Напропалуйное гнутьё

Так вот оно применяется при варке ухи на всю их легендарную шоблу-воблу. Причём пластмассе или жести не выдержать ухаживаний подлизы их костра с его групповыми языками пламени.

Поэтому опытные рыболовы уху варят в казане: чугунный у матёрых, медный у начинающих недоумков, алюминиевый у полных долбоё…

Однако к рецепту!

Первым в наполненный водой казан закладывается мелюзга размером не больше среднего пальца, которым же она легко и потрошиться. Как только мелочь разварилась в лоскуты, бульон отцеживают в групповое ведро (да, то самое) с последующим переливанием его обратно в сполоснутый казан: чугунный, медный или алюминиевый, в зависимости от статуса группы.

Именно в бульоне доваривается уха до кондиции, а его клейкость повышается закладкой кусков крупного улова. (Крепкое слипание – залог сплочённости чего угодно.)

Сваренного язя-сазана-окуня попросту выгребают (внимательные кулинары уже сумели догадаться куда и с помощью чего). Покинувшие казан ингредиенты из сазана и КО возмещаются морковью, нарезанной кружочками, луком репчатым в виде полуколец и чёрным перцем горошком и солью по вкусу.

Последующие полчаса необходимо проследить, чтобы костёр-куннилизунчик не слишком-то впадал в экстаз под казаном, висящим над. Пусть варево кипит, но без выплесков и сцен экстаза…

И, наконец, наиважнейшая стадия процесса – заключительные 30 мин.: казан стынет в сторонке, уха упревает под крышкой. Приятного всем аппетита!

«–]

Мой мимолётно краткий взгляд отметил в стенках ведроподобной бухты явную волосатость серого цвета. Что не позволяло отнести свернувшегося удава к подвиду Jungle Каа Kiplinganus, скорее это… Ха! Узнаю бороду Дядьева с Черноморским, хотя самих их тут и близко нет.

Тонкий ремешок из кожи обвил взлохмаченные кольца, фиксируя одно поверх другого, а всю брадобухту венчает пластмассовая ручка типа чемоданной, на том же ремешке.

Разоблачилась уловка факира-фукера! Этот жук, продёрнув бороду под свитером, унайтовывал её конец в походную связку, чтобы таскать при себе под видом ручной клади. Типа вот вам, пожалуйста, мой билет, а это просто кошёлка, сплетённая из куска б/у манильского каната. Ручная работа, кстати. На заметку готовым поддержать производителя из третьего мира.

Более того, борода-то съёмная! Ведь при досмотре на посадку кладь и пассажира просвечивают порознь. А уже в аэробусе сунул свою контрабанду под сиденье, и садится сверху как удод на яйца. Ох, и хитёр бобёр! И вообще очень странный тип, этот мидл-инглишный эксперто-дингволог.

Это дедуктивное открытие встрепенуло меня, и я непроизвольно прислушался, на всякий. Из волосатого гнезда доносилось равномерное тиканье. Звёзды над фюзеляже-колодцем распахнули свои ворсисто ресничные протуберанцы, что окаймляли клубки их разноцветных глаз. Рефлексы 0-Седьмого, отточенные бесконечными спецтренировками в спецподготовках к неисполнимым спецмиссиям, мгновенно подсказали: «Васёк, пора рвать когти найух!»

Сорвав стальную пряжку ремня безопасности, я метнулся вверх прыжками переполошенного шимпанзе. Без всяких лиан и лонжей, со спинки на спинку поперёк прохода, в мгновение ока выпулился на колодезную кромку поперечного распила гигантской трубы фюзеляжа.

О-ого! Так она тут не одна! Точно такая же плотно жалась к ней своим дюралюминием. Отчикнутая сечением, носовая часть воздушного лайнера отвесно уходила вниз бездонным колодцем, демонстрируя вид сзади на тесные ряды сидений для пассажиров, пустых и безмолвных.

Ситуация не оставляла досуга на детальное изучение перспективы ко дну сумрачной трубы. Нет даже времени глубже вдуматься в невероятное, свершённое всего лишь миг назад открытие сверхкраткосрочной памяти (СКСП).

Эврика! У памяти три вида! Кто бы мог поду… Но нет… В моих ушах не умолкая звучит зловещее «тик-ток!». Рефлексы не дают разуму объять всю эпохальность открытия СКСП, а сама она, сверхкраткосрочная, неумолимо гонит дальше вниз по скользкой пластмассе подлокотников. Вот и бизнес-класс, где тоже ни одной лианы…

Через потолочный люк аварийного драпа пилотов, я вывесился на всю длину рук и разжал пальцы, переходя в свободное падение. Плоская поверхность, которую едва касался нос авиалайнера, выглядела довольно близкой.

Едва подошвы туфель вошли в контакт с поверхностью, натренированное тело безупречно завалилось на бок, а через миг вскочило отбежать, на всякий.

Нам с телом ни к чему ненужный риск – в кошёлке из волос манильского короткошерстого бобра точно тикало. Могу поклясться под присягой, мой абсолютный слух меня ещё ни разу не подвёл. Стопудово – тикало. До-бемоль второй октавы. Этот звук всё ещё свеж у меня в памяти.

А если сомневаешься в своей же СКСП, кому тогда вообще верить?

Bukov_05

Вечер стал уже ночью, но Буков не спешил уходить в спальню. Всё так же сидел на своём стуле, хотя давно стало ясно, что и сегодня ему не дождаться.

В гостиной горел свет, отблескивая в тёмном до черноты стекле окна. Спинка стула намозолила тощие лопатки и бока, но Буков как-то притерпелся, не хотел вставанием разбередить и их, и боль других костей.

Отправляться на боковую его не слишком тянуло. Знал наперёд, что будет за чем. Втиснется в промежуток между одежным шкафом и тумбочкой, стащит джинсы, присев на неё освобождённым задом. Перевесит их через спинку стула. Добавит сверху жилет, связанный женой. Покроет всё это рубахой.

Пойдёт лечь на койку в углу возле двери, рядом с которой стул, а к нему прищепнута лампочка на гибкой шее, давно принесенная из дочкиной комнаты, типа ночника.

Из койки он минут пару будет наблюдать пляску люстры под потолком. Лампу в её шарообразно плетеном абажуре Буков не включал за чрезмерную яркость, и танец наблюдался в подсветке прищёлкнутого на стул ночника.

И он прекрасно понимал, что шар из лыка висит неподвижно, а выдрыги его кадрили не более, чем иллюзорная игра окончательно сдавшего зрения. Однако продолжал смотреть, как шар без музыки накручивает коленца типа подвешенной юлы с прискоком.

А вот на пазл широких габаритов, в центре стены напротив, Буков старался не смотреть. Там громоздился древний замок в тёмно-коричневых тонах средневековья, и рамка вокруг пазла тоже вихлялась мелкой рябью под стать плясучей люстре. При этом башни, стены и бойницы угрюмого строения выкорчивали такие рожи Букову, что уж не к ночи будь помянуты. И вся та нежить так и рвалась вылезть из рябящей рамы…

В большом доме места на всё хватало, он бы мог отнести пазл в другую комнату, однако Буков ничего тут не менял, а берёг силы для ожидания. Даже снять и развернуть замок рожами к стене потребует затраты силы – влезай на пустую супружескую кровать, удерживай тот пазл, спускай вдоль стены, да чтоб не грохнулся.

Произведение немалого размера, сын полгода собирал. Ещё до женитьбы и отъезда. И нечего потакать досужим суевериям из-за всякой всячины, что чудится изношенным глазам.

Поэтому, малость угревшись под одеялом, Буков тушил свет ночника и вся свистопляска тонула в темноте, а его ждала долгая ночь с пробуждениями, когда какой-то из костей что-то уж совсем не так…

Но это всё ещё было впереди, а покуда что он сидел в гостиной напротив стемневшего окна, когда раздался стук.

Тот был довольно резок. Всего один удар по двери в сад. Но в тишине пустого дома и одного хватило, чтобы Буков очнулся.

Он вышел в коридор и двинулся навстречу фигуре, что шевелилась по стеклу евродвери, держащей ночь снаружи.

Но даже подходя к нему поближе, отражение оставалось неясно размытым контуром.

Буков повернул дверную ручку книзу и больше не отпустил, а опирался, делая шаг в темень ночного сада. Тем временем левая рука искала на стене снаружи выключателем лампы над площадкой перед входом.

Но щёлкнуть он так и не успел. Чёрная шаровая молния взорвалась разом в каждом из яблок его глаз.

И Букова не стало.

Vasia_06

На некотором удалении спарка двух половин обескрыленного лайнера смахивала на тесное объятие двух силосных башен без крыш, которые с них ободрал торнадо, либо порыв не менее бурной страсти. Конечно, подробности я схватывал через плечо и мельком, стараясь отбежать подальше. Но уже тогда мне показалось странным: зачем башням эти вертикальные ряды иллюминаторов? Их иррациональный сюр вписывался как-то.

