Россия, мусульмане, СВО. Отечественное мусульманское военно-духовное служение в условиях ментальных войн

В то время как в имперской России происходят серьезные преобразования в армии, рекруты-мусульмане оказываются в рядах служащих бок о бок с христианами, но в численном меньшинстве. К тому же, поскольку в Российской империи взаимоотношения между конфессиями решались законодательно, то очень важным моментом было статусное положение конфессий. Православие являлось государственной религией. А остальные религии делились на терпимые и нетерпимые. Ислам входил в число терпимых, наряду с Буддизмом, Иудаизмом, Католичеством, Лютеранством, Армяно-Григорианством.

Во времена Петра I в армии и на флоте все в большем количестве стали служить не только православные, но и представители других христианских исповеданий и национальностей, особенно немцы и голландцы. Согласно главе 9-й Воинского устава 1716 г. предписывалось «Всем вообще к нашему Войску принадлежащим, несмотря на то, кто какой они есть веры или народа они суть, между собою христианскую любовь имети». То есть, сразу всякие несогласия на религиозной почве пресекались законодательно. Устав обязывал терпимо и бережно относиться к местным вероисповеданиям, как в районах дислокации, так и на территории противника. Статья 114 того же устава гласила: «…священников, церковных служителей, детей, и иных, которые противления чинити не могут, нашим воинским людям не обижать и не оскорблять, и церквей, больниц и школ весьма щадить и не касатися под жестоким телесным наказанием».

Первым же известным законодательным актом о мусульманском военном духовенстве является «Именной указ данный генералу от инфантерии барону Игельстрому» от 10 апреля 1798 г., содержащий «Ордер башкирским и мещерякским кантонным начальникам». В одном из пунктов которого, говорится об избрании военного духовенства. духовных лиц. В нем, в частности, отмечается, что «в звание духовных, то есть в муллы и азанчеи (муэдзины), в пресечение вкравшегося злоупотребления, равномерно без ведома военного начальника и без крайней в том нужды, отныне впредь определяемы не будут». Отсюда следует, помимо прочего, что мусульманское духовенство и ранее определялось в военные части, по крайней мере, в иррегулярные войска (например, башкиро-мещерякское войско). Однако с данного момента «ежели б понадобилось кого определить в сие звание, такого представлять к военному начальнику, с подробным описанием надобности, для которой нужно необходимо определить его, и тогда военный уже начальник того удостаиваемого обществом в муллы и азанчеи, отправлять будет для экзамена и утверждения через губернское правление в здешнее Духовное магометанское собрание».

В истории России существовал опыт деятельности специальных мусульманских воинских подразделений. Например, в Отечественной войне 1812 года участвовали свыше тридцати татаро-башкирских полков. Мусульманский казачий полк башкиро-мещерякского (татарского) войска, а также тептярский казачий полк состоял из 500 рядовых, в командный состав входили 30 человек: командир полка, старшина, 5 есаулов, 5 сотников, 5 хорунжих, 1 квартирмейстер, 1-2 писаря и 10 пятидесятников. В каждом полку имелся мулла (полковой имам). Главная задача Башкиро-мещерякского войска, как и у Тептяр-ских казачьих полков, заключалась в содержании кордонов, то есть охране границ между империей и казахскими землями. Как и все казаки, башкиры, тептяри и татары-мишари войскового сословия сами содержали свои военные формирования, получая от казны жалование по рублю ассигнациями в месяц только во время непосредственного несения службы. Кроме того, по мере необходимости из Башкирского и Мещерякского войска (были отдельными до Отечественной войны 1812 г.) составлялись пятисотенные полки на правах казачьих, которые при выступлении к месту службы переходили на государственное содержание.

Известный факт, что башкирская и татарская конницы участвовали в изгнании французов из Гамбурга, Берлина, Веймара, Франкфурта-на-Майне и других немецких городов. В Веймаре казаки встречались с немецким поэтом И. В. Гете и подарили ему лук со стрелами и курай (национальный музыкальный духовой инструмент). Мусульманские казачьи полки первыми вошли в покоренный Париж.

