Приключения энэлотика Гумпо

– Ну, ты и врёшь! – сказал Елесик, – Женился в пятый раз! Да, от твоей брехни трава кругом повяла и даже мухи дохнут налету!

– Ну, может быть, несёт меня слегка.

– А ты прими таблетку!

– Швиштишь! Муму не поштижимо! – просвистнулось у Лимпопо сквозь дырку и запуталось.

– Да, хорошо, что всё закончилось без жертв! – парировал Хорузя, – Вон, Вяшкин, как-то раз зашёл к соседке, типа, чай попить. А та чего-то расшутилась, спряталась за дверь и, только он прислушался – не муж ли поднимается в подъезде? – так резко крикнула, что бедный Вяшкин уронил на ногу чайник, обмочился, и так закончились их встречи навсегда.

– Всё это из-за блуда! – выдавил Елесик, – Я слышал, как одна несчастная избавилась от мужа. Подвела своего возлюбленного кассира к дому и говорит: "Ты, малость, погоди. Я только за аксессуарами домой забегу. Потом дальше пойдём.» Забежала домой и шепчет мужу: "Скорей бери лопату! Там наш кассир с лимонами стоит. Баздохни его сзади!" Сама обратно побежала и кричит: "Берегитесь, кассир! Берегитесь! За Вами сзади мой ужасный муж крадётся! Лопатой хочет Вас убить!" Тут мужа-то её и повязали – людей было полно и всё напротив магазина!

– Бывает из-за жадности! – включилась Шаша, – Моя знакомая погибла из-за мужа-скряги. У них всегда водились деньги, но только он машину и любезности в семейной жизни никогда не применял. Идут из магазина. У неё через шею две сумки и в каждой руке по мешку, а он идёт с сигарой сзади: "Ты ноги шире расставляй! – кричит ей, – Джинсы протираются!" И вот, они решили юбилей отметить – десять лет. А за одно и пятьдесят. И даже всем так объявили – мол, сразу всё – потом не будет! Из экономии. Их кто-то пристыдил, так он ей говорит: "А, может, нам вина побольше взять?" – «Возьми, конечно, дорогой." – «Тогда друзей побольше позовём!" – «Позови, дорогой." – «Ничего ей не жалко! Что за расточительство такое разгильдяйское? С тобой этак ноги протянешь!" – «А мне ещё вечерний туалет на праздник нужен!" – «А днём, куда ходишь? Дневным на вечере и пользуйся!" Он так раздухарился, что намылил руки и задушил её руками в туалете. А на верёвку денег пожалел!

– Я слышал, как один рогатый муж, чтобы не оставлять отпечатки на шее, удавил свою жену за ногу. Говорят, что она очень долго кричала! – печально сообщил Хорузя.

– Рогатый муж – коровая жена! – заключил хмуро Лесик.

– Одна женщина заподозрила, что муж может её убить. Вернувшись домой ночью после очередного своего блуждания, она сделала из нижнего белья чучело, положила его на свою кровать, а сама ушла спать в поле. Утром возвратилась – чучело отравлено! – подключилась снова Лимпопо.

– А я знаю одного человека, – подхватил Хорузя, – которого бросила жена и написала ему об этом в письме. Прочитав её письмо, он налил почтальону вина и заставил его проглотить сообщение вместе с конвертом. Почтальон проглотил, заболел, прогулял целый день в отхожем месте и его уволили с работы. А один ловелас соблазнил стодвухлетнюю старую деву, но обманул её, и женился на столетней. А эта бабушка взяла и застрелилась. Но экспертиза показала, что убил её не выстрел, а резкий ветер от курка. А Клеопатра Египетская, говорят, отравилась, положив себе змею на левую грудь.

– Жена укусила мужа, муж укусил собаку, и все перегрызлись! – саркастически съязвил Елесик.

– Я бы сказал, что всё могло бы быть иначе, если бы они родили хоть одно сопливое дитё, – печально пробубнил Хорузя, – Но это же утопия, ибо в случае кризиса только дитё и пострадает.

– А ты чего молчишь сегодня, Ваня? Поправился маленько или нет? – сочувственно спросила Шаша.

Ваня глянул на неё, как малолетний сирота и как-то затаённо исподлобья, словно нашкодивший пацан, спросил:

– А я, скажите, кто такой? – и грустно хлопнул голубыми глазками.

Хорузя и Шаша безмолвно уставились друг на друга, а Лесик, как учёный астроном, степенно перевёл два замутнённых мыслью телескопа на объект и, словно доктор пациенту, тоненько пропищал:

– Ы-ы-ы!

– Обестолковел человек! – сказал Хорузя Шаше и, обратившись к Ване, заявил, – Пока ещё ты можешь задавать вопросы, я так тебе скажу, ты, Саша, не сердись:

Он приходил, не назначая ей свиданье,

И никогда не покупал цветы.

Он объяснял ей сущность мирозданья

И, взяв на руки, уносил в кусты.

– А-а! – заголосила Лимпопо и, блестя глазами, поднялась, чтобы хлопнуть Хорузю, как давеча хлопнула Лесика, но тот увернулся и Шаша всем телом мякнулась в газеты, раскорячилась над ними, замерла, как сопка вверх местоимением. Но, распознав, что ничего не раздавила, беспомощно задвигалась…

Её под рученьки подняли, усадили и покачали для порядка головами.

А Ваня, как сидел, так и сидел, сосимый ответом на жгучий вопрос.

– Вот, это да! Он даже не помог мне встать! – удивилась она, отряхнувшись, – Когда знакомился и подсаживался ко мне, пока я не упала со скамейки, тогда помог! А сейчас чего? К "сёстрам" что ли ходил?

– К каким это сёстрам? – спросил удивлённо Хорузя.

– Да, он ушёл в тот раз, а я ждала его, как дура! А он потом наврал, что его украли инопланетяне! Потом к нему пришли развязные девицы, и он сказал, что это их родные сёстры! Ну, думаю, устрою им Содом и Геморрой!

Но дальше ей не удалось договорить – Гумпо встал, как фантом, и спросил:

– Где они?

– Да, кто, Ваня? Кто?

– Инопланетяне!

– Какие инопланетяне?

– Вы только что сказали: "Его украли инопланетяне"!

– Вы? Ты, почему меня на "Вы" зовёшь?

– Я Вас не звал! Мне надо знать, где инопланетяне и посмотреть на их корабль!

– Ну, всё! Ему не наливать! – сказал Хорузя.

– А больше и нету, – ответили Шаша и Лесик.

– Идём купаться. Далеко не заплывать! – Хорузя приподнял Ивана за плечо и вывел к водоёму.

Все кроме Шаши сидели в трусах. Она отстала раздеваться, но Ваня встал, как якорь, и обернувшись к Лимпопо, воззвал:

– Господа гуманоиды, как мне выбраться с вашей планеты? – В полосатых трусах, весь всклокоченный, честный и долго не бритый, он выглядел, как посетитель психиатра.

– Кончай комедию! – сказал Хорузя.

– Как можно улететь от вас? – спросил его Иван.

– А как приехал, так и убирайся! – ответил бородач и через силу повлёк охлаждаться.

Ваня начал ерепениться, пыхтеть и напрягаться. Детина ловко сгрёб его в охапку и, как младенца на крещении, засунул в воду.

Наблюдая акт насилия, стояла Шаша на коленях, шалашиком печаля брови.

Похожий на два перископа, как эгоист и сластолюбец, равнодушно плескался в мелком месте Елесик.

А Ваня оказал серьёзное сопротивление, и он был вынут и оставлен на сыром песке с печальной фразой:

– Уймись, алкаш! Но знай, что если солнышко тебя тут стукнет, я сдам тебя в больницу, а там ты полежишь, и увезут тебя в психушку! И будешь там рассказывать про НЛО не нам, а тихим людям!