Да, я бежал не хуже негодного квирита, однако не стоит путать трусость и благоразумие. Особенно, когда ты без понятки о мощности заряда в тикающих яйцах.

И потому, почуяв под ногами твердь, я весь вложился в бросок на короткую, ушёл в отрыв, не дожидаясь, пока мне принесут жёлтую майку лидера…

Переводя дыхание в достаточном далеке, я вспомнил о былом назначении гигантского поп-арта, отставшего уже на пол км. Нельзя не согласиться, что, на бегу течение мыслей несколько скачкообразно, а некоторые даже выпадают, и им не сразу удаётся догнать мысленосителя.

Бежалось легко и даже приятно, в отсутствие груза подотставших мыслей, вот я и продолжал по небывало гладенькой равнине, простёршейся по самый горизонт. Над его линией взрастала россыпь уже привычно разноцветных звёзд. Рассада густела, превращалась в гроздья, взбираясь от надира до зенита, а оттуда вниз, ко всем остальным надирам в кругу горизонта.

Когда бег, по собственному почину, сменился вяленькой трусцой, меня начали догонять мысли, оставленные позади моём резким стартом. Довольно разношерстая, бессвязная своей тематикой орава.

Первым, почти не запыхавшись, явилось оправдание отсутствию крыльев на силосных башнях. (Те понемногу тонули уже за горизонт.) Без них поп-арт куда оптимистичней, а пришпандорь обратно – и вот тебе крест. Нет, не тебе лично, а взгляду со стороны.

И не Георгиевский или Железный. А получишь просто одну из белоствольно берёзовых крестовин в неисчислимых кладбищенских шеренгах на полях битв мировой бойни № два…

Следующая из догнавших мыслей заставила пожалеть о краткости общения с Петькой. Уж я б его порасспросил о моём послужном списке. Хотя бы в общих чертах… Пока мои собственные воспоминания не перейдут на хранение в ящик ДСП, где постоянно будут под рукой. А то ж ведь обо всём должен догадываться собственноручно, в поте персонального чела.

Вот, например, откуда у меня такие твёрдые познания в латинском языке? Хотя на дух не выношу ту мурятину с Гарри Горшечником и набором заклинаний на Latina Durka. А тут вдруг взял и выдал назубок цитату из классификации животных по Линнею. Про аnus того Kiрlinga манильского.

Наверняка ведь посылали меня как спецагента со спецмиссией в секретный спецуниверситет – похитить сверхсекретные файлы, или наоборот подбросить. Для дезинформации. Попробуй тут без Петьки разберись…

Ну, а наличие матерного слоя в стратификации моего вокабуляра тоже объяснимо. Две, не то три ходки в спецзону строгого спецрежима для спецагентов, несущих спецдисциплинарное наказание даром не проходят. Там вертухаи без слов на «х», «ё», «п» тебя вовсе не поймут. Без них у них знаковая система не заводится…

Когда башни скрылись без следа за горизонтом, я заозирался на ходу, выискивая ориентиры направления. Но не тут-то было! Напрасно взгляд бродил по кругу: ни холмика, ни деревца, ни другой мало-мальской вехи.

Безупречно гладкая поверхность тянулась повсеместно, и страшно становилось за свой взгляд, чтобы не поскользнулся посреди стерильной, лишённой наималейшего сучка-задоринки визуальности. Если случайно разлетится вдрызг, чем ты свой взгляд заменишь?

Однако меня и это не остановило, я взял курс на полосу занимавшегося рассвета.

Непрестанная ходьба сменилась усталостью. Пришлось опуститься наземь в надежде отдохнуть.

Впрочем, землёй тут и не пахло: ни былинки, ни дырочки от червячка. Гладь, по которой ноги с редкостным комфортом верстали путь, на ощупь тоже оказалась гладью. Я водил ладонью по остекленелости тропического штиля с бутылочно-зеленоватым отливом в глубине. Не то чтоб камешка, – пылинки не нашаришь…

А попадись мне камень, я б его первым запустил во всякого, кто заявит будто отдых, когда не на что преклонить головы, – тоже отдых. Лишь через силу мне удалось вздремнуть…

Долго ли коротко длился мой тревожный сон, однако грядущий рассвет не стал за этот промежуток ни на йоту ближе. А ведь как специально натасканный агент, я дал приказ биологическому будильнику внутри моего организма, чтоб разбудил меня ровно через час, и ни минутой раньше. Засыпал – полоска, просыпаюсь – полоска, а будильник божится маткой боской, будто уже целый час прошёл. Кому верить, пся крев?!

По рецепту древней поговорки, я взял инициативу на себя, и двинулся заре навстречу.

Глаз, приноровился к скудости предрассветных сумерек и отметил странность окружающей равнины: любой из её горизонтов отнюдь не отличался прямизной, но слегка пуклился дугою. Любой и каждый!

Но я упорно продолжал свой путь, гадая в ритме марша: что за дела тут вообще?

В таких условиях трудно не почувствовать себя муравьём на самой маковке воздушного шара. А нас, муравьёв, никак не балуют ассортиментом выбора. Единственным намёком на верность направления оставался затяжной рассвет, подсвечивая полог ворсистых звёзд, среди которых, – хоть ты лопни! – ни одной Полярной.

Я шёл и шёл, и шёл, и шёл, и шёл, и шёл, и шёл, и шёл… Заря всё разрасталась, но слишком уж неспешно. Какая-то ленивая заря, подумалось мне на ходу. И тут же моментально – озарило! Ведь это не заря встаёт из-за кривого горизонта, а сам я ухожу в неё, за горизонт!

Довольно непривычное открытие поставило передо мной дилемму, а меня перед ней: валяться в полумраке на стекле с маняще бутылочным мерцанием в глубинах либо, невзирая на усталость, идти и идти туда, где светло и – могу поспорить! – чисто. Ведь во всём этом натюрморте, безмолвно странном и стерильном, даже трудяга муравьишке не сыщет и соринки, чтоб споткнуться.

И как-то мало верится, что лепила-доктор, тоже, кстати, муравей, выпишет больничный лист и даст ему таблетку кодеина. А если сопоставить массу муравья с лекарством, а затем вообразить таблетищу такого же пропорционального соотношения с массой среднестатистического спецагента, то я бы тогда…

Тут мне пришлось хватать уздцы покрепче на своих мыслях-скакунах, рвущихся с радостным ржанием в галоп, топтать зелёную гладь…

Мать честна́я! Неужто ни одной живой души на всю окрестную стерильность? Неужто я один как перст, если смахнуть со счетов неясные фантазмы из жизни насекомых?

Страшно или нет – вопрос не по адресу. Бояться мне просто не положено, я – легенда, 0-Седьмой, неофициальный позывной «Бес-Башенный». И это хорошо известно Центру, который ценит меня на вес висмута, хоть и впаял 4 ходки. Фактически ни за что, а так, за всё хорошее.

Ведь именно меня шлют, где аврал и полный невпротык. Бросают на амбразуры. Спускают в кратеры вулканов на верёвке с истёкшим сроком годности.

А с миссии, ясное дело, возвращаешься сплошным комком нервов типа в гробу я всех вас… Ну и плеснёшь в неадаптированном к мирной жизни состоянии стакан водяры в какую-нибудь харю. А у хари на погонах звёзды – во! – как три фиги вместе. Потом, конечно, закрытый суд, и – на спецотдых.

У каждой ходки конец один – досрочная амнистия. Им хорошо известно – где Васёк, там победа и выполнение задачи на 122 % с половиной. Сколько взломанных сейфов, взорванных шейхов, спасений мира, угонов сверхсекретной техники! Все миры, с первого по третий, испещрены автографом известным всем и каждому: «здесь был Вася!» Рука моя тверда, страх беспощаден, месть священна, а риск во имя родины сладок по умолчанию.

Только вот памяти у меня пошаливают. В аэропорту ДСП отказала. Спасибо Петька напомнил, кто я есть, с тем и вылетел на задание, но до сих пор не вспомнил в чём оно. Теперь вот СКП забарахлила – точно помню, что летел, но куда крылья делись? И как тут очутился тоже не помню хоть убей. Однако чувствую, интуитивно, – здесь вообще х3, что за херня творится.

Так что, не то чтоб страшно, но слегка не по себе.

А тут ещё туфля жмёт. Правая. Ногу натирает. А сколько топать до перехода рассвета в день – неизвестно…

Ладно, пошагаю дальше, со мной моя всегдашняя опора: сплав интуиции с импровизацией…

Рассвет крепчал. Звёзды бледнели и потихоньку таяли по мере моего спецсуворовского перехода. Пришлось разуться и идти в одних носках. Отчасти приятно даже по глади, которая фигуристам Олимпийских игр даже не снилась. Но при этом ноги ни капли не мёрзнут, а на льду, хоть и искусственном, им шибко дискомфортно было бы.

