Там, за горизонтом

*****

Сёмка Соловей и его помощник Тимофей Зуб с утра начали приборку в воротной башне. Надо было подмести пол, да натаскать в бочку воды. Зуб подносил из колодца воду в деревянных бадейках к основанию башни, привязывал каждую к ременной вожже, а Сёмка поднимал тяжёлое ведро в амбразуру верхней площадки и выливал в бочку. Радим появился в башне, когда Сёмка уже заканчивал работу.

–– Чегой-то ты!? – заговорил после поклона Радим. – Сегодня же день Костромы, с водой вожгаться неможно! Слышишь, старухи прощальные песни поют.

–– Наше дело воинско! – огрызнулся Сёмка. – А Кострому пусть энти старухи и справляют!

В это время через открытые ворота с обрядовыми песнями прошла процессия женщин с соломенным чучелом. На головке чучела была повязана белая косынка, на туловище темнел серый передничек, руки, протянутые в стороны, были обвиты ленточками. С жалостливыми песнями женщины понесли чучело Костромы вдоль крепостной стены в сторону реки. Встречные женщины притворно ругали образ за сорную траву во ржи, но, присоединившись к общей процессии, тоже начинали подпевать, жалея. Разношёрстная колонна женщин подошла к берегу реки, чучело поставили на сноп соломы пополам с сорной травой и тут же подожгли. Низко поклонившись жаркому огню, старухи пропели заключительную песнь, и все женщины заспешили по своим домам, дел-то домашних невпроворот.

Радим, посмотрев на эту привычную сцену, повернулся к Сёмке, который в это время подметал пол на площадке:

–– Чего-то они в энтот раз быстро управились с Костромой!

–– Делать им нечего, токмо обряды дедовски справлять! – проворчал Сёмка. – Я вот дивлюсь, Радим, другому: здесь, у вас, Кострому энту на сыне Сварога Огне женят, а у нас, у вятичей, ту же Кострому на воду, в реку Оку, пускают, Макоши подарок творят. Считается, что вода даёт урожай жита.

–– В разных местах свои порядки! – согласился Радим.

Закончив подметание, Сёмка помягчел, с улыбкой спросил:

–– Ты на вечорки-то ходишь?

–– Да ведь некогда, Сёма! – быстро отреагировал Радим. – С утра до ночи с велитами, не до вечорок, к ночи еле ноги волоку, отоспаться не успеваю. Едва петух горло драть начинает, я уже на ногах, похлебаю чего-нибудь на скору руку, да скореича в поле, аль на крепостну стену. Ничего, ромейски велиты зело хорошо стрелять стали, не хуже меня.

–– А я, – Сёмка мечтательно прищурил глаз, – раз пять побывал на тутошних вечорках, ну и Тимка со мной. Токмо здешни девки нас за гостей принимают, не очень-то доверчивы. Правда, мы им с Тимкой новы припевки недавно спели, тако девки помягчели, запосмеивались, глазищами-то засверкали.

На площадку башни поднялся князь Зимовей. Был он один и парни, завидев вождя радимичей, склонились в поклоне.

–– Ну, яко, Соловей, – деловито заговорил князь, – готов ты со своим оружьем отразить ворога?

–– Да я завсегда готов, княже! – охотно заговорил Сёмка.

Зимовей подошёл к амбразуре, осмотрел поле перед стеной. Вставший рядом Соловей, вытянув руку, начал пояснять:

–– Вон, княже, – заговорил Сёмка, – видишь тот шест? То я его поставил там! До него полторы сотни саженей (320 м.) – вот до него долетают мои дротики. Ежли ратник без брони, то будет сражён, ну, а ежли в броне, то дротик пробьёт её ближе, на сотне саженей. Вот тут, в тридцати саженях от стены, стоит ещё одна жердина, то означает, что мой скорпион энто место уже не достанет, наклон направляющей не позволит. Зато широта охвата, – Сёмка показал рукой сектор обстрела, – вон от того леса, где у вас священна роща, и до тех вон кустов на поле. А здесь, ближе к забору, на то есть вот Радим со своими лучниками. Они могут стрелять вдоль и под саму стену. Окромя того, твои дружинники водрузили на помосты стены бревёшки разной длины, дабы сбрасывать брёвна сверху, лестницы ломать, да нападающим по бошкам стукать.

–– Ну, что тут скажешь!? – одобрительно произнёс Зимовей. – Молодцы! Вы и без моих указаний всё ведаете. Завтра готы будут здесь, штурма не избежать, а договариваться с имя нам не о чём.

–– Откуль вести таки? – удивился Сёмка, а Радим навострил уши.

–– Лазутчики мои донесли! – спокойно сообщил Зимовей. – Воры идут открыто, без опаски, не таясь, силу свою чуют. Надо будет вечером из-за реки, с лугов тамошних, строевых коней в город перегнать. Ладно, ребятки, будьте готовы, да не робейте, мы вора всё одно побьём!

*****

Петух в курятнике деда Спиридона третий раз проорал побудку. Радим протёр глаза кулаками, спал он по летнему времени на сеновале. До слуха донёсся какой-то неясный ропот толпы, отдельные голоса, визги лошадей и топот подкованных копыт по улице. Парень сразу догадался, что враг у стен города, сердце его забилось сильней. Понял, что наступил час испытаний. Он привычно опоясался ремнём, на котором висел его скрамасакс, накинул через плечо за спину полный колчан со стрелами и свой боевой лук.

Спрыгнув с сеновала, Радим увидел, что мать-Заря тревожно раскинула свою красную шаль на полнеба, а в сыром утреннем воздухе пахло гарью. Дым тянуло со стороны реки, значит, горели речные причалы. На дворе суетился дед Спиридон, подкладывая коровам свежего сена, понятно было, что на выгон они уже не пойдут. Проходя в ворота, Радим почему-то, совсем не к месту, озаботился:

–– А яко кони-то твои, дед?

Спиридон усталыми глазами посмотрел на парня, но ответил браво, успокаивая скорей себя:

–– А чего им подеется-то, Радимушка! Косяк там, за рекой, за ним Филька присмотрит, а в случае чего угонит в леса заречные. Кони не коровы, с имя легче управиться, а ты, я зрю, воевать собрался? Перун те в помочь, внучек!

Радим, пробежав по переулку до западной воротной башни, поднялся в неё, где и застал Сёмку Соловья с помощником Тимофеем Зубом. Они напряжённо смотрели на окружающее город поле. Там, вдалеке, поднималось в чистое, розово-голубое, утреннее небо множество дымных хвостов, то горели костры неприятеля. Казалось бы, далековато, но людям на стенах слышался неопределённый гул огромного количества воинов, который заронил тревогу в души ожидающих нападения смолян. Радим через боковой проход вышел на подмостки крепостной стены. На подмостках уже стояли горожане, тоже всматриваясь через заострённые зубья брёвен стены в поле. Это были гончары, с вилами в руках, кузнецы и плотники с секирами и боевыми топорами, рыбаки, грузчики, в общем, народ, смоляне. Кое-кто был вооружён луком, среди них спокойно и уверенно стояли лучники Радима на расстоянии тридцати саженей друг от друга. Задача у горожан была простая – спихнуть рогатиной, вилами, нападающего со стены вниз, в ров с водой, ну, а уж у лучников работа посложней: сразить неприятеля при подходе к стене.

Радим быстрым шагом прошёл по подмосткам к восточным воротам, проверил готовность своих людей, потом прошёл в обратном направлении. Встретив на стене кузнеца Архипа с тяжёлым персидским луком, сурово обронил:

–– Ты бы, дядька Архип занимался своим, ковальским делом!

Тот не замедлил так же сурово ответить:

–– Не учи меня, парень! Это мой город, это моя земля, ворогу на поругание не отдам, сей час моё место здесь!

Молодой декан молча поклонился и прошёл дальше до поворота стены к реке. Здесь, через ров с водой, к городу примыкал частокол лагеря когорты Фомы Корня. Горожане называли солдат ромеями, что, в общем-то, и правильно, когорта ещё пять лет назад была подразделением римской армии. Радим увидел со стены ровные ряды воинов, закованных в железо с красными щитами, скутумами, копьями и мечами, способными пробить любую бронь в умелых руках. Выстроившаяся в поле когорта внушала силу и мощь профессионалов. В третьем ряду стояли триарии, и посреди этой шеренги грозно выделялась центурия с сотней огромных, с телёнка, псов, которые, на удивление, не гавкали, а молча, навострив уши, сурово смотрели вдаль, ожидая команды своих хозяев.

Где-то далеко, чуть ли не из-за туманного горизонта, до слуха Радима донёсся хриплый звук боевой трубы. Был он каким-то тусклым и унылым, больше походил на рёв заблудившейся в лесу коровы. Но всё же этот звук породил движение: из ленты утреннего тумана, из перелесков и дымных хвостов костров на край поля медленно выплыла тёмная лава людей. Лава стала расползаться вширь, а всплывшая в розово-охристой пелене горизонта тарелка солнца осветила угрожающе блеснувшее железо вооружения.

Грозная армада чужеземцев медленно и неотвратимо приближалась, она явственно источала тёмную энергию, которая угрожала смести всё на своём пути – это чувствовалось и воспринималось защитниками города. Напряжение возрастало. Вот уже стали видны десятки лестниц над головами идущих на штурм, и слышался какой-то военный гимн, извергаемый тысячами глоток суровых пришельцев. Штурмовые лестницы готы изготовили из подручного материала: нарубили секирами сосновых жердей в лесу, привязали перекладинки из этих же сучьев и вперёд. Первые ряды воинов, потрясая мечами, а больше секирами, любимым оружием готов, стали ритмично, в такт шагу, стучать ими по своим щитам, также ритмично выкрикивая: «Тор, мит, унс! Тор, мит, унс!». Что означало: «Бог Тор с нами!».

–– Ваш-то бог, может и с вами, а наш Перун уже среди нас! – громко крикнул коваль Архип, обращаясь к защитникам. – Наш бог сильней, ребята! Тако что побьём вора!

Слова, такие нужные, произнесённые вовремя кем-либо из старших, всегда укрепляют дух молодых и неопытных – это давно известно. Люди приободрились, неукротимая энергия воинственного Перуна вошла в сердца защитников города, в глазах заблестела решимость.

Вал противника докатился до города, и первыми на левом фланге вступила в бой шеренга гастатов когорты Корня, но основная масса нападающих фронтально, в лоб, с воинственным воем кинулась ко рву с намерением быстро преодолеть его и лезть на стену. Ещё за сотню саженей до рва в толпах пеших готов стали появляться большие проплешины из поражённых воинов – это было неотвратимое следствие работы скорпионов Сёмки и Тимки Соловьёв. Бесшумными залпами своего орудия молодые вятичи выкашивали полянки в рядах врага, но в море наступающих это казалось малозаметным явлением, хотя и вносило некоторую сумятицу в толпах бегущих к городу готов.

А вот ров с днепровской водой перед стеной остановил людей Готлиба. Часть из них, кто умел плавать кинулся в воду, тем более, что ширина рва не превышала двух саженей (4,3 м.). Другие, положив лестницы поперёк рва, перебегали по ним на насыпь к подножью стены. Лестницы приставлялись к ней и по ним взбирались орущие люди с мечами в руках. Вот тут и вступили в бой лучники, почти в упор сбивая с лестниц врага. Тех, кто добирался до верха стены, спихивали вниз рогатинами и вилами. Кроме того, кое-где штурмовые лестницы были сломаны сброшенными сверху брёвнами. Одолеть стену сходу не удалось, и сражение приняло затяжной характер.

Если бы осаждённые были в поле, горожан смяли бы одним мановением опытные пехотинцы Готлиба. Правда, это не относилось к когорте Фомы Корня, где уставшие гастаты с копьями, завалив часть поля трупами, уступили место шеренге принципов с пехотными мечами. Воспитанные военной школой Рима мясники-принципы работали молча, методично и даже, казалось, неторопливо. Как бы там ни было, но даже полчаса такой работы выматывали донельзя даже опытных воинов. Принципы, навалив свою часть трупов и слегка отодвинувшись назад, уступили место триариям. Готы же, приняв тактический маневр принципов за отступление, с азартом кинулись вперёд, но тут же были остановлены мощной рукой мастеров рукопашного боя, триариями. Кроме того средней центурии в шеренге ветеранов помогали собаки. Они злобно рвали врага, отвлекая на себя внимание даже опытных воинов противоположной стороны, получая в это время неотразимый удар меча хозяина пса. Тыл когорты надёжно прикрывал забор лагеря и ожидающие своего часа двести всадников, притаившиеся за воротами.

Магнус, командир пеших готов, с упорством маньяка продолжал гнать своих воинов на стены Смольни. Башни западных и восточных ворот выступали за крепостную стену на полторы сажени и имели амбразуры для обстрела стен с внешней стороны. Сёмка с помощником, обстреливая поле с нападающими, увидели, что орда готов не беспредельна: там, впереди, обозначился край, люди Магнуса и Готлиба почти все столпились у рва и стены, где скорпион достать их не мог. Но голова у Сёмки видно не зря была приделана сверху: он быстро сообразил, что нужно делать. Со своим помощником Тимофеем Зубом он развернул тяжёлую треногу скорпиона в боковую амбразуру, в сторону восточный ворот, и первым же залпом вдоль стены сбил две лестницы с орущим врагом. Видимо то же самое проделал и его друг Тимка Соловей, обстреляв стену с противоположной стороны. В левую сторону Сёмка стрелять не мог, его дротики неминуемо бы задели и часть когорты Фомы Корня. Однако решимость готов непременно взять город была настолько велика, что, несмотря на значительный урон, люди связывали сломанные брёвнами лестницы, ставили новые и продолжали упорно лезть на стену. Запас дротиков у Сёмки неумолимо сокращался, их осталось уже не более чем на три-четыре залпа. Сёмка остановил стрельбу, решил, что, пожалуй, надо стрелять только в самый критический момент боя.

Со стороны реки места для атакующих готов было совсем мало, слишком узкая полоса, зато там тоже были ворота и совсем мало лучников. Часть воинов Готлиба просочились на эту береговую полосу; здесь готы хватали горящие головёшки причалов и кидали их через стену в надежде что-либо поджечь. Их надежды оправдались, загорелся один из приворотных складов, а за ним ещё один. Кто-то из горожан кинулся тушить, дыму над городом прибавилось…

Глава 5. КРАСНОЕ СОЛНЦЕ ПОБЕДЫ

Зимовей с Северином наблюдали за развернувшимся сражением с верхней площадки самой высокой башни детинца. Внизу, на площади, застыли в ожидании команды пятьсот всадников князя Северина. Первая, самая яростная атака готов не увенчалась успехом, но князья понимали, что это только начало, а допустить долгой осады города никому из них не хотелось. По-видимому, среди готов имелись стрелки из лука и пусть хоть изредка, но в город прилетали горящие стрелы. Нет-нет, да кое-где загорались городские подворья, естественно внося панику в души смолян, особенно женщин. Хотя нашлись среди этих женщин и такие, что смогли организовать тушение пожаров.

–– Надо обмыслить, Зимовей, – обратился к вождю радимичей Северин, – откуда нам удобней ударить по неприятелю моим конным кулаком, да ещё верно выбрать время. Нутром чую, что готы стали уставать.