Глубокий рейд. Книга 3 НОВЫЕ

Когда подошли ближе, стало понятно, что там что-то вроде бетонного причала, на нём даже есть ржавые скобы, лестница для спуска… В воду, что ли?

Лодка меж тем продирается через кувшинки, кувшинки здесь разросшиеся, плотные. Калмыков прибавляет оборотов, ведёт судёнышко как раз к тому месту, где на причале есть скобы, хотя на бетон из лодки легко можно забраться и без них. Саблин уже думал скорректировать движение, но тут опять услышал женский голос в своём шлеме:

– Кто вы такие?

Чёткий, если не сказать жёсткий вопрос; после такого вопроса, могут и стрелять начать. Понятное дело, Карасёв с Калмыковым замерли, молчат; замолчишь тут, когда с тобой начали разговаривать по СПВ.

«Откуда у них СПВ, да и где они могут быть?».

Аким оглядывается, но, естественно, ничего, кроме болота и чёрных сопок, вокруг себя не видит; а отвечать-то на вопрос надо, и поэтому он произносит:

– Я прапорщик Саблин из Второго Пластунского полка.

«Странно, а ведь она знала, что я не Савченко, ещё там, на середине озера, а спросила только сейчас». Эта мысль оказалась неприятной. После этого в эфире повисает долгая пауза. Аким непроизвольно, сам того не замечая, укладывает свой дробовик на левый локоть. Большой палец его правой перчатки уже лежит на предохранителе. Он продолжает крутить головой по сторонам… Меняет зум камер, включая и выключая тепловизор, но пока ничего, кроме буйной растительности и мельтешащих в ней разнообразных гадов, не находит. И тут снова звучит женский голос:

– Откуда у вас этот позывной?

– Мне его дал Савченко, – он не хочет врать и потому начинает немного путаться. – Ну, не сам он дал… он сам не мог дать… Но я его привёз вам… А код его мне передали другие люди… Но Олег просил, чтобы они мне его передали…

Прапорщик понимает, что его слова выглядят каким-то бредом.

«Господи, ну как им всё объяснить?».

– Кого вы привезли нам? – доносится из наушников.

– Ну, Олега… привёз, – прапорщик понимает, что только путает собеседницу. – А код мне дали его друзья, но он сам сначала сказал этим друзьям, чтобы они передали мне этот позывной.

И снова повисает тишина. Калмыков ещё и обороты снизил до минимума. А из наушников звучит трудный вопрос:

– А почему он передал код через друзей, а не вам лично?

– Он был ранен… А я был в рейде… Я его не застал… Его погрузили в стазис, а мне этот код передали врачи, которые видели его, когда он был ещё в сознании… – Саблин даже выдохнул с облегчением: наконец он смог всё правильно сформулировать.

– Он в стазисе? И вы привезли его сюда? – снова звучит женский голос. И Акиму кажется, что в нём присутствует удивление.

– Да… Он сказал: привезите его сюда, – Саблин опять сбивается. – Вернее, он не говорил, он написал… А записку передал мне через врачей… Ну, которые пытались его вылечить.

И опять тишина. И на этот раз она длится целую минуту. И лишь потом снова звучит всё тот же голос:

– Вы сказали, что у вас то, что мы заказывали.

– Да, у меня для вас два ящика. Там вещи, их для вас Олег добыл. А я их привёз вам.

– Вы знаете, что в ящиках? – сразу интересуется женщина.

– Ну… – Аким, может, и хотел бы сказать, что не знает. Но опять же не хочет врать. – Да. Знаю.

– Что там?

– Лапа какая-то… Она… в банке. В жидкости какой-то, – вспоминает прапорщик. – Она ещё шевелится иногда сама собой. Ну а во втором какой-то кусок металла, плоский такой, гибкий весь. И тоже живой…

– Хорошо, – говорит женщина. – Швартуйтесь. Выгружайте ящики и ждите. К вам выйдут.

