Мы познаем мир

И, хотя, пока, что мы были в самом начале нашей дружбы, я понял, что в мире, где так много обмана и боли, эта нежность и искренность были настоящим спасением для нас обоих.

Однажды, в офисе, я рассказывал ей о точечном массаже, водил массажной палочкой по ее ладони, объясняя, где точка от головной боли, а где – от тревоги. Ее ладонь была маленькой и удивительно доверчивой в моих руках. Я говорил что-то умное о циркуляции энергии "ци", но сам уже плохо соображал, потому что все мое внимание было приковано к ней.

Я поднял глаза и увидел, что она не смотрит на свою ладонь. Она смотрела на меня. Ее темные глаза были огромными, в них плясали отблески лампы дневного света и что-то еще – дикое, непонятное, пугающее. Щеки ее пылали румянцем, губы были чуть приоткрыты.

И мир перевернулся.

Мы сорвались друг к другу одновременно, как два магнита, долго сопротивлявшихся и наконец-то отпущенных. Наш первый поцелуй был неловким, сладким от ее помады и соленым от внезапно выступивших у меня на губах капель пота. Мы не умели целоваться. Мы просто впивались друг в друга, задыхаясь, цепляясь носами, дрожа, сбиваясь с ритма и находя его снова…

А потом был день рождения Наташи, 21 год. Она позвонила мне домой и пригласила на вечер. Ехать пришлось к ней на дачу, впрочем, это было всего в получасе пешей ходьбы. Да, я шел на праздник пешком, в сгущающихся сумерках осеннего вечера. Автобус, так поздно, не ходил, а на такси у меня, банально, не было денег, на работе задерживали зарплату уже третий месяц. Как, впрочем, и по всей стране. Дом меня впечатлил – современный двухэтажный коттедж с ухоженной лужайкой, звездное небо, музыка и тосты. Небольшая компания ее друзей и подружек.

Вручая ей свой скромный букет, я чувствовал себя неловко, из-за того, что она оказалась из богатой семьи. Но она, весело смеясь, сказала:

– Забей. Мои друзья нормальные ребята, хоть и при бабках. Ты мой самый близкий друг и… особенный гость. Побудь сегодня со мной. Это вечеринка только для своих.

Она была прекрасна, в простом, но красивом платье. От нее пахло вином и нежностью. Взяв меня за руку, она подвела меня к столу и посадила рядом с собой.

Весь вечер я существовал в двух измерениях. Внешне – я кивал, улыбался ее друзьям, пробовал непривычно вкусную еду, чувствуя на себе любопытные, но доброжелательные взгляды. Но внутренне – я любовался Наташей. Мне безумно нравилось, как она, смеясь, запрокидывает голову, открывая нежную шею моему взгляду. Мне хотелось прикоснуться к ней губами, чтобы почувствовать биение ее жизни. Наши колени периодически прикасались под столом и каждый раз, на мой удивленный взгляд, именинница весело подмигивала. Только через некоторое время до меня дошло, что она так меня подбадривала. Потом были танцы и какие-то необязательные разговоры с ее друзьями.

Музыка сменилась. Резкие, быстрые ритмы уступили место чему-то томному и текучему, с медными саксофонными пассажами, которые вились в воздухе, как дым от сигареты. Гости разбились на уютные кучки, смех стал тише, а свет – мягче. Несколько пар медленно кружились на свободном от мебели пятачке.

Наташа толкнула меня локтем в бок.

– Пойдем танцевать.

– Я не очень-то… – я мотнул головой на свои рабочие руки, на дешевые туфли, которые вдруг показались мне невыносимо тяжелыми и неуклюжими.

– Ничего. Просто будь со мной, – ее пальцы сомкнулись вокруг моего запястья, и она потащила меня на танцпол.

Мы оказались в центре комнаты, и на секунду мне показалось, что все взгляды обратились на нас. Но Наташа положила мою руку себе на талию, а свою – мне на плечо, прижалась щекой к моей груди, и весь мир сузился до точки соприкосновения.

Мы почти не двигались с места. Просто покачивались, в ритме мелодии. Это не было танцем в классическом понимании. Скорее, это было слияние. Я чувствовал тепло ее тела через тонкую ткань платья, упругость ее груди, прижатой ко мне. От нее пахло дорогим вином и духами.

Мои пальцы на ее спине скользили по тончайшему шелку платья, явственно ощущали ее горячее тело, будто она была обнажена. Учащенный пульс, гулом отдавался в моей голове. Наташино дыхание было ровным и горячим. Ее ладонь путешествовала по моему плечу, по спине, одеревеневший от напряжения, и будто разминала, снимая всю мою неуверенность.

– Расслабься, – прошептала она. Горячие губы чуть коснулись моего уха. По спине пробежали мурашки. – Мы просто качаемся на волнах. Слышишь? Как океан.

Я прислушался. И правда, саксофон звучал как прибой, а наш медленный шаг – как покачивание лодки на морской волне. Я закрыл глаза и позволил себе обнять ее чуть крепче, притянуть к себе. Девушка ответила, просунув руки мне за спину и сцепив пальцы в замок.

Мы, как две птицы, медленно кружащиеся в небе. Я не видел больше никого. Только макушку ее волос, только отсвет хрустальной люстры в ее серьгах, только наши тени. Мы говорили без слов. Наташино тело рассказывало мне истории о тоске по простому человеческому теплу, о желании быть не дочкой богатых родителей, а просто любимой женщиной. А мое – о преданности, о трепете и о том, что я готов ради нее на все.

Песня плавно перешла в тихий, затухающий аккорд. Но наш танец не прервался. Мы продолжали качаться в такт своей собственной, внутренней мелодии, в такт нашему общему сердцебиению. Кто-то из гостей одобрительно хлопнул в ладоши, кто-то тихо засмеялся, но для нас это было просто фоном.

Она, наконец, оторвала щеку от моей груди, посмотрела мне в глаза. Ее зрачки были огромными, темными, и в них плавало что-то серьезное и бездонное.

– Спасибо, – сказала она просто.

– Это я тебе благодарен, – галантно склонил голову я.

И в этом медленном танце, в этом молчаливом диалоге тел, родилась та самая уверенность, что позволила ей, потом сказать: "Останься со мной".

Гости разъезжались, шумно и с неохотой. Воздух в доме, еще недавно звонкий от смеха и музыки, стал тихим и густым, наполненным ароматом вина, яблочного пирога и вечерней прохлады. Я поднялся, чтобы попрощаться, чувствуя странную пустоту в груди.

– Ты куда? – тихо спросила Наташа, задерживая меня за локоть. Ее пальцы чуть сжали рукав моей куртки. В ее глазах плескалось то же самое одиночество, что внезапно охватило и меня, стоило лишь представить дорогу домой.

– Пешком, пойду в город. Автобусы, кажется, уже не ходят.

– Останься. Я сегодня одна. Ты ведь охранник. Будь моим телохранителем. Здесь много места, – она произнесла это просто, но в глубине взгляда читалась мольба.

Я посмотрел на нее, на опустевший дом, на огромное, черное окно, в котором отражались мы вдвоем, и просто кивнул.

Тишина, наступившая после ухода последнего гостя, была оглушительной. Мы молча принялись убирать со столов, и это совместное действие, это притворство занятостью было наполнено таким напряженным ожиданием, что у меня перехватывало дыхание. Наши руки касались случайно, и каждый раз от этого прикосновения по коже бежали мурашки возбуждения.

– Пойдем наверх, – наконец сказала она, и ее голос прозвучал чуть хрипло. – Я покажу тебе свою комнату.

Комната была такой же, как и она сама – светлой, уютной, без вычурной роскоши, но с ощущением добротности и вкуса. Пахло жасмином и чем-то еще, неуловимо-нежным.

Мы стояли друг напротив друга, внезапно ослепленные и оглушенные шагнувшей между нами реальностью происходящего. Внезапная робость сковала меня. Но она сделала шаг первой, подошла вплотную и, не поднимая глаз, прильнула щекой к моей груди, прямо к тому месту, где сердце билось, готовое вырваться наружу.

– Слышишь? – прошептал я, обнимая ее. – Ага, – она тихо рассмеялась, ее дыхание обжигало кожу через тонкую ткань рубашки. – Оно кричит "Наташа, Наташа"… Я рада, что ты остался.

Наши губы слились в поцелуе. Этот поцелуй был глубоким, жаждущим, безвозвратно стирающим границы. Мои руки скользнули к ее спине, нащупывая застежку-молнию на платье. Пальцы дрожали, отказывались слушаться. Она сама помогла мне, проведя рукой вниз, и замок сдался с тихим шелковым шуршанием.

Платье сползло с ее плеч и упало на пол. Наташа предстала передо мной только в кружевном лифчике и шелковых трусиках, и я замер, завороженный. Лунный свет лепил из ее тела скульптуру – хрупкие ключицы, упругие груди, тонкую талию, нежный изгиб бедер. Я боялся дотронуться, чтобы не спугнуть это видение.

Но Наташа сама взяла мои руки и прижала их к тугой застежке бюстгальтера и последняя преграда упала. Ее грудь оказалась тяжелой, упругой, с темными, налившимися ареолами. Я прикоснулся губами к одной, потом к другой, чувствуя, как под ними закипает кровь и как вздрагивает ее тело, а пальцы впиваются в мои волосы.

Теперь была ее очередь. Она медленно расстегнула мою рубашку, с любопытством, ладонями, скользя по моей груди, животу, спине. Ее прикосновения заставляли кожу гореть. Каждый новый оголенный участок был для нее открытием. Потом щелкнула пряжка ремня, брюки упали.

Лунный свет, в полумраке, подсвечивал наши почти обнаженные тела на белых простынях. Только шелк ее трусиков и мои боксеры отделяли нас друг от друга. Я провел ладонью по ее бедру, задержался на шелковой ткани трусиков, чувствуя под ней жар и влажность. Она, смущенно улыбнувшись, приподняла бедра, помогая мне снять их.

Сумрак делал ее кожу фарфоровой, а тени ложились в таинственные углубления на ее теле.

– Ты такая красивая, – выдохнул я, и голос сорвался на шепот.

– Я… я никогда… раньше – смутилась она, – ты первый…

– И я никогда.– Можно… можно посмотреть? – вопросительно шептал я, пальцы слегка дрожали, выдавая волнение.

Наташа кивнула, не в силах, от волнения, вымолвить и слова. Преодолевая свое смущение и одновременно, борясь с любопытством, она согнула колени и широко развела ноги в стороны, открывая себя, всю.

Я стоял перед Наташей на коленях, как перед алтарем, и не мог наглядеться. Ее влагалище казалось мне нежным цветком, с тонкими, девичьими складками, прикрывающими вход.

Моя ладонь, едва касаясь, прошлась по внутренней части ее бедра. Прошлась по нежному пушку на лобке. Опустилась на горячее влагалище.

– Ой! – вздрогнула Наташа и в смущении попыталась свести ноги, но я мягко удержал ее за колени.

– Тихо, тихо… Я здесь, – мой голос прозвучал низко и, надеюсь, успокаивающе. Я не убирал руки, давая ей привыкнуть к прикосновению, но и не двигался дальше. – Все хорошо. Просто дыши.

Она зажмурилась, ее лицо залила алая краска. Дыхание было частым и прерывистым.

– Прости… Я не ожидала, что будет так… Я не знала, что это так чувствительно. Мне странно. И страшно немножко.

– Мне тоже страшно, – признался я, согревая ладонями ее колени. – Ты же первая. Первая, кого я вижу… и кого трогаю. Для меня ты тоже неизведанная планета.

Она приоткрыла один глаз, потом второй. Смущение в ее взгляде стало понемногу отступать, уступая место любопытству.

– Правда?

– Честное слово. Я как будто нахожусь в самом красивом и запретном месте на свете. И боюсь сделать неверный шаг.

Моя искренность, кажется, помогла ей. Напряжение в ее ногах ослабло, они разомкнулись чуть шире.

– И… и что ты там видишь? – она прошептала, сгорая от стыдливого любопытства.

– Вижу самое нежное и прекрасное, что только может быть. Как будто красивый цветок, который вот-вот распустится. Ты совершенна, Наташ.

Я видел, как ее губы тронула улыбка – робкая, смущенная, но самая что ни на есть настоящая.

– Говоришь такое… неприличное – она потупилась, – но, приятное…

– Это не просто слова. Это правда.

Я снова коснулся ее, на этот раз всего одним пальцем, едва-едва проведя по самому краю влагалища, обрисовывая его контур, но избегая самого чувствительного центра.

– Вот видишь? Ничего страшного. Я просто знакомлюсь с тобой. Со всей тобой…. И хочу пообещать, что, со мной, тебе никогда и ничего не нужно опасаться. С тобой будет только то, чего ты сама захочешь и так, как сама решишь.

Она облегченно вздохнула.

– Ладно. Я доверяю тебе – она расслабилась, отдаваясь на волю ощущений. – Знакомься.

Тем временем Наташин взгляд упал на мой устремленный к потолку, возбужденный член. От этого зрелища она аж, села на кровати, прервав мое исследование. Глаза округлились от неподдельного страха, смешанного с любопытством.

– Вов… а он… он всегда такой… большой? – ее голос дрогнул.

Я смущенно улыбнулся: – Только когда ты рядом.

– Он выглядит… таким сильным. И немного опасным, – призналась девушка, непроизвольно сжимая и разжимая пальцы, подобно кошке выпускающей когти.

– Вовсе он не опасный. Он твой, – я взял ее руку и медленно, давая время отпрянуть, поднес к себе. – Он тоже хочет познакомиться. Хочешь… потрогать?

Ее пальцы, холодные и неуверенные, сначала просто коснулись его поверхности, едва-едва. Потом, почувствовав ответный трепет, она обхватила его целиком, ладонью. Ее бровь удивленно поползла вверх.

– Ой… Он же совсем не мягкий… Он как сталь, обтянутая кожей… – она проговорила это с оттенком детского удивления, заставляя меня смеяться – от счастья.

– Это ты так на него действуешь. Ты его заколдовала.

Она водила ладонью, изучая, привыкая, и страх в ее глазах постепенно сменился любопытством и волнением. Ее дыхание участилось.

– И горячий, – хихикнула Наташа, – хоть руки погрею. – Он… большой, – прошептала она с легкой паникой. – Будет больно?

– Не знаю, – честно ответил я. – Я постараюсь быть нежным.

Теперь мы оба исследовали друг друга, завороженные и увлеченные. Я, осторожно раздвинул ее нежные складки, изучая тайную влажную теплоту, а ее ладонь массировала мой напряженный член, привыкая к новой для себя текстуре, к пульсации, которую чувствовала под пальцами.

– Мне кажется, я сейчас умру от любопытства, – призналась Наташа, и в ее голосе уже почти не было страха, только азарт.

– Давай умрем вместе, – прошептал Вова в ответ, наклоняясь к ней для поцелуя.

Наши губы встретились в тот момент, когда ее пальцы сжали меня уже увереннее, а мой большой палец нежно коснулся самого чувствительного места ее тела. Это было больше, чем физическое прикосновение. Это было знакомство двух вселенных, доверчивое, робкое и бесконечно прекрасное в своей искренности.

Страх был. Мой – что я сделаю что-то не так, причиню ей боль, обижу. Ее – перед неизвестностью, перед болью, перед этим новым, пугающим этапом в отношениях. Но над страхом витала эйфория, головокружительная и пьянящая. Мы были двумя одинокими космонавтами, выброшенными в открытый космос страсти, и чтобы преодолеть страх, нам нужно быть вместе.

Она тихо вскрикнула и прижалась ко мне, пряча лицо на моей груди. Я ласкал ее осторожно, чувствуя, как все ее тело напрягается в ожидании, а потом отдается волне удовольствия, заставляя ее выгибаться и тихо стонать.

– Я готова, – прошептала она, и ее глаза в полумраке горели решимостью.

Она сама надела на меня презерватив, и ее прикосновения, такие медленные и сосредоточенные, свели меня с ума. Потом она легла на спину, и я оказался над ней, поддерживая себя на локтях, чтобы не раздавить ее хрупкость.

Самое главное было не быстрым. Это было медленное, неотвратимое погружение в самую суть ее естества. Я чувствовал каждым нервом сопротивление ее тела, ее сдавленный вздох, ее ногти, вонзившиеся мне в плечи. Было тесно, горячо, невыносимо плотно. Я видел, как ее глаза наполняются слезами от короткого острого всплеска боли.

– Прости, – зашептал, замирая. – Ничего… Просто жди… – она дышала часто-часто, и постепенно ее тело расслабилось, приняв меня, приспособившись к новой для себя полноте.

И тогда началось другое действие. Робкие движения стали увереннее. Стоны смешались с учащенным дыханием. Я видел, как на белой простыне под ней проступает алое пятнышко – свидетельство ее невинности, которую она доверила мне. Это зрелище вызвало во мне не только страсть, но и щемящую нежность. Я покрывал ее лицо, шею, грудь поцелуями, шепча самые нежные слова.

Мы нашли наш ритм – неумелый, но страстный, настоящий наш ритм. Ее ноги сплелись на моей спине, притягивая меня ближе, помогая входить глубже. Мир сузился до звуков нашего интимного соединения – влажных и сдавленных. До запахов ее кожи, пота и любви.

А потом ее тело вдруг затряслось в судороге наслаждения, из груди вырвался тихий, страстный вскрик. И это стало сигналом для меня – я перестал сдерживаться, и волна накрыла меня с такой силой, что звезды вспыхнули в глазах. Я рухнул на нее, стараясь удержать вес на руках, и мы лежали, сплетенные, пытаясь отдышаться, слушая, как бьются наши сердца, постепенно замедляя свой безумный ритм.

Она тихо плакала. – Прости, мне больно не было… почти, – она улыбнулась сквозь слезы. – Это просто… так сильно и хорошо. Так много чувств.

Я притянул ее к себе, поцелуями убрал слезы с лица, и мы уснули, укрытые одним одеялом и одним чувством, которое наконец-то обрело свою плоть и стало настоящим…

Первым проснулся я. В отличном настроении с чувством свершившегося важного события. Сразу вспомнил, где нахожусь. Мягкость кровати была непривычной, простыни пахли чужим, цветочным запахом. И тишина… Не привычная тишина родительской квартиры, пронизанная звуками просыпающегося города, а глубокая, бархатная тишина, поля и леса, солнца и ветра – экологически чистая, тишина, дома за городской чертой, нарушаемая лишь щебетом птиц за окном.

Наташа спала, уткнувшись в мое плечо. Луч утреннего солнца, пробившийся сквозь плотные шторы, золотил ее щеку, ресницы, прядь волос, выбившуюся на подушку. Она дышала ровно и глубоко, губы были чуть приоткрыты. Я замер, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть это совершенное мгновение. Любовался спящей девушкой и чувствовал не гордость, а глубочайшее, почти благоговейное умиротворение. Так можно смотреть на рассвет после долгой ночи.

Я осторожно, кончиками пальцев, отодвинул с ее лица непослушную прядь. Наташа вздохнула во сне и прижалась, ища тепла. Ее рука легла мне на грудь. Я почувствовал на своей коже тепло ее ладони и уловил запах – ее собственной, уникальной нежности, который теперь будет навсегда ассоциироваться со счастьем.

Я просто наслаждался, глядя на нее и слушая ее дыхание. Время потеряло свою власть над нами.

Будто, почувствовав мой взгляд, девушка открыла глаза, моргнула сонными ресницами, в ее глазах не было ни капли смущения или сожаления – только такая же бездонная нежность и узнавание, как и у меня. – Доброе утро, мой телохранитель – чуть хрипловатым со сна голосом прошептала она. – Доброе утро, именинница, – улыбнулся я и наклонился, чтобы коснуться губами ее лба, век и кончика носа.

Мы лежали, обнявшись, не говоря ни слова. За нас говорили наши тела: ее нога, закинутая на мой живот; моя рука, рисующая круги на ее спине; наши, соприкасающиеся лбы. При свете дня мы вновь открывали друг друга, и это было, как новое, волнующее открытие.

Потом она потянулась, как кошка, и решительно сбросила одеяло. – Я голодная как волк! Пойдем, найдем что-нибудь на кухне.

Мы натянули на себя, что попало – я свои брюки, она мою рубашку, которая смешно болталась на ней, доходя до середины бедер. И босиком, как дети, пошли по прохладному паркету огромного дома.

На кухне царил легкий беспорядок после вчерашнего праздника. Мы действовали молча, в прекрасном, слаженном тандеме. Наташа нашла кофе в зернах и ручную мельницу. Я, чувствуя приятную усталость в мышцах, принялся крутить ручку, наполняя кухню ароматом кофейных зерен. Наташа, тем временем, достала из огромного холодильника яйца, сыр, ветчину и остатки вчерашнего торта.

– Ты умеешь готовить? – удивилась она, наблюдая, как я разбиваю яйца на сковороду. – Выживать-то нужно, в этом не гостеприимном мире, – усмехнулся я.

Она сидела на столе, болтая босыми ногами, и смотрела на меня. В этом детском действии было столько интимности, что сердце сжималось от нежности. Мы ели эту яичницу прямо из сковороды, стоя у окна, за которым разворачивался золотой осенний день, и запивали ее свежезаваренным кофе. Наши плечи соприкасались.

– Знаешь, что я сейчас чувствую? – сказала Наташа вдруг, отставив кружку. – Что? – Что мы с тобой… взрослые. По-настоящему. Не потому что нам по двадцать один, а потому что… это было по-взрослому. Ты понимаешь?

Я понимал. Для меня это тоже было не просто интимное приключение, а серьезное и глубокое и преображение. Мы оба перешли некую грань, и чувствовали себя обновленными и изменившимися. Это было прекрасное утро новой жизни.

Я обнял Наташу за талию и притянул к себе. Мы стояли, среди остывающих тарелок и чашек, в лучах утреннего солнца, просто дыша друг другом. Двое молодых, сильных, немного испуганных и бесконечно счастливых людей, которые только что открыли для себя целую вселенную под названием "МЫ".

Потом я собрался уходить. Нужно была сменять напарника. Мы стояли у калитки. Осенний воздух был холодным и колким, после тепла дома. – Спасибо тебе за все, – сказала Наташа, поправляя воротник его куртки. – За то, что пришел. За то, что ты есть. – Это взаимно, – я взял ее лицо в свои ладони и посмотрел с нежностью в бездонные, карие глаза. Посмотрел взглядом, в котором было всё: и благодарность за доверие, и ослепление ее красотой, и решимость мужчины, который еще не знает как, но обязательно найдет способ быть рядом.

– Наташа, то, что было… это не просто одна ночь. Для меня. – Вовка, да перестань, – Наташа смущенно потупилась, но ее губы расплылись в счастливой улыбке. – Я позвоню. Сегодня вечером.– Пообещал я.

– Я буду ждать. Просто ответила она.

И я ушел. Не оборачиваясь, но чувствуя ее взгляд на своей спине. Шел по осенней улице, и внутри звучала какая-то радостная мелодия. Да, я знал о пропасти между нашими мирами. Да, я слышал сдержанную холодность в голосе ее отца, когда тот позвонил Наташе утром, узнав, что в их доме ночевал незнакомый парень. Но в тот момент это не имело значения. Потому что у меня теперь была тайна. Сладкая тайна по имени Наташа. Ее тепло, ее стоны, ее доверчивые глаза.

Наша история только начиналась. Впереди были тайные встречи в офисе, где я, чувствовал себя королем в своем замке, когда Наташа, его принцесса, пробиралась к в дежурку. Впереди были поцелуи в затемненной кабине служебной машины, украденные минуты в ее кабинете, в конторе ЖЕКа, бесконечные ночные часы телефонных разговоров, когда мы могли говорить обо всем на свете, кроме одного – того, что ее родители были против этих встреч.

Но для нас это не было трагедией. Это была игра, наша общая тайна, которая только сильнее сближала. Мы были молоды, влюблены и верили, что сила наших чувств однажды сможет перешагнуть через любые условности.

Уроки страсти

Наступила весна, мир снова обрел краски. Осуществилась мечта, я стал студентом заочного отделения университета. Заочного потому, что на учебу нужны были деньги, а для этого нужно работать. Тихие вечера с Наташей, разговоры обо всем на свете, ее доверчивый взгляд – все это лечило душу, и давало смысл. Я снова поверил в чистоту, в нежность, в то, что будущее с этой хрупкой, но сильной девушкой может быть светлым.

Но однажды, как иногда случатся в парах, мы поссорились. Из-за ерунды. Из-за того, что я, уставший после ночной смены, был слишком резок, а она – слишком обидчива. Она ушла, бросив на прощание: "Ты меня совсем не понимаешь!"

Я остался один в опустевшем офисе, чувствуя себя непонятым глупым мальчишкой. Мой максимализм бунтовал против несправедливости. Я хотел быть мужчиной, сильным и правым, а она видела во мне ребенка.

И в этот момент, словно притянутая моими злостью и обидой, появилась Таня. Жена начальника охраны. Влетела в офис, как ураган, вся в слезах, в гневе на мужа. И она не видела во мне мальчишку. Она говорила, как с мужчиной. И ее отчаяние нашло в моей обиде самую благодатную почву…

Таня ворвалась в мой ночной офис, как порыв шального степного ветра – внезапно, сметая все на своем пути. Дверь распахнулась с грохотом, и на пороге замерла она, вся взъерошенная, с заплаканными глазами.

– Он здесь? – выдохнула она, и голос ее срывался на высокой, истеричной ноте. Ее взгляд метнулся по пустому коридору, не видя меня. – Где этот козел?! Опять со своим Сашкой на даче?! Дети одни дома, а он…

Она не договорила, ее плечи содрогнулись, и она разрыдалась – не тихо и горько, как Наташа, а громко, безнадежно, захлебываясь слезами обиды и беспомощности.

Я растерялся. Раньше я много раз видел ее – всегда собранную, властную, с задорной искоркой в глазах, жену моего начальника, Левона. Она всегда шутила, приносила нам, охранникам, пирожки, могла легко и непринужденно потрепать по плечу и обсудить последние сплетни. Она была, классическая, женщина-друг. Но, сейчас, передо мной заливалась слезами отчаяния, затравленная женщина.

– А Левона нет, Таня, – тихо сказал я, подходя ближе. – Он с утра уехал в область, с шефом. На планерку, кажется.