Сердце Януса

Дмитрий тихо, на цыпочках, вышел из спальни и проскользил на лестничную площадку. Оттуда был виден коридор первого этажа. Дверь в библиотеку была распахнута. Внутри, в свете одного фонаря, который несли незнакомцы, копошились три темные фигуры. Они были одеты в черное, их лица были скрыты.

– Быстрее, ищи! – прошептал один из них, его голос был низким и хриплым. – Князь сказал, что он здесь. В ларце.

– Я не могу найти этот чертов ларец, – ответил другой, более высокий. – Здесь одни книги.

– Ищи везде! – рявкнул третий, видимо, главарь. – Нам нужны часы! «Часы князя». Это важнее любых драгоценностей.

Дмитрия обдало холодом. Они искали механизм. Его отец был прав. Опасность была реальной. Он стоял на лестнице, парализованный страхом, и понимал, что через несколько секунд они найдут ларец, и тогда…

Внезапно по всему дому пронесся оглушительный, вибрирующий звук.

БЫЫЫЫЫМ!

Это был такой мощный, низкий гул, что, казалось, задрожали сами стены. Звук похожий на удар колокола, но только в сто раз громче и ближе. Он исходил из вестибюля, с первого этажа.

Незнакомцы в библиотеке замерли, как вкопанные.

– Что это было? – испуганно прошептал один.

– Сигнал! Тревога! – выдохнул главарь. – Нас заметили! Быстрее, прочь отсюда!

Паника охватила их. Они бросили фонарь, который с грохотом упал на пол и погас, и бросились к выходу. Дмитрий слышал их топот по коридору, скрип входной двери, и вот уже тишина. Они исчезли так же внезапно, как и появились.

Весь дом пришел в движение. На лестнице появились заспанные слуги, зажигая свечи. В коридоре загомонили, задавая друг друга вопросы. Дмитрий все еще стоял на площадке, не в силах пошевелиться.

И тут он увидел его. Из-за колонны в вестибюле вышла фигурка Петьки. В руках он держал тяжелую колотушку от большого медного гонга, который висел в холле для сбора прислуги. На лице слуги было выражение вины, но в глазах плясали чертики.

– Что это было, Петька? – крикнул Дмитрий, спускаясь по лестнице.

Петька вздрогнул и обернулся.

– А, барин, вы не спите? – сказал он, пряча колотушку за спину. – Так, мелочь случилась. Мышь. Огромная, как кот. Пробежала по полке с сервизом, я за ней, а она – прямо на гонг. Вот и вышло. Громко, а?

Дмитрий подошел к нему вплотную. Он посмотрел в глаза своему слуге. Он знал, что Петька лжет. Но он знал и то, что эта ложь только что спасла его, и, возможно, спасла механизм.

– Я слышал их голоса, Петька, – тихо сказал Дмитрий. – Они искали «часы князя».

Лицо Петьки мгновенно стало серьезным. Циничная маска спала.

– Я тоже слышал, барин, – так же тихо ответил он. – Когда полз по чердаку, чтобы до гонга добраться. Они прямо под мной прошли. Говорили, что в ларце какая-то штука лежит, которую ваш покойный батюшка от всех прятал. И что за эту штуку хорошо заплатят.

Дмитрий обернулся и посмотрел на темный проем библиотеки. Теперь он понимал все. Это не были обычные воры. Это были наемники, посланные теми, кто знал о существовании механизма. Возможно, теми, кто был причастен к смерти его родителей.

Он снова посмотрел на Петьку. На этого тощего, насмешливого крепостного, который только что проявил больше смелости и сообразительности, чем он, князь Волков. Он не испугался. Он не спрятался. Он нашел способ создать панику и спугнуть врагов.

– Спасибо, Петька, – сказал Дмитрий, и это было первое искреннее, теплое слово, которое он сказал ему за все эти дни.

Петька смутился и почесал затылок.

– Да не за что, барин. Куда ж это годится, чтобы чужие люди по нашему дому ходили и ваше имущество трогали. Тем более такое… ценное. Он покосился на библиотеку, и Дмитрий понял, что Петька догадался о важности содержимого ларца.

В эту ночь Дмитрий Волков окончательно понял, что его наследство – это не только имения и крепостные. Это тайна, за которую уже убили его родителей и которая теперь угрожала ему самому. И он понял, что в этом огромном, враждебном мире у него есть один союзник. Союзник в смешном мундирчике, с остроумным языком и смелым сердцем. И этот союзник был его крепостным.

Глава 5

Следующие два дня прошли в нервном ожидании. Дом на Английской набережной, казалось, превратился в осажденную крепость. Дмитрий не отпускал Петьку от себя, и они вдвоем дежурили по ночах, вооружившись тяжелыми подсвечниками. Ночные гости больше не появлялись, но их визит оставил после себя тяжелый осадок тревоги. Дмитрий понял, что сидеть сложа руки – верная смерть. Ему нужен был союзник. Советчик. Человек, который знал бы об отце больше, чем он сам.

В его памяти всплыл образ профессора истории Степановича, Арсения Павловича. Старый, седовласый, с глазами, которые, казалось, видели не собеседника, а события вековой давности. Он был единственным другом отца, чья дружба не была омрачена светскими расчетами. Они часами могли просиживать в этой самой библиотеке, споря о реформах Петра Великого или о причинах падения Рима. Если кто-то и мог знать что-то о «Сердце Януса», то только он.

– Петька, собирайся, – сказал Дмитрий утром, решившись. – Поедем к профессору Степановичу.

– К книжному червю? – прищурился Петька, чистя сапоги. – Барин, вы уверены? От таких людей, как он, толку мало. Он вам вместо совета про татаро-монгольское иго три часа рассказывать будет, а вы умрете с голоду. Да и что ему сказать-то? «Вот, профессор, у меня тут штуковина непонятная, а ее воры крадут».

– Он был другом моего отца, – твердо ответил Дмитрий. – Это единственный человек, которому я доверяю. И бери ларец. Только осторожно.

Дом профессора располагался на Васильевском острове, в тихом, академическом переулке. Это был совсем другой мир, нежели чем роскошная Английская набережная. Старинное, немного обшарпанное здание, заваленные книгами окна, пахнущий сыростью и старой бумагой подъезд. Дверь им открыл сам Арсений Павлович. Он был в своем обычном поношенном халате, с очками на кончике носа.

– Дима, мой мальчик! – он обнял Дмитрия, и его старческие руки показались ему удивительно крепкими. – Как я сочувствую тебе… Как сочувствую… Заходи, заходи. Не стой на сквозняке.

Его кабинет был точной копией того мира, в котором он жил. Книги везде. На полках, на столе, на полу, под стульями. Стены были увешаны старинными картами и гравюрами. В воздухе висел густой запах пыли, кожаных переплетов и забытой мудрости. Петька, втащив тяжелый ларец, с любопытством огляделся, словно попал в музей.

– Арсений Павлович, я пришел к вам за советом, – начал Дмитрий, не теряя времени. – Дело очень серьезное.

Профессор внимательно посмотрел на него, затем на ларец. Его брови слегка сдвинулись.

– Этот ларец… я помню его.

Дмитрий кивнул Петьке. Тот, поняв команду, открыл ларец. Когда Арсений Павлович увидел Механизм Януса, его лицо изменилось. Удивление сменилось недоумением, затем – узнаванием, и, наконец, чистым, первобытным ужасом. Он отшатнулся назад, словно от него, а не от ларца, исходил холод. Его рука, сжимавшая пенсне, затряслась так, что очки упали на пол.

– Господи… – прошептал он. Он не смотрел на Дмитрия, его взгляд был прикован к механизму. – Оно здесь… Янус… А где… где его Сердце?

Дмитрий замер. Профессор знал. Он все знал.

– Его нет, – ответил он. – Отец спрятал его. Я не знаю где.

Профессор тяжело опустился в свое кресло. Он выглядел так, будто внезапно постарел на десять лет. Его лицо было серым, как пепел.

– Грехи отцов… – пробормотал он, глядя в стену. – Они всегда ложатся на плечи сыновей. Твой отец… он погиб из-за него. Из-за этого… проклятия. Он прятал Сердце, чтобы недостойные не могли использовать механизм. А они искали его, чтобы запустить.

– Кто «они»? – шагнул вперед Дмитрий.

– Те, кто боится будущего, – сказал профессор, и его голос стал тихим и заговорщицким. – Те, кто хочет остановить время, заморозить империю в ее старых грехах. Они думают, что этот механизм даст им власть. Силу предсказывать и управлять. Они не понимают, что это не инструмент. Это зеркало. Оно показывает то, что ты боишься увидеть.

Он замолчал, тяжело дыша. В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов на каминной полке.

– Арсений Павлович, помогите мне, – умоляюще сказал Дмитрий. – Я не знаю, что делать. Где искать Сердце?

Профессор медленно повернул к нему голову. В его глазах плескалась безысходность.

– Я не могу, Дима. Я слишком стар. И слишком много знаю. Они уже следят за мной. Я чувствую их взгляды. Он сделал паузу, словно собираясь с силами. – Я могу дать тебе только один совет. Не ищи будущее, оно само тебя найдет. Ищи в прошлом. Все ответы скрыты там.

С этими словами он встал и решительно направился к двери.

– Идите, Дмитрий. Идите и заберите это… это чудовище. Чем дольше оно будет в вашем доме, тем больше опасности для вас. Пожалуйста, уходите.

Он был так настойчив, так напуган, что Дмитрий не стал спорить. Они с Петькой поспешно закрыли ларец и вышли из квартиры, оставив старого профессора одного посреди его книг и его ужаса.

На следующий день новость о его смерти обрушилась на Дмитрия как удар. Петька принес утреннюю газету, и на первой странице, мелким шрифтом, была заметка: «Трагический случай. Профессор университета Арсений Павлович Степанович скончался вчера вечером от сердечного приступа. Найден в своем кабинете».

Сердечный приступ. Дмитрий сжал газету в кулаке. Все те же «несчастные случаи». Все та же удобная, аккуратная ложь. Ниточка оборвалась. Единственный человек, который мог ему помочь, был мертв. Он снова был один. Один с мертвым механизмом и живой опасностью.

Он сел в кресло в гостиной, чувствуя, как отчаяние ледяными иглами впивается в душу. Куда идти? К кому бежать? Путь был отрезан.

– Ну что, барин, приуныли? – раздался над ним голос Петьки.

Дмитрий поднял голову. Петька стоял перед ним, держа в руках что-то маленькое и блестящее.

– Умер профессор. Жалко, конечно. Умный был мужик. Только зря вы горюете. Не все еще потеряно.

– Что ты имеешь в виду? – безразлично спросил Дмитрий.

– Вот, – Петька протянул ему визитную карточку, затянутую черной лентой с золотой тиснением. – «Мадам Воронцова просит уделить ей честь своим присутствием на литературном вечере в ее салоне в субботу».

Дмитрий растерянно взял карточку.

– Откуда это у тебя?

– Да так… – Петька почесал затылок и отводя глаза в сторону. – Когда мы вчера от профессора уходили, я заметил, что у него на столе лежит. И подумал – раз он такой ученый, может, к этому вечеру готовился. Я и взял. А раз он теперь… ну, ему она уже не понадобится. Пропадать добру-то!

Дмитрий посмотрел на имя: Зоя Воронцова. Он слышал это имя. В светских кругах о ней шептались. Говорили, что она держит один из самых модных и свободных салонов в Петербурге, куда сходятся и либералы, и заговорщики, и иностранные дипломаты.

«Не ищи будущее, оно само тебя найдешь. Ищи в прошлом».

Слова профессора внезапно обрели смысл. Салон Воронцовой. Место, где пересекаются все нити прошлого настоящего. Место, где можно найти ответы.

Дмитрий поднял глаза на Петьку. В его циничном лице, в его «пропадать добру не надо», он увидел не просто воровство. Он увидел спасательный круг, брошенный ему в море отчаяния.

– Петька, – сказал он, и в его голосе впервые за долгое время появилась стальные нотки. – Ты гений.

Глава 6

Субботний вечер наступил с петербургской пунктуальностью – сырой, пронизывающий, с туманом, который, словно призрачный саван, окутал набережные Фонтанки. Дмитрий, одетый в лучший свой фрак, чувствовал себя не в своей тарелке. Воздух был пропитан тревогой, а визитная карточка в его кармане казалась пропуском не в светский салон, а в логово Левиафана.

– Я вас здесь буду ждать, барин, – сказал Петька, когда карета остановилась у скромного, но ухоженного особняка на Литейном. – Только вы там смотрите. Не увлекайтесь. От таких дам, как эта ваша Воронцова, люди либо к высокой чести приходят, либо в Сибирь. А мне, если честно, и тот, и другой путь не по душе.

– Я буду осторожен, Петька, – пообещал Дмитрий, хотя сам не знал, сможет ли сдержать это обещание.

Он отдал визитку лакею в ливрее и был проведен в небольшую, но изысканно обставленную гостиную. Атмосфера здесь разительно отличалась от чопорных, душных гостиных, где он бывал раньше. Здесь не было ни золотых рам на стенах, ни хрустальных люстр. Вместо этого – мягкий свет масляных ламп, темное красное дерево, старинные гобелены с мифологическими сценами и полки, заставленные книгами, многие из которых были на иностранных языках. В воздухе висел густой, пряный аромат дорогих духов, французского коньяка и табачного дыма.

Гости уже собрались. Это была пестрая, на первый взгляд, несочетаемая толпа. Здесь был молодой профессор с горящими глазами, говоривший о грядущей эмансипации; седой генерал в отставке, с презрением слушавший его; два угловатых студента, споривших о Герцене; и пара темноволосых мужчин с южными чертами лиц, говоривших между собой по-французски с сильным акцентом. Дмитрий понял, что Петька был прав. Это было не просто литературное собрание. Это был узел, где сходились нити всех заговоров и интриг столицы.

Его провели к маленькому столику у окна, где уже сидели двое: пожилой дипломат в иностранном мундире и дама средних лет с усталым, но проницательным лицом. Дмитрий сел, чувствуя себя чужим.

Внезапно гул голосов в комнате стих. Все взгляды обратились к выходящим на небольшое возвышение в конце гостиной.

И тогда он ее увидел.

Она не была красавицей в том классическом, фарфоровом смысле, в котором были красивы девицы из высшего света. У нее было слишком живое, слишком умное лицо. Большие, темные, как спелая вишня, глаза, обрамленные густыми ресницами, смотрели на мир с вызовом и легкой насмешкой. Тонкие, четко очерченные брови, гордая посадка головы и рот, который мог быть и жестоким, и невероятно соблазнительным. Ее черные волосы, без единого украшения, были собраны в сложную прическу, открывая изящную линию шеи. Она была одета в простое, темно-синее бархатное платье, которое сидело на ней так, словно было ее второй кожей.

Это была Зоя Воронцова.

Она не произнесла ни слова приветствия. Она просто молча обвела взглядом комнату, и тишина стала еще гуще. Затем она начала говорить. Ее голос, низкий и обволакивающий, как бархат, заполнил все пространство. Она читала стихи – не Пушкина, не Лермонтова, а кого-то из французов, чье имя Дмитрий не расслышал. Стихи были о страсти, о власти, о тонкой грани между любовью и ненавистью, между жизнью и смертью.

Она не просто читала, она играла. Ее лицо менялось, отражая каждую строчку. Голос то становился шепотом, полным нежности, то прорезался стальной нотой презрения. Она двигалась, делая плавные, полные скрытой музыкальности жесты, и вся комната, все эти циничные дипломаты, отчаявшиеся революционеры и скучающие аристократы, были заворожены, прикованы к ней, как змеи к флейте факира.

Дмитрий забыл дышать. Он никогда не видел ничего подобного. Эта женщина была не просто хозяйкой салона. Она была его душой, его центром. Она очаровывала и пугала одновременно. В ней чувствовалась огромная, сдерживаемая сила, хищная грация и глубокая, глубокая печаль.

Когда она закончила, на несколько секунд повисла тишина, а затем по комнате прокатился вздох восхищения и аплодисменты. Зоя чуть поклонилась, и на ее губах появилась легкая, загадочная улыбка.

– Ну что, князь, нравится вам наша хозяйка? – прошептала его соседка, дама с усталым лицом. – Дочь разорившегося рязанского помещика. Отец ее за карты спустил все, да и сам сгинул где-то. Пришлось девочке самой за себя бороться. И, надо сказать, она в люди вышла.

– Она… необыкновенна, – выдохнул Дмитрий, не в силах оторвать от нее взгляд.

– Необыкновенна – это еще мягко сказано, – вступил в разговор дипломат и перешел на шёпот. – Она невероятно опасна. Здесь можно встретить кого угодно. От студента-террориста до прусского шпиона. Все они влюблены в нее, и все они готовы за ней идти в огонь и в воду. А она использует их всех. Для своих целей. Каких – никто не знает.

Дмитрий слушал их, но уже не вникал в слова. Он видел, как Зоя, пройдясь по комнате, остановилась рядом со столиком, где сидели два темноволосых иностранца. Она наклонилась к ним, и что-то тихо сказала, улыбаясь. Дмитрий видел, как один из них протянул ей под столом конверт, а она, не глядя, спрятала его в складках платья. Все это произошло за несколько секунд, почти незаметно для постороннего глаза. Но Дмитрий видел. И понял, что дипломат был прав. Она была в центре паутины.

В этот момент ее взгляд случайно встретился с его. Их глаза скрестились на одно короткое, бесконечно долгое мгновение. В ее темных зрачках Дмитрий не увидел ни удивления, ни любопытства. Только спокойный, оценивающий взгляд, словно она изучала новую, интересную фигуру на своей шахматной доске. Затем она отвернулась и продолжила свой путь по гостиной, как будто их встречи и не было.

Но для Дмитрия она была. В этом коротком взгляде было больше, чем во всех светских разговорах, которые он вел в своей жизни. Он понял, что профессор Степанович был прав. Ответы были здесь. В прошлом. И эта женщина, эта загадочная и прекрасная хозяйка салона, была ключом к нему.

Когда он выходил из особняка, его голова кружилась. Он снова оказался на сырой, темной улице, но мир уже не казался ему таким серым и безнадежным.

– Ну что, барин, налюбовались? – встретил его Петька, появляясь из тени. – Глядеть-то на такую, конечно, приятно, только от таких любований вельможам карманы чаще опустошают, а головы – трещат.

Дмитрий усмехнулся, впервые за долгое время по-настоящему.

– Ты прав, Петька. Голова действительно трещит. Но, кажется, впервые за последнее время, от полезных мыслей.

Глава 7

Прошла неделя. Неделя, которая для Дмитрия растянулась в вечность. Он жил в состоянии нервного напряжения, ожидая чего-то. Ночные гости больше не появлялись, но их призрак бродил по коридорам дома на Английской набережной. Он снова и снова перечитывал записку отца, разглядывал мертвый механизм и видел перед собой глаза Зои Воронцовой – темные, проницательные, полные тайны.

И вот, как в ответ на его немой зов, утром в дверь постучали. Посыльный в ливрее, который вручил ему новую визитную карточку. На этот раз на ней не было приглашения. Лишь одна фраза, выведенная изящным почерком: «Сегодня вечером. Только для избранных».

Дмитрий понял. Это был следующий шаг. Испытание.

– Барин, это ловушка, – решительно заявил Петька, когда Дмитрий рассказал ему об этом. – Я таких историй в народном театре видел. Заманивают неопытного юношу в темную комнату, а там… – он сделал многозначительное лицо, – либо разбойники, либо дама с ножом. И то, и другое для вас одинаково вредно.

– На этот раз я поеду один, Петька, – ответил Дмитрий, надевая фрак. – Оставайся дома. И запри дверь.

Он ехал в той же карете, но чувствовал себя совершенно иначе. Неделю назад он был жертвой обстоятельств, потерявшимся в горе. Сегодня он был охотником, идущим на разведку. Он не знал правил этой игры, но он был готов учиться.

Салон Воронцовой на этот раз встретил его по-другому. Гостей было меньше, человек двадцать, но атмосфера была гуще, более напряженной. Воздух, казалось, вибрировал от невысказанных ожиданий. Не было ни книг, ни споров о политике. Пол в центре гостиной был свободен, а по стенам, в тени, стояли низкие диваны и кресла. В углу музыкант, похожий на цыгана, перебирал струны виолончели, извлекая из них меланхоличные, восточные мотивы.

Дмитрий заметил, что почти все мужчины здесь были те же, что и в прошлый раз. Дипломаты, военные, богатые купцы. Все они смотрели в центр комнаты, где стояла Зоя.

На ней было платье цвета ночного неба, из черного шелка и тончайших золотых нитей, которое обвивало ее тело, оставляя открытыми плечи и спину. Но это было не самое поразительное. В ее руках, извиваясь, лежали две змеи. Одна – темная, почти черная, с переливающейся чешуей. Другая – светлая, песочного цвета. Они не были привязаны, не были оглушены. Они были живыми, спокойными, и их мудрые, немигающие глаза смотрели на мир с таким же безразличием, как и сама хозяйка.

Музыка сменилась. Стала ритмичной, гипнотической, словно удары сердца в темноте.

И Зоя начала танец.

Это был не танец, который Дмитрий видел на балах. Это был ритуал. Древний, первобытный и опасный. Ее тело двигалось с плавностью, которой не могла научить ни одна танцовщица. Это была грация хищницы. Змеи скользили по ее рукам, по ее телу, обвивались вокруг ее шеи, и она не боялась их. Она командовала ими. Они были продолжением ее воли, ее мысли.

Она смотрела не на гостей, а сквозь них. Ее взгляд был устремлен в какую-то иную точку, и в этом была ее сила. Она танцевала не для них, а для себя, для своих богов, для своих демонов. Мужчины в комнате замерли, завороженные. Они не дышали. В их глазах было смешанное чувство страха, желания и абсолютного подчинения. Она была жрицей в храме, где они были лишь прихожанами.

Дмитрий тоже был заворожен, но он видел не только эротику танца. Он видел в нем символ. Символ власти, опасности, игры со смертью. Змеи могли ужалить ее в любой момент, но они не делали этого. Потому что она была их хозяйкой. Так же, как она была хозяйкой всех этих мужчин, держа их в своих руках, как змей.

Танец закончился так же внезапно, как и начался. Последний аккорд виолончели замер в тишине. Зоя стояла в центре комнаты, тяжело дыша, и две змеи лениво обвивали ее запястья. Аплодисментов не было. Все еще были под властью заклинания.

Тогда Зоя медленно подошла к одному из слуг, который поднес ей специальный ящик, и осторожно положила в него змей. Когда она выпрямилась, ее взгляд снова стал обычным – холодным и оценивающим. Она была снова хозяйкой салона, а не жрицей.

Дмитрий понял, что это его шанс. Он оттолкнулся от стены и, пересекая комнату, подошел к ней. Гости расступались, давая ему дорогу, и он чувствовал на себе их удивленные и завистливые взгляды.

– Князь Волков, – сказала она, когда он подошел. В ее голосе не было ни удивления, ни радости. Только констатация факта. – Вы осмелились.

– Ваше приглашение было слишком интригующим, чтобы отказаться, мадам, – ответил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

– Интрига – это единственный язык, на котором говорят в этом городе, князь, – она чуть улыбнулась, и в этой улыбке было что-то хищное. – Вы пришли задавать вопросы?

– Я пришел искать ответы, – поправил он.

– Ах, да. Ответы… – она провела рукой по своему бархатному платью. – Самые опасные вещи в мире. Они убивают быстрее, чем яд. О чем вы хотите спросить меня? О моих змеях? Или о том, почему бедный профессор Степанович так внезапно решился покинуть этот бренный мир?

Дмитрий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Она знала. Она все знала.

– Мой отец… – начал он.

– Ваш отец, – перебила она, и в ее голосе появились стальные нотки, – был не просто барином, который любил читать книги и рассуждать о старине. Он был человеком, который верил, что Россия может стать лучше. И за эту веру его убили.

Она сказала это так прямо, так безжалостно, что у Дмитрия перехватило дыхание. Все его подозрения, все страхи обрели форму, обрели слова.

– Вы… вы знаете, кто это сделал? – прошептал он.

Она посмотрела на него долгим, изучающим взглядом.

– Я знаю, что это были те, кто боится будущего, князь. Те, кто предпочитает тьму свету. Они очень могущественны. И они ищут то, что оставил вам ваш отец. Ящик с часами, не так ли?

Дмитрий молча кивнул. Он чувствовал себя совершенно безоружным перед этой женщиной. Она читала его мысли, как открытую книгу.

– Они не получат его, – твердо сказал он.

– О, это еще не факт, – усмехнулась она. – Вы – молодой, неопытный человек. А они – хищники. И они уже чуют вашу кровь. Она подошла к нему вплотную, так близко, что он почувствовал запах ее духов – запах озона после грозы и экзотических цветов. – Я могу помочь вам, князь. Но моя помощь имеет свою цену.

– Какую цену? – спросил он, глядя в ее темные глаза.

Она не ответила. Вместо этого она подняла руку и легонько коснулась его щеки кончиками пальцев. Ее прикосновение было холодным, как у змеи, и обжигающим одновременно.

– Цену вы узнаете, когда будете готовы ее заплатить, – прошептала она. – А сейчас уходите. Вы привлекли слишком много внимания.

Она отвернулась и пошла к другим гостям, оставив его одного посреди комнаты. Дмитрий стоял, чувствуя на себе десятки взглядов. Он пришел сюда за ответами, а ушел с еще большим количеством вопросов. И с главным из них: кто была эта женщина и какую игру она вела?

Глава 8

На следующий день, когда Дмитрий уже начал думать, что вчерашний вечер был лишь наваждением, Петька принес ему маленький, сложенный втрое листок бумаги.