– Что такое психушка?

– Ну, вошёл в свою роль, Смоктуновский! Тюрьма для таких лицедеев, как ты! Забыл, сколько был в заточении Кутя? А он ведь только за алкоголизм! А ты нам белую горячку разыграл! На год, а то на два тебя упрячут, а там уж, как себя покажешь!

Гумпо пьяный, но сообразил, что надо быть поосторожнее с открытостью душевного уклада и с дрожью подозрения стал медленно с опаской помещать себя меж Лесиком и кромкой берега на глубину до полу локтя. И, как бы, между прочим, начал палькаться, но, тем не менее, настойчиво спросил:

– А что такое НЛО?

– Ты, может быть, уже закончишь придуряться? – спросила голова Хорузи, которая в воде по уши боролась с течением.

– Да, – ответил Ваня кратко, – Но я забыл, что это значит.

– Что? "Придуряться" или "НЛО"?

– Да. Оба.

– Послушай, Ваня, я тебе отвечу только в том случае, если ты сегодня больше не будешь прикалываться. Если, конечно, это не горячка.

– Да, – сказал Ваня и замер, как суслик в дозоре.

Голова, как-то пристально глянула на него, как-то странно сегментарно дёрнула мокрыми космами и медленно внушительно произнесла:

– НЛО – это неопознанный летающий объект, в котором могут прилететь инопланетяне, чтобы посмотреть, как ты тут придуряешься. А "придуряться" – это значит, чушь пороть, которую ты порешь целый день. "Пороть чушь" – это значит говорить глупости, – на всякий случай добавил Хорузя, – Всё?

– Всё, – солгал Гумпо.

На самом деле после этого ответа у него возникла целая чреда горящих и животрепещущих вопросов. Но он решил пока "затихнуть", однако, ни за что не отставать от этих гуманоидов, пока не разузнает осторожно всех подробностей о тех, кто может прилететь. А с теми будет всё гораздо проще. У этих слишком много нелогичного. Например, как это он и куда это он прикалываетя в то время, как просто сидит своим задом в воде? В общем, потихонечку всё можно узнать, если сразу не попасть в тюрьму – неволя это смерть.

Пока он думал, он смотрел себе на пуп и параллельно размышлял – почему этот пуп не на спине, не ниже и не выше, а именно тут? – сидел и щупал сам себя.

Суча красивыми ногами, Лимпопо почти изящно подошла к нему и, трепыхаясь от нетрезвой качки, вошла в прохладную стихию и, погрузив своё богатое имение в живительную влагу, присела рядом и как-то бестолково и внимательно уставилась на Ваню. Но он, подавленный объёмом накопившихся вопросов, не обращал внимания на Шашу.

И та, ища поддержки, удивлённо посмотрела на Хорузю.

– Придётся отвести его домой, – сказал Хорузя, – Он, где-то сегодня умом повредился. Горький пьяница!

– Заодно питья ещё возьмём! – откликнулся, взбодрившийся плесканием, Елесик.

– А где я живу? – спросил Гумпо, но сразу осекся, подумав, что лишний вопрос сейчас лишний, – Шутка! – весело добавил он, немало испугавшись, что сейчас от них отстанет, и воскликнул, – Попить бы ещё эту жидкость богов и героев!

– Попить-то мы явно попьём. Только дома, – сказал Хорузя, как отрезал,– У тебя сейчас тень и должно быть прохладно. Давай одевайся, мой дарлин!

Ещё одно имя! – подумал Гумпо, но промолчал.

– Смотри, носки не на ту ногу не надень! – пошутила Лимпопо от радости за Ваню и сама же заржала, как пьяная лошадь.

Все засмеялись не над шуткой, а над Шашей.

