Выбор меньшего зла

– Прекрасно провожу время, – искренне сообщает он, когда нам приносят еду.

Я верю ему, и глотаю слюнки, глядя на заказанные для меня свежий салат и хорошо прожаренный кусок мяса. Пробую кофе из огромного стакана. На сей раз кофе – с тапиокой, с сырной пенкой, шоколадной крошкой и сахаром.

Это очень вкусно… но приправлено множеством эмоций, словно кучей лишних специй.

Мне приятно от того, что Олег помнит мои любимые блюда. Одновременно с этим я немного стыжусь того, что он продолжает в какой-то мере содержать меня, даже после того, как мы расстались, разрешил бесплатно пожить в его квартире, а теперь ещё и ужином угостил.

Убеждаю себя, что всё хорошо. Олег – человек без двойного дна, он всегда действует искренне, и обычно сначала всё-таки думает, а потом делает. Он явно обдумал своё предложение. Но всё же, не стоит обманывать себя и называть это взаимовыгодной сделкой. Если иметь смелость посмотреть правде в глаза, то со стороны Олега это акт благотворительности, бессмысленный и беспощадный.

Чтобы договориться со своей совестью, искренне обещаю себе продолжать искать новую работу и брать дополнительные задания, накопить-таки на самостоятельную аренду квартиры и иметь возможность спокойно съехать, когда Олег вернётся…

Вернуться он обещает месяца через три или чуть больше – как раз вполне достаточно для того, чтобы я смогла справиться со всем этим.

Даже мои попытки в оголтелую самостоятельность допустимы, если предпринимать их в разумных пределах.

Решаю попробовать взять всё то, что неожиданно дарит мне судьба.

Хотя, свои подарки она преподносит мне весьма оригинальным способом, буквально швыряет их в меня с криком «Лови!». И я ловлю, что мне ещё остаётся.

***

Мы с Олегом заходим в мою общагу, забираем мой рюкзачок.

Я ощущаю и ностальгию, и светлую грусть. Да, мне не очень-то понравились последние полгода, они были тяжёлыми, не столько в материальном, сколько в эмоциональном плане. Вокруг меня были соседи, коллеги, знакомые, но при всём этом я чувствовала себя очень одинокой, грустной и маленькой.

Но сейчас, прощаясь с этим периодом, я понимаю, что всё было не так уж и плохо.

В общаге меня никто не обижал, если не считать морального урона от созерцания облезлых обоев в цветочек. Жизнь шла предсказуемо и спокойно, а с соседкой-подругой Марьей мы всегда находили поводы для смеха. Вместе творили на кухне, пытаясь соорудить итальянскую карбонару из яичной лапши и дешёвого фарша. Гордон Рамзи, увидев финальный результат, спалил бы свою кухню от возмущения. Ну, или от зависти.

…Олег умудряется сразить обаянием и моих бывших коллег, и соседок, заводит разговоры и знакомства, чем скрашивает моё с ними прощание и снижает накал печали.

«У нашей Гретули, оказывается, такой мальчик», – шепчутся они. – «Где только она его откопала? Ранее рядом с ней можно было заметить только сковородку».

Он нравится всем. Ну, кроме коменданта (который смотрит на Олега так, будто тот – похититель наивных девушек, а не благородный спаситель утопающих в житейском море).

Я обнимаю свою подругу Марью, сую ей в руки пачку чая и дорогую шоколадку, которые приберегала для особого случая. Таким случаем оказывается наше расставание (вот неожиданность). Марья крепко и без слов обнимает меня, чмокает в ухо, я отвечаю ей тем же. Она сосредоточена именно на мне и даже не думает стрелять глазами в Олега, как делали все остальные встреченные девчонки, и за это я особенно ей благодарна. Я ценю наши с ней отношения, и мне приятно, что это – взаимно. Вообще, в действиях Марьи искренности и тепла больше, чем во всех московских небоскрёбах, вместе взятых.

Мы даём друг другу обещание общаться в социальных сетях, гулять и проводить время вместе.

Выходит, никаких глобальных перемен не случается, я прощаюсь лишь с общагой, но не с людьми. Не собираюсь задирать нос лишь от того, что нашла себе вариант для жилья получше, и вакансию поудачнее. Моих заслуг в этом нету совершенно, да и не тот я человек, чтобы поступать так.

…У Олега есть автомобиль, но он стоит в подземном гараже, около московской квартиры. Каршеринг взять не получится, Олег выпил глоток алкоголя, и за руль ему нельзя, а я водить не умею и прав у меня нет. Мои водительские навыки ограничиваются умением управлять тележкой в супермаркете.

Поэтому мы едем к железнодорожной станции, и садимся на «Иволгу». Мне нравятся быстрые, тихие, чистые электрички, и другие подобные удобства современного города, я радуюсь, что у меня появилась возможность продолжать пользоваться ими.

Я зря боялась близкого общения с Олегом. Нам на удивление легко рядом друг с другом. Его привычка нарушать личное пространство сейчас почти не проявляется, но при этом излишнюю дистанцию он не держит. Мы болтаем без всякого напряжения, без неловких пауз. Как друзья, а не как недавно расставшаяся парочка.

Очевидно, он тоже не стремится к нашему воссоединению, не мечтает меня вернуть. И этот факт вызывает у меня большое облегчение. Впервые за полгода я дышу полной грудью и ощущаю, будто с моей души свалился чудовищный груз, исчезли и чувство вины, и чувство ответственности. Полгода назад я хотела доказать ему и себе, что смогу жить независимо и самостоятельно. И, в принципе, доказала.

Даже если бы не его сегодняшняя помощь, моя жизнь была бы не так ужасна. Да, я уехала бы назад в своё маленькое село. Да, я вынуждена была бы поселиться с мамой, снова ввязаться в игру «спрячь деньги и бутылку», но, в общем и целом, справлялась бы со своей судьбой.

Просто, видимо, у моей жизни и судьбы – сценарист с биполяркой.

Но сейчас судьба моя меняется, у сценариста явно начинается маниакальная фаза.

Несмотря на поздний вечер, Олег звонит своему заместителю, предупреждает о моём скором возвращении в редакцию, отправляет запрос в отдел кадров.

Давно не было такого, чтобы обо мне так заботились. Давно не было такого, чтобы мои проблемы так легко решались. Признаться честно, от этого мне и тревожно, и неловко, и даже чуть-чуть обидно. Должно быть, это и уязвленная гордость, и провалившаяся независимость. Но, странным образом, вместе со всем этим я испытываю ещё и… облегчение.

Олег снимает моё напряжение, шутит, что появился, словно сказочный фей в жизни Золушки для того, чтобы подарить ей прекрасное платье, карету и лошадей. Он явно не испытывает неловкости от того, что помогает мне. Словно притащить в свою квартиру свою бывшую девушку и организовать ей новую жизнь – такая же обыденность, как заказать пиццу.

…Оказывается, Олег живёт в зеленоградской квартире почти с самого момента нашего расставания. Тут и впрямь много его вещей.

Как и меня, его ждёт рюкзак, собранный для предстоящей поездки. В смартфоне давно скачан электронный билет, и ждёт своего звёздного часа.

– Самолёт отправляется завтра утром, – сообщает мне Олег, улыбаясь. – Теперь это твой дом, так что сама решай, ляжешь спать или посидим вместе, поиграем в Ведьмака. Проведём последнюю ночь вместе.

Я покашливаю и смотрю на него с подозрением. Но, несмотря на последнюю фразу, он вроде не имеет в виду ничего такого.

И мы играем.

Олег оказывается прав. Погрузившись в сюжет, я совершенно забываю о напряжении и о смущении, наконец-то расслабляюсь.

Геральт, сломя голову, носится по Туссенту. Мы с Олегом перебрасываемся шутками, смеёмся и совсем не замечаем, как пролетает время. Видимо, компьютерная игра – лучший психолог для двух ненормальных.

На рассвете Олег, сонный и слегка заторможенный, вызывает такси, целует меня в щёку и отбывает в аэропорт.

Я остаюсь одна.

Наконец-то у меня есть покой, личное пространство и тишина, не нарушаемая криками соседей.

Совсем забыла, как здорово иметь возможность заходить в ванную комнату, когда захочется, а не по установленному графику.

В общаге я либо следовала этому графику, либо занимала очередь. К тому же, я боялась грибков и микробов, постоянно ходила в резиновых шлёпках, строго следила за своими полотенцами, чтобы никому не пришло в голову ими воспользоваться, и принимала душ только стоя. Вместо красивой эмалированной ванной у нас было облупившееся корыто с ржавыми разводами, вода из трубы текла тоненькой струйкой, но кран при этом стонал и ревел, как павлин на водопое.

У Олега же в ванной красота и чистота. Я безбоязненно ступаю босыми ногами по чистому белоснежному кафелю.

На полу тут красуется пушистый коврик, на полках расставлено множество шампуней, гелей, шипучих бомбочек, и других прикольных штуковин, радующих душу.

Погружаюсь в горячую воду, взбиваю вокруг себя пену, вдыхаю приятный аромат мыла, и счастливо улыбаюсь.

И вдруг понимаю, что, если бы не Олег, то сейчас я бы уже была в Рязани, а то и на полпути к своему селу.

А по селу я совсем не скучаю. Не была там уже пять с половиной лет, и с радостью не поеду ещё столько же.

Маме я помогаю, как могу. После нескольких поездок в рехаб за мой счёт (понадобились все накопления с зарплаты, которую мне платил Олег) ей стало получше, она пытается держать себя в руках, но всё же иногда срывается в классические запои. Тогда добрая соседка за небольшую финансовую помощь заходит к ней, чтобы прибраться, проверить состояние, при необходимости вызвать платных врачей (опять за мой счёт, конечно).

Мне пришлось смириться с тем, что алкогольную зависимость невозможно победить, если на то нет желания самого алкоголика.

Конечно, это обидно и больно, но я просто живу с тем, что есть.

И сама держусь от алкоголя и даже курения подальше.

Из вредных привычек у меня – только любовь к еде, к сну, к бессмысленным долгим прогулкам на природе. Но от этого я никогда не откажусь, это три кита, на которых держится моё психологическое здоровье.

Думая о маме, испытываю мощный приступ вины за то, что отмокаю в ванной, в то время как она продолжает справляться со своей жизнью в одиночку. Испортив себе момент умиротворения, выбираюсь из воды, оборачиваюсь в полотенце, бегу на поиски смартфона, быстро набираю ей покаянное смс. Через десять минут тревожного ожидания получаю ответ, мама сообщает, что без моего присутствия ей только лучше, и я слегка выдыхаю.

Заказываю ей доставку продуктов, в очередной раз прошу держаться и «вести себя хорошо». Она, пропустив нравоучение мимо ушей, мирно желает мне спокойной ночи.

Высушив волосы, я падаю в кровать Олега, даже не потрудившись сменить простыни. Уж у него-то точно нет клопов, а вместо продавленного кривоватого матраса – большой ортопедический, с независимыми пружинами. Очень удобный, чёрт возьми. Боюсь даже представить его ценник. Должно быть, хватило бы на восстановление рухнувшего сарая в мамином огороде.

Казалось бы, я должна мгновенно расслабиться и уснуть, но вместо этого долго валяюсь, думаю об Олеге, о маме, о себе и своей жизни, обнимаю огромную подушку, вдыхаю знакомый, волнующий аромат шампуня Олега, и даже роняю пару слезинок.

Глава 2.

Глаза удаётся продрать только ближе к обеду. После бессонной ночи – неудивительно. Думаю, Олег тоже спит, только в кресле самолёта. Ну, или строит глазки стюардессе (а учитывая, что глазки у него красивые, стюардесса, должно быть, уже притащила ему бесплатные напитки и пересадила в бизнес-класс).

После обеда звонят из отдела кадров, сообщают, что я восстановлена в должности и могу выходить на работу с понедельника.

– В сущности, даже в редакцию приезжать не обязательно. Ты на удалёнке, при этом полностью свободна в выборе темы для статей и репортажей, – в голосе сотрудницы слышится лёгкое неодобрение.

Ещё бы, ведь в редакции всем известно, что я протеже главреда, и, конечно же, все уверены, что расплачиваюсь за его помощь древним, как мир, способом.

Но сейчас мне почему-то плевать, кто и что обо мне подумает. Никто не может испортить моё хорошее настроение и ощущение начала новой жизни.

Сегодня – пятница, и у меня есть все выходные, чтобы насладиться бездельем в полной мере. Я валяюсь в кровати со смартфоном, потом сажусь за компьютер и снова гоняю Геральта и Плотву по красивейшим пейзажам. Определённо, данная игра – лучший психотерапевт для слегка поехавшей крыши.

Я хорошо провожу время, но уже ближе к вечеру вдруг чувствую импульс прогуляться.

Это довольно странное ощущение, и более всего странно само желание покинуть дом для того, чтобы выйти на улицу, где начинается серая тоскливая морось, и дует ветер. Видимо, инстинкт самосохранения взял отгул на сегодня. Но, всё-таки, любовь к прогулкам – это в моей природе. Решаю продолжать потворствовать своим маленьким слабостям, быстро одеваюсь и выхожу.

На улице прохладно и сумрачно. И что странно, прохожих совсем нет.

Прямо как в фильме про зомби-апокалипсис. Только без зомби… Пока что.

Я только переехала, и совсем не знаю района. Прекрасно помню о своей способности заблудиться и забыть, откуда пришла, внимательно смотрю по сторонам. Отмечаю высокий забор из листового железа, скрывающий за собой едва начатую стройку. На углу лист железа отогнут вверх, под ним лаз, прокопанный то ли собаками, то ли бомжами.

Хотя, зачем бомжам стройка? Заброшена она или нет, там же всё равно нет ни еды, ни чего-то полезного, даже медного кабеля не завезли. Да и собакам там искать нечего, бесплатных бараньих косточек там явно не раздают…

Думая об этих глупостях, я медленно бреду по влажному асфальту, теряю бдительность и впадаю в некоторое подобие прострации. Мир вокруг меня размывается, сознание в полусне, ноги волочатся с трудом, будто продираясь через высокую влажную траву.

Внезапно у ближайшего фонаря с треском лопается лампа, я подпрыгиваю на месте и инстинктивно шарахаюсь в сторону. Меня выбивает из вялой задумчивости. Мозг лихорадочно ищет опасность, придумывает пути отступления и фиксирует сразу всё: и то, что остальные фонари внезапно гаснут, и то, что на улице, оказывается, достаточно темно, и что нахожусь я на узеньком тротуаре, вдоль неширокой дороги припаркованы пустые автомобили, и даже то, что ни один из этих автомобилей не включает сигнализацию, несмотря на продолжающийся странный шум и треск.

Впереди какое-то движение. Я вижу две фигуры, стремительно промелькнувшие мимо и бегущие за дом, слышу звук приглушённых выстрелов.

М-да, надеюсь, стреляющие убегут подальше…

Вроде бы сейчас не девяностые, чтобы посреди улицы, пусть даже поздно вечером, происходили перестрелки между какими-то бандитскими группировками. Хотя, может, у каких-то бандитов внезапный и неконтролируемый приступ ностальгии…

С колотящимся сердцем я оглядываюсь, готовая побежать в противоположную сторону, но там тоже слышен какой-то шум.

Мысли путаются, я едва дышу от ужаса. Адреналин несётся по венам, требуя сделать хоть что-нибудь.

В мозгу будто молния сверкает, генерируется идея немедленно спрятаться, хотя бы на время.

Гениальный план в стиле опоссума – прячься, а если не выйдет, то притворись мёртвым.

Бегу в сторону большого мусорного контейнера, огороженного с двух сторон бетонной стеной. Около мусорки ужасно воняет, но зато никому из бандитов не придёт в голову повторить мой подвиг и сунуться сюда.

…Или придёт?

Слышу за контейнером приглушённый стон. На трясущихся ногах делаю два маленьких неслышных шага, вытягиваю шею.

Прямо на асфальте, прислонившись спиной к бетонной стене, сидит мужчина. У него бледное лицо, и по лицу этому стекает струйка крови. Прядь длинных чёрных волос прилипла к щеке, он с трудом поднимает руку, сдвигает прядь в сторону, попутно размазывая кровь. Я настолько поражена и испугана, что целых пять секунд стою, не дыша, чувствуя только собственную дрожь и эхо колотящегося в ушах сердца.

Но эти пять секунд проходят, и мужчина медленно поднимает на меня взгляд. Глаза у него тёмные, даже чёрные, и я снова поражена, на сей раз контрастом его чёрных волос, белой кожи и тёмно-бордовых капель крови.

Это было бы очень кинематографично, если бы не было так… реально.

Он смотрит в моё лицо, приподнимает бровь, ухмыляется правой стороной рта. Но продолжает молчать.

Внутри меня появляется странная щекотка, пальцы гудят и вибрируют.

Интуиция оглушительно кричит в моей голове: «Свой, свой. Этот – свой». Я верю ей безоговорочно, безотчётно.

Чувствую, что обязана оказать помощь этому человеку. Ну, или хотя бы попытаться.

И тут с меня слетает ступор.

Наверное, это глупость. Да что там, это точно глупость. Но я делаю то, что делаю.

Я бросаюсь вперёд, нервно хватаю мужчину за плечо, потом за руки:

– Вставайте. Надо смыться отсюда.

– Здравая мысль, – едва слышно комментирует он.

Лицо его бесстрастно, он не издаёт ни одного стона, хотя встаёт с очевидным трудом. Его шатает в сторону, но я не позволяю ему осесть назад, закидываю его руку на своё плечо, обнимаю за талию, тяну вперёд, заставляю его вместе со мной сделать несколько шагов в сторону дороги. И только тогда нервно оглядываюсь. Его преследователей пока не видно, но это не значит, что здесь их нет.

Мы ковыляем дальше.

Он переставляет ноги из последних сил, явно применяя на это всю свою волю. Благодаря выключенным фонарям мы до сих пор не замечены, но это ненадолго, – шестое чувство подсказывает, что преследователи осознали свою ошибку, пробежали вокруг дома, и сейчас движутся в нашу сторону. Ещё издалека видя забор из листового железа, я вспоминаю о «собачьем лазе». Особо размышлять некогда. Необдуманное решение – это тоже решение. Кладу своего спутника прямо на землю, сажусь на землю сама, пролезаю под забором, думая о том, что вконец испачкаю новенькие светлые джинсы, и сама удивляюсь тому, что у мозга есть место и время думать о таких пустяках. Обернувшись, я хватаю пострадавшего за плечи, волоку прямо по земле, и затягиваю через лаз, усаживаюсь рядом и замираю.

Как раз вовремя.

За забором раздаются приглушённые голоса. Сначала мне кажется, что говорят на незнакомом языке. Но после некоторой обработки сознанием, я понимаю их слова.

– Куда же он делся?

– Без понятия.

– Может, ну его к чёрту, этого Гримса? Вряд ли он сможет телепортироваться в таком состоянии. Лучше найти мальчишку.

– Да мальчишка вообще, как сквозь землю провалился. В городе его нет. А Гримса в покое оставлять нельзя. Это такой персонаж… Обязательно залечит свою чугунную башку, выполнит задание первым, ещё и нам все планы поломает. Нет, надо его поймать. И притащить господину. Может, тогда он не придёт в ярость из-за провала операции.

– Точно. Без него господин Миллениум нас и слушать не станет. Скормит птицам своим.

Я в панике хватаюсь за виски. Кажется, эти люди – ненормальные. Какой ещё Миллениум, что за кличка такая? Ни один уважающий себя преступник не назовётся так вычурно и претенциозно. Какая ещё, мать её, «телепортация»? Это иносказательное обозначение для исчезновения, которое провернёт этот Гримс, или как его там? И что значит «скормит птицам»? Каким птицам, как, зачем?

В голове скрипят и мечутся мысли.

Орнитология – не мой конёк, но всё же я знаю, что обычные птицы предпочитают насекомых и семечки. Хищные птицы едят мелких грызунов. Но точно не клюют взрослых бандитов. Они… невкусные. Разве что грифы на них соблазнятся.

Куда я вообще ввязалась? Насколько это опасно?..

Кто такой этот Гримс (вроде так его назвали в разговоре?), почему он мне попался и почему я ввязалась в его дела и проблемы?

Если мы оба бесславно погибнем здесь, то моя мама останется одна в мире. Я подведу её, и себя. Олег, который рассчитывал на меня, будет разочарован и шокирован. Тем, что я бросила и его квартиру, и старую-новую работу, и его фикус. Я непростительно рискую, просто из-за сиюминутного порыва, из-за собственной глупости.

Мой спутник лежит без движения. Он пришёл в себя, я вижу, как он с трудом разлепляет веки, смотрит на наше ненадёжное укрытие. Но ему снова хватает воли на то, чтобы не стонать и никак не выдавать наше присутствие. Страх нарастает, дыхания не хватает, горло свистит при выдохе. И я утыкаюсь в шарф, чтобы дышать потише.

Не верится, что ещё только вчера я стояла перед бариста и выбирала между латте и капучино. А сегодня выбираю между смертью и ужасной смертью. Прогресс налицо.

– Может, он тут? – я слышу постукивание кулака по листовому забору.

Враги находятся от нас на расстоянии полшага, и если наклонятся и заглянут в дырку под забором, то непременно увидят. И тогда неизвестно, что сделают. Но вариантов много… Убьют. Птицам скормят. Сами съедят.

Сердце трепещет и грозит проломить рёбра.

– Нет, нет, нас здесь нет, – произношу я одними губами, и всей душой мечтаю о том, чтобы «бандиты» отвлеклись на что-нибудь и прошли мимо.

Моё желание сбывается неожиданно и шумно.

За забором, в сторону от дороги, срабатывает автомобильная сигнализация, лопается лампа у очередного фонаря.

– Туда, быстрее, – произносит голос за забором, и я слышу торопливые удаляющиеся шаги.

И только спустя пару секунд я шумно выдыхаю.

***

Я не смогу тащить раненого мужчину на себе, это очевидно. Одна попытка – и у меня пара лишних грыж в позвоночнике.

Но неожиданно его удаётся растолкать и заставить двигаться самостоятельно.

Куда же мне (а точнее, нам) податься теперь? Я не знаю района, не имею понятия, где медицинский пункт или пункт полиции. А время терять нельзя.

Единственный более или менее разумный вариант – временно спрятаться в квартире Олега, вызывать врачей и полицейских уже прямо туда.

Но могу ли я так рисковать? Насколько уместно так активно «впрягаться» за странного незнакомца? Но интуиция вновь и вновь просит меня не сдаваться и продолжать. Приходится покориться.

Наверняка это самое глупое решение года. Я могу выиграть золото не только в номинации «невезучая провинциалка», но и взять гран-при за «самоубийственную помощь незнакомцу».

Адреналин понемногу кончается в моей крови. Прилив сил заканчивается вместе с ним.

И я, и Гримс добираемся до подъезда с таким трудом, будто пробежали марафон в двадцать километров, хотя на самом деле до него было метров пятьсот, а шли мы медленно и шатаясь.

Единственная положительная деталь в том, что по дороге мы не встречаем ни одного человека, даже ту самую любопытную и вездесущую тётю Валю, которая есть в каждом уважающем себя доме.

В лифте Гримсу становится совсем плохо, он хрипло дышит, с трудом удерживается на ногах, опираясь на стену.

Кое-как открыв дверь квартиры, я устраиваю своего спутника на банкетке, старательно запираю замки, пытаюсь отдышаться.

Итак, что мы имеем? Какие-то маньяки с пистолетами охотятся за неизвестным мужиком, по всей видимости, им удалось его серьёзно ранить. За каким-то чёртом я притащила этого мужика в квартиру Олега. Что будет, если этому мужику окончательно поплохеет, и он отъедет на тот свет? Я мгновенно сяду лет на десять, а остаток жизни после тюрьмы проведу в ужасных воспоминаниях о собственной глупости. «Она была хорошей девочкой, пока не встретила того парня», – примерно такая будет эпитафия на моей могиле.

– Я позвоню в скорую, – нащупываю в заднем кармане смартфон.

Оглядываю Гримса, длинные перепутанные чёрные волосы, закрывающие собой рану на макушке, потёки крови, хорошо заметные на белой коже его лица и совсем незаметные на чёрной ткани его костюма.

Он с явным трудом качает головой.

У него явно нет сил объяснять, почему вызов скорой – плохая идея. Хотя, если за ним и впрямь гналась бандитская группировка, то и он сам тоже является бандитом, и значит, скрывается от закона. У него с собой, очевидно, нет паспорта, полиса, я не смогу объяснить врачам, кто он такой и что с ним случилось. Потому что сама понятия об этом не имею.

Интуиция снова поднимает голову, бормочет что-то о необходимости прислушаться к его мнению и никуда не звонить. По крайней мере, пока что.

Ну что ж…

– Меня зовут Грета. – Чёрт знает зачем сообщаю я, обращаясь к Гримсу.

– Ну да. Я знаю.

Уточнять некогда. Да и не у кого. Он медленно сползает с банкетки на пол и теряет сознание.

Благодаря увлечению горными походами, я усвоила, что в опасной ситуации крайне важно не впасть в панику, сохранить холодный рассудок и действовать. Мне уже приходилось оказывать первую помощь. Как-то раз, гуляя по «лёгким» перевалам и долинам, мы с Олегом встретили соло-альпиниста, который получил открытый перелом, спускаясь по сложной горе. Пока Олег бегал на ближайшую возвышенность, чтобы поймать мобильную связь, я достаточно бесстрастно разрезала у пострадавшего ткань брюк, перевязала и зафиксировала ногу и утешала всё то время, которое мы ожидали спасателей. Однако, тогда всё было проще, ведь со мной был Олег, и не было никаких мистических странностей.

Итак, несмотря на подкатывающую тошноту, сильное волнение, несмотря на колотящееся сердце и сбитое дыхание, я стараюсь мыслить разумно. Если я запаникую, то уже не смогу нормально оказать помощь. А я должна сделать это.