Мы познаем мир

– Врешь! – она ткнула пальцем мне в грудь. Ее палец был острым и холодным. – Все вы заодно! Мужики! Они там пьянствуют, а я тут с ума схожу!

Она опустилась на стул у поста охраны, уронила голову на сложенные на столе руки и продолжала рыдать. Я стоял над ней, беспомощный, не зная, куда деть руки. Потом налил ей воды в пластиковый стаканчик.

– Выпей, Таня.

Она отпила глоток, потом еще. Дрожащей рукой смяла пустой стаканчик, даже не заметив этого. Я отдал ей свой носовой платок, благо он был чистый.

Я потянул Таню за руку. – Пойдем я тебя умою. – Все еще рыдая, она подчинилась.

В умывальнике я наклонил ее над раковиной и, поглаживая одной ладонью по спине, второй – смывал слезы, безжалостно размазывая по лицу косметику. Приговаривая успокаивающим тоном, какие то глупости.

Слезы постепенно иссякли, осталась лишь пустая, изможденная тишина.

В дежурке я сделал ей чай. И пока он настаивался, Таня приводила свое лицо в порядок, смотрясь в маленькое зеркальце?

– Извини, Вовка, – говорила она, не глядя на меня. – Ты не виноват. Просто… сил больше нет. Он меня не видит, понимаешь? Я для него – как эта тумбочка. Пришел, поел, поспал, ушел. А мне,… а мне ведь всего тридцать. Мне жить хочется.

Она подняла на меня глаза. Они были промыты слезами и теперь казались огромными, бездонными и невероятно одинокими. В них было столько тоски, что мне стало физически больно за нее.

– Ты же мужчина, ты должен понимать, – ее голос стал тише, интимнее. – Неужели тебе не бывает одиноко? Не хочется тепла? Не просто… ну, как с теми девками Сашкиными, а вот так, по-человечески?

Я молчал. Мое одиночество было другого свойства – молодым, устремленным в будущее. Ее – было отчаянием застоя, осознанием того, что лучшие годы уходят в пустоту.

– Я не хочу быть для тебя просто Танькой, женой начальника, – она встала и подошла ко мне вплотную. От нее пахло дешевым цветочным одеколоном и горьким женским горем. – Я хочу быть женщиной. Хоть для кого-то. Хоть ненадолго. Поможешь? Только никому. Это будет наш секрет.

Ее рука легла мне на предплечье. Ладонь была горячей. Это был не вопрос. Это была мольба, приговор и предложение, от которого перехватывало дух.

Таня поволокла меня в спортзал. Свет она не включила. Лунный свет, пробивавшийся сквозь пыльное оконное стекло, рассекал темноту и ложился на маты холодными серебристыми полосами. Воздух здесь был спертым и густым, пах потом, пылью и старым поролоном.

Она отпустила мою руку и, не говоря ни слова, повернулась ко мне. В ее глазах не осталось и следа от слёз – только мрачная, хищная решимость. Испуганно-возбужденный комок застрял у меня в горле. Я был сильнее ее, спортивнее, но в тот момент чувствовал себя загнанным зверьком перед лицом голодной, опытной хищницы.

– Таня, я не думаю, что это хорошая идея… – начал я, но она резко приложила палец к моим губам.

– Молчи. Ты ничего не думай, – ее голос был низким, хриплым, не терпящим возражений. – Сегодня думать буду я. А ты просто расслабься и получай удовольствие. Обещаю, тебе понравится. Я сделаю все сама.

Ее пальцы впились в мою форменную рубашку. Рванула в стороны. Пуговицы, с треском отлетая, зазвенели, покатившись по бетонному полу. Я замер, ошеломленный этим диким напором. Танины ладони, шершавые от домашней работы, уперлись в мою оголенную грудь, и по коже побежали мурашки – не от желания, а от паники перед тем, что сейчас произойдет.

– Не бойся, Вовка, – прошептала она уже совсем близко, ее горячее дыхание обжигало кожу. – Я не укушу. Ну, разве что чуть-чуть.

Таня заметила мою нерешительность. Приблизилась и стала шептать на ухо. Ее губы. Горячие, мягкие, требовательные губы опытной женщины. Быстро шептали:

– Ты, пожалуйста, помоги мне сейчас. Я на грани. Мне нужно успокоиться, а потом… обещаю, я тебе еще отсосу… так, что никогда этого не забудешь.

– Поцелуй меня, – приказала она, отрываясь на секунду, и я послушался.

Ее язык вторгся в мое пространство, лишая воли, заставляя отвечать. Я почувствовал вкус ее помады – приторно-сладкий, и чего-то горького, возможно, слез или кофе. Поцелуй был ошеломителен.

Она оторвалась, тяжело дыша, руки скользнули вниз, к пряжке моего ремня. Пальцы дрожали, но были удивительно сильными и цепкими. Я стоял, не в силах пошевелиться, глядя, как она, не отрывая от меня горящего взгляда, спускает мои брюки. Собственное платье она сбросила одним движением. Следом полетел лифчик и трусики. Она стояла передо мной голая, возбужденно дыша.

Луна освещала ее тело – не идеальное, живое, настоящее. Полная, тяжелая грудь с темными, крупными ареолами, мягкий живот с белой полоской растяжек, как шрам от материнства, мощные, сильные бедра, лобок покрывали жесткие темные волосы. Это не было похоже на холеные тела девушек из журналов. Это было тело молодой женщины, матери двоих детей. И в своем отчаянном желании ласки оно было прекраснее любого идеала.

– Ложись, – приказала Таня, тоном не терпящим возражений.

Я рухнул на прохладный мат. Таня наклонилась надо мной, оседлав мои бедра. Мой вздыбившийся член упирался в темный треугольник ее лобка. Она ладонями прижала мои руки к мату. Ее шикарные волосы, пахнущие шампунем и сигаретами, упали мне на лицо.

– Лежи. Не двигайся. Дай мне все сделать самой. Я хочу насладиться тобой.

Ее губы, рот, руки были повсюду. Она настойчиво искала мои чувствительные места. Возбуждала, чтобы использовать для своего собственного удовольствия.

Я видел, что эта женщина сейчас отчаянно хочет только одного, сбросить невыносимое сексуальное напряжение.

Она воспринимает меня только, как средство для удовлетворения своей жгучей страсти.

Подумал: “Хорошо, пусть разрядится. Помогу подруге”. И отдался во власть ее бурной страсти.

– О, Боже, какой ты крепкий… – ее шепот был горячим и прерывистым у моего уха. – Вот здесь… все мышцы играют.… Чувствуешь, меня? – Ее бедра размеренно двигались, Таня терлась о мой член своей горячей влагой. Не в силах сдержаться, я застонал от удовольствия.

– Да-да, вот так.… Стони, не сдерживайся. Я хочу слышать, как тебе хорошо. – Горячо шептала она.

Потом она привстала выше, взяла член в руку, направляя вглубь себя. При этом возбужденно, шептала, – Вова, ты не бойся, я пью противозачаточные, все будет хорошо. Сейчас.… Сейчас будет тебе хорошо.… Расслабься…

Она опустилась на меня, медленно, давая мне почувствовать каждый миллиметр своего влажного, обжигающе-горячего пути. Меня ошеломила неожиданность и интенсивность ощущений.

Таня, внутри, была обжигающе горячей и довольно тесной. Она не просто приняла меня – она сжала, обвила, затянула в себя с силой, от которой у меня потемнело в глазах. Это была не пассивная податливость Наташи, а активное, требовательное поглощение. Таня двигалась сверху с какой-то древней, животной грацией, ее бедра работали в четком, неистовом ритме. Она знала чего хочет и делала для этого все. Не стонала, а глухо, отрывисто рычала, запрокинув голову в крике наслаждения.

Я держал ее за полные бедра, пытаясь найти точку опоры в этом бушующем море. Каждое движение отзывалось в нас обоих глухим, влажным звуком, который, казалось, оглушительно громко гремел в тишине зала. Я чувствовал каждую ее мышцу, каждое напряжение, каждую судорожную волну, бегущую по телу навстречу кульминации.

– Видишь? – она тяжело дышала, уже полностью приняв меня. – Я же говорила. Тебе нравится?

Я мог только кивнуть, потеряв дар речи. Она начала двигаться – сначала медленно, покачивая бедрами, прислушиваясь к своим ощущениям, потом все быстрее и увереннее.

И там, на куче жестких матов в комнате пахнущей пылью и мужским потом, она преподала мне урок, по сравнению с которым все мои робкие опыты с Наташей казались детскими играми.

Она руководила процессом с властностью опытной женщины, знающей чего она хочет. Ее тело, зрелое, стройное, с полной, упругой грудью и горячим влагалищем, было мастерским инструментом по добыче удовольствия, а моё – всего лишь податливым материалом.

Но я был молод. И ее отчаяние, и жадность, ее неистовство – все это подхватило меня, как ураган. Я перестал быть робким юношей. Во мне проснулся тот самый самец, сила которого только и ждала своего часа. Я отвечал ей той же монетой – силой, напором, почти грубостью. И она принимала это с восторженными стонами, закусывая губу, чтобы не кричать слишком громко, впиваясь ногтями мне в спину.

Это был акт взаимного спасения. Она спасалась от одиночества, я – от юношеской неуверенности. Мы вымещали друг на друге все свои обиды на этот мир.

– Ласкай меня, – прошептала она, и я понял, о чем она. Мои руки потянулись к ее груди, тяжелой и упругой, раскачивающейся прямо перед моими глазами. Я сжимал и ласкал ее, чувствуя, как под пальцами твердеют ее соски.

– Да… вот так.… О, Господи, да… – Забывшись в удовольствии, стонала Таня, уже не заботясь о соблюдении тайны.

Она полностью отдалась ритму, ее глаза были закрыты. Лицо выражало высшую степень женского удовольствия. Я лежал под ней, с удовольствием, глядя, как ее тело пляшет, в лунном свете, древний танец наслаждения, и слушал влажные, неприличные звуки нашего соития.

Вдруг она замерла на мгновение, будто что-то вспомнила. Ее тело напряглось как струна, глаза широко распахнулись.

– Нет, не так… ты кончишь слишком быстро… – выдохнула Таня и резко соскользнула с меня. – Давай сзади. Быстро.

Я, ошеломленный, послушался. Она повернулась ко мне своей соблазнительной попой, встала на колени и оперлась локтями в маты. Я сжал ее ягодицы и резко притянул к себе. Засаживая на всю длину в истекающую смазкой “киску”.

– Вот так… хорошо – Танин голос дрожал от вожделения. – Теперь… теперь двигайся…

И я двинулся. Сначала неуверенно, потом, почувствовав ее ответную волну, все смелее. Вид ее спины и ягодиц, подрагивающих от каждого моего толчка, сводил с ума. Я входил в нее сзади, и это было совершенно иначе, чем прежде – получалось более ощутимо, более дико, по-звериному.

– Да! Да, вот так! Сильнее! – Таня кричала уже не стесняясь, ее требовательные крики отражались от стен в пустом зале. – О, да, Вовка, еще! Не останавливайся!

Мне, вдруг, отчаянно захотелось шлепнуть ее по попе. Не удержавшись, я с размахом впечатал свою ладонь в ее упругую ягодицу, оставив на белой коже розовый отпечаток пятерни. Звонкий шлепок эхом пронесся по помещению. Таня громко и, как-то, удивленно вскрикнула, при этом я четко ощутил, как ее вагина резко сократилась внутри.

Она радостно прошептала, – Вова, еще! Отшлепай меня…

Не прекращая входить в нее, я шлепал по попе, каждый раз оказываясь на вершине удовольствия от тесно сжимающих меня мышц вагины. Таня возбужденная новыми ощущениями с энтузиазмом двигалась мне навстречу, ловя волну кайфа…

Внезапно ее тело затряслось в мощнейшей судороге. Она закричала – не своим голосом, высоко и пронзительно, и меня сжало с такой невероятной силой, что я едва удержался, чтобы не кончить. Мы рухнула вперед, на маты. Таня вся дрожала, тяжело и часто дыша.

Я замер, чувствуя, как ее спазмы постепенно стихают. Через минуту она обернулась ко мне. Лицо ее было мокрым от слез, но она улыбалась – усталой, счастливой, довольной улыбкой.

– Ну вот… Спасибо, Вова… – с благодарностью выдохнула она. – Я… я теперь могу жить.

Она сделала движение, чтобы подняться, но что-то во мне вдруг включилось. Ее оргазм, ее крик, ее благодарность – все это всколыхнуло во мне какую-то дикую, мужскую уверенность. Я не дал ей встать.

– Подожди, еще не все – сказал я, и мой голос прозвучал незнакомо низко и твердо. – Еще не сейчас.

Я толчком перевернул ее на спину. Танины глаза округлились от удивления.

– Вовка, что ты? Хочешь ещё? – попыталась она возразить, но в ее голосе уже слышалась не готовность остановиться, а любопытство и новая волна желания.

– Молчи, – сказал я, цитируя ее же, и вошел в нее снова, уже сверху, глядя ей прямо в глаза.

Она ахнула, ее ноги обвились вокруг моей спины. Теперь я задавал ритм. Яркий, напористый, уверенный. Я видел, как ее глаза снова затуманиваются страстью, как губы приоткрываются в беззвучном стоне.

– Да… – прошептала она, уже почти плача от нахлынувших ощущений. – О, да… вот так…

Я чувствовал каждое ее движение, каждое сокращение, и это придавало мне сил. Я накрыл ее собой, целуя шею, грудь, губы, и мы двигались вместе, в унисон, навстречу новой волне.

Танины руки скользили по моей спине, сжимали плечи, впивались в них. Она смотрела на меня, но не видела – ее взгляд был затуманен, устремлен внутрь себя, в те глубины, откуда поднималась эта долгожданная, выстраданная буря. На ее лбу выступили капельки пота, и я почувствовал их соленый вкус на своих губах, когда она приникла ко мне, уже не целуя, а просто передавая через прикосновение губ все свое наслаждение и благодарность.

А потом ее тело вдруг затряслось. Оно сжалось вокруг меня с такой силой, что я взвыл от нестерпимого, ослепляющего блаженства. Ее крик был сдавленным, хриплым, вырвавшимся из самой глубины души. И это стало сигналом. Я больше не мог сдерживаться. Волна за волной, судорожно, отчаянно, я отдавал ей все, что у меня было – свою молодость, свою силу, свою нерастраченную страсть.

Мы замерли, сплетенные в один комок, дрожащие, мокрые, абсолютно опустошенные. Ее, потное тело обмякло подо мной, дыхание было горячим и неровным у моего уха. Я лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как бешено, стучат наши сердца, пытаясь слиться в один ритм. Она первая засмеялась – тихо, счастливо.

– Ну, ты даешь, студент… – прошептала она, проводя рукой по моей мокрой спине. – Научился быстро. Я такого напора не ожидала.

Я не ответил. Я просто лежал, прислушиваясь к бешеному вихрю наслаждения, и понимал, что только что прошел еще один, куда более важный экзамен. И сдал его на отлично.

Осталось только оглушительное удивление от мощи того, что только что произошло. Это не было любовью. Это было потрясение. И я, впервые в жизни, почувствовал себя по-настоящему сильным – потому что смог выдержать этот натиск и дать этой изголодавшейся по ласке женщине то, в чем она так отчаянно нуждалась…

А потом начались ее "благодарности". Таня приходила в офис днем, под предлогом – то документ мужу передать, то ключи от дома забыла. Левон сидел в своем кабинете, за стеной, и громко флиртовал с молоденькой второй бухгалтершей, Леночкой. А в тесной душевой, под шипение протекающего крана, Таня опускалась передо мной на колени.

В ее умелых ласках не было ни капли унижения. Было только жадное желание взять, поглотить, ощутить власть над молодым, сильным мужчиной. Она смотрела на меня снизу вверх, и в ее темных от желания глазах читалось торжество и удовольствие. Торжество женщины, которая, наконец, получила то, чего давно не получала в браке. А я, стоял со спущенными брюками, закинув голову и глядя в потолок, по которому змеилась сырая трещина, пытался не издавать звуков и думал о том, что мир сошел с ума окончательно.

А по вечерам, в мою смену, она врывалась в дежурку для более серьезных развлечений. Ареной ее ненасытной страсти становился стол в бухгалтерии, диван в кабинете директора, офисный душ и даже наша оружейная комната.

Кстати именно после оружейной комнаты я стал побаиваться ее страсти. Таня была в восторге от наших встреч. Ее пробужденная способность получать оргазм с каждым разом становилась все сильнее. Во время страстных ласк, она, запыхавшись, клялась, что раньше у нее такого никогда не было. Что в браке секс был скучен, крайне уныл и непостоянен. Муж был старше ее и часто страдал от приступов язвы, что, впрочем, не мешало ему пьянствовать и клеиться к молодым сотрудницам.

Таня с увлечением экспериментировала в сексе, пробудившееся в ней животное начало, требовало все больших оргазмов.

Как-то, в оружейке, я развешивал на стенды резиновые дубинки и рации, сданные предыдущей сменой. Она неожиданно вошла и застыла, восторженно разглядывая ровный ряд черных, блестящих резиновых дубинок. Не знаю, что там она себе нафантазировала, но огонек в ее глазах мне не понравился.

– Таня. Нет! – строго сказал я, – это мы использовать не будем. Успокойся.

В ответ раздался горестный вздох.

Но в эту ночь мы, все же, опять оказались в оружейной комнате. Таня попросилась посмотреть еще разок.

– Просто посмотреть, ничего такого. Невинно моргая глазками, сказала она.

Попав в вожделенную комнатку, оно сильно возбудилась. Сняла юбку и футболку, оставшись в лифчике и трусиках. Я понял, что сейчас случится и побежал закрывать входную дверь на замок. Не хватало, чтобы нас застукали.

Вернувшись, я опешил. Таня стояла, прижавшись спиной к решетке, которой были укреплены стены. Нужно пояснить, что такое оружейка. По сути, это большая клетка, сваренная из прочных железных прутьев. Она прикреплена к стенам внутри обычной комнаты. Так вот, Таня успела привязать одну свою руку чулком к решетке. Когда я вошел, она стояла, широко расставив ноги и подняв руки над головой. Это выглядело, как какое-то садо-мазо.

– Блин, Таня, что ты творишь? – возмутился я.

– Вова, это тебе сюрприз, привяжи мне вторую руку, – протягивая мне чулок, сказала она. – Сегодня будет ночь сюрпризов.

Конечно же, я снова пошел на поводу ее желаний. Ну не могу я обидеть женщину, которая мне настолько доверяет. С внутренним вздохом я привязал ее вторую руку к холодной железной решетке. Теперь она стояла в центре этой импровизированной клетки, вся выгнувшись, беззащитная и пышущая жаром.

– Ну вот… – прошептала она, и в ее голосе звучало торжество. – Я вся в твоей власти. Делай со мной что хочешь.

"Что хочу" в данный момент сводилось к одному – поскорее сделать ей хорошо и с минимальным для нас обоих ущербом. Обстановка, мягко говоря, не располагала к романтике: пахло машинным маслом, резиной и пылью. А ее поза, скопированная, должно быть, из какого-нибудь сомнительного фильма, была неудобной до крайности.

Я потянулся, чтобы поцеловать ее, но мне пришлось встать на носочки, так как она стала выше, из-за поднятых рук. Получилось как-то угловато. Потом попытался снять ее лифчик, но застежка никак не поддавалась, а ее руки были бесполезно закинуты за голову.

– Э-э-э, Вов? – позвала она, и в ее голосе послышалась первая тревога. – Руки уже затекают. И спине холодно.

"Ночь сюрпризов" начиналась с классического провала. Я фыркнул. – Ну, я же говорил. Кино – это кино. Держись.

Быстро расстегнул штаны, я приподнял ее попу на руки, став между ее разведенных ног. Сдвинул трусики в сторону, освобождая вход во влагалище. Она была уже мокрая. Ахнула, когда я вошел в нее, но на этот раз не от страсти, а от неловкости нашего положения. Ее тело напряглось, пытаясь найти опору на скользкой металлической решетке.

Мои движения были резкими, угловатыми. Я то и дело задевал плечом за какой-то крюк на стене, а ее спина билась о прутья решётки. Стоны Тани смешивались с моим тяжелым дыханием и противным скрипом металла. Это было далеко от томных голливудских сцен. Это было по-настоящему, смешно и нелепо.

Вдруг Таня захихикала прямо мне на ухо. – Вова, я, кажется, поняла… что это полный бред! – Ага, – выдохнул я, тоже не сдерживая улыбки. – Надоело?

– Да уж! Отвяжи меня, пожалуйста. Руки отваливаются.

Я, не прекращая движений, одной рукой принялся развязывать узел на чулке. Получилось не сразу. Наконец, одна ее рука рухнула мне на плечо, потом вторая. Она тут же обвила меня ими, прижалась всем телом, и мы, хоть нормально поцеловались. Через время, с трудом, оторвавшись друг от друга, отступили от решетки, к столу с рациями.

– Вова я хочу, чтобы ты меня пошлепал… Как в прошлый раз. Я даже принесла кое-что… – она мотнула головой в сторону своей сумки, откуда торчала какая-то рукоятка.

Я заглянул и ахнул: там лежала наглая, черная кожаная плетка с крошечным хлыстиком. – Таня, нет! – мой голос прозвучал твердо. – Это мы использовать не будем. Я тебя не буду стегать.

На ее лице мелькнуло разочарование, но я не дал ему разрастись в обиду. Подойдя вплотную, я провел ладонью по ее округлым, упругим ягодицам, уже предвкушающим удар. Кожа под тонкой тканью трусиков была горячей.

– Но я могу сделать это по-своему. По-честному.

Я повернул ее спиной к себе, наклонил к столу, заставив выставить попу мне навстречу. Таня оперлась на стол локтями и прогнула в ожидании спину.

Я снова отодвинул её трусики немного в сторону и на этот раз медленно, с натугой протиснулся в ее горячую глубину.

И вот тут все изменилось. Без дурацких условностей, в простом и крепком объятии, мы нашли наш ритм. Ее стоны стали глубокими и искренними, а не наигранными. Она стояла, широко расставив ноги, и сама вела наш танец, забыв о глупых фантазиях.

Таня стонала и цеплялась за стол, чтобы не упасть от моих толчков. Стол каждый раз ударялся о решетку, и комната наполнилась низким звуком гудящего металла. Это было необычно и как-то мистически оглушающе. Не прекращая двигаться, в ней, я размахнулся и звонко шлепнул ладонью ее по попе.

Ладонь плашмя легла на ее плоть, оставив легкий розовый отпечаток. Таня ахнула – от неожиданности и удовольствия, тело вздрогнуло, но не отпрянуло, а, наоборот, подалось навстречу.

– Да… – выдохнула она. – Еще…

Второй шлепок был чуть сильнее. Третий. Я видел, как ее спина выгибается, как пальцы сжимают столешницу. По ее мягкому месту пополз румянец, а дыхание стало частым и прерывистым. Она поскуливала, как щенок, и это было невероятно возбуждающе.

Ее реакция была поразительной. Вместо того чтобы съежиться от боли, ее тело, напротив, раскрывалось и тянулось навстречу каждому новому прикосновению, словно цветок к солнцу. Скулеж, вырывавшийся из ее горла, был полон не страдания, а нетерпеливого, жадного ожидания.

– Вова, я… я не могу… я… я сейчас… – забормотала она, и в ее голосе уже не было игривого вызова, а лишь чистое, неподдельное удовольствие и нарастающая буря внутри.

Я почувствовал, как все ее существо напряглось в ожидании кульминации. И ускорил темп своих движений. Проникая глубоко и сильно. Ее внутренние мышцы сжимали меня все сильнее, теснота и влажность увеличивались.

Я нанес еще несколько шлепков, уже не считая, просто следуя ее ритму, ее телесным реакциям. Каждый удар моей ладони отзывался в ней волной, заставляя ее все сильнее сжимать бедра и ягодицы. Стоны стали громче и отчаяннее.

И тогда случилось то, чего я не ожидал. Ее тело вдруг затряслось в мощной судороге, она громко вскрикнула, закусив губу, и ноги подкосились. Если бы не стол и мои удерживающие руки, она бы рухнула на пол. Она кончила. Бурно и неоднократно. Оросив меня своей влагой.

Глаза Тани были широко раскрыты и смотрели в никуда, полные изумления перед силой собственных ощущений.

Несколько секунд она просто висела на моих руках, тяжело дыша, вся розовая, сияющая и совершенно обессиленная. Я не спешил выходить из нее, ждал когда судороги удовольствия прекратятся, и, похоже, Тане это нравилось.

– Боже… – выдохнула она, уткнувшись лицом в мою шею. – Вот это да… Я и не знала, что так бывает.

В ее голосе была не просто физическая разрядка, а настоящее открытие, удивление от того, на что способна ее плоть, когда ею управляет доверие, а не боль.

Когда все закончилось, мы, тяжело дыша, рухнули на старый стул. Таня сидела у меня на коленях, прижавшись головой к моей груди, я слышал, как бешено, бьется ее сердце – Извини, – выдохнула она. – Больше не буду выдумывать. – Да ничего, – я успокаивающе гладил ее по спине. – Полезный опыт. Поняли, что наши фантазии всегда лучше, чем кино.

Она подняла на меня сияющее, раскрасневшееся лицо. – А знаешь, что было самым крутым? – Что? – Не тогда, когда я была привязана. А потом. Когда ты просто держал меня. Это было… по-настоящему. Спасибо.

И в этом была ее главная удовлетворенность. Не в дешевом эротическом спектакле, а в простой, грубоватой и искренней близости, которую мы нашли вопреки всем неудобствам.

Кульминацией нашего секс-марафона стали две ночи в ее квартире. Два дня командировки мужа. Она встретила меня на пороге в одном лишь шелковом халатике, который тут же распахнулся, открыв моему взору подтянутую соблазнительную женщину в кружевном белье. В квартире пахло жареной курицей, домашним уютом и ожиданием чудес.

На этот раз мы не торопились. Исследовали друг друга, как будто впервые. Без спешки, без страха быть услышанными. Она показывала мне свои альбомы с фотографиями, и мы занимались любовью прямо на ковре в гостиной. Это было одновременно мило и невероятно возбуждающе.

Таня была учителем, а я – прилежным, способным учеником. Она открывала мне двери в мир взрослой, ничем не сдерживаемой чувственности. И я шел за ней, ошеломленный, пьяный от открывающихся горизонтов.

Но когда все заканчивалось, наступала тишина. Мы лежали рядом в ее постели, и я видел, как ее лицо, расслабленное после удовлетворения, снова становится обычным, усталым лицом замужней женщины с двумя детьми. И в ее глазах снова появлялась та самая тоска, которую не могли затмить никакие объятия.