Спорим, ты пожалеешь об этом

– Может, тогда мы могли бы…

Он не успевает договорить. Из-за угла здания с ревом вылетает снегоход, гусеницы резко тормозят, и нас накрывает облако снежной пыли. Я взвизгиваю, зажмуриваясь, и чувствую, как холодные хлопья забиваются мне за воротник.

– Я чему-то помешал? – звучит знакомый насмешливый голос.

И даже не оборачиваясь, я знаю – это Ноа.

Потому что только этот человек способен испортить даже самый милый момент, да еще и с таким самодовольством.

– Выглядишь не очень-то презентабельно для первого дня, красотка, – хмыкает он, слезая со своего снегохода и направляясь к нам.

Его голос звучит лениво, но с тем самым оттенком насмешки, который хочется стереть варежкой прямо с его самодовольного лица.

Я скидываю с пальто и волос снег, стряхиваю его с плеч, но от этого становится только хуже – хлопья тают, оставляя темные мокрые следы на ткани. Через плечо Дина вижу свое отражение в стекле: тушь размазалась под глазами, волосы превратились из аккуратных локонов в жалкие, прилипшие к щекам сосульки, на губах – следы снега и ветра. Моя идеальная картинка – уверенной новой меня – тает прямо на глазах, и где-то внутри все начинает закипать. Я чувствую, как по спине пробегает раздражение – горячее, острое, как вспышка адреналина.

– Ты специально это сделал! – хмурюсь я, тыкая пальцем ему в грудь.

Снег на моих варежках осыпается на его куртку, но Ноа даже не делает шага назад. Стоит, как скала, и только уголки губ чуть дергаются.

– Чистая случайность, клянусь, – наигранно тянет он, но глаза тут же холодеют, когда он оборачивается к моему спутнику. – Дин? – в его голосе сквозит легкий прищур, от которого даже я чувствую напряжение. – Разве ты уже не должен быть внутри? Опаздывать в первый день – плохая привычка, согласен?

Дарзал неловко переступает с ноги на ногу, явно не зная, как правильнее поступить. Его взгляд мечется между нами, как будто он попал в центр снежной бури без шанса укрыться. Я едва заметно киваю, мол, иди. Он вздыхает, быстро бросает мне виноватую улыбку и уходит в сторону главного здания, оставляя меня один на один с источником моих проблем и испорченного макияжа.

– Соблазняешь моих сотрудников, Риддок? – хмуро произносит Ноа, скрестив руки на груди.

– Не знала, что тебя волнует моя личная жизнь, – отвечаю я, поджимая губы.

– Я твой босс и…

– Нет, – перебиваю я, шагнув ближе, чувствуя, как под ногами хрустит снег. – Твой дедушка ясно дал нам понять, что мы на равных. Так что оставь этот тон, Ноа. И, пожалуйста, не начинай войну, которую не сможешь выиграть.

– Войну? – фыркает он, закатывая глаза. – Это не война, красотка. Это твоя капитуляция. Ты и месяца здесь не продержишься. Особенно – в таком виде.

Он задерживает взгляд на моих ногах, скользит вверх, но сейчас это не звучит как флирт. Это оценка, холодная, вызывающая, и от нее в груди поднимается новая волна ярости. Сердце бьется в висках, ладони сжимаются в кулаки – я готова взорваться.

– Тебе лучше прекратить эти детские игры, Ноа, – произношу тихо, но в голосе чувствуется сталь. – Поверь, ты не хочешь, чтобы я дала тебе сдачи.

– И что ты сделаешь? – с прищуром наклоняется он ближе, и я чувствую его дыхание, холодное и мятное. – Снова разобьешь мои лыжи? Или наступишь мне на ногу?

Я моргаю медленно, слишком медленно, чтобы не сорваться. Потом отступаю, делаю вдох, обхожу его, нарочно толкнув плечом, и направляюсь к двери главного здания. Мне нужно отдышаться. И придумать, как заставить этого заносчивого придурка пожалеть о каждой своей реплике.

Внутри холла тепло, пахнет кофе и пластиковыми гирляндами. Но стоит мне бросить взгляд на стеклянное отражение у ресепшена, как злость возвращается с удвоенной силой. Волосы мокрые, на висках сбились пряди, тушь растеклась еще больше, водолазка прилипла к телу – и, черт побери, через нее теперь слишком явно просвечиваются соски. Прекрасно. Просто восхитительно.