– Принято, швартуюсь.

Денис на малых оборотах подводит лодку к пирсу.

– Моторы не глуши, – на всякий случай командует Саблин. А сам начинает выбираться на бетон.

На причале растительности почти не было, лишайник да колкий пырей, пучками пробивающийся из трещин в бетоне. А вот чуть дальше, в двадцати метрах от воды, начиналась сплошная стена сине-чёрной растительности. Странное такое всё. Даже при лёгком ветерке длинные тонкие листья деревьев, ну или кустов, меняли угол, колебались туда-сюда, показывая серую, а не чёрную изнанку. От этого казалось, что кусты переливаются разными цветами, трепещут, живут. И шелестят. А ещё там, в зарослях, мог скрываться кто угодно. И Саблин не удержался и, едва выбрался на бетон, неуловимым жестом снял дробовик с предохранителя.

Мирон закинул ящики на причал без усилий, а вот со стазис-станцией ему пришлось чуть повозиться. Её и из кубрика было непросто вытащить через маленькую дверь, и на пирс поставить тоже. Но он справился. Казаки остаются в лодке, а Саблин ждёт на пирсе у ящиков. Он всё ещё пытается разглядеть в густой растительности хоть что-то. Дело шло к вечеру, он уже давно не ел и не пил, давно не спал, но сейчас ему только курить хотелось. Момент-то непростой.

Ни он, ни его товарищи не произносили ни слова, все они чувствовали напряжение. Ждали. Минуты проходили одна за другой, но ничего не менялось.

«Ну и что дальше? Откуда вылезет ассистент?».

И не успел прапорщик подумать, вдруг из зарослей, вспугнув с веток целый рой каких-то длинных крылатых… жуков, что ли… показывается нечто… Голый, массивный и весьма мощный человек с несимметричным телосложением. Одно плечо, правое, заметно мощнее другого. Впрочем, не только плечо… Вся его правая сторона заметно больше левой. От этого голова существа чуть сдвинута набок. Человек… или не человек… в общем, кажется он калекой. Горбуном. На нём нет никакой одежды и нет… мужских половых органов. Но и за женщину его никто бы не принял. И у него абсолютно бесстрастное и безносое лицо. Саблин помнит подобные лица, их тупое выражение… какой-то безмятежности, что ли. Точно такое же выражение у переделанных, у огромных и мощных солдат, которых очень непросто убить. Бот!

– Ядрёный ёрш, кто это там такой? – негромко, едва ли не шёпотом, произносит вставший в лодке во весь рост Калмыков. И Аким слышит лёгкий, еле уловимый внешними микрофонами, знакомый щелчок. Это Денис снял винтовку с предохранителя.

Казаки, значит, тоже увидали бота. И этот кривой бот, переваливаясь и заметно припадая на левую, слегка недоразвитую ногу, легко ковыляет к Саблину; не увеличивая скорости, приближается довольно быстро. Аким же берёт дробовик на изготовку: мало ли что. Бот-то на самом деле был здоровенный. И тут в наушниках звучит тот же женский голос:

– Мы послали к вам ассистента. Прапорщик, не причиняйте ему вреда. Вы его уже должны видеть.

– Видал ты… Вон оно как, ассистент это у них, – удивлённо говорит Карасёв; он тоже наблюдает за приближением бота, и тоже с оружием в руках.

– Принято, – за всех отвечает Саблин.

А бот быстро доковылял до ящиков, без всякого усилия взял их и, не обратив на прапорщика никакого внимания, так же деловито поскакал обратно. Аким же остался на пирсе вместе со стазис-станцией. Он на секунду растерялся. Сейчас этот кривобокий скроется в кустах… И что тогда?

– Э-э-э… женщина… где вы там? – говорит Саблин и поначалу делает за ботом один нерешительный шаг. И понимает, что бот сейчас скроется… И делает второй. И начинает догонять кривобокого. – Подождите… Куда он всё потащил-то? Вы слышите меня?

– Не волнуйтесь, – тут же раздаётся в наушниках, – мы проверим заказ, и если это то, что мы заказывали, вы получите свою награду.

«Проверим заказ? Награду?».

Нет, Саблин не останавливается:

– Награду…? Подождите с наградой…. С Олегом-то что? Он ранен, он здесь, со мной… Вернее, то, что от него осталось.

– А что от него осталось? – без всякого видимого интереса спрашивает женщина.

– Только голова, она жива, она в стазисе. Вы вылечите его? Вы должны ему помочь…

– Должны? – отвечает ему женщина довольно холодно. – Нет, не должны. У нас перед ним никаких обязательств на этот счёт не было.

– Как не было? – теперь Саблин уже довольно быстро идёт за ботом. Пытается догнать его. – Но он сказал… Вернее, писал, чтобы я отвёз его сюда… к вам. Что вы спасёте его… Вы должны его… вылечить.

И тут он слышит твёрдое и холодное:

– Нет. Не должны. Награда за заказанные материалы включает все риски и всю медицинскую помощь, – даже удивительно, что женщина может так холодно и безэмоционально говорить.

Бот уже скрылся в чёрных зарослях. Саблин не задумываясь шагает за ним, отводя рукой нависающие ветки. Сразу он слышит шелест… Это десятки длинных, крылатых тараканов каких-то, стрекочут крыльями, один даже садится ему на камеру, он смахивает его перчаткой. И, держа дробовик наперевес и скрепя сервомоторами, старается не отстать от бота. А бот, хоть и кажется кривым и громоздким, очень быстро движется вверх по заросшему склону. Растительность тут плотная, света проникает в эту чёрную массу немного, так что прапорщик торопится, чтобы не потерять бота из виду, он широко шагает, раздвигая ветки и непонятные, какие-то жирные, извивающиеся стебли стволом дробовика. Тут, в этом полумраке, множество каких-то мелких животных, летающих и прыгающих… Под ногами мельтешат, свисают с веток. Тянут какие-то… нет, не лапы, а нитки белые к его шлему. Но ему не до всей этой фауны, он вовсю скрипит приводами, старается нагнать быстрого бота. А дорога ведёт наверх, на сопку. Противоминные ботинки давят разнообразные побеги и растения. Вообще-то «тяжёлая» броня не рассчитана на рывки и ускорения, моторы визжат на высоких тонах, бедренные приводы работают в бешеном режиме, так что Саблин чувствует их вибрацию, но он потихоньку отстаёт от бота, а в наушниках он слышит всё тот же голос:

– Прапорщик Саблин, где вы?

Он не отвечает; от заметного усилия в броне повышается температура, и ему приходится запустить в «кольчугу» внеочередную порцию хладогена.

– Прапорщик Саблин, если вы преследуете нашего ассистента…

В голосе женщины, кажется, слышится удивление и, может быть, возмущение… И она продолжает:

– Это неконструктивные действия. Этого делать нельзя! Иначе… мы впоследствии прекратим наше сотрудничество с вами.

А он вместо ответа ещё ускоряет шаг, так как боится потерять убегающего бота.

– Прапорщик Саблин… Где вы? Прошу вас, ответьте!

Под его мощными ботинками захрустели то ли хитином, то ли скорлупой какие-то… личинки… или шевелящиеся яйца с лапками. Их тут на земле было немало, но Аким на это не обращает внимания, торопится. Со лба на глаза стекает испарина, и прапорщик опять загоняет в кольчугу хладоген.

– Прапорщик Саблин, ваше поведение отразится на нашем дальнейшем сотрудничестве, – доносится из наушников. Женщине хочется звучать строго и повелительно, но Аким в её голосе находит нотки паники… И не отвечает ей. Он потерял бота, и поэтому включает тепловизор. И это ему помогает: впереди едва различимый белый контур… Он движется. Это бот. Всё остальное тут статично. И тут вдруг на левый монитор его маски выводится сигнал: Аккумулятор. Заряд двадцать пять процентов.