В конце 1820-х годов при царе Николае I из «магометан» Кавказа и Крыма были сформированы лейб-гвардии Кавказско-Горский и лейб-гвардии Крымско-Татарский эскадроны, которые были включены в состав Собственного Его Императорского Величества конвоя. В связи с этим Д.Ю. Арапов обратил внимание на малоисследованную сторону деятельности ближайшего соратника Николая I генерал-адъютанта, графа А. X. Бенкендорфа. Он являлся организатором личной охраны царя и был в 1826-1844 годах управляющим Главной императорской квартирой, к которой принадлежал императорский конвой. Генерал придавал немалое значение подготовке для конвоя воинских чинов-«магометан». Поскольку в самом начале XIX века во время русско-иранской войны 1804-1813 годов Бенкендорф служил на Кавказе и хорошо знал своеобразие его быта и обычаев, он в 1829 году в «Правилах» обучения горцев Кавказа для будущей службы в конвое писал: «Не давать [горцам] свинины и ветчины, строго запретить насмешки над ними. Эфендию [мусульманское духовное лицо у суннитов] разрешить посещать горцев, когда он пожелает, даже в классах. Наблюдать, чтобы во время молитвы горцев им не мешали. Наблюдать, чтобы на счет веры горцев ничего худого не говорили и не советовали переменить ее». В дни мусульманских праздников гвардейцам-мусульманам предоставлялись увольнительные.

На протяжении последующих лет рядом законодательных актов были «устроены» религиозная жизнь и быт гвардейцев-мусульман суннитского толка (указы от 20 мая 1846 года, 5 декабря 1855 года и 24 декабря 1861 года). Уставом предусматривались следующие штатные должности служителей исламского культа у гвардейцев-суннитов: старший ахун (имам) Гвардейского корпуса, в каждом из двух «инородческих» эскадронов – имам и муэдзин. Часто имамы по совместительству занимали должности преподавателей «магометанского закона» в различных военно-учебных заведениях Петербурга, где обучали воспитанников-мусульман.

Все мусульманские духовные лица и служители допускались в военные учебные заведения и армию лишь при полной уверенности начальства в том, что они «люди в верности надежные и доброго поведения». Из их числа особо выдвинулся Габдул-вахид Сулейманов, род которого коренился в среде нижегородских татар-мишар. В 20-е годы XIX века он обучал основам Шариата будущих воинов лейб-гвардии Кавказско-Горского эскадрона, а с 1835 года являлся «вероучителем магометанского закона» Царскосельского кадетского корпуса. К концу 30-х годов XIX века Сулейманов засвидетельствовал себя в глазах царской администрации как в высшей степени «доверенное лицо».

По поручению МИДа он вел переговоры с казахскими ханами Старшего и Среднего джузов, состоял внештатным переводчиком Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД. В июне 1840 года указом Николая I Сулейманов был назначен оренбургским муфтием – главой Оренбургского магометанского духовного собрания и занимал эту высокую должность вплоть до своей кончины в 1862 году.

Стоит отметить тот факт, что каждая конфессия имела право в войсках совершать службы и выполнять обряды, но не имела право вести миссионерскую деятельность, кроме православной – в силу ее статуса государственной религии. Поэтому деятельность православных священников, представлявших официальную религию государства, выходила и в миссионерство. Например, в 1828 г. Синод утвердил новую инструкцию благочинным, через которых обер-священник управлял духовенством в войсках и на флотах. Согласно этой инструкции, флотский благочинный имел разрешение присоединять желающих к православной церкви из евреек, магометан и язычников и совершать над ними таинство крещения на кораблях и в частях. Но учитывая, что присоединение к православию в те годы давало отдельные преимущества в служебных отношениях, инструкция обязывала приступать к этому не иначе, как по письменному предложению командира, проверив при этом бескорыстие и твердость обращаемых в христианскую веру.