Во всяком случае теперь рукам тоже нашлось дело, несут мои туфли, пока на правую не охромел. Нет чтобы раньше догадаться.

Наступало утро лимонного цвета. Но солнце явно шланговало, отлынивало от обязанности влезать на небосвод. Он оставался пустым и безоблачным.

Lady_01

Ах, если бы не её стремление быть совершенно безупречной! Это её желание подстраховаться на 100 %. Чтоб даже самые злые языки не нашли, чем уколоть. А у него чтобы и в самых дальних мыслях не было, будто у неё, хотя и не на самом деле, но типа как бы было с кем-то ещё. Кроме него.

И когда врачи по всем таким проблемам сделали анализы, какие нужно, и объяснили им, что её бесплодие не из-за неё, а вся причина в слишком вялых сперматозоидах супруга, она отказалась пойти на искусственное осеменение. Да, врачи там предлагали им даже и такое.

Она долго думала, и так и так: ну, а если и… почему бы нет… другие вон женщины… даже, например, одна знакомая…

Однако вся её порядочность буквально восставала при мысли, что таким шагом она как бы отдастся другому мужчине, и тот войдёт в неё, пусть хоть и такой незначительной частичкой от него. А муж, сейчас вроде согласный с доктором, вдруг подумает потом… Ему, наверное, станет неприятно…

Разве такое не считается супружеской изменой? Пусть даже и неполной…

. . .

Их дети, оба ребёнка, были взяты из роддома, уже готовыми, но совершенно крохотульками, когда им было всего по несколько часов. То есть она пару дней приходила к ним, уже как мама, а потом их привезли домой. Медсестра из роддома показала ей, что и как делается.

Сначала взяли девочку, а после неё мальчика, тот родился через два месяца после сестрички. Из роддома так внезапно всегда звонили. Про мальчика она даже задумалась, но потом они с мужем согласились. Ведь одному ребёнку в семье может быть и скучно, наверное. Пришлось даже прикупить коляску для близнецов, несмотря на разницу их возраста. Правда, мальчик перерос сестричку, но это уже намного позже…

Дети росли ни в чём не нуждаясь ни дома, в четырёхкомнатной квартире, ни в асфальтированном дворе их пятиэтажки, где у мужа был гараж. Вернее даже два, но второй без машины, а для всякого разного. В любом случае она сделала всё, от неё зависящее, чтоб они чувствовали себя счастливыми. Может быть, даже счастливее, чем у большинства матерей, перенёсших обычную рутину, все те 9 месяцев, когда тошнит, фигура портится, потом ещё схватки и всё такое.

[–»

Конечно же, у каждого ребёнка своё понимание счастья, но нечего тут разворачивать психологическую сагу от Нетфликса длиной с полдюжины сезонов, минимально. Просто берёшь синий надувной мяч с рисунком континентов, жёлто-коричневые на синем, пинаешь в загородку детской площадки во дворе, тоже заасфальтированную.

Догоняй, карапузы! И чувствуйте, какие вы счастливые, а то никакого вам мороженого, пока не осознаете до полной глубины…

«–]

Она верила в правильную симметричность, как основание в устройстве этого мира. По крайней мере, в лучшей его части. И эта вера помогала ей наотрез не веритьь сплетням, даже пересказанным её родными сёстрами, с чужих слов, будто он обманывает её с другой, хотя у них двое детей школьников

– Это невозможно, – повторяла она сёстрам, качая головой в безукоризненно правильной стрижке, а тонкая бровь (правая) сама собой асимметрично вздёргивалась, шокированная неприличием грубых вымыслов. И до чего только людям делать нечего! А у неё ведь даже и в мыслях ничего такого… Все эти наговоры такая низость…

Но их собралось чересчур много, улик и доказательств тому, насколько глубоко она ошиблась, доверившись основам симметричности и положившись на абсолютно верную взаимность в ответ на твоё безупречное исполнение супружеского долга. Она всегда была верна ему и хорошо готовила. Но это уже не имеет смысла.

Всё это ничего не значит теперь, когда с закрытыми глазами лежит он на столе в гробу, ставшем центром гостиной их 4-х-комнатной квартиры. А возле сдвинутых оконных штор их сын, молча, хмурит свои широкие брови, и дочь их плачет на плече своего мужа. Такие правильно порядочные получились дети.

Мерзавец! Тварь ты подлая!

Конечно, это сказано не вслух. Но как же всё-таки нечестно… До чего гадко была она обманута. И это всё так унизительно…