Мы познаем мир

Юма Буши

Мы познаем мир

Эталон

Идея была, без сомнения, идиотской. В голове у Натки должен был царить строгий порядок формул и теорем сопротивления материалов, а вместо этого звучал назойливый голос подруги:

– Нать, ну ты чего? Он же красавец! Прямой потомок викингов! Из параллельной группы! Все девчонки с ума сходят, а он лично тебя пригласил! Это ж не свидание, это исторический шанс!

Дашка, ее подруга и главный катализатор всех опрометчивых решений в ее жизни, вилась вокруг, как ракета-носитель, запускающая Натку прямиком в ад сессионной неуспеваемости.

– Дашь, ну серьёзно, – Натка смотрела на подругу с отчаянием. – У меня экзамен! Я не могу себе позволить гулять до утра и приходить на экзамен с похмелья.

– Нать, ты слишком правильная, – Дашка закатила глаза. – Тебе двадцать один год! Когда ты собираешься начать жить? В сорок? Когда выйдешь замуж за бухгалтера Василия Петровича и родишь троих детей?

– Заткнись, – фыркнула Натка.

– Ты знаешь, что все девчонки из нашей группы уже с ним переспали? – Дашка наклонилась ближе, понизив голос до заговорщицкого шёпота. – Все! И все говорят, что он… невероятный.

– Все? – усомнилась Натка.

– Ну, почти все. Лена говорила, что он – как скандинавский бог. Высокий, сильный, и… – Дашка многозначительно замолчала, – ты понимаешь.

Натка вздохнула. Конечно, она понимала. Она была студенткой архитектурного факультета, где на двадцать парней приходилось три девушки, и все эти парни были либо занудами, либо ботаниками, либо и тем, и другим одновременно. А тут – живой викинг, да ещё с репутацией.

– Ладно, – сдалась она. – Два часа. Максимум.

– Отлично! Развеемся! Получим новый опыт! Дашка подмигнула так многозначительно, что стало ясно: “опыт” подразумевает вовсе не игру в шахматы.

Стойкость Натки дала трещину. Что может пойти не так? Выпить вкусный коктейль, повеселиться, посмотреть на этого “викинга” – и домой, к конспектам. Безупречный план… До того момента, пока она не увидела Сергея.

Кафе называлось "Фрида" – модное студенческое место с кирпичными стенами, увешанными постерами инди-групп, и официантами в клетчатых рубашках. Пахло кофе, корицей и молодостью. За соседним столиком девушки обсуждали экзамен по высшей математике, ругая препода-садиста. Где-то играла тихая музыка – что-то акустическое, меланхоличное.

Он сидел за столиком в углу кафе, развалившись на стуле с видом норманнского конунга, покорившего Британию. Высокий, плечистый, с волосами цвета спелой пшеницы и насмешливыми голубыми глазами. Его улыбка была таким же мощным оружием, как и топор его предка.

Натка сидела напротив Сергея и пыталась не пялиться. Он был из тех парней, которые выглядят так, будто только что сошли с обложки журнала. Идеальная кожа, идеальная улыбка, идеальная небрежность в одежде – джинсы, белая футболка, кожаная куртка. Даже то, как он держал бокал с коктейлем, было фотогенично.

Натка от увиденного почувствовала предательскую дрожь в ногах и громко сглотнула слюну. Мысли о моментах инерции испарились, как спирт с поверхности стола. Вместо этого в ее мозгу начала прокручиваться кинолента весьма фривольного содержания, в которой она неизменно оказывалась в объятиях этого нордического красавчика… причем его “мужское достоинство” было изрядно большим и привлекательным. Сладкая дрожь прошла по спине и сделала ее трусики влажными.

"Боже, какой он красивый, – думала Натка, потягивая свой мохито. – Может, он ещё и умный? Может, мы поговорим о Достоевском или квантовой физике?"

– А ты знаешь, что викинги открыли Америку раньше Колумба? – сказал Сергей, наклонившись ближе.

– Правда? – Натка попыталась изобразить восхищение.

– Ага. Мой прадед был викингом. Ну, наверное. У нас в роду все высокие и светловолосые.

"Окей, – подумала Натка. – Не Достоевский. Но красивый. Очень красивый".

Вечер понесся в вихре сладких коктейлей, дурацких шуток и все более смелых прикосновений. Рука Сергея то и дело находила ее колено, ее талию, ее плечо. Каждое прикосновение оставляло на коже горячий след.

Натка таяла, как мороженое на июльском солнце. Дашка сияла, как новогодняя елка, безмолвно крича: “Я же говорила! Смотри какой красавчик”.

Натка чувствовала себя героиней любовного романа. Его рука на её колене, его взгляд, полный обещаний, его голос, низкий и бархатистый. Всё было идеально. Слишком идеально.

"Может, это судьба? – думала она, допивая третий коктейль. – Может, он тот самый? Красивый, уверенный, взрослый. Не то что эти прыщавые мальчишки с факультета, которые краснеют, если девушка на них посмотрит".

Она представила, как расскажет подругам: "Да, мы встречаемся. Он из параллельной группы. Сергей. Да, тот самый". И они будут завидовать. И она, наконец, перестанет быть "той девчонкой, которая всегда с книжками".

Но где-то на задворках сознания пищал тоненький голосок разума:

"Натка, ты что делаешь? У тебя экзамен! Ты даже не начала готовиться! Ты вообще помнишь, что такое момент инерции?"

Она заглушила этот голос ещё одним глотком коктейля.

– О чём задумалась? – Сергей улыбнулся, обнажив идеально белые зубы.

– Ни о чём, – соврала Натка. – Просто… хорошо с тобой.

И это было правдой. До того момента, пока они не оказались в общаге.

– Слушайте, а давайте махнем к нам? – невинно предложил спутник Дашки, когда кафе начало закрываться. – У нас в общаге комната свободная. Музыка. Есть, что выпить.

Комната в общаге была памятником мужскому быту: две кровати-трансформера, готовые сложиться под весом грехов, стол, заваленный пустыми пивными банками и учебниками, и стойкий запах носков, дешевого одеколона и свободы.

На стене висел плакат с полуобнажённой девушкой в купальнике, рекламирующей энергетический напиток. Рядом – расписание тренировок в спортзале, которое явно никто не соблюдал. На полу валялись кроссовки, учебники, пустые пачки из-под лапши быстрого приготовления.

"Боже, – подумала Натка, оглядываясь. – Это же свалка. Как они тут живут?"

Но Дашка, похоже, была в своей стихии. Она уже сидела на кровати, обнимаясь со своим Витей, и они хихикали над чем-то, совершенно не обращая внимания на окружающий хаос.

Сергей включил музыку – что-то рокерское, громкое. Достал бутылку текилы.

– За новые знакомства! – провозгласил он, разливая по стопкам.

Натка выпила. Алкоголь обжёг горло, но согрел изнутри. "Ладно, – решила она. – Один раз живём. Потом выучу всё за одну ночь. Справлюсь".

Танцы начались сами собой. Плавные движения быстро перешли в тесные объятия. Дашка и ее кавалер почти сразу слились в одно целое и рухнули на ближайшую кровать, утонув в скрипе пружин и одобрительных возгласах.

Сергей прижал Натку к себе так, что она почувствовала каждую пуговицу его рубашки. – Кажется, нас тоже ждет ложе любви, – прошептал он ей в губы. Его дыхание пахло мятой и чем-то запретно-алкогольным.

Разум Натки попытался было вставить последнее слово: “Момент инерции! Формула! Эпюры!” Но тело уже капитулировало. Оно с готовностью последовало за ним на вторую кровать, которая издала протестующий, предостерегающий скрип.

Все начиналось как в прекрасном старом кино. Его поцелуи были умелыми и настойчивыми. Руки скользили по ее спине, развязывая узел тесемки, который она считала достаточно хитрым. Он справился с ним за пару секунд, словно разгадывая детскую головоломку. Его пальцы провели по ее животу, заставив вздрогнуть, и медленно поползли вниз, к резинке юбки.

"О, боги, – ликовало что-то в Натке. – Он эксперт. Сейчас будет потрясающе". Она помогала ему, приподнимая бедра, чтобы он стянул с нее колготки. Ей уже мерещились жаркие ласки, его опытные пальцы, его язык… Она лежала на его застиранном постельном белье, полностью обнаженная, готовая к подвигам, а он, не сводя с нее голубых глаз, встал с кровати, чтобы скинуть джинсы.

Он избавился от них с той же небрежной грацией, с какой пил коктейль в баре. И затем… Затем случилось это.

Натка, воспитанная в строгих правилах приличия, никогда не позволяла себе пристально разглядывать мужскую анатомию. Но тут ее взгляд, против воли, уперся в нечто, что заставило ее мозг, привыкший к точным измерениям и расчетам, ощутить жесточайший сбой.

Там, в зарослях светлых волос, скромно располагался… объект. Маленький. Аккуратный. Похожий на испуганного моллюска, неожиданно попавшего под свет софитов.

Мысленный диалог пронесся в ее голове со скоростью света: "Визуальная оценка. Объект: мужской половой орган. Вид: Мicroscopium eroticum. Диаметр: неудовлетворительный. Длина… О, господи. Длина…"

Она машинально взглянула на свой мизинец, потом обратно на объект исследования. Мозг, не привыкший врать, выдал безжалостный вердикт: “Мой мизинец длиннее. Серьезно. Анатомически длиннее и, черт побери, увереннее смотрится. Я пренебрегла законом Гука для этого? Я могла бы уже выучить все виды деформаций балок!”

И тут же, по всем законам жанра, включился режим чудовищной, леденящей вежливости, вперемешку с диким, истерическим желанием рассмеяться. “ТИШЕ! Ни звука! Ни единой гримасы! Он хороший парень. Милый. У него красивые глаза. Надо продержаться. Минут десять. Сделать хорошее, бодрое лицо. Изобразить вагинальный оргазм, желательно множественный. И потом вежливо сказать “спасибо”. Спасибо за что? За… попытку. Да, за попытку”.

Сергей, сияя голливудской улыбкой и абсолютно уверенный в своей неотразимости, приблизился к ней. Натка закусила губу так, что почувствовала вкус крови. В горле встал ком истерического смеха. Она отчаянно пыталась думать о самом несмешном, что знала: о таблице производных, о лекторе по сопромату с вечными пятнами на пиджаке, о том, как ее мама спрашивает, хорошо ли она кушает.

Он пристроился между ее ног, и Натка с ужасом осознала, что он пытается найти рукой вход, словно пытаясь вставить USB-штекер с третьей попытки. Она, движимая чисто спортивным интересом, приподняла бедра, чтобы помочь.

И началось.

То, что последовало, было меньше похоже на страстное соитие и больше на попытку заткнуть дырявую плотину рисовым зернышком. Натка закрыла глаза, приняв вид томной вакханки, и издала первый искусственный стон. – О, да, Сергей… – просипела она, глядя в потолок, усыпанный звездами из светящихся наклеек. – Я знал, что ты… такая… – прохрипел он в ответ, усердно работая… чем-то, что она почти не ощущала.

Ее внутренний монолог не умолкал ни на секунду: “Так, десять толчков. Похоже, он считает. Отлично. Мой клитор где-то тут, он явно промахивается. Может, сама? Нет, это будет выглядеть странно. О, боже, он хрюкает. Милый хрюкающий викинг. Сосредоточься на чем-то! Напряжение сжатия! Предел текучести! Ааа, он целует меня в шею, это мило… и абсолютно не компенсирует происходящего там, внизу!”

Она изображала неистовство, впивалась ногтями ему в спину, издавала душераздирающие стоны, думая только об одном: “Главное – не рассмеяться. Не рассмеяться. Не фыркнуть. О, нет, он сменил ритм! Теперь он как дятел! Стойкий оловянный дятел…”

Процесс занял ровно те самые десять минут, которые она мысленно себе отвела.

Пока Сергей усердно трудился (или думал, что трудится), Натка мысленно составляла список:

"Что я могла бы делать прямо сейчас вместо этого:

Учить формулы.Спать.Смотреть сериал.Есть пиццу.Чистить зубы.Считать овец.Изучать карту звёздного неба (кстати, вон та наклейка – точно Большая Медведица?).Решать судоку.Планировать свою жизнь.Буквально что угодно, кроме этого."

Она издала очередной стон, который должен был звучать страстно, но получился скорее как хрип раненого оленя.

– Тебе хорошо? – спросил Сергей, не прерывая процесс.

– Ммм, да! – выдавила Натка. – Очень! Продолжай!

"Боже, я лгунья. Я ужасная лгунья. Но что я могу сказать? 'Слушай, Серёжа, я, честно говоря, ничего не чувствую. Ты мог бы просто полежать рядом, и эффект был бы тот же'?"

Нет, это было бы жестоко. Он так старался. Его лицо было красным от усилий, лоб блестел от пота. Он действительно думал, что творит чудеса.

И тут Натка вспомнила анекдот, который рассказывала Дашка: "Мужчины делятся на два типа: те, кто думает, что они – боги в постели, и те, кто знает, что нет".

Сергей явно относился к первому типу.

"Ладно, – решила Натка. – Ещё минут пять. Я выдержу. Я сдам экзамен по сопромату – я выдержу и это".

Потомок викингов, тем временем, конвульсивно задергался, сдавленно застонал и обмяк на ней. Натка лежала, глядя в потолок, и чувствовала лишь легкое недоумение и щемящее чувство вины перед своими учебниками.

Он откатился на бок, сияя от самодовольства. – Ну что? – спросил он с той самой убойной улыбкой. – Как ты? Сколько раз кончила?

Натка сделала глубокий вдох, собрала всю свою актерскую волю в кулак и посмотрела ему в глаза. – Сергей, это было… нечто, – выдохнула она с наигранной страстью. – Такой напор… такая мощь… Спасибо. Правда.

Она имела в виду бесценный опыт актерского мастерства и самоконтроля. Он, понятное дело, понял иначе и потянулся к ней для поцелуя.

Уходя домой, Натка поймала себя на мысли, что сессия – это на самом деле прекрасно. Учебники не разочаровывают. Формулы честны. А ее мизинец – это не просто палец. Это эталон. Выверенный, точный и беспристрастный измерительный прибор, который она теперь будет ценить как зеницу ока…

На следующее утро в дверь, без стука, ворвалась Дашка с двумя стаканчиками кофе в руках, сияющая и довольная.

– Ну что? – бухнулась она на кровать. – Как твой викинг? В бою не оплошал? – и подмигнула так, что Натка, не сдержавшись, начала хохотать, запрокинув голову.

– Даш… – Натка села, пытаясь сделать скорбное лицо. – Ты просто не представляешь.

– Я все отлично представлю. Рассказывай в деталях! – Машка устроилась поудобнее, как в театре. – Давай, с самого начала! Он как? Нежный? Страстный? Ну и… главное… оргазм был?

Натка вздохнула.

– Представь, идешь ты на свидание с красавчиком. Ждешь, ну… мужчину. С солидным… хозяйством. А тебе показывают… – она замялась, подбирая сравнение, – детский конструктор. Из трех деталек. И самая главная деталька размером… ну, как мой мизинец?

Дашка замерла на секунду, переваривая.

– Что?! – выдавила она.

– Так вот, – Натка уже не сдерживала улыбку, – эта деталька была меньше моего мизинца! Честно! Я чуть не рассмеялась этому викингу прямо в лицо!

Дашка сначала молчала, а потом фыркнула, потом захихикала, и наконец, залилась таким гоготом, что сосед начал стучать по батарее.

– Не может быть! – всхлипывала она. – Этот Аполлон… этот красавец, от которого все девчонки без ума… а у него… конструктор «Лего» для начинающих?!

– Он был очень милый! – пыталась оправдать его Натка, но ее тоже уже разбирал смех. – И так старался! Я думала, челюсть сломаю, пытаясь не засмеяться в процессе. Он же так старается, сопит и дрыгается. Вспоминала твою бабушку, таблицу умножения – все, лишь бы не заржать!

– А я-то тебе завидовала, думала вот повезло такого Аполлона отхватить! – выдохнула Дашка, утирая слезы. – Мой Витя без изысков – как паровоз: пыхтит, свистит и несется без оглядки. А у тебя, выходит, был… игрушечный паровозик? Который еле-еле по рельсам ползет?

Они снова захохотали.

– А знаешь, что самое смешное? – Натка вытерла слёзы. – Он потом ещё спросил: "Ты хочешь повторить?"

Дашка чуть не подавилась кофе.

– Нет! Серьёзно?!

– Серьёзно! Я сказала, что очень устала и мне завтра рано вставать. Он такой: "Ну ладно, но я тебе позвоню". И подмигнул! Подмигнул, Дашь! Как будто мы только что пережили невероятное приключение!

– Боже, – Дашка хихикнула. – И что ты ему ответила?

– Я сказала: "Конечно, позвони". А сама думаю: "Нужно заблокировать его номер".

Они засмеялись снова.

– Знаешь, – сказала Дашка задумчиво, – а ведь он действительно красивый. Может, стоит дать ему второй шанс?

Натка посмотрела на неё так, как смотрят на человека, предложившего прыгнуть с крыши.

– Даш, ты серьёзно? Я лучше повторю курс сопромата, чем переживу это снова.

– Ладно, ладно, – Дашка подняла руки в примирительном жесте. – Просто он такой милый. Жаль, что природа с ним так жестоко пошутила.

– Да уж, – согласилась Натка. – Красота – страшная сила. Но только снаружи.

Дашка вздохнула.

– Ну что ж. Урок усвоен: не всё золото, что блестит. Иногда это просто фольга.

– А иногда, – добавила Натка, – это вообще микроскопический кусочек фольги.

Они снова заржали, и Дашка плюхнулась на спину рядом с Наткой.

– Слушай, а как ты вообще держалась? Я бы точно рассмеялась.

– Я думала о сопромате, – честно призналась Натка. – Формулы – это спасение. И ещё я представляла, как рассказываю тебе эту историю. Это помогло.

– А самое главное, – продолжала Натка, – потом он спросил: «Ну как я?». А я, глядя ему в его красивые глаза, честно сказала, что он лучший любовник на свете. И благодарила, честно глядя в глаза.

– И что он?

– Сиял, как лампочка! – Натка снова залилась смехом. – Я имела в виду, что он научил меня отлично имитировать и притворяться! А он, ясное дело, решил, что он – бог секса!

Дашка вздохнула, окончательно успокоившись.

– Ну что ж, Нать. Зато теперь ты знаешь. Встретишь викинга – сначала проверь, не игрушечный ли у него топор.

– Ага, – кивнула Натка. – Но, остался ряд вопросов: как он натянул презик на свою микроскопическую штучку? Там же практически не за что зацепиться. И как заранее узнать Его размер? Потому, что второго, такого, “бога секса” я не вынесу. Это же психологическое насилие. Терпеть такие неудобства, а потом еще и благодарить.

Но, есть в этом и плюсы – я теперь знаю, что сессия – это не так уж страшно. Страшно – это десять минут изображать бурный оргазм, когда единственное, что ты чувствуешь, – это щекотку.

Они допили кофе, и Натка, наконец, открыла учебник и уставилась на формулы. Они были честными, логичными, предсказуемыми. В отличие от мужчин.

"Может, – подумала она, – стоит влюбиться в сопромат? Он никогда не разочарует. Он всегда будет одинаковым. Формулы не изменятся. Эпюры не соврут".

Она усмехнулась сама себе.

Где-то далеко, в параллельной группе, Сергей рассказывал друзьям, какой он невероятный любовник. А Натка учила момент инерции и думала, что это был самый ценный урок в её жизни: внешность обманчива, размер имеет значение, и иногда лучший оргазм – это тот, который ты не испытала, но зато получила отличную историю для подруг.

Мои университеты

Степь под солнцем плавилась, раскалённая и вечная, как сама история. Над асфальтом колыхалось марево, искажая контуры пятиэтажек и ржавых гаражей. А в полуподвале панельной коробки, в длинном коридоре с рядом дверей по сторонам, царил особый мирок – запах пыли, сырой подвальной прохлады и остывшего чая. Стук печатной машинки в бухгалтерии и громкий разговор по телефону из кабинета Василия Павловича, директора охранного кооператива с говорящим названием "Щит".

Я отложил зачитанный до дыр учебник по истории Средних веков. На столе рядом с рацией лежали конспекты, аккуратно исписанные моим почерком, и словарь английского языка. Это был мой островок, оазис смысла в бескрайнем море бытовой рутины девяносто второго года.

За стеной гремели голоса коллег-охранников, играющих в домино на тумбочке. Слышался хриплый смех, звон граненых стаканов. Они были своими парнями. Но их мир ограничивался сегодняшней ночной сменой, очередной бутылкой водки и байками о женщинах. Мой же мир был там, за горизонтом, в большом городе, за стенами университета, куда я должен был любой ценой поступить.

Внезапно рация захрипела: "Вова, на выходе какие-то шлюхи Сашкины, открой решётку". Я вздохнул, с сожалением, отложил книгу и потянулся к кнопке открытия двери.

Работа "сутки через двое" была не просто графиком – это был ритм моей жизни: день – для отбывания настоящего, ночь – для подготовки к будущему. Я ещё не знал, что самые важные испытания преподнесет мне эта ночная смена в офисе. Это будут уроки, за которые не ставят оценок, но которые меняют тебя навсегда.

Урок границ

Девяносто второй год за окном пах пылью, разрухой и надеждой, которая уже начала отдавать горечью. А я пах потом – горьким, мужским, трудовым потом. Мои кулаки гудели, отдаваясь эхом в пустом зале, а по спине струились горячие ручьи. Я лупил по старой кожаной груше, представляя на её месте все свои страхи: вступительные экзамены, вечную нехватку денег, этот душный городок, из которого нужно было выбираться, как можно скорее.

Но сегодня боксерская груша оказалась не единственным зрителем.

Дверь скрипнула. Я замер в полуприседе, занеся руку для удара, и увидел их – две женские фигуры в дверном проеме, с любопытством заглядывающие в зал. Из коридора доносился зычный голос Александра Николаевича, нашего зама, он сердито инструктировал идущих в ночную смену охранников.

– Вот это гости. – Недовольно пробормотал я про себя.

Любопытных женщин звали Рита и Лана. Именно их, дежурный, назвал "Сашкины шлюхи". В офисе все знали о любовных похождениях зама. Его сексуальная ненасытность была анекдотом и местным фольклором. При этом он был женат, имел детей, но всё равно не пропускал ни одной юбки.

Александр Николаевич был "свой в доску", где-то возрастом немного за сорок. Любил выпить и погулять. Однако страшно боялся своей законной супруги. Поговаривали, что у неё была "тяжёлая рука", которую она незамедлительно пускала в ход при малейшем подозрении на очередную измену мужа. Он пил и боялся, что жена узнает. Изменял и боялся. Но остановиться не мог.

В этот раз он привёл с собой двух дам – Риту с Ланой. Рита была его давней пассией, и её здесь хорошо знали. Крупная женщина, 38–40 лет, с внушительной грудью, стройная и меланхоличная, под стать Александру. Кстати, она была подругой его жены. Ходил слух, что жена, отчаявшись отучить его от гулянок и измен, сама санкционировала эту связь, чтобы держать ситуацию под контролем и чтобы Александр не принёс венерическую заразу в семью.

А вот, вторая, была новичком в этой компании. По крайней мере, я её раньше не видел. Звали ее Лана.

Она была ходячим воплощением тех самых запретных глянцевых картинок, которые в недавние времена передавались строго из рук в руки и под большим секретом. Среднего роста, в коротеньком платье, облегающем ее формы так, будто оно боялось что-то потерять. Блондинка с волосами до лопаток, каждый локон словно жил своей дерзкой жизнью.

Особенно поражала её фигура – стройная, с соблазнительной грудью, словно вызов гравитации. Талия утонченная, а попа пышная и округлая, переходящая в длинные ноги на высоких каблуках. Она знала, что прекрасна, и наслаждалась вниманием.

– Ой, Саш, смотри-ка, какой у тебя охранник! – звонко рассмеялась Лана, оглядывая меня снизу доверху. – Прямо как из кино про ниндзя.

Александр буркнул что-то под нос и махнул рукой, закрывшись в кабинете с директором.

Девушки, посмеиваясь, зашли в зал. Рита, тут же, потеряла ко мне интерес, а Лана устроилась на скамейке, поджав под себя ноги. Её взгляд, скользнувший по моему торсу, был словно приправлен азартом и желанием – взгляд гурмана, который собирается насладиться изысканным блюдом.

Я попытался вернуться к своим тренировкам, но пристальное внимание Ланы мешало – все движения казались деревянными и не впечатляющими. Я чувствовал оценивающий взгляд, словно прикосновение – щекотку глубоко внизу живота, которая отвлекала и заставляла терять концентрацию.

Это немного заводило – мужское эго, обычно подавляемое учебниками и волевым усилием, пробудилось и заурчало, словно кот после долгого сна.

– Научи меня кунфу! – неожиданно вырвалось у Ланы, когда я закончил комплекс шаолиньских монахов. В глубине её больших, наивных глаз плясали веселые чертики. – Ну пожааалуйста! Я способная!

Я скептически улыбнулся: – Ладно, начинаем, – и пригласил ее подойти к боксерской груше.

Она, босиком, в короткой юбке с удовольствием била грушу, поднимая ноги так высоко, что были видны ее черные кружевные трусики и даже то, что они должны были скрывать. Лана смеялась и подшучивала, становясь всё более раскованной. Я пытался оставаться серьёзным, но мое, едва скрываемое, возбуждение увеличивалось одновременно с ее раскованностью.

Почувствовав, что помеха в штанах начала мешать бить грушу. Я буркнул, что на сегодня хватит, схватил полотенце и вытер свое потное тело, одновременно прикрываясь от ее жадного взгляда. Пора было заканчивать этот спектакль – или он зайдёт слишком далеко.

Объявив о завершении занятия, прошел в раздевалку, где стояла старая эмалированная раковина. Нужно было смыть с себя липкий пот после тренировки. Я с наслаждением подставил спину под прохладную воду.