Перед военным духовными деятелями стояла сложная задача – не допустить, чтобы религиозные различия переросли в противоречия. Военнослужащим разных вероисповеданий говорилось буквально следующее: «…се мы христиане, магометане, евреи вместе одновременно молимся Богу нашему, потому Господь Вседержитель, сотворивший небо, землю и все, что па земле, есть для нас единый истинный Бог».

Священник должен был не допускать никаких споров о вере с иноверцами. Свод военных постановлений 1838 года гласил: «Полковые священники, отнюдь не должны вступать в прения о вере с людьми другого исповедания».

Первостепенное значение царское самодержавие в XIX – начале XX века придавало организации духовного быта мусульман, служивших в вооруженных силах Российской империи. Наиболее сложной являлась деятельность по организации удовлетворения «духовных потребностей» мусульман самой многочисленной части императорской армии -регулярных сухопутных войсках.

В середине XIX века в одних случаях в сухопутные войска специально назначался «военный мулла» (указ от 18 октября 1838 года о «военном мулле» Симбирского гарнизона), в других – «духовные требы» для «магометан военного ведомства» должен был, наряду с другими своими обязанностями, исполнять какой-либо «гражданский мулла» (указ от 21 октября 1838 года, возлагающий подобные функции на одного из мулл г. Казани). При отсутствии в сухопутных частях мусульманского духовного лица было возможно избирать в войсках на местах кандидатов в «магометанские имамы» из «достойных своей благонадежностью нижних чинов» – мусульман. Затем эти кандидаты отправлялись в Оренбургский или Таврический муфтияты для «предварительного испытания в знании религиозных обязанностей» и в случае положительного результата возвращались в свои подразделения и утверждались командованием в своей новой «духовной должности» (указ от 27 ноября 1857 года).

Царская администрация специально оговаривала вопросы выплаты жалования «военному мусульманскому духовенству», выдачи ему суточных и командировочных денег, а также оплаты пенсий «военным муллам» (указы от 6 июля 1854 года, 5 декабря 1855 года и 22 февраля 1861 года).

В 1845 г. в сухопутной армии и военных портах на Черноморском и Балтийском флотах были учреждены должности имамов. В портах Кронштадте и Севастополе было по одному имаму и помощнику, а в прочих портах – по одному имаму, который избирался из нижних чинов с государственным жалованием. Причем в финансировании военных имамов, кроме государства, принимали участие мусульманские мечети, в районе которых находились подведомственные имаму воинские части. Возможность исповедовать свою религию была предоставлена мусульманам, служившим на территории Нижнего Новгорода и Нижегородской ярмарки. Необходимость исполнения духовных треб по просьбе нижних военных чинов, дислоцирующихся в Нижнем Новгороде, привела к тому, что в 1840-х годах в качестве духовных лиц ежегодно на ярмарку посылались Оренбургским магометанским духовным собранием известные имамы не только в интересах мусульман, торговавших на ярмарке, но и для военных мусульманского вероисповедания.

Право иметь своего муллу не сразу, но появилось и у казаков. К. Кабдулвахитов привел в своей статье данные о том, что в 1852 году казаки станицы Становой Тобольской губернии подали прошение разрешить им избрать из своей среды муллу с содержанием его за счет общества и с освобождением от военной службы. На эту должность они предложили резервного казака Абдулвалита Синюкаева. Тогда командование Отдельного Сибирского корпуса отложило решение вопроса. Это обращение не было единственным. С подобным ходатайством выступили казаки Тобольского полка. Через год департаментом военных поселений на примере прошения Тобольского казачьего конного полка был разработан проект правил о назначении мусульманского духовенства в казачьих войсках Сибири.

12 февраля 1855 года Военный совет Российской империи принял «Правила устройства духовной жизни магометан казачьего сословия», проживавших на территории монархии Романовых. По этому регламенту 18,5 тысячи мусульман-казаков и «причисленных к ним служилых татар», «проходящих» по иррегулярной кавалерии, состояли в штате Донского, Черноморского, Кавказского линейного, Уральского, Оренбургского, Сибирского линейного казачьих войск и Тобольского конного казачьего полка. Духовные нужды данной группы мусульман по расписанию на 1853 год обслуживали несколько мечетей и 189 мусульманских духовных лиц. Эти духовные лица вначале избирались на местах, затем проходили «духовные испытания» или в Оренбургском, или в Таврическом суннитских муфтиятах. По действующей в империи норме один мулла (имам) приходился на «приход» численностью не менее двухсот мусульман мужского пола. Естественно, предполагалась «политическая благонадежность» каждого кандидата на пост духовного служителя в среде «магометан казачьего сословия», который мог занять свою должность, лишь будучи утвержден местной царской военной администрацией.

В ЦГИА РБ хранится «Дело об утверждении исполняющего обязанности имама Кронштадтского порта Нигаметуллина в звании имама, хатыпа и ахуна морского ведомства» и «Дело о присвоении имаму Абубакирову из г. Кронштадт звания ахуна». Из них следует, что ахун в данном случае есть звание. Это подтверждают и другие сведения. Так, полковой мулла 8-го гренадерского полка, расквартированного в 1901 г. в Твери, Хусаин Сеид-Бурханов был возведен в почетное звание «ахун» Оренбургским магометанским духовным собранием, при этом имел чин подполковника.

Известный краевед и историк из Санкт-Петербурга Дауд Аминов называет ахуна гвардии «высшим магометанским деятелем». При этом существовал и определенный возрастной ценз: ахун так же, как кадий (судья), мухтасиб (глава мусульман отдельного региона) и му-даррис (учитель) не должен был быть моложе 25-ти лет. Присвоение звания ахуна Оренбургским магометанским духовным собранием было не повсеместной процедурой. В Санкт-Петербурге ахун гвардейского корпуса, самого привилегированного военного образования Российской империи, был выборной должностью. В этих случаях для начала претендент на занятие поста руководителя военного мусульманского прихода – ахуна гвардии – должен был получить рекомендацию от «общества лейб-гвардии офицеров, исповедующих мусульманство». Затем следовало приказание командира отдельного гвардейского корпуса о назначении даты и места избрания военного ахуна на вакантную должность. При этом «от всех полков, артиллерийских бригад и прочих частей гвардейского корпуса в Санкт-Петербурге […] назначались из магометан по одному унтер-офицеру или по два рядовых «отличного поведения» в качестве выборщиков. В выборах не участвовали только чины лейб-гвардии татарского эскадрона собственного Его Императорского Величества конвоя». Далее избранный претендент подавал рапорт для окончательного утверждения в Департамент духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел (например: рапорт муллы Кантемирова 1859 г.). После рассмотрения рапорта ахун уже окончательно утверждался в этой должности. Таким образом, военный ахун – это мусульманское духовное лицо, состоявшее в военном ведомстве Российской империи, не моложе 25-ти лет, получившее религиозное образование и руководившее военными муллами и муэдзинами в пределах крупного города или округа. Ахун утверждался в звании, как уже отмечалось, через Министерство внутренних дел, Оренбургское духовное магометанское собрание и военное ведомство, а в гвардейском корпусе Санкт-Петербурга выбирался военнослужащими мусульманами.

Однако основной категорией мусульманских духовных кадров в армии являлись муллы и имамы. Один из известных русских миссионеров, попечитель Казанского учебного округа конца XIX в. Я. Д. Коблов так характеризовал эту группу мусульманского духовенства: «В исламе, по своему характеру не столько религиозной, сколько гражданской общине, нет иерархии в общепринятом смысле, как в других религиях, нет посвящения, нет и таинств. То, что исполняет мулла, – все религиозные обряды, может исполнять всякий мусульманин, если только он умеет это делать, т. е. если он грамотен, знает обряды и молитвы. Мулла – это то же, что наставник у наших старообрядцев-беспоповцев или пастор у протестантов. Каких-либо особенных духовных полномочий он не имеет. Исключительное же его положение среди мусульман обуславливается тем, что он знаток религии и может быть потому руководителем в религиозных делах мусульманской общины, на что уполномочивается и гражданской властью». И далее: «Другое наименование мухамеданских вероучителей – «имам», тоже не дает нам исчерпывающего понятия о муллах, как о священном лице, имеющем особые полномочия». Я. Д. Коблов фактически не делает различия между муллой и имамом.

Во второй половине XIX века в России проводилась военная реформа. В частности, была введена всеобщая (всесословная) воинская повинность. В связи с этим спектр призываемых с различным вероисповеданием лиц значительно расширился. В 1870 году в Гельсингфорсе была издана книга благочинного штаба войск Финляндского военного округа протоиерея Павла Львова «Памятная книжка о правах и обязанностях армейского духовенства». В частности, в главе 34 этого документа был специальный отдел, который назывался – «О предупреждении и пресечении преступлений против правил веротерпимости».

Исследователь Д. Ю. Арапов ввел в научный оборот дело «Об учреждении штатного магометанского духовенства в войсках» (1906-1908 гг.), хранящееся в Российском государственном военно-историческом архиве. В бумагах этого дела подчеркивалось, что в 1903 году по запросу царя Николая II был поставлен вопрос о целесообразности возрождения данного конфессионального «иноверческого» института в регулярных сухопутных войсках. Выяснив наличие в армии на 1904 год около 30 тысяч «нижних чинов» и 275 офицеров-мусульман и определив размеры своей «потребности», Главный штаб сухопутных войск 13 сентября 1906 года выдвинул предложение ввести в войсках девять должностей штатных «военных мулл» с выплатой им окладов по 900 рублей в год, а также всех иных видов материального и денежного довольствия (квартирных денег, оплаты командировочных и суточных расходов и др.).

Важнейшую идейно-духовную роль играла присяга: в дореволюционное время ее принимал не командир, а духовное лицо. Для мусульман из штаба армии (флота) отправлялся военный имам, либо имам ближайшего прихода, и только в крайнем случае присягу принимал командир. В любом случае, мусульмане клялись на Коране. Для представителей каждой из четырех основных традиционных религий дореволюционной России был свой текст присяги при поступлении на военную службу. Приведем отрывок из текста присяги для мусульман: «…во всем вести себя так, как прилично верному слуге и честному подданому его Императорского Величества, так как я должен буду во всем этом дать отчет перед Богом в страшный День Судный. Беру Всевышнего Аллаhа и правого в свидетели сей моей клятвы. Да потребует Он с меня отчета в ней вечно и беспрерывно, и да лишит Он меня Своего покрова и милосердия если я не выполню оный. И потому, прошу Его послать мне помощь и возможность душевную и телесную для выполнения клятвы сей. Ал-лаh – есть наше прибежище. Он внемлет молитвам нашим. Заключаю сею мою клятву целованием Священного Корана».

В общей своей массе мусульманское население России, приняв присягу, всегда было предано своему Царю и Отечеству. Такое понимание долга основано на особом религиозном мироощущении мусульман. Достойные же деяния нередко поощрялись монаршими наградами. Таким образом, только в период окончания царствования Александра III и за время правления Николая II (1894–1917 гг.) было пожаловано отличиями более 500 мусульманских духовных лиц, а простых верующих – сотни тысяч, в том числе, награждённых Георгиевским оружием, особо престижной воинской наградой.

Представители мусульманского военного духовенства, как и другие лица, не принадлежащие к дворянскому сословию, награждались званиями личного или потомственного почётного гражданина и медалями для ношения на груди или шее с надписью «За усердие» на различных орденских лентах. Коренные жители Средней Азии могли быть пожалованы также почётными халатами трёх разрядов из Кабинета Его Императорского Величества. Как правило, только после этого мусульманин, не имеющий дворянского достоинства, мог получать ордена. Как правило, на практике данная последовательность награждений соблюдалась не всегда. Так например, в годы Первой Мировой войны были нередки случаи пожалования мусульманского военного духовенства (согласно «Списка награждённых духовных лиц (не христиан) с 1886 года» (арх. № 921), предоставленный «Российским государственным историческим архивом» в г. Санкт-Петербург) орденами Св. Станислава III ст. и Св. Анны III ст.:

