Реверс

– Ты совсем с ума сошёл?! – прозвенел голос, гулко отразившись от кирпичной каверны.

– Я всё уже объяснял, – стараясь удерживать горловые спазмы, чтобы голос был ровным, ответил Инцелл.

Степана яростно смотрела на него, глаза именно что светились от мощной эмоциональной энергии, которая сейчас плескалась в ней.

– Ты пойдёшь вот так, в такой одежде при температуре минус двадцать, сам не зная, что там найдёшь?!

Вместо глупого «ну да» и пожимания плечами, Инцелл сказал другое:

– Я уже всё объяснил тебе. Ну пусть снаружи минус двадцать, так через несколько часов и тут так же будет, если уже не.

– Прошла всего половина суток! – голос Степаны срывался и непроизвольно играл. – Нам всё починят, в этом всём нет никакой необходимости, – она провела ладонью сверху вниз, показывая на его импровизированную экипировку.

– Я так не думаю. Тут что-то другое, такого ещё никогда не было.

– Ну не было, так вот случилось, почему ты…

– Слушай, я всё решил, я тебя с собой и не зову. Сначала я хотел, но сейчас вижу, что это правда очень опасно. Я уже чувствую, как зад подмёрзает, если честно, а ещё даже не вышел. Просто не хочу сидеть и мёрзнуть тут.

Степана начала говорить что-то ещё, что-то наверняка очень разумное, с чем он не смог бы поспорить, но Инцелл вдруг ощутил очень сильный приступ раздражения. Он не дослушал и не стал отвечать – просто развернулся, отвёл металлический стержень, который держал створки ворот, открыл одну из них и вышел.

Снаружи было свежо. Сильного холода он в первые секунды даже не почувствовал, он почувствовал именно свежесть, как будто избавился от чего-то пыльного и затхлого. Хотя солнце было закрыто тучами, он всё равно зажмурился – на контрасте с мраком входной группы. Когда он открыл глаза, привычный прямоугольник горизонтального здания, парящего на толстых белых сваях, вьющихся как гнездо, закрывал часть неба. Снова, отказывая себе в праве на сомнения, пока они не повернули его обратно, он зашагал вперёд быстрым шагом, который должен был не дать ему замёрзнуть моментально.

Физические тренировки не были в обиходе на их студии, так что Инцеллад быстро сбился с дыхания. Кроме того, из-за непривычно быстрого темпа он задышал ртом, и ледяной воздух приморозил гортань, так что воздуха стало не хватать. Он остановился, опершись о перила на границе набережной и реки.

Пффффф.

Двигаться в таком темпе он долго не сможет, а идти медленно означало быстро замерзать. Инцелл оглянулся. Занесённые снегом красно-кирпичные стены кое-где проглядывали из-под белого покрова, который никто не чистил. Он повернулся и посмотрел вперёд – на реку и дальше. Где именно находится управа, он имел смутное представление, но кое-что всё-таки помнил. Нужно было дойти до четвёртого по счёту моста и перейти его, на противоположной стороне должен был стоять большой белый храм с золотым куполом. Дальше шли путаные улицы, но он надеялся на интуицию, которая не раз помогала ему, когда он плутал по опушке леса на границе семейного участка. Он был благодарен своей памяти, но погордиться собой не успел – порыв ветра напомнил ему о времени.

Было страшновато. Большое бело-серое пространство и бесконечно ползущая куда-то река упорно намекали, что лучше вернуться в студию.

– Ага, сейчас, – сказал в ледяную мглу Инцелл.

Он двинулся вперёд.

Стараясь забыть о холоде, он всматривался в постройки. Большая часть концентрировалась на противоположном берегу. Огромное круглое здание особенно привлекло его внимание. Он мог только гадать о назначении такой постройки. Кому нужно было строить гигантское круглое здание, это так нерационально. Люди прошлого явно не знали, как лучше распорядиться огромными ресурсами, которыми они обладали. Только куда они все пропали?

Дальше был большой стеклянный мост. Он помнил это место, потому что они проходили тут со Степаной, когда возвращались из больницы.

Идя вдоль набережной, он цеплялся за уже виденные им участки пути – это успокаивало. Дальше был каменный мост с навершием из красивых стеклянных панелей с позолоченным обрамлением. Сразу за ним начиналось пространство с неясным для Инцеллада назначением. Он осматривал вагончики и террасы с разбросанными стульями и пытался представить себе их назначение. Это его развлекало. Он пытался поставить себя на место тех, кто сюда приходил, и подключал воображение, чтобы представить себе, чем бы он тут занимался. Это был ключ к поведению людей из прошлого, причём не такого далёкого прошлого, как он знал. Но большая часть зданий, как и огромный цирк, а также предметов и их обломков, разбросанных на большом пространстве после красивого моста, так и оставались для него загадкой.

К моменту, когда он, как он надеялся, дошёл до середины этого странного пространства, он уже не чувствовал ног. Кажется, подошвы отсырели и стали отходить, он старался об этом не думать. Пройдя прямоугольное здание с занесённой снегом надписью «Гараж», он очутился в лабиринтах растений, которые явно были высажены по какому-то плану. Зачем люди это делали, он не представлял, это же неудобно – приходилось петлять, чтобы дойти до какой-то точки.

– Может быть, это и привело к всеобщему безумию, – вслух сказал он, чтобы приободрить себя, хотя сам не верил своим словам.

Кое-как он вышел обратно на набережную. Впереди уже виднелся новый мост, на этот раз не такой красивый и сделанный целиком из металла. За ним опять было очень странно структурированное пространство, но уже не такое масштабное, только справа стояло массивное высокое здание. Он прищурился, разглядел надпись «Галерея».

Мороз уже вовсю кусал пятки, а мышцы ощутимо подрагивали. Он, как мог, ускорился, и опять холод стал грызть лёгкие от быстрой ходьбы. Инцелл заставил себя дышать носом.

Большие открытые пространства наконец кончились, Москва-река раздваивалась, и ровно посередине места расщепления белого русла стояла огромная статуя с плохо сочетающимися элементами, на вершине которой пучил глаза усатый мужчина. Голова выглядела так, как будто её приделали уже после завершения всей остальной статуи, словно те, кто её делал, в какой-то момент передумали и воткнули туда голову другого человека. Дальше вместо открытого пространства были дома, Инцелл прошёл между домами и набережной и оказался под мостом.

– Кажется, это четвёртый. Чёрт, я надеюсь, что это четвёртый.

Он вдруг испугался. Уверенности в том, какой по счёту это был мост, не было. Руки окоченели, а поджилки уже не тряслись, а просто застыли, тело плохо слушалось. И ещё было непонятно, как забраться на этот мост, он проходил над головой и врезался прямо в верхнюю часть здания.

Инцелл свернул с набережной, забрёл в какой-то переулок и сел на ступеньки. Темнота переулка убаюкивала, и он стал засыпать. Инстинкт подсказывал, что лучше подняться и идти через силу, но какая-то другая часть сознания поддакивала желанию поспать аргументом, что ему надо отдохнуть – ведь он шёл так долго.

Снег вокруг превратился в перья, а они стали свиваться во что-то плотное, что плавно вжималось в его кожу, всё сильнее и сильнее надавливая на щёку и висок. Подушка! Узнавание и последующая радость окатили приятной расслабляющей волной, и напряжённый мозг Инцелла вдруг выпустил все логистические заботы. Подушка дарила привычное чувство защищённости и слегка эгоистичной беззаботности, доступной только детям. Правда, на этот раз беззаботность вызывала лёгкое чувство стыда, а прохлада, с которой обычно подушка встречала кожу, постепенно, сменяясь теплом, сохранялась и холодила всё сильнее и глубже. Что-то неприятное крутилось рядом и не давало уснуть, окончательно выключив видение подушки и деревянной стены напротив, – какая-то мысль, что он что-то кому-то должен, что ему надо куда-то дойти и что-то узнать. Инцелл напрягся и последним усилием изгнал это противное чувство, и оно испарилось, оставив после себя только лёгкий след вины. Он вздохнул и выпустил все невзгоды вместе с неглубоким и тихим выдохом.

Удар неожиданно привёл его в чувства, причём буквальное чувство, которое он испытал, было стыдом. Ему было настолько стыдно, что он закрыл лицо рукой и отвернулся. Казалось, что его застукали всей студией, когда он добывал из своего организма белок, пахнущий как их каша.

– Поднимайся! – сказал злой, нетерпеливый голос, не допускающий возражений.

Глаза разлепились с болью – влага смёрзлась, и веки прилипли друг к другу. Инцелл поднял глаза и несколько секунд не верил им. Это была Степана. Что она тут делала?

– Вставай!

Мощная волна стыда снова окатила его. Инцелл встал, покачнулся, но устоял.

– Идём.

Он не очень понимал, где он, поэтому потоптался на месте, а затем всё же вспомнил.

– Нам надо через мост. Но я не нашёл вход на него.

– Он прямо за твоей спиной, – сказала Степана.

Инцелл повернулся. То, что он принял за переулок, было закрытым проёмом лестницы, встроенной в здание. Они поднялись и оказались прямо на том мосту, который он видел снизу.

Инцелл чуть пришёл в себя и осмотрел девушку. Снаружи на ней также был надет комбинезон, но, в отличие от него, она догадалась утеплиться не клочками сырья для одежды, а тканью. Видимо, она взяла что-то из того, что натаскали их коллеги в гостиную. Разумно.

В этот момент в сплошном слое туч образовался микроразрыв, и выглянуло солнце. Оно осветило белый мир, в котором особо отчётливо была видна вьющаяся лента Москвы-реки. Он смотрел в направлении, откуда пришёл, их студии отсюда видно не было, но он удивился, что смог пройти такое расстояние. Тем обиднее было свалиться. Если бы не Степана…

Он повернул голову вправо и слезящимися от мороза глазами увидел торчащие из-под сплошного слоя снега краснеющие участки высоких башен, вырастающих из высоких стен.

Степана была рядом, она с трудом шагала в раздутом комбинезоне, из-под ткани по её вискам вытекали дорожки пота. Было странно видеть человека, которому жарко в этом снежном аду. В голову непроизвольно полезли мысли, что девушка как будто ничем не интересуется, как он, не смотрит по сторонам и не анализирует мир, но он осёкся. Он уже недооценивал её, больше этого не повторится.

Ровно посередине моста, между огромным собором и местом, где он чуть не остался навечно, Инцелл остановился. Степана обернулась.

– Что? – спросила она.

– Что, если в управе никого нет, а мы потратим силы и не сможем вернуться?

– Просто замолчи. Молчи и иди.

Инцелл колебался.

– Это всё твоя идея, помнишь? Лучше бы ты её не озвучивал, – сказала она.

– Правда.

– Лучше бы не озвучивал, потому что ты в общем-то прав.

– Но ведь ты так упорно спорила…

– Да. Но ты просто зануда, и с тобой просто так хочется спорить.

Инцелл быстро подумал и решил, что не будет сейчас разбираться, шутит она или говорит серьёзно.

– Давай уже дойдём до этой чёртовой управы, и я наконец разденусь.

Он пару секунд тупо смотрел на неё.

– Ты думаешь, я всё это на себя, чтобы не замёрзнуть, намотала?

– Ну да, – ответил Инцелл.

Она подняла глаза к небу.

– Подумай ещё, – сказала она, отвернулась и пошла вперёд быстрым шагом. – И шагай быстрее, тащить я тебя не смогу.

Они оказались у подножия белого храма. Огромные бесхозные конструкции, наподобие этой, поражали и подавляли своим масштабом и бессмысленностью. Инцелл со Степаной остановились на несколько секунд и подняли головы вверх, разглядывая скульптуры.

– Как думаешь, каким целям оно служило? – спросила Степана.

– Не представляю. Но думаю, для людей прошлого это здание было очень важно, раз они тратили столько усилий на его украшение.

Пара двинулась дальше.

На этой стороне реки в зданиях было меньше стекла, они выглядели более старыми. Инцелл видел в Сети картинки античных руин, возле которых он был зачат, по словам родителей, эти здания чем-то напоминали те руины. Эти виды вызывали гордость и грусть, потому что напоминали о величии цивилизации, которой больше нет.

Молодые люди остановились напротив выломанных ворот, за которыми стояло здание с полукруглым фасадом. Не сговариваясь, они одновременно сделали шаг внутрь и оказались в поросшем кустами дворе. Пройдя десять метров, они снова остановились, на этот раз перед высоким прямоугольным входом в само здание управы. Золотые буквы с тёмными пятнами складывались в слова «Университет им. Ломоносова». Что означала эта надпись, они не понимали, но это точно была не «Управа». Сомнение и страх усилились. Инцелл пережил острый укол неуверенности, и, пускай Степана самостоятельно решила идти за ним, в конечном счёте это из-за него они здесь. Двери, запиравшие некогда вход, валялись тут же, припорошенные древесной трухой и снегом.

– Это нехорошо, – сказала Степана.

– Я вижу, – ответил Инцелл.

Он чувствовал себя идиотом, но от того ещё больше ценил, что Степана была рядом.

– Возможно, не стоило сюда идти, – мрачно сказал он.

Степана не ответила.

Тем временем жажда уже вовсю давала о себе знать. Пока это была просто густая слюна во рту, но Инцелл уже представлял, во что это превратится позже.

– Пойдём внутрь, – предложил он.

Они прошли по изуродованным дверям. Шаги подняли облачка пыли и снега.

– Где же все? – тихо спросила Степана.

– Я этого ждал, – так же тихо, как будто говорил не с ней, сказал Инцелл. – Давно было чувство, что нас совсем бросили. Мы – экономически нерентабельны.

Степана наморщила лоб и оглянулась на него.

– Но… Как же наша студия? Зачем всё это было и… Почему именно сейчас?

Инцелл уже думал об этом. Они даже об этом говорили. Эти мысли пугали его больше всего, потому что за этим всем стояла тотальная, глухая неизвестность. Он пожал плечами.

– Теперь мы сами по себе.

Это было единственное, что было ясно наверняка.

Речь шла не о свободе в истинном смысле, а в том другом, когда тебя просто вычёркивают из чужих расчётов, как лишнюю переменную

Они помолчали.

Когда-то Инцеллу на глаза попался текст про справедливое распределение благ. Текст очень вдохновил его, только одна проблема – сейчас было непонятно, от кого кому и что перераспределять. Поверхностное понимание этого текста когда-то дало почувствовать почву под ногами, но даже если всё это имело смысл когда-то, теперь все эти слова были лишены всякого смысла.

К жажде стал добавляться голод. Несмотря на общую безнадёгу, пара всё-таки решила осмотреть бывший офис управы или «у-ни-вер-си-те-та».

Было много пыли. Очень много. Всё выглядело так, словно в этих помещениях уже много лет никого не было. И тем не менее тут были места, где слой пыли и инея истончался или был смешан с грязью – кто-то ходил здесь, хотя тоже весьма давно.

Найти что-либо полезное или хотя бы просто нечто, за которое можно было зацепиться взглядом, не получалось. Да и как можно что-то найти, когда не понимаешь, что ищешь?

Он не представлял, как функционировало это здание. Возможно, это было что-то сродни храму, который они прошли, когда перешли через мост. В пользу этого говорило отдалённое сходство в архитектуре. Ему почему-то всё время казалось, что рядом с дверями должны быть какие-то таблички. Табличек не было, но, присмотревшись, он разглядел прямоугольные пятна на стенах – значит, когда-то они всё-таки висели. Где располагались офисы сотрудников бывшей управы, можно было лишь догадываться. Например, где-то стоял огромный стол, напротив него веером уходили вверх лавки со столами. Фантазия Инцелла нарисовала картину, где сидит начальник управы или университета, а перед ним толпа подчинённых, взирающих на него сверху вниз, он что-то им рассказывает, а они слушают, положив руки на столы перед собой. Инцелл предположил, что где-то тут должен быть холодильник, и поделился этим соображением со Степаной.

– Тут нет холодильника, – думая о чём-то своём, ответила она.

– Откуда такая уверенность? – гордость Инцелла была задета.

– Это учебная аудитория или учебный класс, люди тут учились, а не ели.

– Откуда ты знаешь?

– В Сети видела.

Было очевидно. Где ещё она могла видеть учебное заведение?

– Где же ели чиновники? – поинтересовался Инцелл в потолок.

– Думаю, нигде. Думаю, тут вообще не было чиновников. А если и были, то только в самом начале, когда город обезлюдел, но всё ещё оставался городом.

– Но…

Инцелл хотел возразить вслух, но его внутренний голос уже возразил на его возражение, и он промолчал.

Он вдруг поймал себя на мысли, что не может вспомнить, когда он узнал, что тут есть какая-то управа. Может, это был какой-то вирус, который запустили ему в голову? В голове вдруг всплыли слова: «Меньше смотри и больше читай». Кто их мог сказать? Он не помнил, чтобы родители много читали. Значит, бабушка, когда он был ещё совсем маленьким. Странно, что он вспомнил это только сейчас. Какая-то часть его сознания, по всей видимости, додумалась, почему у всего его поколения неразвитая, покалеченная память.

– Слушай, раз тут никого не было, значит, мы сами себе власть, получается? – спросил он.

– И как ты будешь властвовать? – спросила Степана.

– Ну, давай-давай найдём какую-то станцию, которая управляет водопроводом.

– А дальше что?

Он, естественно, понятия не имел, о чём ведёт речь, – просто осознавал теоретически, что, если водопровод построили люди, то они могут его починить.

– Попробуем починить, – сказал он.

– Ты себе не смог сделать нормальную зимнюю одежду, как ты будешь чинить… Не знаю, что ты собрался тут чинить. И ты, видимо, уже забыл, но это университет, а не что ты там думал, отсюда город никогда не управлялся. Кстати, – Степана подняла палец и стала раздеваться.

Инцелладу было очень приятно на неё смотреть, он даже начал согреваться, но девушка остановилась, сняв несколько слоёв намотанных пледов со своего тела.

– Намотай так же, – сказала она.

Настала его очередь раздеваться. Делать этого не хотелось категорически, Инцелл даже хотел отказаться, но это бы обесценило поступок Степаны. Он нехотя стал стягивать комбинезон, кусочки материала для комбинезонов рассыпались вокруг него, когда он стянул верхний слой. Попытки намотать на себя тряпьё были неудачными, и Степана, которая к тому времени уже успела одеться обратно, цыкнув языком, помогла ему утеплиться.

– Спасибо, – сказал Инцелл, надеясь, что голос прозвучал твёрдо.

Пока он раздевался, тело промёрзло ещё глубже.

– Пойдём отсюда, – предложила Степана. – Тут нет ни управы, ни намёка на воду или еду. Такая же пыль, как везде.

Инцелл впал в ступор. Он не решался просто уйти, потому что в этом месте столько артефактов человеческой деятельности, столько истории, здесь просто не могло не быть хотя бы чего-то, что могло бы быть полезно, что хотя бы немного помогло бы им улучшить своё положение!

Так не бывает, чёрт возьми!

Он понёсся по коридору вглубь здания, движимый необъяснимой паникой. Не мог весь этот путь быть напрасным! Как обезумевшее животное, бегущее от пожара, Инцеллад бежал туда, где есть свободное от огня пространство, пробегал сквозь распахнутые двери, поднимая с пола вихри пыли и оставляя следы на пыльном полу. Так он добежал до огромного пространства с надписью «Библиотека» на входе. Подскочив к ближайшей пыльной стойке, он схватил довольно тонкую книжку с названием, которого он не успел прочитать, – что-то вроде «Cbvekzrhs b Cbvekzwbz», – бросил её и побежал дальше.

Вскоре ясность ума вернулась, и Инцелл остановился. Степана нашла его растерянно стоящим в пыльной аудитории, в которой раздавалось эхо её шагов, взяла за руку и повела к выходу.

Инцелл был крайне подавлен. Он понимал, что двигался наобум, что у него не было никакой информации, а значит, оснований считать, что он тут что-то найдёт, но навалившееся чувство беспомощности прибило его так, что он лишился способности не только соображать, но и двигаться. Степана восприняла его состояние без своей постоянной иронии, у неё самой бывали разной интенсивности припадки – из-за стимуляторов и постоянной перегрузки тела и нервов.

Девушка вела его за руку в единственном направлении, которое ей было известно, – обратно к студии. Инцелл очнулся только на другом берегу реки. Он не сопротивлялся. Какая разница, куда идти? Нигде их не ждёт ничего хорошего. И даже ничего плохого. Будто мир уже давно поставил в их строчке галочку «выполнено» и просто забыл закрыть файл. Начиналась метель. Стало ещё темнее, чем было до этого, с неба посыпалась мелкая крупа, потом резко налетел ветер, и стало так холодно, что незащищённую кожу лица прижигало. Температура упала настолько резко, что они ощутили это как переход через невидимую границу в другую климатическую зону. Голова Степаны была замотана, а Инцелладу ткани не хватило, но кисти рук у обоих были обнажены и быстро онемели. Снежная пыль сменилась огромными хлопьями, похожими на перья, вытряхнутые из воображаемой подушки Инцелла. Видимость стала нулевой, но высокий гранитный парапет снова вёл их вдоль реки. До общежития было далеко. Чем детальнее Инцелл представлял всю длину маршрута, тем больше убеждался, что они не дойдут – это невозможно в таких условиях. Найти укрытие было невозможно тоже – здания, которые он видел вдоль набережной, были сейчас не видны, к тому же они могли быть закрыты. Хотя в стены зданий они могли спрятаться от ветра, они не могли помочь им согреться – отопления не было нигде, поэтому Инцелл думал, что лучше всё же добраться до своих коллег, чтобы обогревать друг друга телами. Он полагал, что Степана думала так же, и оба упрямо шли вдоль реки.

Как же сложно описать то чувство, когда цель, которую ты видишь так отчётливо в своей голове, отделена от тебя шкалой без каких-либо делений. Когда нет путеводных камней, по которым можно отбивать в голове удар колокольчика: «Динь! Я стал чуть-чуть ближе к желаемому». Инцелл очень боялся, что они сломаются, находясь в паре шагов от входа в студию.

Любопытно, но инстинкт самосохранения, который, как он слышал, считается одним из самых сильных, молчал, и всё, чего ему хотелось, – это свернуться калачиком под опорой очередного гигантского моста, который защищал хотя бы от снега, и уснуть. То есть сдаться и умереть выходит проще, чем бороться. Возможно, он бы так и поступил, но рядом была Степана: Инцелл вдруг заметил, что он отстаёт, и теперь уже он взял её за локоть и повлёк вперёд.

Стемнело. Глаза заметал снег, он таял и превращался в лёд. Инцеллу иногда казалось, что бумажный комбинезон прорвался в нескольких местах, потому что там ледяной ветер пробирал чуть сильнее. Но, может, это только казалось – онемели не только руки и ноги, но и всё тело. Он ударился лбом обо что-то твёрдое, обогнул и продолжил шагать, надеясь, что проведёт Степану мимо этого препятствия. Его дёрнуло назад. Руки, которой он держал Степану, он давно не чувствовал, поэтому ощутил рывок всем телом. Он обернулся.

– Мы пришли, – расслышал он её слова.

Растопив дыханием лёд на ресницах, он через боль разлепил веки и всмотрелся в пургу. Рядом был фрагмент косо торчащей металлической сваи – элемент несущей конструкции бывшего жилого комплекса, парящего над землёй. Видимо, в него он и врезался.