– Александра, ты его не отвлекай, а то он тут до ночи просидит! – повеселел Хорузя, – А нам пора преодолеть горизонтальные бугры и удалиться в перпендикулярный рай, где ждёт нас радость возлияний нещадная и полная несбыточных мечтаний о непрерывном счастье и достатке! А эти тысячи и тысячи румяных, розовых и бледных ягодиц пусть вожделенно подставляют щёки солнцу и, праздно улыбаясь, блаженно мокнут в пене волн далёких берегов! А нам пора идти, ибо хождение посуху даёт нам почву под ногами!

– Не почву, а асфальт! – заметил Лесик, наблюдая сквозь мудрые стёкла, как Ваня мается с носками.

Пока Хорузя, как Орфей, пел солнечную оду ягодицам, Ваня тихо пыхтел, менял носки с ноги на ногу, о чём-то думал и менял обратно. Шаша склонилась помочь ему одеться:

– Не оставлять же Ваню под рахитовым кустом!

Одежда высохла, но он так мучился, как будь-то, надевал её впервые.

Елесик пристально смотрел туда, где сонмы пляжников "румянят вожделенно ягодицы", периодически косясь на полные ядрёного здоровья ягодицы Лимпопо, которыми она ему приветливо-открыто-праздно улыбалась.

– Ну, что? Всё хоккей? – Хорузя был уже одет и ждал.

– Всё бадминтон! – ответил Лесик.

– Поправился маленько? – спросила ласково Шаша у Вани, когда они закончили с одеждой, – Пришёл в себя?

– Подвинулся. Вернулся, – ответил он.

– Куда подвинулся?

– "Поправить" – это то же, что "подвинуть". И "прийти в себя" – это то же, что "вернуться". Так?

– Точно. Верно, – согласились гуляльщики, а Хорузя добавил:

– И вот, сподвинувшись сознанием, они все тронулись, и начался тяжёлый переход Суворова на летнее время.

ПЕРЕХОДЫ

– Каким путём пойдём, товарищи? – переходя железную дорогу, спросил у всех косматый бородач, похожий сразу и на Карла и на Маркса, идущего по рельсам с ночником – Елесик рядом с ним невероятно смахивал на комнатный торшер с двумя костлявыми худыми ножками под широчайшим абажуром шорт и тонкой шейкой под панамой.

–– Вторым! Вторым! – заголосила Лимпопо, имея виду любой путь, лишь бы не тот, по которому они сегодня в экую жару скатились с Ваней.

Они пошли вторым путём через тупик.

По ходу Гумпо дико озирался, как окруженец, ждущий нападения железной колбасы, но в этот раз она не появилась.

По узенькой тропиночке они дошли до гаражей и, гаражируя вдоль гаражей, взошли на плоский горб бугра.

Дома здесь были словно брошены пригоршней Господа на произвол судьбы. Самострой представлял собой смесь небольших и низеньких хибар и подавляюще высоких башен, которая была разбавлена кудрями флоры – зелёными деревьями, кустами, клумбами и даже беспризорными, на первый взгляд, заборами. Здесь чувствовалось то тепло, которое мгновенно согревает душу – такое единение природы с человеком, в котором живётся спокойно, с добром и любовью. Над крышами низких домишек стояли старинные липы, а дальше над ними высокие белые стены теснили небесную высь, давая в сильную жару столь вожделенную густую тень. Такие небесные скрёбы всегда создают во дворах непрерывный сквозняк, в котором летают воздушные змеи, воздушные птицы и даже пустые пакеты, которые кружатся долго, как птицы. И змеи завидуют им – ведь, все кульки летают без верёвок!

-– Ой! Кошка с дерева упала и не может встать! – воскликнула печально Лимпопо.

–– Она не падала. Она лежит под ним и спит, – растолковал Хорузя, – Смотри, какая лепота! – указал он своей шерстяной бородой на парящий по небу пакет.

–– Да, лето – это хорошо! – вздохнула Шаша.

–– Лепота! Лепотень! Лепотятина! – крутил Елесик радостно панамой, – Красота! Красотень! Красотятина! Ах, ты дрянь! Срамотень! Срамотятина! – докрутив головой, он упал, как торшер, громыхнув костями об дорогу. Одно стекло в очках разбилось, выпало, и он стал похож на циклопа. Но сами очки не свалились – они были крепко привязаны тонкой верёвкой к затылку.

Он помолчал примерно полторы минуты, но до того натужно, что этого молчания никто не вынес, но и нарушить не посмел. Все преклонились к нему и скорбели, как по великому вождю или отцу народов.

Ему это очень польстило, и он сказал сквозь ротовую щель:

-– Сегодня обязательно напьюсь!

И все сказали "Хорошо!" и тоже сильно захотели это сделать.

Внезапное несчастье всех сплотило и все, как будь-то, обострив своё внимание, настырно целеустремились к магазину.

А гордый Лесик, как Джузеппе Гарибальди, израненный в сражениях, хромая шёл за ними, как за своим отчаянным повстанческим отрядом.

Идти пришлось совсем недолго.

По пути им попалась упитая тётка, которая, раскинув руки самолётиком, ловила транспорт посреди дороги. Машинок было здесь немного, и она успевала не дать им проходу.

-– Вот, верный признак: где-то рядом магазин, – сказал однолинзовый следопыт.

–– А, что? Хорошее занятие – ловить машинки! Не надо терять драгоценное время в тусовках, где женщины, мужчины и природа – всё превращается в предметы сделок! – раздумчиво сказал Хорузя.

А Гумпо отметил, что автомобили слишком примитивные, но всё равно казалось, что они по дороге порхают, а ласточки в воздухе звонко бибикают.

Высокая белая мачта, как кол в бесконечность, вонзалась в небесную синь, а рядом сквозь ветви деревьев виднелась какая-то фабрика, покрытая сплошь зеркалами и пластиком. Предназначения зеркал на стенах он не понимал, но было, всё-таки, красиво – в них отражались стены зданий, облака, деревья, птицы…

А, может быть, это были солнечные батареи или ещё какая-нибудь неизвестная чучупань.

Возле толстосукового дерева не очень крепко на ногах стоял какой-то очень крепкий человек в полосатой маечке и, куря специальную палочку, пристально бдил в беспредметную даль. Но тут он, видимо, немножечко вздремнул – сперва у него изо рта выпала курительная палочка, а потом он и сам упал. Упав на четвереньки, он увидел землю и сильно закричал:

-– Земля! Земля!

Елесик пропищал ему:

–– Куда путь держите, товарищ капитан?

Тот очень долго задирал свою всклокоченную голову, что бы увидеть место, из которого вышел вопрос, но Елесик его вразумил:

–– Да, хватит уже путь держать! Отпустите свой путь!

–– Вставайте, капитан, уже приплыли! – сказал Хорузя зычным басом.

И человек в тельняшке встал, поднял свои натруженные веки и, приложив ладонь почти к затылку, отрапортовал:

–– Задание выполнил. Какие будут указания в дальнейшем?

–– Всё. Отдыхать! Благодарю за службу! – пробасил Хорузя, – Теперь пора на берег!

–– В какую сторону? – спросил моряк.

–– Иди по пальцу, – Хорузя распрямил свой перст и указал прямое направление на лавку, стоящую в глухой тени, – Азимут сорок. Курс на восток.

–– Задание понял! Разрешите выполнять?

–– Иди!

Морячок очень гордо – как флагман – отправился прочь по изящной дуге, высоко поднимая колени, да, так, что от ладного хода зачакали зубы.

Он перешёл через бордюр, потом, шага два-три спустя, стал перешагивать через него.

На данном направлении дуги стоял какой-то стенд с плакатами и всякой информацией, и все подумали, что он идёт его читать. Но голова его упёрлась в стенд, а ноги продолжали ход под стендом.

И стенд опрокинул его на затылок.

Друзья пошли к нему на помощь, но их опередила неожиданная тётка с тачкой. Привычно, как докер, она приняла морехода на тачку и, вякая скрипучим колесом, ушла в свою тихую гавань.

-– У нас есть есть? – спросил Елесик возле магазина.

–– Не всё же есть, надо и пить! – ответил вежливо Хорузя, – Иван, у тебя в холодильнике есть закусить?

–– Согласен, – чётко произнёс Иван.

–– Да. Надо взять. Напитков всевозможноразных очень много, но надо взять два литра "Благо", бутылку "шалопайского", две банки "Белой цапли" по сорок градусов на каждый оборот и огурец. А если будет лишнее, оставим.

–– Чудес не бывает! – заметил Елесик.

–– Вы тут в тенёчке посидите, а то там душно, – сказал Хорузя Шаше с Ваней и, заходя, добавил, – Если мы не вернёмся, считайте нас римскими цифрами!

Елесик, уходя, воскликнул:

–– Ах! Только денежки летят!

–– Какие денежки? Где? – удивился Ваня и стал смотреть на небо.

В тени, там, где служебный вход, пристёгнутый к решётке магазина брючным ремнём, стоял мужик и методически срывался в присед – колени сами преломлялись, но присед был не полноценный из-за ремня, который не давал свободы. От этого неполноценного движения мужик всё время обращался к маме: "Мать!", "Мать!", "Мать!". Но мамы где-то не было.

-– Ну, что такое? Время-то идёт! – сказал он вдруг, и хлёстко вынув руку из кармана, нетерпеливо посмотрел на локоть.

Ваня и Шаша вернулись к парадному входу.

Какой-то юноша внутри елозгал по стеклу двери мороженым, а девушка снаружи эротически лизала этот след своим слюнявым языком и самовозбуждалась, закатив глаза. Она стонала и урчала, словно кошка.

Одноочковый Лесик и Хорузя, нимало не смутясь, прервали этот акт, и вышли все в поту, с пакетами наперевес.

Предав анафеме кондиционер, они перевели дыхание на мирный лад, и вся компания направилась кратчайшим ходом мимо парка, где на пленэре "художники чешут затылки", а "духовой оркестр лажает в городском саду".

-– Но, только, мимо рвотной карусели! – попросил Елесик.

За поворотом улицы открылось широкое место, где на асфальте было много голубей, которых угощала крошками какая-то старушка.

-– Голубей или голубьёв? – спросила Лимпопо у воздуха.

–– Кто? Кого? – Голубей, – просклонял пернатых Лесик, – В общем, птица с названием "голубь".

Проходящая девочка топнула маленькой ножкой, и голуби разом подпрыгнули, Гумпо вздрогнул, а на асфальте остались только воробьи, которых из-за "голубьёв" было не видно. Голуби сели обратно, и воробьи опять накрылись ими. Бабушка не обращала на это внимание, и воробьи не очень-то смотрели на неё. Тут все клевали крошки и ужасно суетились.

-– Это такие птицы, – думал Гумпо.

Но девочка и бабушка казались интереснее.

Компания уже шла мимо высокой ограды, за которой находился городской парк культуры и непрерывного отдыха. В парке было очень много отдыхающих и Гумпо тут, пожалуй, простоял бы очень долго, но его увлекли мимопарковые проходимцы, отстать от которых он очень боялся.

Особенно бойко старался пройти мимо парка Елесик. Он шёл, опустив гневно голову, изучая стеклом свои ноги, асфальт и дорогу.

-– А вот, и карусель! – сказала Шаша.

Елесик посмотрел на карусель, и его сразу стало тошнить.

От этого стало тошнить Лимпопо, но она отвернулась и еле сдержалась.

От сильного кружения в кишках Елесик закачался и упал.

Хорузя помог ему встать, а Шаша вцепилась в Ваню, и так они преодолели это опасное место.

Гумпо старался сбить шаг и идти невпопад, чтобы хоть как-то унять внезапную фантазию болезненного организма. От этого идти им с Шашей было очень трудно.

Елесик от внезапного несчастья сильно разозлился. Он захотел выразить всем окружающим презрение, заглушить свои страдания отчаянным свистом и сунул в рот два пальца.

От этого его опять стошнило.

Так, незаметно для себя, все оказались на огромной улице, где, не взирая на жару, кишела тьма народа, кругом гремела музыка и все галдели и жевали разом, а в воздухе был непрерывный хаос, беспредел рекламы и апофеоз.

Здесь небо было ограничено колодцем стен и пробивалось сквозь плакаты, зонтики, флажки и всякую другую мишуру.

Отдельных лиц людей нельзя было понять, запомнить или разглядеть. Особенно для Гумпо все они сливались воедино, как население восточных стран для европейца и наоборот.

-– Какая суя! – восклицал Елесик, стараясь сгладить собственную слабость, – Толкутся шнырики, шныри и понарошки: шныряют толокнотики, рэпсуют брэкмэны и рэпсы табунятся! Машины, ленты, шарики… Что происходит? И куда все эти шарики машинки перевозят?

–– Ты что? Серьёзно? – удивился Хорузя.

–– Я, что, на комика похож? – амбициозно взъерепенился Елесик.

–– Да, праздник же сегодня! – воскликнула вдогонку Шаша, – День города сегодня нашего Туренова!

–– Международный день терпимости, – сказал Хорузя, возможно, намекая на жару.

–– Что, есть такой праздник? – опять удивился Елесик, истолковав его слова буквально. Зачем такой праздник, когда и так все терпят каждый день? – воскликнул нетерпимец грязного разврата, адепт морали и владелец монолитного стекла.

И как бы специально для него порывом дунул праздничный нахальный ветерок, задрал коротенькие лёгкие подолы, и сразу две весёлые девчонки приятно улыбнулись нетерпимцу румяно свеже-нежными, крутыми трепетными попками.

–– И девушки голыми попками машут! – воскликнул радостно Хорузя и густо низким рокотом заржал.

–– И вовсе не голыми! – с обидой возмутилась Лимпопо, – Ведь, ты же видел там "уздечку"?

–– Это такая тоненькая ниточка в прорезе? – спросил наблюдательный Лесик.

–– Как ты можешь говорить такой срам? – обиделась Шаша.

–– А вы не для нас этот "срам" надеваете и так демонстративно выставляете? – заметил Зоркий Стёкол.

–– Нет, если красиво, то это не срам! Хотя, уздечка – это то, что у коня во рту, – заметил им Хорузя.

–– А что прикажете считать красивым?

–– Да, всё, за что стоит бороться.

–– А что может сделать один честный индеец против целой армии подонков, отнимающих его землю – землю его отцов – при помощи сверхмощного оружия?

–– А, вот, пожалуйста, муниципальня! – перехватил внимание Хорузя, чтобы избавиться от раздражения, – тут издают законы наши тугодумы.

–– Хорузя, что ты говоришь? – вспорхнула испуганно Шаша, – Тебя арестуют!

–– А что, Туреновская городская Дума уже звучит, как оскорбление?

–– Слишком вольное сокращение слов! – возразил из-за стекла, как из-за кафедры, Елесик, – Свобода слова и свобода выражения – вещи разные! Так же, как отличаются признаки человека и национальные признаки человека.

– В нашем городе такая перемешка рас, что каждого жителя надо определить не иначе, как многонациональный туренбек и закрыть навсегда эту глупую тему, а то от этого уже тошнит, как вас от карусели.

–– А что такое "бек"? – спросила Шаша.

–– Восточный богатей.

–– А если бедный человек?

– А бедного, как хочешь, назови, он на тебя в суд не подаст.

Что думал Ваня, было не понятно.

Гумпо, как мог, умудрялся смотреть на прохожих – на лица, одежду, походки, учился читать по названиям улиц и фразам рекламы.

А мимо двигались, стояли, сидели, подпрыгивали и шли высокие, низкие, стройные, корявые, стильные, чучелообразные, опрятные, неряшливые и всякие интересные люди, их дети, родственники и домашние животные.