– 21 ноября 1915 года орденом Св. Станислава III ст. с мечами и бантом (орденами с бантом награждали того, кто получил ранение) был награждён полковой мулла Ингушского полка Хаджи-Таубот Горбаков, а в 1917 году ему же был пожалован орден Св. Анны III ст. с мечами «за то, что в бою 3 июня 1916 года, когда австрийская пехота перешла в наступление… он, въехав вперёд в цепь и лаву, возбуждал и зажигал всадников своими речами и личным примером храбрости, пока не был контужен в голову разорвавшимся артиллерийским снарядом и увезён на перевязочный пункт»;

– в 1917 году орденом Св. Станислава III ст. с мечами был награждён мулла армий Западного фронта Абдул-Хавизов Мирсаид Шариф «за неоднократное самоотверженное совершение духовных треб для нижних чинов магометан в передовых окопах под действительным ружейным и артиллерийским огнём противника»;

– в 1917 году ахун 12-й армии 482-го пехотного Жиздринского полка Кучумов Мирсаид «за совершение богослужения и молебствова-ния за здравие государя-императора и о даровании победы над врагом под артиллерийским обстрелом» был отмечен орденом Св. Станислава III ст. с мечами.

В представлении Главного штаба подчеркивалось, что основными обязанностями мусульманских духовных лиц должны были являться участие в приеме воинской присяги, проведение заупокойной службы и чтение «назидательных» проповедей. Последняя установка подтверждала открытый политический расчет военного ведомства на использование авторитета исламских служителей культа для поддержания тогда «духа благоразумия» среди солдат-мусульман в неспокойные дни Первой русской революции 1905-1907 годов. После длительного согласования данного проекта с представителями других ведомств в конечном счете 19 июня 1908 года царь Николай II подписал закон: «При Виленском, Варшавском, Киевском, Московском и Приамурском военных округах учреждены должности магометанских мулл».

В начале XX века воины-«магометане» имели право на 13 свободных дней в году, причем в дни Курбан-байрама и Рамазан-байрама подобное освобождение от службы давалось па трое суток. Наряду с мусульманами-суннитами в конвое служили мусульмане-шииты; жили в столице империи и «гражданские магометане» шиитского толка.

К началу XX в. количество военных духовных деятелей в портах и крупных гарнизонах возрастало. Кроме православного духовенства, действовали католические капелланы, лютеранские проповедники, евангельские проповедники, мусульманские имамы и иудейские раввины, а впоследствии еще и старообрядческие священники. Они вводились там, где это было необходимо вследствие специфики контингента экипажей, частей и районов дислокации кораблей. В штабе флота и армии по штату полагался один имам, один раввин, один католический и один лютеранский капеллан. Надо сказать, что представители этих религий практически не соприкасались друг с другом. Каждый по своей линии подчинялся своему непосредственному духовному начальству.

Духовная деятельность муллы не ограничивалась мечетью и войсками. Несмотря на совмещение двух серьезных должностей, он время от времени преподавал в ряде учебных заведений, где учились мусульмане.

Во время Первой мировой войны наличие в вооруженных силах представителей других религий неизменно учитывалось. Статья 92-я Устава внутренней службы гласила: «Хотя Православная вера господствующая, но иноверцы, инославцы пользуются повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной». В Морском уставе 1914 года в 4-ом разделе: «О порядке службы на корабле», говорилось: «Иноверцы христианских исповеданий совершают общественные молитвы по правилам своей веры, с разрешения командира, в назначенном им месте, и по возможности одновременно с православным богослужением. Во время продолжительных плаваний, они увольняются, по возможности, в свою церковь для молитвы и говения» (ст. 930). Статья 931 Морского устава предоставляла возможность мусульманам молиться по пятницам, а евреям – по субботам: «Если на корабле находятся мусульмане или евреи, им дозволяется читать общественные молитвы, по правилам своей веры и в назначенных командиром местах: