Полная версия
Там, за горизонтом
Владимир Логинов
Там, за горизонтом
«История – хороший учитель, только у неё
всегда были очень плохие ученики».
Индира Ганди
Глава 1. РАДИМ БЕЛОУС
Весна-Красна в этом году, как-то быстро прогнала злую Марену, растопила снега глубокие, призвав для того в помощь брата Ярило. Мать-Земля шалью зелёной травяной покрылась, почка на берёзе проснулась, одуванчик жёлтую головку свою за солнышком поворачивает, началось чудо пробуждения природы. Синицы-зинзиверы затренькали, воробьи хлопотливые вече своё шумливое в кустах верболозы сбирают, места для гнездований своих меж собой делят. Прилетевшие из полуденных стран, скворцы Весну-Красну звонко славят, коровок на луга зовут, ратаев на полевые работы кличут.
Да вот только ратаи не шибко-то весело в поле выходят, не то, что в прошлые годы. А всё потому, что кони-помощники заморены. Овсы, что для этих помощников были с осени припасены по случаю работы тяжёлой, сами хозяева, не от хорошей жизни, поели; уж очень долго Марена людей и скотину пургой и стужей мучила. Отощавшие лошадки, сенной трухой кормленные, с большой натугой соху тянули, часто передохнуть останавливались. Но пахать, жито сеять, надо, не то все зимой с голодухи ноги протянут: и люди, и скотина, и птица. Велес-вешний к посевной призывает, траву-мураву из-под спуда земли быстро гонит, зеленью кроет, скотине корм даёт.
Весенние посевные хлопоты подходили к концу, а семья Белоусов не успевала с посевом яровых. Да и семья-то ущербная: дед Мал, которому прошедшей зимой исполнилось семь десятков лет, да Радим пятнадцати годков. Парень вступил в возраст воина, и на его, ещё не совсем крепких плечах, лежала основная тяжесть всех работ по хозяйству. В деревне три десятка дворов, половина из них родственники меж собой, всё Белоусы, а вторая половина – Окуни из соседней деревни Окунёвки, что расположена в десяти поприщах выше по реке.
Роскошный в этом году, благоухающий всеми ароматами весны цветень уже заканчивался. Месяц этот хлопотливый, посевной, но по всем приметам заморозков быть уже не должно. Хотя, кто его ведает, злая богиня, баба Марена, вполне может наслать с полуночной стороны и возвратные холода. Ну, да пашня прогрелась и зерну в земельке короткие холода не страшны, когда ещё они покажут свои зелёные стрелки. Что касаемо озимой ржи, которая уже зеленела всходами на соседнем поле, так ей на проказы бабы Марены наплевать.
Поляну под пашню Радим выбрал не случаем, а со знанием дела. Во- первых, в полусотне саженей располагалось его же поле с рожью, посеянной ещё осенью, а, во-вторых, эту поляну защищала от ветров сурового Борея плотная стена елово-берёзового леса. Поляна на взгорочке, солнышком ярким, золотым щитом Даждьбога, почти весь день хорошо освещается, землю с житом греть будет. Ещё с осени Радим окружил будущее поле мощной огорожей, для чего пришлось срубить две смолистые листвянки, разделить их на столбики, да вкопать, да поперечные жерди привязать молодыми побегами верболозы. Работа нелёгкая и поле получилось большим: пятьдесят саженей в длину и двадцать саженей в ширину. Но ничего, справился с этой работой, а не огороди, так медведи овсы обсосут, истопчут. А ещё лоси, да дикие коровы, зубры, а больше всего урону нанесут посевам косули, да зайцы, да мало ли живности в лесу, и все норовят на дармовщинку. Ну, да хозяйственный парень силков по огороже наставил.
По осени же, Радим полянку всковырнул сохой с железным наконечником, ралом, дёрн подрезал, а уже этой весной земельку перепахал снова, теперь вот боронил. С такой прорвой работы парень и не справился бы, да хорошо помогал ему верный друг, конь-четырёхлеток, по кличке Буран. Жеребёнка привёл дед, выменял на два мешка овса в соседней деревне, Окунёвке. Внук быстро с маленьким коником подружился; кормил, чистил, на речку водил отмывал, деревянным гребешком гривку, хвостик расчёсывал, беседы с ним вёл. Жеребёнок подрос и совсем ручным стал. Радим приучил ласковую скотинку к саням, к телеге, к седлу. Теперь вот пашню под летние культуры с другом своим Бураном распушил, разборонил. Поле это Радим разделил на три неровных доли. На большем участке он собрался посеять пшеницу, на том, что поменьше – овёс, а на третьем – гречиху. С пшеницей и овсом он уже запаздывал, но лето обещало быть жарким и грозным, так что колос успеет вызреть. Гречиху же сеять самое время, потому как шиповник на опушке леса начал распускаться, приветливо мигая издали первыми розовыми глазками, то верный признак.
На поле своё Радим поехал рано утром, ещё плотный туман стелился по реке и лугам вдоль неё. Однако деревенское стадо, где кроме коров с телятами были ещё овцы и козы, уже паслось. Красноватые и чёрные спины коров продолговатыми валунами высовывались из широкой и белесой полосы тумана, видать всесильный Велес развёл молоко речной водой, да распустил по лугам, чтобы скотине было приятней траву щипать. Земли возле реки были давно отведены общиной под пастбища, распахивать их нельзя; поля под жито располагались выше, в одном-двух поприщах от берега. Радиму до своих полей ехать ещё поприщ пять, да через берёзовый колок, где давно обосновались крикливые вороны со своими гнёздами, но всё ж прибыл он на место, когда мать-Заря ещё шаль свою пепельно-красную на просушку Ярилу жаркому не вывешивала, а только и успела ланиты слегка подкрасить.
Радим рассчитал, что до победья успеет пашню взборонить да отсеяться. Борону он ещё накануне соорудил из трёх рогатых пеньков от берёзок. А теперь перехватил пеньки ременной петлёй, вожжу от такой бороны закрепил на хомуте коня; для тяжести положил на связку этих пеньков приличный камень, да, неторопко и взборонил поле. После коня пустил пощипать молодого осота, который бодро вылез на опушке леса, сам же, засеяв поле тремя культурами, принялся заделывать семена в пашню деревянными грабельками.
Разровняв землю, Радим пот со лба вытер тыльной стороной ладони, вздохнул тяжко. «Эх, сейчас бы кормильца от Сварожича, – пронеслась мысль, – смочил бы посев-то мой». Медленно обвёл взглядом своё поле, посмотрел на реку, противоположный берег которой зарос верболозой. За этими зарослями пролегла дорога, и не видно, чтобы кто-то ехал или шёл по ней. Дорога эта древняя, торговая, тянулась вдоль попутных рек и речушек издалёка, аж от холодной Ладоги через Ильмень на Смольню, к Любечу и дальше, через степи до устья Днепра, до греческого города Ольвии, что на побережье Понта. Оттуда можно было добраться и в Крым до Херсонеса. За этой дорогой, которую пытался разглядеть Радим, на заход Ярила всё леса и леса. Смешанные, сосново-еловые с примесью берёз и лиственниц, они зелёными волнами уходили к синему горизонту. Эта, разделяющая землю и небо полоса манила куда-то в далёкое, необычное, загадочное…
Радим с усилием отодрал взгляд от гипнотического горизонта, опять посмотрел на своё поле, прикинув в голове, что убрать урожай ему одному будет просто не под силу. Убрать надо быстро, за день, уловив в конце лета сухое окно в погоде, а одному-то не справиться и на двоюродных сестёр надежды мало, у них своей работы полно. Если б вёдро постояло неделю, так успел бы и один, но на это рассчитывать не приходится. По прошлым годам мать с сёстрами с жатвой помогали, да этой зимой баба Марена их прибрала.
Ни с того, ни с сего, мор какой-то в деревне приключился. Грудень уже заканчивался, снег лёг на землю прочно. Радим с дедом, на санях, поехали в далёкий город Смольню на ярмарку, трёх кабанчиков связанных повезли. Пока там их продали, да пока сапоги парню, да гречихи купили, время незаметно шло. Потом подарков надо было присмотреть, да родню, двоюродного брата деда Мала, Спиридона Белоуса, проведать. Город Смольня большой, тысяч на двадцать будет, народу приезжего много, поговорить, новости послушать, в балаганах скоморохов посмотреть. А ещё и дорога дальняя, одним словом месяц на эту поездку и ушёл. Приехали домой дед с внуком, а подарки и вручать некому. Волхв Ратибор чуть ли не четверть деревни похоронил.
Дед Мал был ещё в силе, помогал внуку, чаще дельным советом, но люди деревни Заречной уже десятый год подряд избирали его старшиной. Должность эта хотя и почётная, но уж очень хлопотливая. Деда часто отрывали от работ по дому на разбор всяких бытовых и хозяйственных споров. У Белоусов кроме десятка поросят и коня Бурана была ещё корова, да стадо гусей с курами. Сена надо накосить, да дров на зиму наготовить, да баклуш для ложек, да ой-ё-ёй… Всё на Радима навалилось, на вечорки сбегать некогда стало, выспаться парень не мог, времени на это уже не хватало. Дед прямо заявил – женись, веди в дом хозяйку, всё легче будет.
Вот думы о женитьбе теперь и одолели Радима. Жена – не коза, за рога не ухватишь и просто так во двор не приведёшь. Надо, чтобы девушка оказалась работящая, да полюбила парня и добровольно на себя хомут хозяйки в доме мужа надела. И где её искать? В своей деревне почти все сёстры двоюродные, в соседнюю Окунёвку ходить надо на вечорки, знакомиться, уговариваться. Долгая это канитель, а тут хозяйство своё, скотину на день оставить нельзя. Тётку Дору, что ли попросить, та быстро невесту сыщет, она на такие дела шибко разворотлива. Но опять же нехорошо, она-то подберёт какую-нибудь раскоряку на свой вкус, а ему-то, Радиму, может не по нраву, и живи потом с такой…
Время к победью, Радим решил перекусить. Пригасив мысли об этой, ненужной ему пока, женитьбе, он подошёл к телеге, где у него была завёрнута в тряпицу коврижка ржаного хлеба, кусок сала и берестяная баклажка с квасом. Усевшись на телегу, Радим принялся за перекус. Взгляд его упал на овечью шкуру, где лежал лук с колчаном стрел, дедовский поясной ремень и скрамасакс в потёртых, совершенно неприглядных ножнах. По сути, это короткий меч или большой нож, почти в локоть длиной, и достался он ему по случаю. В прошлую весну по торговой дороге, что за рекой, готские мирные переселенцы остановились на короткий отдых. Дед Мал послал Радима к ним, насыпав кожаное ведро ржи. Переселенцы, в основном женщины с детьми-подростками, да старики. Измождённые от постоянного недоедания и долгого пути, они сидели и лежали вдоль обочины дороги, и было их человек сорок. Один старик, видно предводитель, зерно взял, да кое-как растолковал парню, что готов обменять свой скрамасакс на продовольствие. Радим знал, что личное оружие отдавать, хотя бы и в случае крайней нужды, нельзя – Перуна обидишь, а у готов – бога Тора. Парень старику это и втолковывал, но тот стоял на своём, предлагал решительно. Радим тогда побежал домой, взял полмешка посевной пшеницы, да почти цельного копчёного кабанчика. Готы ушли, а дед Мал головомойку внуку устроил за посевное зерно, но, осмотрев принесённое парнем оружие, одобрил обмен. Прямо сказал, что, мол, сталь шибко добрая. Ну, а так как Радим вступил в возраст воина, то дед повёл внука в лес к волхву Ратибору, прихватив с собой поросёнка для обязательного в этом случае принесения его в жертву богу Перуну. Ратибор с дедом пропели традиционный военный гимн, посвящённый воинственному и грозному богу. Волхв совсем на короткое время сунул скрамасакс в раскалённые угли ритуального костра перед статуей бога и быстрым, уверенным движением начертил горячим оружием на плече юноши крест. Выступившая, было, кровь тут же запеклась, посвящение в воины свершилось. А ещё дед сказал, мол, хорошо, что с этими переселенцами молодых парней не было, те бы даром деревню подчистили в смысле продовольствия.
Радим оружие с собой брал на всякий случай. Вдруг, медведь из леса вылезет, они по весне не очень-то добрые, потому что голодные. Кроме готского скрамасакса парень брал с собой в поле и лук со стрелами. Это уж на перепёлок и глухарей, их тут полно. Лук крепкий, боевой, из рогов горного козла изготовлен, дед Мал подарил; долго обучал внука тонкостям стрельбы, особенно с коня, на скаку. А вот уж как такой дорогой лук к деду попал, неведомо, хотя этот Мал в молодости был знатным лучником в дружине князя Мирослава. По весне охотиться некогда, а вот зимой Радим в лес иногда хаживал, на тетеревов. Обычно, где рябина и поклёвки, там и птица эта, да и глухари ёлочным лапником кормятся.
Готы вот уже третье лето небольшими родами переселяются, идут по этой дороге в полуденные страны. Говорят, что в их родных местах совсем плохо стало: рыба ушла, олень ушёл, леса поредели, холода замучили, боги от них отвернулись. Хорошо, что дорога на той стороне реки, пришлые с севера люди мест перекатных в реке не знают, а то бы все деревни славянские по пути обобрали, самих местных жителей с голодухи по миру пустили. А ещё говорят, что в других местах, где готские воины на конях прошли, так от деревень славянских одни пепелища остались. Кто успел в леса сбежать, тот жив остался. Только вот все запасы жита, скот и даже птицу готы забрали, и живи, как хочешь, если успеешь к зиме хотя бы землянку соорудить, да медведя завалить на пропитание. Хотя бы изб не жгли проклятые готы, а то ведь местным семьям, что успели себя сохранить, самим пришлось в люди податься, в уцелевшие деревни. Хорошо, что канон Велеса и Сварога суров – сам лишения терпи, но погорельца приюти, обогрей, накорми, будет и тебе благо…
Размышляя, таким образом, Радим остатки хлеба с салом завернул в тряпицу, берестяную баклагу деревянной крышечкой заткнул. Растянулся на телеге, подложив под себя овечью подстилку и пустые мешки из – под семян. Руки, натруженные, под голову сунул, и уставился в синее небо, где неспешно плыли серо-белые барашки облаков. Высоко поднявшееся ещё до победья солнце гнало на пробудившуюся землю массу тепловых лучей. Радим подумал: «Здорово сияет золотой щит Даждьбога. Вот бы увидеть четвёрку его белых лошадей. Старые люди говорили – это к удаче». Хорошо полежать вот так хоть чуточку после тяжкой работы в поле, усталость куда-то испаряется. Чуть было не заснул Радим, а, может, и поспал, так, коротенько. В голову опять полезли мысли о невестах. Из своих, зареченских, пожалуй, нравилась только Танька Верба. Из четырёх сестёр в их семействе она подходила по возрасту Радиму. Семейство этих Верб не из местных, их род из кривичей будет, родители перебрались на жительство давненько, сёстры здесь и народились. Весёлые, смешливые, за словом в карман не лезут, да и работящие.
Радим поднялся, свесил ноги с телеги, бездумно уставился на стену леса, откуда доносились пересвисты вальдшнепов, но тут что-то насторожило его. Почему-то, где-то позади и далеко, тревожно раскаркались вороны. Радим обернулся назад и то, что он увидел, заставило подняться его на телеге во весь рост. Там, в полуденной стороне, далеко за колком берёз с вороньими гнёздами, поднимались сизо-тёмные клубы дыма.
У парня защемило внутри, сразу понял – деревня горит. Дымов было много они медленно, и неотвратимо расползались по пепельному горизонту, предвещая беду. Далеко, конечно, не слышно ничего, да и лежал Радим затылком в ту сторону. Парень вскочил, тряскими руками начал запрягать Бурана в телегу. Одна вожжа куда-то запропастилась. Когда торопишься, то всё получается невпопад. Наконец, вспомнил, что сам же привязал эту вожжу к бороне из корней. Кое-как собрался, конь почуял, что его друг и хозяин в великом волнении, а потому понёсся во весь опор, не разбирая дороги. Телега подскакивала на кротовых кучках и колдобинах.
Миновав, наконец, берёзовую рощу, Радим въехал в дымное облако, которое ветер с реки сносил в сторону близкого леса. Парень сообразил, что вот так, сналёту в деревню въезжать не стоит. Если это готы, то коня отберут, а увидят, что он вооружён, так и прикончат за милую душу. Спрятав Бурана с телегой в кустах верболозы, Радим опоясался дедовым ремнём, прицепил скрамасакс и взял в руки лук со стрелой на изготовку. От своего дома, который был на краю единственной улицы, парень увидел только одни дымящиеся головёшки, среди которых сиротливо торчала печка, сложенная из речных голышей. Изгородь была сломана, на дворе большие пятна крови, вокруг валялись гусиные перья. Пес Рыжик лежал со стрелой в груди, значит, кинулся на непрошенных гостей в лоб. Стрела арбалетная, стало быть, готы хорошо вооружены. Возле сруба колодца Радим нашёл деда с окровавленной грудью. Кинулся к нему с горьким возгласом:
–– Дед, дед! Кто тебя? Я его гада…!
Старик медленно приоткрыл глаза, слабым голосом заговорил:
–– Это ты, Радимка! Мыслил, что боле и не увижу тебя…, готы налетели, внучек. Нежданно-негаданно…, конно и оружно, ещё утресь, егда ты токмо уехал в поле…. Свиней, птицу переловили, скотину возле речки…, всё стадо зареченско угнали. Где люди наши не ведаю, може, кого Сварог и спас…, аще кто в лес подался…
Журавль колодца не был сломан, и даже деревянная бадья с верёвкой никому, видно, не понадобилась. Радим зачерпнул воды, подвинул старика к стенке сруба, дал попить родственнику, заговорил с надрывом:
–– Дед, погоди! Я тебя выхожу! Волхв Ратибор поможет, он в лесу живёт, до него готы едва ли добрались, понеже не ведают, где его капище.
–– Молчи, внук! – произнёс Мал. – Я уже одной ногой в дружине Перуна. Знай, Радим, я был лучником у князя Мирослава в Славгороде. Разбойники, напавшие на мирных людей, кричали: «Мит унс Готт Тор!». Я мал-мала их язык ведаю, что означает: «С нами бог Тор!». Токмо я тебе скажу, внук, что они свершили тяжкий грех, понеже призывали своего бога убивать женщин и детишков. Этого им Тор не простит. Призывать бога войны можно токмо в честном ратоборстве с равным себе по силе противником…
–– Погоди, дед! – кинулся уговаривать Радим. – У нас будет хлеб, я сделаю землянку и к зиме завалю лося. Проживём, Велес не бросит, а летом я построю добрую избу и скотину разведём.
–– Нет, Радимушка! – твёрдо, хоть и слабым голосом остановил старик. – Иди в город Чудов, на восход Ярила, там найдёшь князя Северина, скажешь ему, что ты внук Мала Белоуса, он ведает и поможет. А меня спали, частицу пепла положи в оберег, носи на шее, я те помочь окажу в тяжкий миг жизни твоея. Предводителя татей, что нашу деревню пожгли, его люди кликали Ларсом Готлибом, что означает любимец богов, хоша не верю я, дабы такого татя могли любить их боги, Один с Тором…
–– Сей миг телегу пригоню, дедушка! – засуетился Радим.
–– Ничего не надо, внук! – со стоном произнёс старик. – Дай спокою полежать мирно. Мне с Перуном, словом заветным перекинуться надобно…
Упрямый Радим, имея твёрдое желание спасти единственного прямого родственника, кинулся за околицу, где у него был спрятан конь Буран с телегой. Когда он вернулся, было уже поздно, душа Мала отлетела в Вирий. Парень горестно посидел возле заснувшего вечным сном деда, но, приученный с детства к самостоятельности, принялся исполнять традиционный обычай. Стайка для свиней и коровник, обмазанные снаружи глиной, не сгорели. Радим быстро разобрал одну стенку, из жердей которых сложил ритуальный костёр. Водрузив на него труп деда, положил возле него свою баклажку с квасом и кусок хлеба. В дружину Перуна мужчине нужно явиться с личным оружием. Дед в молодости был воином, хорошим лучником и внука обучил искусству меткой стрельбы. Радим вложил в руку старика стрелу – этого было достаточно. Надо бы ещё положить в рот покойному мелкую медную денежку для оплаты за перевоз по мировому океану, да где взять. Видно боги благоволили Радиму, потому как в пыли двора возле свинарника, что-то блеснуло. Это оказалась медная заклёпка от конской сбруи. Парень обмыл медный кружочек колодезной водой и сунул его в рот деду. Подсунув под кучу жердей сухих щепок, в изобилии разбросанных по двору, Радим нашёл кусок бересты, зажёг от дымившейся головёшки и подложил под жерди. Страшный костёр быстро разгорелся, парень совершил три ритуальных круга вокруг, приговаривая: «Сын великого Сварога, Огонь, помоги перебраться воину Малу в дружину Перуна». Конь Буран с печалью в фиолетовом глазу смотрел на пепелище, понимал животина, что родовое гнездо его хозяина разорено недобрыми людьми. Поклонившись жаркому пламени, Радим решил посмотреть, не остался ли кто из жителей деревни в живых.
Пройдя по улице, парень насчитал около десятка трупов зареченцев, в основном это были мужчины, пытавшиеся защититься от напавших грабителей. В руках некоторых были деревянные рогачи, для смётывания сена в стог. Возле одного поверженного Радим увидел мальчонку лет восьми. Тот, размазывая слёзы по лицу, тряс свободной рукой тело отца.
–– Прошка! – обратился Радим к мальчишке. – Кто-нибудь остался в живых? Где люди?
–– Много осталось, Радим! – обрадовался Прошка, узнавая молодого соседа. – В лес убегли! И мать моя, и сестры, и другие. Небось, придут скоро.
–– А ты чего не убёг?
–– Я в огороде, в кустах схоронился! – охотно ответил Прошка.
–– Ладно, жди своих! – успокоил Радим. – Изба-то ваша, я гляжу, хоша и подкоптилась, но вроде уцелела, стайки скотские токмо сгорели, тако всё одно скотину-то готы угнали себе на пропитание.
–– А ты куда? – сожалеюще обронил Прошка.
–– Волю деда сполнять! – отрезал Радим. – Уезжаю в Смольню.
–– И тако мужиков-то нету! – заныл Прошка, посмотрев на грозный скрамасакс, пристёгнутый к широкому поясному ремню Радима.
–– Ну, а ты что не мужик? – оборвал Радим. – Моя кулижка ведаешь где?
–– Ведаю! – тут же отозвался смышлёный Прошка. – Энто тамо, за вороньей слободкой, на взгорочке.
–– Засеял я энту кулижку поутру сёдни, тако что бери себе! Урожай добрый должон быти. Аще сберёте зерно, да ишо со своих полей, тако и на зиму хватит вам, да и скотину на лишнее жито купите в Ольховке. Проживёте, не робей, Прошка! А мне за разорение энто, за смерть родни нашей отмщение ворогу Ларсу Готлибу требуется, не то Перун в гневе на меня будет…
Вернувшись в свой разбитый двор, Радим увидел, что костёр прогорел и покрылся сизым пеплом. В золе чернели полуобгоревшие кости. Парень пошёл в уцелевший коровник, там была глиняная корчага, в которую Радим надаивал молоко. Он взял посудину, собрал в неё кости родственника, развёл водой глину и залил ею корчагу. После отнёс корчагу в огород и закопал её там. Из костровища Радим взял щепотку святого для него пепла, положил его в маленький кожаный мешочек, где уже была малая кучка родной земли. Поцеловав мешочек, Радим повесил его обратно на шею.
Покончив с этим важным обрядом, парень стал собираться в дальнюю дорогу. Первым делом он накормил коня Бурана овсом, который хранился в корзине, в углу коровника. В другой корзине, с наброшенной на неё холстиной и придавленной потёртым старым седлом, хранилась отборная посевная пшеница. Видимо готы в спешке даже не пошарили по углам. Пшеницы осталось немного, нагреблось с десяток пригоршней, но на неделю пути хватит, а там видно будет. Парень бережно завернул зерно в тряпицу и, прихватив заодним седло, положил в телегу. Вернувшись в коровник, внимательно осмотрелся. На деревянной спице висел бронзовый котелок, с которым Радим ходил на рыбалку и небольшая, в сажень, рыболовная сетка с мотком верёвки. Здесь же, в углу стоял горшок с густым дёгтем. Всё это добро Радим тоже отнёс в телегу, сложил возле лежащей там овечьей шкуры. Остатки овса для коня, а, может, и для себя, Радим ссыпал в корзинку для грибов, с ней ещё мать с сёстрами ходили в лес. Постоял, подумал – вроде всё взял, что в долгом пути понадобится.
За всеми этими хлопотами парень и не заметил, как наступил вечер. Красная сковородка солнца угрюмо нависла над сизо-лиловым горизонтом. Издалека слышались горестные возгласы и причитания вернувшихся из леса женщин. По обычаю, уезжать вот так сразу нельзя, надо обязательно переночевать возле родного пепелища, не то Велес обидится. Пришлось парню с последними лучами Ярила устраиваться на телеге ночевать. Не хотелось парню ночевать в разоренном дворе, но подчинился древнему обычаю. Завернулся в овечью шкуру, да и задремал. Мысли всякие мучили парня всю короткую ночь, уснул крепко только под утро, когда уже засерел рассвет и небо из чёрного стало на глазах сначала синеть, потом зеленеть.
Радим с телеги бодро поднялся, напоил коня колодезной водой, сам напился, последний раз поклонился страшному пепелищу. Направляя Бурана в сторону реки, сказал с печалью в голосе:
–– Всё, Буран! Последний раз попили водички из своего колодца. Больше уж не придётся. Дорога нам предстоит дальняя, что там, за окоёмом, за горизонтом, неведомо…
Глава 2. ТЯЖКИЕ ПУТИ ТОРГОВЦЕВ
Перебравшись по перекату через речку, Радим выехал на большую дорогу. Здесь он, спрыгнув с телеги, поклонился дорожным духам, и рассыпал в дорожную колею горсть пшеницы. Дорожных духов надо задобрить, путь всё-таки долгий, случиться может всякое.
Может быть, это была и не самая длинная дорога в мире, но тянулась она вдоль попутных рек с севера на юг, от моря до моря. Начиналась она возле торгового города Ладоги, что расположился на южной стороне озера Ладо возле устья Волхова, а заканчивалась в устье Южного Буга у греческого города и морского порта Ольвия. Чтобы одолеть этот путь торговому человеку на лошадях с грузом, с ночёвками у рек и родников, потребуется полтора месяца, и даже больше. Ну, а уж кому надо было в богатый Херсонес, что в Крыму, нанимал галеру с гребцами и вёз свой товар морем.
