Однажды в баре в пригороде Атлантиды

– Смотри сам. Но если вдруг она разобьет твое ранимое сердце – милости прошу. Утешу, напою перцовкой и навалю работой так, что вмиг забудешь все свои переживания. Уж это я умею.

– Я в тебе ни секунды не сомневался.

Ей приспичило побыть на природе. Прошла где-то неделя с их последней встречи и, появившись, она с порога заявила, что нужно насладиться природой, почувствовать единение с ней, ощутить все очарование лучей заходящего солнца. Пришлось соглашаться. К подобным желаниям Труба относился философски. Удовлетворить порыв подобного рода для него ничего не значит, хотя энтузиазма он и не разделял. Но где-то там, глубоко он думал о том, что ее порывы откроют ему новый мир, что она поможет ему научиться видеть прекрасное в вещах обыденных. Открыть глаза, увидеть, прислушаться. Может он на это даже надеялся. Ворчать при этом ему никто не запрещал. Законы жанра.

– Если тебя укусит клещ – помни что это была твоя идея.

Они сидели на большом холме, под ногами простиралась такая же холмистая местность. Трава, озера, деревья. А вдалеке, очень далеко, угадывались очертания города. Они были будто в дымке, хотя погода стояла прекрасная. Расстелив покрывало, они уселись и смотрели вдаль. Были какие-то закуски, вода. Именно сегодня он увидел на ее лице самую искреннюю улыбку со времени их знакомства. Вглядываясь, она будто уносилась куда-то, превращаясь в бабочку, порхала, получая удовольствие от каждой проведенной секунды. Труба находил в этом прекрасное и для себя. Смотреть на нее, наслаждаться ее удовольствием, этого было вполне достаточно. Увлекшись описанием того, сколь сильно она очарована, подкрепила это все крепким словцом.

– Твой родной язык лучше подходит для описания таких вещей.

– Ты же знаешь, что я не француженка. – Даже в этом укоризненном взгляде была какая-то легкость, будто все ее проблемы вдруг улетели, подхваченные легким ветром.

– Тем не менее это не мешает мне тебя подкалывать. Да и псевдоним у тебя, извините, однозначный.

– Дурак.

– Может и дурак. Но только для тебя.

Она талантливо не обратило внимания на последние слова и вновь засмотрелась на что-то на горизонте. Темнело и город вдалеке медленно зажигал огни. Превращался в то, что уже Труба считал по-настоящему красивым. Холод пришел резко. Уже подошедшая к концу весна может сколько угодно радовать тебя теплым солнцем но если ты не расторопный, она с удовольствием напомнит тебе, что она тем не менее не лето. Будто не просто так только слово лето имеет мужской род. Прямое и понятное. От него всегда знаешь чего ожидать. Сюрпризов нет. Весна, зима и осень – слова женского рода. Капризы погоды, перемены, неожиданности и сюрпризы. Да, предки знали толк.

Потом они снова долго не виделись.

Глава 5

Он пробыл у нее почти до вечера. Тривиального вопроса чем заняться не возникало ни на секунду. Она могло выдумать что угодно. Часто это спасало от скуки. Иногда бесило. Но скучно не было никогда. Так и теперь, она гадала, задавая вопрос и, открывая книгу на выбранной странице, получала ответ. Труба относился к этому скептически но Жоан легко могла повернуть даже полный бред в мысли вполне увлекательные. По крайней мере теперь Труба знал, что ему непременно нужно сменить обстановку на жаркую страну, что его личность сформировала акушерка, принимавшая роды у его матери и, что самое главное – ему нужно принять свои глубинные чувства и дать им волю. Свои вопросы Жоан не озвучивала. Лишь иногда сообщала в общих чертах о результатах.

Она лежала на животе, прикрывшись тонким, черным, лоснящимся пледом. Буйные волосы терялись в нем, сливались с ним. Положив книгу на кровать перед собой, она, опираясь на локти, то и дело перелистывала страницы. Иногда увлекалась чтением. Иногда подолгу о чем-то задумывалась.

– Мне пора собираться. Сегодня работаю в баре.

Она промолчала, не взглянув на него. Снова улетела мыслями только в ей известные далекие места. Он уже накинул рубашку, когда она, наконец, откликнулась.

– Не уходи.

– Что?

– Останься со мной сегодня.

– Но я уже договорился с Хазом.

– Ты не можешь попросить Гамлета подменить тебя? Он вроде для этого и нужен.

Она смотрела на него все также, не меняя позы, только повернув голову. Волосы шелестели страницами книги, открытой перед ней на 308 странице. Такие просьбы в ее стиле. Попросить остаться в последний момент, попросить оставить ее одну после получаса, проведенного вместе. Пропасть на неделю. Все это она. Труба все также понятия не имел, что происходит у нее в голове. Но знал наверняка что больше всего на свете ему самому хочется остаться сегодня с ней. Потому он позвонил Гамлету и попросил подменить его. По счастливому стечению обстоятельств Гамлет как раз находился в баре у Хаза. Хотя и отреагировал он на просьбу несколько странно, задавая чересчур много вопросов о причине отгула – в итоге все же согласился. На счет этого можно было не переживать.

Он вновь скинул рубашку, рухнув на кровать, на Жоан сверху, придавив ее своим телом, прижавшись, зарывшись лицом в ее волосах. Утонул в них, окунувшись туда, куда его вновь и вновь тянуло невиданное нечто. Там были блики заходящего солнца, прощально играющие на морских волнах, пение птиц, легкий ветер, лениво ползающий по лепесткам безбрежного фиалкового сада. Труба стоял у входа в этот сад, слушал шум ветра и глубоко дышал, пытаясь ощутить едва уловимый аромат. Легкий но всепоглощающий. Тихий но заполняющий собой все естество. Громче и красивее чем любая музыка на свете. Тот запах и то чувство, которое отдается где-то в груди, от которого приятно щемит и которое усиливается с каждым вдохом. То, что ни за что на свете не передать словами. Она знала как он это любит и как ему это нужно. Потому не сопротивлялась и не торопила, вновь уткнувшись в книгу.

Труба не знал, сколько они так пролежали, но наконец сполз и вновь улегся рядом. Она встала, накинула шелковый халат и ушла на кухню. Вернулась с двумя стаканами и бутылкой рома. Налила. Подала ему один, второй оставив на столе. Труба взял свой стакан и сделал большой глоток. В эту секунду ему показалось, что лучше чем сейчас, жизнь быть не может.

Было то самое время, когда лучи заходящего солнца приобретали особенный, желтоватый оттенок. Попадая в комнату через окно, они окрашивали в свой рыжеватый цвет все вокруг. Еще теплые, согревающие. На улице было тихо. Лучи падали на трельяж, на который, облокотившись спиной, повернувшись к Трубе лицом, стояла Жоан. Она держала в руках стакан и молча смотрела на него.

– Иди ко мне.

– Нет. Хочу посмотреть на тебя отсюда.

– Зачем?

– Просто хочу. Помолчи.

Он промолчал. Она смотрела на него серьезно, слегка прищурив глаза. Два темных, загадочных колодца не отрываясь глядели на него. Пронзали как кинжалы плоть, кости, внутренности. Смотрели именно туда, что невозможно увидеть глазами. Но она видела. Казалось, и права видела. И не отворачивалась. Изучала, лениво но сосредоточенно, медленно и неотвратимо. Мало кто умеет смотреть ТАК. Чудовищно мало кто. Она смотрела именно так.

– Помнишь, при первой встрече я сказала, что если стать заклейменной – обратной дороги нет?

– Помню.

– Так вот для меня ее и правда уже нет. Каждая секунда, проведенная с тобой напоминает мне об этом.

– О чем ты?

– Я ощущаю себя так, будто подо мной разверзлась земля и я падаю в эту расщелину, с каждой секундой все глубже и глубже. У меня нет возможности зацепиться за что-то. Без надежды, без выхода. Остается только падать, принять это. Но знаешь что самое странное? Со временем я поняла, что падать не так уж плохо. Мне уже начало это нравиться. Единственная проблема в том, что рано или поздно падение закончится и я упаду. Потому и нет обратной дороги. Лава уже близко.

– Ты хочешь жениться?

– Что за бред. Ты ничего не понял.

– Я серьезно, выходи за меня замуж.

– Нет, Труба. Мы с тобой оба понимаем, что не созданы для счастливой семейной жизни. Это не для нас. Мы обречены как тени слоняться по миру, собирая крохи того тепла, которые сами не в состоянии произвести. Напитываться ими, а затем уходить. Уходить, когда наша жертва вдруг поймет, что мы не даем тепла. Что мы можем только забирать его. Оставаясь при этом холодными.

– Но ведь сейчас мы вместе. Если мы одинаковы, но при этом вместе – значит есть шанс найти друг в друге крохи тепла и стараться раздувать этот огонь. Если все это понимаем только мы – значит только мы способны спасти друг друга.

– Нас уже не спасти. Пойми, то, что у нас происходит никогда не заканчивается чем-то хорошим. Для нас нет хэппи энда, это иллюзия.

– Мне не нравится то, что ты говоришь. Понимать и тем более мириться с этим я не намерен. Пока есть хотя бы призрачный шанс – я предпочту идти за ним, неважно насколько он ничтожен.

Жоан очень странно улыбнулась. Сочувствующе, сострадательно, но с теплотой. И было что-то еще. Не в улыбке. В глазах. Какой-то сполох отчаяния на миг озарил ее каменное лицо. Лишь на мгновение, но Труба успел это заметить. И, видимо, она это поняла. Он все таки допустил оплошность и дал ей понять что смог заглянуть под маску. Делать этого было нельзя ни в коем случае. Но было уже поздно. Она поняла. Но не подала виду. Взяв с трельяжа бутылку и свой стакан, села рядом. Налила ему. Они молча чокнулись.

Ночь выдалась странной. Та ночь, которая слишком быстро кончается. Когда рассвет – это приговор. Они долго молчали. Он все также гладит ее голую спину. Она все также гладит его грудь. Уснули только под утро. Мало говорили. Проснулись около полудня. На скорую руку приготовив завтрак, Жоан сообщила что сегодня у нее репетиция, пропускать которую никак нельзя. Приедет какая-то большая шишка, главный работодатель. Новый репертуар, новая концертная программа. Генеральная репетиция перед летним сезоном. Нужно быть во всеоружии. Покружившись перед Трубой, демонстрируя новые платья, Жоан стала медленно собираться. Как бы не хотел Труба на это посмотреть – он понимал, что ее лучше оставить одну. Если он помешает ей и она не идеально накрасит глаз – это будет катастрофа. Для нее, а значит и для него.

* * *

Звук хлопнувшей двери прозвучал как последний гвоздь, забиваемый в крышку гроба рукой, делавшей это миллион раз. Уверенный, неотвратимый, безразличный. Пальцы Жоан задубели от страха, стали деревянными. Кисть для ресниц упала на трельяж, глухо звякнув. Она смотрела на свое отражение но не видела ничего. Какой-то призрак. В груди нещадно колотилось сердце.

Все пошло не по плану, она должна была выпроводить его еще вчера. Что это было, жалость, уважение или она прониклась к нему чем-то более серьезным? По началу она забавлялась, наблюдая как он смотрит на нее, все эти глупые улыбки, неловкие жесты. Такой наивный. А я идиотка. Нельзя было заводить так далеко, ведь тебя об этом предупреждали. Он должен был быть там. Но теперь они знают что из-за нее все пошло не по плану, что его не было там из-за нее. Знали и наверняка ждали пока он уйдет. Скоро они будут здесь. Буду задавать вопросы. Повезут прямо туда. Она не выполнила договоренность. И теперь она с ним в одной лодке. Что-то менять уже поздно, пусть приходят.

* * *

Зная занятость Жоан, Труба был уверен, что увидятся они теперь не раньше чем через несколько дней. Дозировка близости была великолепна. Ни много ни мало. Но теперь можно на какое-то время опуститься на землю и сосредоточиться на вещах обыденных.

Было около часа дня. Бар Хаза по идее уже должен быть открыт. Зайти, пропустить стаканчик, обсудить как прошел вечер. Хорошо.

Лето уже по полной вступило в свои права, солнце пекло макушку, но редкие облака время от времени давали передохнуть. Вдобавок к этому дул приятный ветерок, идти навстречу которому было приятно. Труба не сразу поймал себя на том, что он улыбается. Легкая, довольная, идиотская улыбка. Заглядывая в лица прохожим он не мог понять, почему они хмурятся. Жизнь прекрасна, она легка и понятна. Только Труба понимал это. Ему как никогда захотелось поделиться своим восторгом с Хазом. Послушать его ворчание, о том, что ничего не меняется, посмотреть как весело прыгают его усы при разговоре.

Неладное он увидел издалека. Боковое окно, на фоне кирпичной стены. Оно всегда было рядом со сценой и никогда не открывалось. Было разбито. На земле валялись осколки, на стене рядом колыхались на ветру остатки наклеенных когда-то объявлений. А еще валялся стул. Тот, на котором Труба так часто сидел, играя на гитаре. напевая свои никому не нужные песни.

Дверь в бар распахнута, внутри темно. К знакомым запахам алкоголя, закусок и человеческих тел примешивался запах, которого тут раньше не было никогда. Запах гари. Нет, помещение не горело, окна на фасаде целы, ничего не обуглено.

Осторожно переступив порог бара он огляделся. Небольшой бардак, несколько стульев опрокинуто, на столах остатки еды и посуда, не убраны со вчерашнего вечера. Тихо. Темно и тихо, свет попадал сквозь разбитое окно и открытую дверь. Труба попробовал выключатель. Вспыхнул желтоватый свет. Днем, в соседстве с солнечными лучами этот свет теряет все свое обаяние. Зато по ночам он манит как никакой другой.

За барной стойкой тоже бардак. Запах гари доносился отсюда. Тут что-то пролили и оно вспыхнуло. Рядом валяется обугленная тряпка, которой Хаз любил вытирать стаканы. На шкафу позади недостает нескольких бутылок. Они валяются на полу. Крови нет. Уже радует. Что за чертовщина тут произошла?

До него донесся скрип стекла, раздавленного тяжелой подошвой. Он обернулся, но вместо лиц увидел звезды. Это был хороший удар. Точно в челюсть. Труба с трудом сохранил равновесие, но второй удар свалил с ног. На грудь опустился тяжелый сапог.

– Не двигаться! – Властный голос, лет сорока. Труба ощутил холодок приставленного ко лбу автомата. – Морду в пол и не шевелиться!