Глубокий рейд. Книга 3 НОВЫЕ

Борис Конофальский

Глубокий рейд. Книга 3 НОВЫЕ

Глубокий рейд

Часть 3

Новые

Глава 1

Броня у Мирона Карасёва даже не прошлой модификации, а позапрошлой. Лет семь или восемь назад такая была. Аким сейчас и не вспомнит, когда у него была такая же. Шлем у урядника, даже на первый взгляд, большой, угловатый какой-то, фронтальные камеры не загнаны заподлицо, камера задней полусферы вообще торчит почти на макушке, воздушные фильтры на маске выведены в стороны от «бороды», а не вниз, как на новых. Затылочный кабель, что ведёт от батарей к шлему, толстый какой-то, негибкий.

«Камеры-то у него старые… Случись что – наши ему не подойдут. Даже по форме гнезда и разъёму».

Впрочем, прапорщик не сомневается, что у такого опытного бойца, как Карасёв, несколько запасных камер непременно припасено. Саблин бросает взгляд на Калмыкова. У того новый, отличный шлем, маленький, без углов, что называется, «зализанный», аккуратный, по сравнению со шлемом урядника.

Радист примостился у станции на второй банке, сидит и сидит, ничего не говорит, копается в настройках. «Конвой-4» – станция сложная, там тонкостей куча, настроек всяких много. Долго так сидит, Аким уже начинает думать, что старый казак… может быть, не всё понимает в новой и сложной технике. И мысль эта была неприятной. И тогда прапорщик, чтобы как-то завести разговор, и говорит новому знакомцу:

– Мирон, ты РЭБ сразу на приём выставляй. Поглядеть хочу – есть тут кто вокруг?

– Так я сразу всё и выставил. И РЭБ, и рацию, – откликается урядник, не отрываясь от своего занятия. – Лодка тут недалеко одна, в двух тысячах метров от нас тарахтит… на севере, на течении… кто-то из наших за щукой, видно, пошёл. А ещё дрон висит почти в семи тысячах метров на северо-восток от нас. Сигнал устойчивый… Две тысячи двести метров высота.

– Дрон?– сразу встрепенулся сидевший на руле Калмыков.

– Да вот и я удивляюсь! – отвечает ему Карасёв. – Откель тут, в нашей тишине, дроны? Тут такого отродясь не бывало. Кто тут что искать-то будет?

И в его голосе, даже через систему связи, через микрофоны и наушники, слышится что-то вроде упрёка: чего-то вы мне, браты-казаки, не сказали сразу, когда в рейд звали.

«… отродясь не бывало…». Можно подумать, ты, дорогой друг, когда-нибудь по своим дебрям болотным со включённой аппаратурой ходил.

Да… Может, и не ходил урядник Карасёв по округе с РЭБом, но всё равно этот дрон кружит за кормой неспроста. И Аким спрашивает:

– И что он там?

– Болтается из стороны в сторону, – отвечает радист. – Прочёсывает болото на север от хутора, – он замолкает, что-то опять трогает на панели управления станцией, а потом и спрашивает: – Нас, что ли, ищет?

– Может и нас, – отвечает Саблин, притом так, чтобы звучало это как безделица: а, ищут и пусть ищут. – А рация что?

– Тишина, – отвечает урядник. – Приёма нет. Только дрон болтается туда-сюда в небе – и всё.

– А мотор всего один в округе? – уточняет прапорщик.

– Да, и уходит на север.

Всё равно это не нравится Акиму, и он говорит:

– Денис, прибавь-ка…

– Угу, – отзывается тот. – Есть прибавить.

И прибавляет оборотов. Моторы, ворковавшие в режиме экономии, зарычали, а лодка чуть задрала нос и пошла заметно быстрее.

– Э-э… Казаки! – Мирон даже обернулся назад. – Денис, ты железку-то прикрути… Сильно не гони. Тут всё в корягах на километры вокруг. Сплошь коряги. Глубины вроде и нормальные, но после каждого сезона дождей течение коряги с места на место перекидывает… Тут вода бурная бывает… Бог её знает, какая куда легла. Тут гонять не надо, поломаем валы… Таких валов, как ваши, мы потом у наших механиков не найдём… Точить придётся… Туда-сюда… Время…

И Калмыков, без приказа Акима, снижает обороты моторов: налететь на корягу, поломать вал или потерять винт…

И опять нехорошие мысли посещают прапорщика. Это всегда неприятно – думать о человеке, что он… что он оказался не таким, каким ты его считал до этого. И вот сейчас как раз Саблин вспомнил про Милевича. Если поначалу он ещё сомневался в словах Калмыкова, утверждавшего, что молодой радист отправлял кому-то радиограммы, – ну мало ли, может, Денис ошибся, всякий может ошибиться, – то теперь, после появления дрона, эти сомнения начали таять.

«Неужели и вправду радировал кому-то?».

И от этих дурных, расстраивающих Акима мыслей отвлёк его урядник:

– Денис… Ты сейчас ровно на восток держи.

– Ровно на восток? – сомневается Саблин.

– Ну да… Прямо вдоль берега и пойдём, – продолжает Карасёв. – Километров через десять выйдем на старое русло Таза, там уже и врубай свои моторы и гони, там вода хорошая, глубины приличные, ни мелей, ни коряг. Двадцать часов спокойного хода. А с вашими моторами – так и пятнадцать.

Саблин открывает карту на планшете. Но на ней разве найдёшь старые русла рек? Так что нужно слушать того, кто тут живёт. Может быть, даже и неплохо, что взяли с собой этого старого ворчуна. И поэтому он спрашивает:

– И так по Тазу мы до самого Енисея дойдём?

– Если бы… Нет, по Тазу до Енисея не дойдем… – отвечает Карасёв. – Как до плёсов и сопок доедем, русло на северо-запад повернёт, а нам так и придётся на восток идти. Места там глухие, рогоз густой, проток хороших мало, но коряг там уже нет, так что хорошую скорость можно держать. А там уже полсуток хода, и мы на Большой Реке.

– Эдак мы часов за тридцать дойти до Реки сможем? – интересуется Денис.

– Ну, поглядим, как пойдёт, – не уверен урядник.

Аким всё не отрывается от карты:

– А выйдем мы… ниже Девятнадцатой заставы…

– Конечно, ниже. Вёрст на триста ниже, – уверяет его Карасёв. А потом и спрашивает: – А нам, что, ещё ниже надо будет?

– Да, – отвечает Аким, – по Енисею ещё спуститься надо будет.

– До Туруханска, что ли? – не отстаёт от него радист. Ему всё-таки нужно знать, куда они идут. И радист настроен теперь выяснить это. Хоть и не хочется Саблину сейчас ему о том говорить, но делать-то нечего:

– Нет, до Туруханска не дойдём, уйдём на правый берег.

– Не доходя до Туруханска и на правый берег пойдём? – теперь Карасёв поворачивает шлем к прапорщику, и тот, смешно сказать, даже через камеры почувствовал его непонимающий взгляд. И поэтому он начинает объяснять:

– Там должна быть армейская застава.

– Ну, «Тридцатая», – сразу откликается Карасёв, – но если от неё пойти на восток, так там нет ничего, дикость одна… Пустыня. Куда мы идём-то, господа казаки? Там река Тунгуска, на ней люди не живут. На ней никто не живёт. Может, дарги какие болотные если…

– На Тунгуску мы не пойдём, – успокаивает его Саблин, а потом как бы подводит черту под разговором: – Нам нужно на реку Талую.

– Ну, то немного поприятнее будет… Но тоже… – ворчит Карасёв. А Аким ждёт, что сейчас Мирон скажет, что знай бы он о таком рейде заранее, так и не пошёл бы. Или что-то типа этого. Но старый казак ничего такого не говорит. Снова оборачивается к станции. Видно, будет думать. Саблин же решает ещё раз просмотреть маршрут, но тут радист докладывает:

– Рация. Единичный кодированный импульс. Пять тысяч шестьсот метров – ровно запад.

Ровно запад – это как раз у них за кормой. Ну и кто тут в этих дебрях будет работать с рацией? Тем более кодированным импульсом. Всем в лодке понятно, что просто так кодированные сигналы по болоту не разбрасывают. Есть передатчик, а есть и приёмник, которому сигнал и передавался. И закодировали, так как с импульсом намного тяжелее и его обнаружить, и выяснить место передатчика. Никому в лодке этого объяснять было не нужно. И посему Аким лишь произносит лаконичное:

– Принял.

А тут Калмыков в свою очередь интересуется:

– А с дроном-то что?

– За нами тащится, но всё время меняет курс…

– Меняет курс? – не понимает Денис.

– Знают, что мы здесь где-то, а нас найти не могут, вот он и шаландается из стороны в сторону.

– Далеко? – не отстаёт Калмыков.

– Три восемьсот, – отвечает Карасёв, и, кажется, после этого Денис добавляет оборотов.

«Приблизился».

А Карасёв опять всё хочет знать:

– Слушайте, казаки, а что же это такое? У нас тут сроду лодок с рациями на было, а дронов так тем более… Ну, только когда на поиски выходим, если кто в болоте пропал, тогда да, а вот чтобы так… Кто это тут по нашему болоту ходит?

Вот что ему сказать? Что ответить, если Аким и сам толком не знает?

Контрразведка? Возможно… А может, Лена Мурашкина кого снарядила? Могла же? Могла… А может… охрани Господь… переделанные? И эти могут быть… И посему Аким отвечает:

– Да я и сам толком не знаю. Любопытные какие-то.

И тогда урядник Мирон Карасёв задает очень правильный вопрос:

– А лодки у этих любопытных такие же, как и ваша?

– Похуже, – на всякий случай говорит Аким. – Похуже.

Но Карасёв оказывается казаком страшно въедливым, и он не отстаёт от Саблина:

– Странно получается, товарищ прапорщик, говоришь, что тех, кто тут по нашим болотам шастает с рациями, ты не знаешь, но зато знаешь, что лодки у них похуже твоей будут.

– Просто такая лодка, как наша, она на болоте может быть вообще одна, – отвечает ему Аким.

– А-а… – нехотя соглашается радист. – Ну, может и так… – и тут же добавляет: – Ну всё, нашёл он нас… За нами идёт.

Это Карасёв о дроне. Впрочем, Аким и не сомневался, что так и будет, ведь никакая лодка, даже самая лучшая, не уйдёт от дрона, если оператор имеет хоть какое-то представление, где её искать. А радист и не испугался вовсе, а напротив, он принял правила игры и, не отрывая камер от монитора станции, говорит:

– Денис, ты сейчас левее бери от берега, минут через пять хода будет хороший плёс, на нём прибавим…

Так они и делают, и вправду через несколько минут они выходят на длинный плёс.

– Здесь глубоко, нажимай.

И Денис заметно прибавляет газа. Лодка летит по воде, а Калмыков со знанием дела, без лишних кренов и виражей меняя курс заранее, обходит пучки рогоза и пятна чёрных зарослей кувшинок на бурой воде. Лодка хороша, просто летит, моторы отличные. Саблин уверен, что Калмыков ещё и половины их мощности не использует. Но даже на таких моторах от дрона им не уйти, а вот от оператора, который тащится за ними, очень даже можно.

Тем не менее Аким поднимается, перелазит через банку и встаёт на одно колено возле Дениса, кладёт ему руку на плечо, чтобы держаться, протирает камеры от пыльцы и начинает, фокусируя их, искать в небе дрон.

И выкрутив зум едва ли не на максимум, находит на фоне почти белого неба маленькую точку.

«Вот он. Идёт точно за нами. Боится потерять».

Дальномер камер не выдаёт точного расстояния до цели, цифры на дисплее всё время скачут с большим разбросом, никак не фиксирует дальномер цель: дрон далеко, он очень маленький, да и света слишком много.

– Хлопнуть его хочешь, что ли? – догадывается Карасёв.

– Думаю, – нейтрально отвечает прапорщик.

«Да, неплохо было бы».

И вправду, было бы неплохо приземлить этим… он толком так и не знает кому… эту дорогостоящую «птицу». Чтобы не таскались за ним… Саблин не отводит камер от цели. В прошлый раз, когда за ними гнались переделанные, они не могли избавиться от дрона. Тогда у них не было дорогостоящих ракет. А теперь у него полная лодка всякий всячины. Неплохо, неплохо бы проучить этих людей. Но он не будет тратить драгоценный боеприпас впустую.

«Если бить, то наверняка, а так… Нет».

Тем более, Саблин уверен, что сейчас он удаляется от лодки, в которой находится оператор дрона. Но Аким на всякий случай интересуется:

– Мирон, а ты их моторов не слышишь?

– Нет, хотя аппарат этот твой чувствительный, хороший аппарат, – отвечает радист и добавляет: – Я даже нашего рыбачка ещё слышу, а других моторов в округе не слышно. Видно, далеко они.

Ну раз так… Саблин не будет рисковать дорогой ракетой.

«Выйдем на русло Таза, там уж точно от них оторвёмся».

А тут и плёс кончается, снова пошли протоки меж стен рогоза, показались отмели, заросшие кувшинкой, и Калмыков, не дожидаясь советов, снова снизил скорость. А Саблин ему и говорит:

– Мы с Мироном позавтракали, иди в кубрик, покушай. А заодно и поспи немного. На ночь останавливаться не будем.

Дроны – дронами, а есть-то человеку надо.

– А… Ну ладно, – соглашается Денис, кажется, он не против завтрака, он передаёт руль Акиму.

Денис скинул пыльник, стал снимать жёсткие части брони, чтобы не тащить в кубрик пыльцу. А после специальным шлангом с плоским раструбом обдувает себя, чтобы сдуть пыльцу с нижнего, эластичного костюма. Компрессор выдаёт хорошее давление, воздух шипит, очищая любую поверхность. Очистившись, Калмыков скрывается в кубрике. Раз есть герметичный кубрик, нужно его держать в чистоте. Всё-таки поесть и поспать без респиратора – это настоящее удовольствие.

А Аким остался с Карасёвым. Шёл, выглядывая чистую воду, держал невысокие обороты. А радист так и не отходил от станции и рации. И тогда Аким и уточняет:

– Слушай, Мирон, а долго нам ещё до русла?

– Так уже почти пришли, – отвечает Карасёв. – Минут десять, и просветы увидим.

Глава 2

«Минут десять» продлились минут двадцать, только тогда он вышел из протоки на большое открытое пространство. Вроде компрессор нагнетает воздух в шлем так же, как и раньше, а как будто легче задышалось. Сначала от левой стены рогоза до правой было метров пятнадцать, а потом и все двадцать.

Таз.

«Сто лет тут не был, ничего уже и не помню. Да и как упомнить, если каждый год всё вокруг меняется».

Но это ещё и не река. Приток какой-то. Только русло почти без течения, поэтому то тут, то там плавают пятна кувшинок, ряска иной раз перекрывает всё русло, но опытному рыбарю сразу было ясно, что глубины тут хорошие, и Аким уверенно прибавляет оборотов. Но, как выяснилось, этого было недостаточно.

– Слышь, прапорщик… Мотор.

Саблин думает несколько секунд, а потом и уточняет:

– За нами идёт?

– Ну а куда…? – отвечает ему радист, как будто с ухмылочкой.

Аким вздыхает. Не нравится ему Карасёв; вот не нравится – и всё тут. Ведь в каждой фразе урядника, в каждом его слове слышится какой-то намёк, упрёк какой-то. Ухмыляется там, за забралом шлема. Вроде и не видно его, но тон старого казака всё передаёт так, как надо. Словно хочет сказать: ну и влип я с этими прохиндеями. А рука прапорщика сама собой ещё выкручивает акселератор. Выхлоп из моторов бьёт назад и вверх чёрными струями. И моторы от низкого воркования переходят к раскатистому рыку.

Таз. Через полчаса хода русло стало ещё шире, а вода потемнела, из бурой превратившись почти в чёрную. Ряска ещё лежала кое-где на поверхности, верный призрак отсутствия течения, но кувшинки теперь жались к стенам рогоза. В общем, всё говорило о том, что глубины здесь приличные: три-пять-десять метров. И тогда Саблин опять прибавляет. Теперь моторы уже не рычат. Они ревут. А прапорщик, подкрутив камеры, вглядывается в даль, чтобы заранее увидеть опасность. Но пока поверхность воды ровная, никакой растительности в русле. И через двадцать минут такого хода Карасёв докладывает:

– Импульса мотора нет. Отстал. Видать, моторчик у них слабее твоих. Одни мы теперь.

«Одни?!».

Саблин не удерживается, хотя мог бы и не спрашивать:

– А дрон?

– Этот-то висит. Два километра севернее нас. Идёт нашим курсом.

«Надо ещё подержать эту скорость. Оператор должен отстать, отвалиться полностью, тогда и дрон пропадёт».

Впрочем, это было несложно. Моторы греться даже ещё и не начинали, а вода впереди была чистой, глубокой. Так что… Аким не снижал оборотов полчаса, прежде чем радист сообщил ему:

– Ну всё – отвалилась «птичка». Никого вокруг. Берег далеко на юге. Тишина. Даже рыбарей нет.

– Принял, – отвечает Саблин, но обороты всё равно не сбрасывает.

От той лодки, в которой был оператор дрона, надо отрываться как можно дальше.

«Там тоже не дураки, понимают, что мы по руслу пойдём. За нами потащатся, в надежде снова нас найти».

Но всё равно, как понял, что никто за ними не следит, так стало вроде как-то и поспокойнее на душе. Захотелось закурить. Но это через респиратор можно покуривать, чуть его отодвинув, а шлем… Тут забрало нужно полностью раскрывать. Ладно. Потом… потом… когда Денис проснётся. А Денис не просыпался ещё три с половиной часа.

Вот теперь он и смог покурить, но прежде чем встать с банки у руля, он чуть скинул обороты, а Калмыкову приказал:

– Держи так.

Не то что он не доверял товарищу, просто теперь, как ему казалось, можно было уже так не гнать. И тогда он отпускает Карасёва:

– Мирон, ты давай иди в кубрик, пообедай, а я за станцией подежурю пока.

– Есть пообедать, – отвечает радист и встаёт.

Он расправляет плечи. Тянется. Даже в удобном «скелете» брони, облегчающем все движения, от неподвижности мышцы всё равно затекают. Потом начинает «раздеваться». И скрывается в кубрике. И уже через минуту связывается с Саблиным по внутреннему селектору.

– Слушай, прапорщик, а тут чан какой-то…

– Не трогай там ничего, – отвечает ему Аким. Конечно, радист рано или поздно должен был увидать бочку. Так что всё нормально.

– Есть не трогать… Просто индикатор какой-то на ней красным мигает.

– Какой ещё индикатор? – не понимает Саблин и оборачивается на Калмыкова. И тот и говорит, как будто оправдываясь:

– А… Ну да… Аким, забыл тебе сказать… Там и вправду мигает что-то.

Саблин идёт к кубрику, на ходу скидывая пыльник. Вот только всю броню он не снимает, а начинает обдувать себя сжатым воздухом и после кое-как через узкую дверь протискивается в кубрик.

На пульте среди маленьких прямоугольных кнопок, горящих зелёным и жёлтым, одна мигает красным. Под нею надпись «2Ш».

«Бог его знает, что это…».

Карасёв – места в кубрике мало, – чтобы не мешать ему, влезает на лежанку у стены с ногами. А Аким, распахнув забрало и скинув перчатки, присаживается возле стазис-станции и открывает дверцу. Голова так и «висит» в жидкости, хорошо закреплённая в зелёно-жёлтой подсветке, и жидкость вроде никак не изменилась. Он достаёт свой блокнот с записями.

«2Ш… 2Ш… Что это такое? – Аким наконец находит нужные пояснения. – «2» – это общий баланс электролита в плазме. Символ «Ш» обозначает хлор и магний».

Он находит на компьютере таблицы с нужными показателями. Ну да… так и есть, они почему-то упали. Аким вручную повышает их до нормы. В принципе, компьютер сам должен был с этим справиться. Это прапорщику не нравится. Из-за этого… из-за Олега, по большому счёту-то, он и пошёл в этот рейд… А тут уже в самом начале система начинает барахлить. Он оборачивается к радисту:

– Звуковой сигнал был? Пищала станция?

– Нет, – тот качает головой. – Только диод мигал, – он, несомненно, разглядел голову Савченко.

В критической ситуации станция будет подавать и звуковой сигнал. Раз не было, значит, не всё ещё плохо… Но тем не менее… Почему компьютер сам не повысил уровень хлора в плазме? Ещё Саблин замечает, что температура состава выросла на полградуса. И опять же вручную выставляет правильную: тридцать один и семь. После этого захлопывает крышку бака. И после бросает взгляд на старого казака, что так и сидел на лежанке и смотрел на него: ну что, Мирон, вопросы есть? И вопросы у того, конечно же, были.

– Слышь, прапорщик, а там… ну, тот человек, это кто? – интересуется Карасёв, кивая на стазис-станцию.

– Товарищ мой старый, – отвечает Саблин и, видя удивлённые глаза радиста под кустистыми бровями, больше ничего не поясняет. А сам, раз уж он тут, в кубрике, просит у того:

– Мирон, а дай-ка сигаретку, мои в пыльнике остались.

– Угу, бери, раз так, – соглашается Карасёв и достаёт из пачки и протягивает прапорщику курево и зажигалку. А когда Саблин закуривает, он и продолжает: – Аким… ты меня это… извини, конечно… А чего ты его с собой-то возишь?

– Я его лечить везу, – отвечает Саблин, выпуская дым и отдавая зажигалку радисту.

– Лечить? – тут Карасёв удивляется ещё больше.

– Ну да…

– Так у вас в Болотной вроде свой хороший госпиталь есть? – продолжает радист.

– Госпиталь-то… он у нас есть, конечно… – соглашается Аким. – Да только в нём такое, – он сигаретой указывает на стазис-станцию, – не очень-то лечат.

И тогда Карасёв задаёт следующий вопрос:

– А там, куда ты его везёшь, такое лечат, что ли?

– Да, вроде должны, – с некоторым сомнением отвечает Аким.

– Это на реке Талой? – после некоторого раздумья уточняет урядник.

– Угу, – кивает Саблин. И смотрит на старого связиста, а тот, мягко говоря, в некотором недоумении. И во взгляде его легко читается мысль: «Рогата жаба… Он же сумасшедший. Или не сумасшедший… Погоня с дроном… Голова в бочке… Прапорщик этот темнит всё время… А может, всё-таки сумасшедший…? Рогата жаба, куда же это я завербовался? В какую кугу попал?».

А Саблин по взгляду радиста как будто всё это понял, засмеялся и, потушив окурок, говорит:

– Не робей, казак, вернёшься ты домой.

– Да я особо-то и не робею, – хорохорится Карасёв.

А тут как раз и красный индикатор на дисплее становится жёлтым: значит, баланс солей в плазме восстановлен. Значит, всё возвращается к норме. И тогда прапорщик кивает радисту: вот и славно; забирает перчатки, захлопывает забрало и выходит из кубрика.

Но, выйдя и поднимая с палубы пыльник, он думает:

«И вправду, куда я Олега везу? Ведь там, на Талой, никогда жизни не было. Может, Пивоваровы напутали что?».

Но он отгоняет эту мысль, смотрит на Калмыкова; тот, как и всегда, на руле, ведёт лодку с заданной скоростью. И интересуется:

– Ну, что там, Аким?

– Всё нормально, – отвечает Саблин, идёт и присаживается возле станции РЭБ. Запрашивает отчёт за последние полчаса: не было ли кого рядом с ними на воде или в воздухе?

***

А к вечеру пошёл дождь. Ну, не такой безостановочный ливень, который льёт с неба в сезон воды, нет, конечно, но чуть-чуть покапало. Для Саблина и Калмыкова явление было необычным, а Карасёв и сказал им:

– В это время чем ближе к реке, тем чаще капает. От океана заносит иногда.

Саблин смотрел, как на выгоревшем рукаве его пыльника появляются почти чёрные пятна от капель. Хотя облаков на небе всего-то ничего. Всё равно ему нравилось. Дождь – это здорово. А там, если встать в лодке, то можно увидеть на востоке и тучи. Настоящие. А ещё в русле появилось течение. Несильное, конечно, но ряска и кувшинки почти исчезли с воды.

– Денис, – говорит Саблин.

– Я, – отзывается тот.

– Прибавь малость, тут вроде чисто.

– Есть, – говорит Калмыков и прибавляет скорости.

Карасёв же замечает:

– Быстро идём, хорошо идём; если и дальше так пойдём, утром можем и на Реку выйти.

– Ну, ночью-то так лететь не будем, – говорит ему Саблин. – Я рисковать не хочу.

– Нет, ну это понятно, это правильно, – соглашается радист, – всё равно хорошо идём.

– А есть кто рядом с нами?

– Нет, – отвечает Карасёв. – Пустыня вокруг. Мы на северо-восток идём, а все станицы давно уже на юге остались, берег-то далеко теперь. Километров двести… В общем – тишина…

А ещё до того, как начало темнеть, он и сообщил товарищам:

– Маяк Девятнадцатой заставы появился.

– Маяк? – переспрашивает Калмыков.

– Ага, сигнал устойчивый. Восток-восток-юг. А если по прямой, на восток, то до Реки сто восемьдесят семь километров. Если бы не ночь, так за шесть-семь часов до большой воды долетели бы. Правда, в дельте гуща пойдёт, ну да ничего, и её прошли бы.

– Так что? На маяк идём? – интересуется Денис.

– Зачем на маяк? Нет, – за радиста отвечает Саблин, заглядывая в офицерский планшет. – Так и держи на северо-восток, пока вода хорошая есть. Так и идём по руслу.

– Значит, на Тридцатую заставу идём? – Карасёв, видно, хочет быть уверен, что Саблин не собирается менять маршрут.

– Туда, – отвечает Аким. И продолжает: – Денис, если хочешь перекурить, я подменю.

– Не… не хочу, – отвечает тот.

И Аким снова берётся изучать карту. Теперь, благодаря пойманному сигналу радиомаяка, он точно знает, где они сейчас находятся. Ночь впереди, идти придётся с фонарями, так что лучше дорогу просмотреть заранее.

Глава 3

Но просто выйти на большую воду из Таза у них не получилось, к двенадцати часам ночи русло стало сужаться, сужаться… Стены рогоза заметно сблизились, а хороший, широкий канал разбился на множество извилистых проток. Значит, и глубина пропала. Появились пучки растительности, что тянутся из воды, – отмели, банки. Ясное дело, Денис сразу снижает обороты. Карасёв – он в кубрик не пошёл, видно, ему там не очень понравилось ещё в первый раз, и посему спал радист в броне прямо у банки с оборудованием – почувствовав, что моторы поутихли, зашевелился, заскрипел сервомоторами, привстал и, оглядев то, что попадало в прожектора лодки, сказал: