через минуту она вернулась с теплой водой и мягкими салфетками, я почувствовала, как внутри снова растекается спокойствие.

Я осторожно стала расстегивать пуговицы на груди, и, с трепетом и легкой дрожью, протерла кожу на груди, чтобы подготовить ее к кормлению. Теплая влажная салфетка наполнила меня ощущением уюта, и я заметила, как мои руки, раньше дрожащие от волнения, перестали дрожать.

Словно сама природа шептала мне, что теперь в этой картине все правильно. Мать и младенец. Я аккуратно поднесла малышку к груди. Ее тело было мягким и теплым, словно живое солнце, и я почувствовала, как внутри меня вновь загорается искра нежности. Я с трепетом прижала ее к себе, ощущая, как теплая волна удовольствия мягко окутывает меня.

И вдруг в моей голове возникла мысль – почему доктор Эндрюс послал меня сюда?

Глава 12

Внутри меня зашевелилась тревога, словно холодный червячок, ползущий по спине. Я стояла, держа на руках маленькую девочку, которая сладко посапывала, устроившись у меня на груди. Ее тепло и безмятежность контрастировали с моим внутренним хаосом.

В тот момент я вдруг поняла, что доктор знал. Он, вероятно, знал, что моя собственная дочь, которая сейчас лежала в темной комнате для слуг, скоро умрет. И вот, зная это, он решил помочь мне пережить эту тяжелую утрату, предложив мне эту девочку – как своеобразный мост между горем и надеждой.

Через час, когда я сидела в полумраке, глядя на сытую и мирно спящую малышку, мое сердце наполнилось сложными чувствами. Я ощущала смесь благодарности и страха, радости и тревоги. Как могла я принять на себя такую ответственность?

В коридоре раздался голос экономки. Она, словно гордая хозяйка, хвасталась кому-то из слуг:

– Я не приняла бы на работу какую-нибудь крестьянку без справки и без должной чистоплотности. И вообще, в таких делах я считаю, что подтверждение врача о здоровье кормилицы – обязательно. Это, по моему мнению, – нововведение, которое должно быть введено в каждом доме! – не без гордости просвещала кого-то экономка по имени Грейс.

Ее голос звучал уверенно и твердо, как будто она была не просто слугой, а настоящей хозяйкой дома.

Словно это была не моя находчивость, а ее личная заслуга.

И в этот миг я вновь ощутила тепло – не только от мягкой малышки в моих руках, но и от той искры надежды, что скоро прибудет генерал, что я упаду перед ним на колени и буду вымаливать жизнь для своего ребенка.

Только бы он согласился!

Я готова на все!

Несколько раз я поднималась к себе, чтобы покормить Мелиссу, и тут же спешила вниз, стараясь не вызывать неудовольствия экономки.

Пару раз она бросала на меня строгие взгляды, ее колючие глаза пронзали меня, как острые кинжалы. Она сама, словно коршун, готова была виться над колыбелью, готовая защищать свою "маленькую герцогиню" от любых посягательств.

И я ее понимала. В экономки идут те, кто не познал радость материнства, те, кто ищет утешение в заботе о чужих детях.

Несколько дней пролетели незаметно.

Но генерала все не было.

Я начинала терять надежду, и каждый день без новостей становился для меня пыткой.

Под конец четвертого дня я остановилась перед дверью своей скромной комнаты.

Сердце шептало: пока я здесь, все в порядке. Но что-то останавливало меня от этого шага. Страх. Словно там, за дверью, затаилось большое горе, готовое обрушиться на меня в любой момент.

Я открыла дверь и вошла в полутемную комнату. Внутри было страшно тихо.

Глава 13

– Только бы она была жива! Только бы она дожила до приезда генерала! – шептала я судьбе.

Я осторожно открыла дверь и вошла в полутемную комнату. Внутри было страшно тихо, как будто сама тишина была живым существом, наблюдающим за мной.

Я сделала несколько шагов вперед, стараясь не издавать ни звука, и остановилась у кровати. Моя дочь лежала там, укрытая тонким одеялом, ее маленькое лицо было спокойно, но в глубине души я знала, что может означать это спокойствие.

Я опустилась на колени рядом с кроватью и взяла ее маленькую ручку в свою. Ее кожа была холодной, как мрамор, и я почувствовала, как по моим щекам текут слезы.

Я молилась, прося у Бога дать мне силы и мужество, чтобы справиться с этим испытанием.

Но в глубине души я знала, что без генерала все мои молитвы будут напрасны.

Осторожно взяв дочку на руки, я выдохнула. Она была жива. Жизнь едва теплилась в ней, а я понимала, что ее время на исходе.

– Где этот генерал? – рыдала я, прижимая к себе ребенка.

Я понимала, что он не обязан мне помогать. Но для меня это была единственная надежда, единственная ниточка, которая удерживала меня на плаву. Я ненавидела его за то, что он все еще не приезжает, молилась на него и чувствовала, как отчаяние разрывает мое сердце. Потом мне становилось стыдно за свои мысли, и я старалась успокоиться.

Я просыпалась с одной единственной мыслью: “А что, если уже все?”. Серая, скромно меблированная комната слышала мой вздох облегчения, когда я понимала, что Мелисса еще жива. Я бережно пыталась сцедить по капельке в ее полуоткрытый ротик.

– Поешь хоть чуть-чуть, – шептала я, умоляя, чтобы каждая капелька придала доченьке сил бороться. – У меня никого нет в этом мире…

В минуты отчаяния я думала. Разве так справедливо? У других здоровые дети, а моя умирает?

Неужели я не увижу ее первые шаги? Не услышу, как она обнимает меня и называет мамой. Столько всего я придумала себе, когда узнала, что у меня девочка. И теперь я понимала, что этого не будет. Не будет первой царапины, на которую я буду дуть, первого бантика, который я завяжу на ее волосах, не будет куклы, которой мы будем придумывать имя. Она никогда не расскажет мне свои секретики…

Никогда…

Я просто беззвучно плакала, понимая, что болезнь стирает это будущее, словно ластиком.

Выбирая минутку, я спешила к своей Мелиссе.

И каждый раз замирала перед дверью, боясь, что как только открою ее, то увижу, что малышки больше нет.

Крохотная девочка, которая раньше была такой живой и веселой, теперь лежала без движения. Она уже даже не сопротивлялась, а смотрела на меня рано повзрослевшими глазами. В них было что-то, чего я не могла передать словами. Какая-то обреченность, спокойствие. Такие глаза бывают только у тех детей, которым судьба отмерила так мало.

Теперь ее глаза полузакрыты, лицо побледнело до почти прозрачного оттенка, а кожа – холодная и влажная. Она не ела уже два дня, и сердце мое разрывалось от боли и отчаяния. Несколько капелек молока я сцеживала в ее открытый ротик и просила проглотить.

Я сжала маленькую ручку дочки в свои ладони, и вдруг почувствовала, как тело мое наполняется теплом – не от физических ощущений, а от внутренней боли и надежды. Надежды, что этот мужчина, этот генерал, все-таки вернется и услышит мою мольбу.

Я чувствовала, как по телу пробежала дрожь – не от холода, а от страха. Мои руки, обычно уверенные и спокойные, сейчас тряслись, когда я осторожно взяла Мелиссу в руки, стараясь не навредить.

Мне хотелось выть. Просто упасть на колени и выть. Как безумная, потерявшая все женщина.