«Рогата жаба! Надо было сменить аккумулятор прежде, чем кидаться в эти заросли. Да кто же знал-то, что бегать придётся».

В принципе, ничего страшного; в новых бронекостюмах расход энергии побольше, чем в прошлой модели, но заряда в двадцать пять процентов хватит на три часа активной работы всего костюма.

Шаг, шаг… Ещё шаг… И как-то сразу вдруг заросли заканчиваются бетонной стеной, а на той стене небольшая лестница в шесть ступеней из древней, ржавой арматуры. Аким приближается к стене, шарит вокруг тепловизором и быстро оценивает ситуацию: нет, кроме как подняться на стену, кривобокому ассистенту деться было некуда, – и со всей возможной быстротой поднимается, оглядывается: это бетонная площадка, которая тянется вдоль сопки и буквально через несколько метров сворачивает за ровный угол из бетона. И Саблин движется к углу.

– Прапорщик Саблин, вернитесь к лодке, мы направим к вам ассистента с вознаграждением, как только удостоверимся в доставке вами нужного товара, – женщина волновалась! Она всё ещё приказывала ему, хотя и не очень уверенно, а значит, она его не видела, не знала, где он.

А Аким уже был у угла. Бетон тут был старый, как все камни вокруг, поросший жёлтым лишайником, кромка угла обкрошилась от старости… И Саблин, приблизившись к углу, замер, подождал секунду, как и положено по уставу, приготовил оружие, присел на колено и только после этого выглянул из-за угла…

Что угодно… всё, что угодно, прапорщик готов был увидеть… А увидел высокую женщину…

Голую. Как и бот. Но на бота женщина не походила совсем. Кожа её была серо-голубого цвета. Волосы были собраны в тугой пучок на затылке, они были чёрные. И на голове, и на лобке. Она стояла, развернувшись к нему и направляя в его сторону… кажется, стеклянную или металлическую и отшлифованную до зеркального состояния трубку. Держала она её легко, одной рукой, а от трубки шёл кабель в палец толщиной, и шёл он к поясу на животе женщины. На том поясе было несколько подсумков, вот в один из них кабель и заходил. Но не эта странная трубка его удивила. Ну, какое-то оружие, мало ли, какого не бывает…

Саблина удивили её большие глаза, радужки которых были кроваво-красного цвета. Бот был чуть за нею, а ящики, которые привёз Саблин, уже были раскрыты. И рядом с ящиками присела… ещё одна женщина. На ней тоже не было ни лоскута одежды. Она тоже смотрела на Акима… и кричала…

– Прапорщик Саблин! Вы не должны сюда подниматься! Это нарушение протокола!.. – эти крики дублируются в его наушниках… Странное дело, но звук получился какой-то раздвоенный, словно пришёл и из рации, и со внешних микрофонов одновременно. И наложился друг на друга.

«Это как так?!».

Аким тут понял, что они напуганы… И тогда он встаёт во весь рост и выходит из-за угла, опуская дробовик вниз стволом. Прапорщик останавливается и несколько секунд разглядывает эту, мягко говоря, странную троицу.

Глава 8

– Прапорщик Саблин, вы нарушаете все правила… – продолжает та, что сидела возле ящиков, и опять её голос раздваивается у него в наушниках.

«Какие ещё правила? Не знаю я никаких правил!».

Кстати, она не была серой-синей, как первая; кожа этой женщины была смуглая, почти нормальная… почти… Тут она встаёт в полный рост, и Саблин замечает, что эта вторая, со смуглой кожей, ростом даже выше первой… А кожа и у одной, и у второй только на груди, на животе и на внутренних поверхностях бёдер однородная, всё остальное их тело покрыто пигментными пятнами… Лица, к примеру, чистые, горло у обеих тоже чистое, а уже виски, шея, ключицы и плечи, кисти рук, голени и ступни – в неровных тёмных пятнах с пятирублёвую монету величиной…

«Окрасочка у них точь-в-точь как у даргов… Только волосы не кучерявые».

– Прапорщик Саблин, – продолжает двоиться голос смуглой в наушниках, она возмущена и… напугана. – Вам нельзя здесь находиться, прошу вас, вернитесь к лодке.

А синяя так и держит блестящую трубку, наведя её на Акима, но это его почему-то не очень беспокоит, сейчас его разбирает любопытство, и он, переключившись на внешний динамик, произносит:

– Почему вы без одежды? Вы в беде?

Женщины молчат несколько секунд, смотрят на него, даже бот, и тот уставился на его… кирасу, кажется. И наконец смуглая говорит:

– Мы не в беде. Мы не носим одежды в целях эксперимента.

– Дарги тоже живут в степи без одежды, – продолжает Саблин. – И пятна у вас как у них.

Вот только дарги и обуви не носят, а эти женщины были обуты. Одна, та, что была с трубкой, носила сандалии из подошвы и проволоки. Причём ноготь большого пальца на левой ноге был сбит. Видно, споткнулась где-то. А смуглая носила какие-то лёгкие пластиковые тапочки. А ещё у неё были большие и удивительные глаза. Нет, не красные, радужки её глаз были… Фиолетовыми, что ли… Лиловыми… Он не мог точно определить цвет.

– Мы пытаемся приспособиться, – отвечала ему голубая женщина, которую он почему-то сразу назвал для себя синекожей.

Они обе были выше него. У обеих были длинные ноги, хорошо развитые бёдра и тонкие щиколотки, но они были разные. У голубой грудь была развита слабо, зато растительность на лобке обильна, у смуглой же ровно наоборот: грудь половозрелой женщины, а волос вниз у живота немного.

– А респираторы…? Сюда пыльцу с рогоза ветром нанести может, – продолжает интересоваться Саблин.

– Наши организмы устойчивы к подобным паразитам, – спокойно отвечает голубая. И добавляет: – Вы не должны нас видеть.

«Они устойчивы к пыльце?». Тут в голову Акима приходит одна мысль. Вернее, не мысль, а вспышка, только намётка на что-то, рождённое разумом. Но пока Саблин и не пытается как-то оформить её. И продолжает:

– Ну… уже увидел.

– Вы должны вернуться к лодке, – голос смуглой всё ещё раздваивается в его наушниках. – Награду вам принесёт наш ассистент.

Но Саблин продолжает рассматривать их: у обеих правильные черты лица. Их обеих можно посчитать красивыми, хотя красота их разная. В лице смуглой есть что-то монголоидное. Кажется, это небольшой нос и форма глаз. И он говорит ей:

– Ваш голос у меня раздваивается.

– А теперь? – произносит смуглая.

– Теперь нет, – отвечает Аким. И вправду, голос её зазвучал естественно.– Теперь нормально.

– Тогда возвращайтесь к лодке, – настаивает смуглая. – Награду вам принесут. Хотя и не ту, о которой мы договаривались. Награда будет меньше.

– Почему меньше? – Эти странные женщины его заинтересовали. Да и не хотел он уходить, не договорившись с ними насчёт главного.

– Шина… – говорит та, что с голубой кожей, – её меньше половины. Вы кому-то продали часть…

– С тех пор как я получил товар, никто, кроме меня, ящик не открывал. И я даже не знаю, что такое шина.

И тогда смуглая вытаскивает из ящика ту самую металлическую материю.

– Вот это и есть шина.

А материя тут же обвивает её руку, прилипает к ней.

И тогда Саблин, не обращая внимания на направленную на него серебристую трубку, обходит синекожую и подходит к смуглой. Та смотрит на него своими сиреневыми глазами… и, кажется, побаивается его. А он, подойдя к ней, трогает перчаткой живую материю, обвившую руку женщины.

– Я видел это… Держал в руках…. А что это вообще такое?

– Это шина… – начинает смуглая, но замолкает, а вместо неё говорит вторая; она наконец опустила свою трубку.

– Живой металл, умный металл… Придумка пришлых. Этот материал легко связывается с живыми тканями, с нервами… Его легко интегрировать в любой организм… Он не отторгается.

– А зачем? Для чего это? – Саблин смотрит на неё, а синекожая тогда говорит:

– Люба, покажи ему…

Смуглая Люба некоторое время разглядывает маску его шлема, будто пытается разглядеть за нею лицо прапорщика, а потом она подходит к нему ближе, отворачивает от него лицо, а рукой отводит прядь своих густых и тяжёлых волос…

За ухом у неё прозрачная пластина. От верхней точки уха пластина, изгибаясь, уходит к затылочной кости. И через пластик он видит розовые ткани мозга женщины, а ещё… Там, под пластиком, есть изогнутая чёрная деталь длиною в три сантиметра. И это изделие рук человеческих, что подтверждает мигающий на чёрном материале с интервалом в пять секунд синий светодиод.

– Нейрокоммуникатор, – поясняет синекожая. – Самое простое и наглядное применение шины. Она вместе с микрокомпьютером вживлена в мозг. Антенна врощена в хрящ уха. Сигнал у неё несильный, но здесь, у нас, как вы уже, наверное, поняли, везде ретрансляторы. Так что мощности сигнала вполне хватает.

– Я видел всякие такие вещи… – вспоминает Саблин. Тем не менее он удивлён.

– Нет, не видели, – уверенно говорит Люба. – То, что видели, это грубая интеграция, это ещё в двадцать первом веке пытались делать, уже тогда умели приваривать электроды к нервам. Это же совсем другое. Иной уровень интеграции. Для этого, – она приложила руку к своему уху, – и нужна интегральная шина, – она показывает ему тот самый изгибающийся у неё в руке кусок металла, который он и привез им, а потом вдруг продолжает: – Ваши подчинённые волнуются, они не знают, что делать.

«Ах да… Вот чёрт! Они там в лодке общаются через СПВ… Тут, за стеной, я их не слышу… Неужели она слышит через стену?! Нет, быть такого не может… Просто у них там, на причале, ретранслятор спрятан где-то, а уже с него она и фиксирует их разговоры».

Но Люба была права, он совсем позабыл про товарищей. Ушёл, не отставив приказа и инструкций. Большой прокол для любого командира. И Аким тут же переключился на внешнюю рацию:

– Мирон, Денис. Это я, приём!

– О, Аким… – Карасёв откликнулся сразу и явно обрадовался ему. – Ты где?

– Я в порядке, веду переговоры. Ждите.

– Принял. Связь на этой частоте? – откликается урядник.

– Да, – отвечает Саблин, отключает рацию и снова смотрит на извивающийся кусок металла.

«А эта штуковина у неё за ухом… Чего уж там – удобная вещица».

– Только этого мало, – продолжает синекожая. – Сто девятый должен был доставить нам целый блок, а тут, – она оценивает шину, – процентов сорок шесть от должного объёма.

– Это всё, что было. Я ничего не брал, – говорит он, а потом спрашивает: – А лапа вам подошла?

Тогда Люба отходит к ящикам, укладывает всё ещё извивающийся кусок металла в коробку и достаёт из второго ящика тяжёлый сосуд с мутной зелёной жидкостью.

– Вы долго везли этот образец, ткани начали частью погибать и частью мутировать… Приобретать новые формы, для выживания, – она показывает сосуд прапорщику.

Да. Лапа заметно изменилась, пальцы стали толстыми, ногти начали выворачиваться из плоти, и сама рука заметно распухла… Рука просто бултыхалась в зелёной жидкости. Теперь она не казалось ему живой, как в тот раз, когда он её рассматривал.

– Раньше она шевелилась, – со вздохом отвечает Саблин. – А теперь, видно, умирает.

– Ничего страшного… Просто клетки уже начали трансформацию, – Люба рассматривает руку. – Мы давно искали этот материал, – и она продолжает: – Теперь умирающие клетки станут пищей для живых, а живые образуют новую колонию, новый симбиоз, возможно какой-то новый организм. И мы признательны вам. Это ценный материал.

– Не мне… Это Олег вам её добыл, – отвечает прапорщик. – Поэтому вы просто обязаны его… вылечить.

– Во-первых, мы не обязаны, – синекожая смотрит Саблину прямо в камеры. И взгляд её очень жёсткий. Не женский взгляд. – И его нельзя вылечить… Это неверно подобранный термин. Его нельзя вылечить, его нужно восстанавливать почти с нуля… Во-первых, это слишком затратно, с точки зрения и человеческих усилий, и машинного времени, и энергетических ресурсов. Во-вторых, какая-то часть нейронов его головного мозга деструктурируется. Перестроится. Новый субъект будет уже не совсем сто девятый. Не до конца. А в-третьих, для этого процесса потребуется один крайне ценный биологический материал.

«Ну, хоть что-то… Кажется, они торгуются».

И прапорщик интересуется:

– Ту награду, что вы приготовили за эти ящики… за лапу и кусок шины… её будет достаточно, чтобы его восстановить?

– Нет, – чётко отвечает синекожая. – Невосполнимый ресурс стоит намного больше. – Казалось бы, она всё сказала. Но тут же добавила: – Но в принципе… Возможно, мы и возьмёмся за восстановление сто девятого… Нам нужна интеграционная шина. Той, что вы привезли, нам мало…

– Я не знаю, где её взять, – говорит Саблин. – Вы хоть намекните.

– Намекать мы не будем, – произносит Люба. – Мы назовём вам человека. Он знает, как добывать ценные ресурсы. У него большой опыт. Сто девятый, насколько нам известно, с ним иногда сотрудничал. И полный лист шины – единственный вариант сделки.

– Единственный? Ну давайте… – а что ещё он мог сказать? – Я попробую найти эту шину.

– Значит, вы согласны? Вы подтверждаете своё желание сотрудничать с нами? – синекожая задаёт вопрос таким образом, таким тоном, что прапорщик сразу понимает, что это совсем не простое слово, не просто согласие, это договор, от которого потом будет не отмахнуться. Взгляд её кроваво-красных глаз внимательный. Хотя что она там может увидеть через армированный пеноалюминий шлема?

– Подтверждаю, – после некоторой паузы соглашается Аким. – Но вы расскажите, где добыть эту вашу шину.

– Такая шина есть во всех больших агрегатах пришлых, – сообщает ему Люба. И снова спрашивает: – Значит, за то, что мы восстановим вам вашего друга… сто девятого… вы обещаете достать нам полный лист интегральной шины?

– Да… Я попробую. А где искать эти агрегаты пришлых?

– Попробуйте. Но если вы не добывали шин раньше, то сами вы её не добудете, – говорит синекожая уверенно, а сама тем временем открывает один из подсумков на поясе и достаёт оттуда небольшую коробочку. Саблин сразу понимает, что это. А она говорит: – Дайте мне вашу руку.

Аким расстёгивает крепления на левом наруче, потом разжимает крепления на предплечье, расстёгивает крагу, отключает кабель питания и освобождает руку от брони и протягивает её женщине. Синекожая тут же, как прищепкой, коробочкой зажимает ему безымянный палец. Прапорщик чувствует укол и видит, как пробирочка в прищепке заполняется его тёмной кровью.