Я пытаюсь хоть как-то спасти ситуацию: приглаживаю волосы, вытираю щеки, застегиваю пальто до горла. Безрезультатно. Все, чего мне сейчас хочется – это исчезнуть, но вместо этого я привожу себя в более-менее божеский вид, тратя на это минут десять, расправляю плечи и направляюсь в конференц-зал, сбросив пальто.

Дверь скрипит, и я вхожу прямо в разгар речи. В зале – десятки, нет, сотни сотрудников. Все сидят рядами, слушая Ноа, который стоит на сцене у огромного экрана, вещая уверенно, с ледяным выражением лица.

– Как я уже сказал, – произносит он, даже не заметив меня сначала. Потом его взгляд цепляется за меня, и уголки губ приподнимаются. – О, сделайте мне, пожалуйста, кофе, мисс Риддок, – произносит он на весь зал.

Несколько человек тихо хихикают.

– Вообще-то, я… – начинаю я, но он даже не дает мне закончить.

– В этом году все должно быть иначе, – продолжает он, будто я просто часть декора. – Особенно, если каждый будет выполнять свою работу.

Снова раздаются смешки и я чувствую, как пылают мои щеки.

– Моя работа… – пробую вставить хоть слово.

– Американо без сахара, пожалуйста, Риддок, – снова обрывает меня Ноа, даже не взглянув.

Я сжимаю зубы, улыбаясь так, будто не хочу размазать его лицо по стене. Этот самодовольный тип только что поставил под сомнение мою экспертность перед всей командой, и я чувствую, как злость подступает к горлу. Но я вовремя замечаю мистера Норингтона, сидящего недалеко от сцены, с тем самым теплым, но проницательным взглядом, который явно все видит и все понимает. Его присутствие остужает меня – ровно настолько, чтобы не взорваться. Поэтому я задираю подбородок, демонстративно бросаю сумку и пальто на стул у двери и направляюсь к стене, где устроен импровизированный кафетерий. Хочет кофе? Будет ему кофе. Только не тот, который он ожидает.

Я стараюсь не слушать его монотонную речь про какие-то проценты, графики и показатели эффективности. Слова Ноа звенят где-то на заднем плане, как назойливый комар. Моя работа сейчас – не презентации, а месть. Я наливаю в стакан черный американо, добавляю щедрую порцию карамельного сиропа, пару капель лимонного сока и две ложки соли. Отличный баланс – сладкое, кислое и ядреное. Если он хочет контроль, пусть контролирует выражение своего лица после этого.

Когда кофе готов, я с самодовольной улыбкой беру бумажный стаканчик с логотипом курорта. Глотнув внутренней уверенности, иду прямо к сцене. Каблуки отзываются четким стуком по полу, и я нарочно слегка виляю бедрами: пусть зрелище будет достойным, пусть видят, что я не просто девочка с кофе.

– Вы не представите меня, мистер Норингтон? – перебиваю я, подойдя ближе к сцене.

– Не думаю, что это важно, – лениво отмахивается он даже не взглянув на меня.

Его голос сух и раздражающе спокойный. Но я уже поднимаюсь по ступенькам, протягивая ему напиток с самым милым выражением лица.

Я делаю вид, что просто ухожу, опускаясь в легкий реверанс и направляясь к краю сцены, но краем глаза жду – жду, когда он попробует. И вот – момент. Он подносит стакан к губам, делает глоток… и на мгновение застывает. Его брови дергаются, скулы напрягаются, а глаза на долю секунды расширяются, будто в них вспыхивает немое «что за черт». Ноа старается держать лицо, но по тому, как он кашляет, я понимаю – эффект достигнут.

– Ну а пока мистер Норингтон наслаждается своим кофе, я все же представлюсь, – громко произношу я, поворачиваясь к аудитории. Голос мой звенит ясно и уверенно, и все взгляды тут же устремляются на меня. – Мое имя Роми Риддок, и я новый бренд-менеджер Сильвер-Пика. Моя задача – создать единую концепцию и голос курорта, объединить все, что делает это место особенным, и превратить его не просто в бизнес, а в опыт, который люди будут помнить.

За спиной доносится сдавленное покашливание Ноа, но я не оборачиваюсь. Он может хоть подавиться – я еще не закончила.

– Нет, мы… – начинает он, но я слегка поворачиваю голову и спокойно произношу:

– Пейте ваш американо, мистер Норингтон. Или вы недовольны кофе на собственном курорте?

Несколько человек с трудом сдерживают смешки. Я вижу, как он застывает, понимая, во что вляпался. Если сейчас он сорвется, это выставит его в дурном свете перед командой, а его дедушка – прямо здесь, наблюдает. Поэтому Ноа натягивает на лицо неестественную улыбку и с мрачной покорностью делает еще глоток моей солено-карамельной мести.

И снова почти давится.

– Именно об этом я и говорю, – киваю я, делая шаг в сторону, обращаясь к залу. – Мы должны сохранять баланс, создавать комфорт не только для наших гостей, но и для себя. Мы – команда. И если мы не чувствуем радости, как мы можем ее подарить?

В общем и целом – я говорю еще не больше десяти минут, но этого хватает. Я вижу, как люди оживают – кто-то записывает, кто-то кивает, кто-то задает вопросы. Я отвечаю легко, с улыбкой, позволяя им чувствовать себя частью чего-то большего. Когда заканчиваю свою речь, кто-то начинает аплодировать, и аплодисменты быстро подхватывает весь зал.

Я чувствую, как по коже бегут мурашки. Впервые за день – не от холода и злости, а от восторга. Я спускаюсь со сцены, и Дин уже ждет меня у подножия лестницы. Он улыбается, протягивает руку, помогая сойти. Его взгляд – открытый, теплый. А чуть дальше, возле колонны, стоит Ноа. Лицо у него безупречно спокойное, но глаза… глаза выдают все. В них злость, досада и то странное напряжение, которое делает воздух между нами почти осязаемым.

Отлично. Пусть знает, что его «капитуляция» только что превратилась в мою первую маленькую победу.

4

– Да, я хочу, чтобы вы тоже там были, Роми, – кивает Норингтон старший на следующий день, пока идет показывать мне мой рабочий кабинет. – Это формальная встреча. Ноа только покажет свои чертовы графики, но им просто необходимо увидеть ваш шарм, дорогая.

– Верно, – едва слышно отзывается Ноа рядом со мной так, чтобы его услышала только я, – все ведь в восторге от хаоса и разрушений.

– Это называется веселье, милый, – даже не взглянув на него хмыкаю я, – попробуй как-нибудь.

– Кабинет достаточно просторный, – продолжает босс, явно не слыша наших пререканий, – так что вам двоим точно хватит места.

– Двоим?! – отзываемся мы одновременно с Ноа, резко останавливаясь в коридоре перед входом в кабинет.

– Но это мой кабинет, – злится Ноа, – ей здесь…

– Вы делите одну должность на двоих, – спокойно перебивает Норингтон старший, открывая дверь внутрь. – Уверен, сможете ужиться и в одном кабинете. Это все, что сейчас в наших силах.

Кабинет выглядит как реклама успеха – сдержанная роскошь в каждом углу. Просторное помещение, залитое солнечным светом, который отражается от панорамных окон и играет бликами на деревянном полу цвета горького шоколада. На одной стене – огромная картина со снежными пиками Аспена, на другой – встроенный камин, от которого тянет уютным теплом. Возле противоположных стен стоят два одинаковых стола: строгие, массивные, с безупречно отполированной поверхностью. Между ними – ровно метр нейтральной территории.

– Здесь красиво, – признаюсь я, пока верчу в руках какую-то декоративную статуэтку, похожую на кусок современного искусства или, возможно, обломок чужого терпения.

Она внезапно оказывается тяжелой и, конечно, падает на пушистый белоснежный меховой ковер с глухим звуком.

– И уже безумно шумно, – закатывает глаза Ноа, будто я лично испортила его графики и показатели.

– Уверен, – спокойно добавляет Норингтон, будто не замечая, что между нами напряжение можно наматывать на катушку, – вы поладите. Иногда две головы лучше одной. Меня сегодня не будет на презентации, но я свяжусь с Джейкобом. – Он кивает в мою сторону. – Это один из наших главных инвесторов. Так что, пожалуйста, ведите себя прилично. Я и так едва отошел от вашей последней выходки на общем собрании.

Я не удерживаюсь и хмыкаю. Ну а что? Его “едва отошел” звучит как “я все еще вижу это в кошмарах”. Ноа, конечно, сверлит меня глазами – тяжелым, раздраженным взглядом, но мне плевать. Пусть смотрит. От моих улыбок никто еще не умирал – разве что от раздражения.

– Мы это прояснили? – спрашивает Норингтон.

– Конечно, – снова в унисон отвечаем мы.

– Отлично. Тогда увидимся в выходные.

Он уходит, оставляя за собой запах дорогого парфюма и ощущение, будто теперь в комнате стало на несколько градусов холоднее. Я мгновенно направляюсь к столу у окна – там вид на горы, снег блестит как сахарная пудра. Ставлю на стол свою коробку с вещами, но Ноа, как по сигналу, делает то же самое.

– Это мой стол, – хмурится он.

– Я первая заняла его!

– Я сидел за ним три с половиной года, займи тот, у двери.

– Пока тут нет твоих вещей – это не твой стол, Ноа, и…

Он не дает мне договорить. В следующую секунду его рука уже в коробке, и он вынимает оттуда фоторамку. На фото он с каким-то лыжным трофеем и не улыбчивым лицом, как будто даже там ему заплатили за хмурость. Он ставит рамку на стол демонстративно, медленно, с выражением победителя.

– Разве? – произносит он, облокотившись на край стола. – Сейчас здесь есть мои вещи, красотка.

Я тяжело выдыхаю, чувствуя, как в груди закипает что-то вроде раздражения и усталости вперемешку. Подхватываю свою коробку, рывком прижимаю к груди и перехожу к другому столу, к тому, что у двери. Больно надо – я не собираюсь устраивать войну за кусок мебели. Расставляю вещи: кружку с надписью “Пусть идет снег (где-нибудь в другом месте)”, ноутбук, блокнот, пару карандашей. Делаю вид, что полностью погружаюсь в работу. Проблема только в том, что работа – как чай без сахара: идет, но с кислой миной.

Два часа я суюсь во все стороны, пытаясь собрать макет зимнего мероприятия. Это не просто вечеринка – это целый праздник снега и глянца: соревнования по лыжному спуску, шоу, дегустации, фотозоны. Пространства на столе не хватает, поэтому я опускаюсь на пол, раскатываю ватман, разложив эскизы, словно снежные хлопья. Наушники на голове, музыка глушит мир – и, хвала небесам, Ноа. Он время от времени бубнит что-то про цифры и логистику, но я просто делаю то, что умею: соединяю спорт и роскошь, драйв и блеск.

Когда наконец дело сдвигается с мертвой точки, я чувствую, что все складывается идеально. Ватман почти готов, линии чистые, идеи живые. Но именно в этот момент бубнеж, который доносился даже сквозь музыку, внезапно стихает. Тишина – опасная, как натянутая струна. И прежде чем я успеваю снять наушники, в мою спину что-то прилетает.

– Какого… – я сдергиваю наушники, оборачиваясь на раздраженного Ноа, когда в меня прилетает скомканный листок бумаги. – Чего тебе? Некоторым из нас нужно работать.

– Я это знаю, – злится он.

Он выглядит так, будто пережил самый сильный стресс в своей жизни. Воротник рубашки расстегнут и сбит, словно кто-то торопливо рвал его в попытке вырваться из официального шаблона. Галстук валяется у края стола, наполовину соскользнув и потеряв свое достоинство. Волосы у него в беспорядке, будто он рвал их на себе – или по крайней мере думает об этом – и эта небрежность делает его только опаснее. Лицо же бледно, глаза – острые, как нож, и в них вспыхивает раздражение, которое пахнет кофе и недосыпом.

– Именно это я и пытаюсь делать, – продолжает он, – но чертова Тейлор Свифт из твоих наушников заставляет меня лишь страдать.

– Это Майли Сайрус вообще-то, – хмыкаю я, – но если тебе нужна минутка на поплакать под Тейлор…

– Просто, – перебивает он, собственноручно затыкая себя, чтобы не сказать лишнего, – сделай тише и…

– Я в чертовых наушниках, Ноа, – оправдываюсь я, – я устала слушать вздохи умирающего кота выходящие из твоего рта, а ты просишь меня сделать тише? Этого не будет.

Он, подавляя раздражение и какую-то почти звериную агрессию, резко встает из-за своего стола. Обходит его и подходит ко мне так близко, что я чувствую легкий запах его одеколона и еще более крепкое ощущение угрозы. Ноа нависает надо мной, высокий и острый, словно тень большого дерева в ясный день. Мне не нравится, как его тень ложится на мой ватман, но я не отступаю.

– Поверь мне, красота, ты не хочешь слышать никаких других звуков выходящих из моего рта, кроме этих. Мне нужна тишина и порядок, а не "вечеринка в Америке" из динамиков с кучей блесток и разноцветных лент на моем полу.

– Тогда тебе лучше поработать в другом месте.

Я ставлю на этом точку и возвращаю все свое внимание к ватману у колен. Бумага холодит ладони, но мне нравится, как набросок смотрится: аккуратно, живо, почти по-детски весело. Это всего лишь черновик, но он дорог и мил мне в своем зародыше. И тут Ноа совершает то, что делает его классическим злодеем мелкого масштаба: своей огромной ногой он задевает мой стакан с остатками кофе. Жидкость заливает угол ватмана, растекается по линии, которую я только что провела, и мне хочется выть от несправедливости.

– Ноа!

– Ой, как неловко! – наигранно извиняется он, когда я пытаюсь спасти остатки, – надеюсь, здесь не было ничего важного!..

Он тут же растворяется в коридоре, хлопнув дверью так, что жалюзи на окне дрожат. Внутри меня все сжимается – из ребер выползает теплая, колкая злость, как горящий уголь. Физически это ощущается как прилив адреналина: сердце бьется быстро, ладони мокнут, и у меня появляется вкус металла во рту. Морально я ошарашена и раздражена одновременно: жалость к утраченной работе и ярость на его бесцеремонность сплетаются в тугом узле. Злость побеждает – она громче и проще, чем попытки рационализировать. Я просто чувствую, как готова мстить – не чтобы уничтожить его, а чтобы отомстить за себя и за ватман.

Я подпрыгиваю с пола, и месть становится планом. Не я начала эту войну, но я на нее отвечу. Быстро осматриваюсь у его стола в поисках чего-нибудь, что ударит сильнее, чем пролитый кофе. В принципе, на первый взгляд здесь только его личные вещи – аккуратно разбросанные кабели, блокнот с графиками и фоторамка. Но этого достаточно. Немного беспорядка, немного изменений внешнего вида – и его хмурость будет выглядеть иначе. Я точно не собираюсь ломать что-то ценное, но способ покусать его гордость у меня есть.

Возвращаюсь за своим канцелярским набором и тащу всю корзинку на его стол целиком. В ней маркеры, блестки, яркие ленточки, наклейки и маленькие декоративные пуговицы – все, что может превратить надменный внешний вид Ноа в слегка убогую праздничную форму. Я работаю быстро и почти с любовью – знаю, что он не проверит все досконально – он уже опаздывает и не будет тратить время на мелочи перед инвесторами. Но даже если заметит, как минимум – один из его чопорных и угрюмых галстуков будет испорчен эстетически, и это уже победа.

Вернув все, как было, я тихо убираю следы своего вмешательства и первая покидаю кабинет. На мне черные обтягивающие джинсы, рашгард темного цвета, волосы собраны в неаккуратный хвост, но я все еще выгляжу мило и почти официально. В конференц-зал я вхожу с легкой уверенностью, здороваюсь с парой мужчин в дорогих костюмах и тремя дамами в изысканных строгих платьях. Я веду с каждым мелкую, светскую беседу, вежливо извиняюсь за задержку Ноа, как раз в тот момент, когда он влетает в кабинет в своем галстуке.

– Прошу прощения за опоздание, – тараторит он пробираясь во главу стола у панорамного окна, пока я стою ровно на противоположной стороне и наслаждаюсь первыми смешками.

Я сделала все возможное, чтобы каждый присутствующий в этой комнате знал мое имя.

– Я рада приветствовать вас всех здесь сегодня, – начинаю вступительную речь я, – Если, к моему сожалению, мы не успели с вами познакомиться до этого – мое имя Роми, – я снова делаю на этом акцент, – я новый бренд-менеджер Сильвер-Пик и…

– Да, да, все это очень мило, – хмурится Ноа, перетягивая на себя внимание, – но давайте приступим к работе и…

– Это неприлично, Ноа, – хмурится тот самый Джейкоб о котором говорил Норингтон-старший, – Разве можно говорить в таком тоне и перебивать свою невесту?

Я хмыкаю, стараясь спрятать в пол свои глаза, чтобы не засмеяться сильнее, наслаждаясь недоумением Ноа.

– Мою… кого?

– Невесту, – кивает мисс Марселот на галстук Ноа, когда я уже буквально прикрываю рот рукой.

– Мы не…

Он в полном замешательстве, но злость медленно и верно заполняет его. Ноа тяжело выдыхает – звук почти режет комнату – и бросает на меня убийственный взгляд, в котором смешиваются недоумение и готовность к бою. Затем, он тянется к своему галстуку и опускает взгляд вниз. Там, на черной дорогой ткани, белым перманентным маркером с кучей блесток написано:

"Я ♥️Роми. Ты выйдешь за меня?"

И я официально засчитываю этот раунд за собой.

5

– Так значит, – хмыкает Дин, подавая мне собственноручно приготовленный чай с малиной, – тебе здесь нравится?

– По большей части, – согласно киваю я, запихивая в рот картофельное пюре с трюфельным соусом и креветками, – особенно когда ты балуешь меня подобными обедами.

Всю неделю я обедаю либо с Дином, либо с Тайлой – той самой девушкой с ресепшена, которая в мой первый день здесь, еще до собеседования, к горькому кофе принесла апельсиновый сок. Мы вроде как… подружились. Она рассказывает мне сплетни о постояльцах, я делюсь тем, как чуть не сожгла кухню, когда попыталась разогреть сендвич в тостере. С Дином все иначе – он милый, спокойный, немного застенчивый… и больше не рискует звать меня на свидание, чему я радуюсь ровно настолько же, насколько это немного обидно.

– Это одно из моих фирменных блюд и…

– Красотка, – возле нашего столика появляется как обычно угрюмый Ноа, пихая мне под нос какие-то бумаги, – что это?

– А на что это похоже? Переработанная целлюлоза, древесина ели или сосны и…

– Ты одобрила возобновление работы пятого комплекса?! – хмурится он, отодвигая Дина напротив меня дальше по диванчику, чтобы сесть самому.

– Я предоставила всю необходимую смету и план работ твоему дедушке, и он согласился, – пожимаю плечами я.

– Правда? – хмуро тянет он, – и почему я не увидел ничего из этого?

– Потому что ты весь день бродил непонятно где? – предполагаю я. – У некоторых из нас вообще-то рабочий день.

– Мне нужны эти бумаги, Роми.

– Они на моем столе и…

– Черт, Риддок, – злится Ноа, – наверное, я проверил твой стол прежде чем вмешаться в твое милое свиданьице – там пусто.

– Мы не вместе, мы… – начинает оправдываться Дин, но теперь злюсь я.

– Не знаю, каким местом ты смотрел, Ноа, но я точно знаю, что они в синей папке прямо по центру моего стола.

– По центру стола? – хмыкает он, откидываясь на спинку диванчика. – Ты хоть знаешь, где там центр, красотка? Ты завалила весь мой кабинет своим барахлом, что там черт ногу сломит. Там не то что центра стола не найти, там сам стол даже на ощупь не отыскать.

Он начинает выводить меня из себя так уверенно, будто у него есть на это лицензия. Его спокойная, язвительная интонация подливает масла в огонь с каждым словом. Я чувствую, как где-то в груди начинает подниматься волна раздражения, смывающая остатки аппетита и легкое, почти уютное настроение “не свидания”. Вся теплота растворяется, будто кто-то выключил солнце. Теперь мне хочется только одного – доказать этому несносному мужчине, что он ошибается. И, возможно, слегка пожалеть, что связался со мной в обеденное время.

– Спасибо за обед, Дин, – не разрывая зрительного контакта с Ноа говорю я, – рада была пообедать с коллегой, раз уж мы не вместе. – Я сдергиваю салфетку со своих колен и со звоном кладу ее на стол. – Но теперь извини, мне нужно открыть глаза другому своему коллеге.

Я поднимаюсь со своего места, чувствуя, как спина выпрямляется сама собой, как у человека, готового к дуэли. Поправляю подол своего черного офисного мини-платья, чувствуя, как ткань мягко ложится по бедрам, и направляюсь к выходу. Каблуки стучат громко, намеренно, будто я объявляю войну всей плитке этого ресторана. Выхожу из зала и иду по коридору к нашему кабинету, кипя внутри как чайник без крышки. Через пару секунд слышу за спиной шаги – ровные, уверенные. Ноа догоняет меня, но не подходит вплотную. То ли потому что понимает, как я сейчас зла, то ли потому что пялится на мой зад. Судя по паузам в его шаге – я почти уверена, что второе.

Но он явно не рассчитывает, что новый прилив моей злости настигнет нас, когда я вхожу в наш кабинет.

– Они вот… тут.

Мне приходится дважды моргнуть, чтобы поверить в происходящее. Еще раз – на всякий случай. Потом я машинально оглядываюсь на дверь, чтобы убедиться, что не перепутала помещение. Но нет – табличка на месте. Номер кабинета правильный. А вот все остальное… нет. Абсолютно нет.

– Где мои вещи, Ноа? – оборачиваюсь я на него, стоя в дверном проеме, скрещивая руки на груди.