Приключения энэлотика Гумпо

– Ты что, действительно такой герой, как выглядишь? – удивился Хорузя.

– Потом поговорим! – прервал его Елесик и ухватил "бразды" за горлышко.

– Тогда, как говорил великий Юлий Цезарь, наливай и властвуй! – изрёк удивлённо Хорузя и обратился к молодым, – А вы когда поженитесь?

Тут Шаша вся воспламенилась, смущённо захихикала и отвернулась.

А Гумпо спросил:

– Это что?

– И действительно! – согласился Хорузя, – Мне тёща язва цветы подарила. Что теперь делать? Не знаю.

– Жениться, – заметил Елесик, – это значит созидать очаг стабильного питания, потому что "жениться" от слова "жена", что по-современному звучит, как "женщина". Это слово можно разложить по-чеховски на составляющие части: "жен" – это корень "женщины", "щи" – еда (или пища), "на" – это "всегда – пожалуйста!"

– Удивительно! А я, вот, как-то, стоял на остановке, стоял, и вдруг – хрясь! – и влюбился! И сразу же – хрясь! – и прошло! – подпевал, бубнил Хорузя, – Потому что настоящая женщина – это неожиданная женщина, к которой не можешь привыкнуть. Но есть один коварный парадокс – женщине надо быть за мужчиной, а мужчине надо быть свободным!

– Если женщина очень красивая, то всю жизнь только ей и придётся служить! – заключил, вращая лупами Елесик, – А самый первый каприз женщина устраивает мужчине ещё до знакомства – когда заставляет его обратить на себя внимание.

– Красота – это то, что постичь невозможно, – согласился Хорузя, – притяжение, жизнь и любовь никогда не понять.

– Красота – это услада. Удовольствие – более низкое чувство, – заключил Елесик.

– Что не безобразно, то и надо считать естественным, – ответил так же по-учёному Хорузя.

Гумпо и Шаша, следя за беседой, синхронно вращали лохматыми головами.

– С мечты всё начинается и ею всё кончается! – вдруг заявил Елесик и привёл портативную схему развития семейной жизни: сперва – мечтания, знакомства и свидания, а после – свадьба, блуд и ссоры.

– А где мечты, которыми кончается?

– Человек так устроен, что после ссоры и трагедии опять начинает мечтать и это верный признак, что он поправился. И хоть ты кол ему об голову теши, он будет вновь и вновь искать своё сомнительное счастье. И большинство людей с огромным удовольствием встают на те же грабли. А дети внимательно смотрят и учатся жить. Конечно, есть единолюбы, которые скромны и совестливы, что, разумеется, прекрасно. Тут всё зависит от того, как Бог тебя пошлёт. Вот, например, один воспитанный скромняга ужасно страдал от своей робости и воспитанности. Бывало, к нему обратится какая-нибудь незнакомка на улице, так он от неожиданности так, бывало, вздрогнет, что вскрикнет, дёрнется, ударится об угол или об косяк и даже упадёт и разобьётся. И вот, он влюбился в одну из девиц. И та в него тоже влюбилась. Но вместо того, чтобы сразу женить, бог послал его укреплять свои чувства. И тогда он отправился в путешествие – покорил все деревни и города – показал себя со всех сторон и сам сумел высмотреть всех людей. А когда вернулся в родную деревню к руке своей возлюбленной, прошло столько времени, что у неё уже отнялись ноги. А те, которые немного побойчей, знакомятся и женятся, пока амуры ещё точат свои стрелы. После развода опять бегут на вечеринку "Для тех, кого обольстили и бросили", которая зовётся "Танцы-манцы-обжиманцы" или, как в простонародье говорится, "Тискотека" и "Тиськи-тириськи" и там поскорее знакомятся вновь: «Девушка, девушка, как вас зовут?" "Ну, скажем, ну, допустим, Катя." "Ах, Катя! Какое хорошее имя! А вы не могли бы ребёночка мне народить?" "Для вас могу. Ведь, я как раз беременна!» – вот, так вот всё по-быстрому, скоро и ладно и даже зелье заворотное не надо за воротами сосать – его с соломинками тут же продают.

– Ты сам-то сколько раз женат? – спросил Хорузя радикального философа.

Тот гордо откинул себя и едва не свалился с бревна – Хорузя удержал его за ножку.

– Я устал предлагать себя женщинам! – заявил оратор и взгляд его воспламенился, но не сумел пройти сквозь мутное стекло, – Сейчас пишу книгу рецептов "О способах внезапного знакомства", – оповестил он после паузы, – Если хотите, кое-что скажу. Вот, например, в трамвае и подобном транспорте можно сказать: «Ого! Какие у Вас длинные ресницы! Вы их не боитесь в дверях защемить?" Это надо сказать непристойно-любезно, и женщина ваша! А если вы сидите в креслах, то надо так сказать: "Вы будете сходить?" Она вам – "Нет". "Тогда, давайте поменяемся местами?" Меняетесь местами и, едя далее, уже знакомитесь, как я сказал вам выше. Но лучше сразу брать несчастных "за рога"! Я говорю вам о касании. Вы знаете, что всё решает первое касание? Прикосновение даёт искру любви и страсти! Допустим, в транспорте или в театре вы что-нибудь роняете под ноги и сразу начинаете искать и ползать там по полу. И ножки гладкоствольные у вас уже в руках! Вы прикасаетесь и говорите: "Скажите, пожалуйста, как пройти в областную клиническую библиотеку, как Вас зовут и чем Вы заняты сегодня вечером?» И, непременно, запишите её адрес на бумажку. Она увидит и поймёт, что вы серьёзный человек и сразу ваша навсегда! Рецептов этих очень много у меня! Вы знаете, как можно незнакомых женщин элементарно просто целовать на улице средь бела дня и даже в ночь-полночь? Надо только взять в руку жезл, надеть милицейскую фуражку и, остановив решительным жестом прекрасную незнакомку, сказать: "А ну-ка, барышня, дыхните!" Она вам дышит, подставляя алый ротик. Вы не спеша целуете её. И всё – она ваша! – Елесик так разгорячился, что даже привстал и застыл в страстном жесте, как памятник – штанишки на ножках, как два колокольчика.

– А как ты знакомишься на вечеринках? – Хорузя явно лил ему масла в огонь.

– А я не знакомлюсь. Они сами лезут. Я только хожу вокруг выбранной жертвы, смотрю неотрывно в глаза и сужаю круги, как удав. Ритмично – под музыку я усыпляю её, усыпляю… Её голова начинает кружиться, кружиться… Мадам расслабляет суставы и падает. Всё – она ваша! Или я разгорячаю женщин быстрым танцем. Одна у меня так распрыгалась, что даже выронила свой стеклянный глаз! Ну, это не суть – мы нашли ей другой. Там полно всего! – тут Лесик немного взгрустнул, но вздохнул и добавил, – Но, я её бросил. Ей не понравились цветы. Она швырнула их в лицо. Пришлось опять заказывать очки. Хотя, цветы в горшках стоят намного дольше. Они ей не понравились! Там другие такие стояли и нравились всем! Да, женщина – это загадка. И всё в ней загадочно. Особенно, таинственные всякие там вещи во всяких головокружительных местах…

Тут Шаша прыснула, не выдержав, и дружески хлопнула Лесика по плечу. И тот упал назад себя через бревно, обдав компанию песком, зацепленным сандалькой.

Хорузя налету поймал подбитую бутылку:

– Тихонько, ребята! Лишаете праздник источника радости! Откуда потом будем черпать нектар вдохновения?

Под белы рученьки они подняли вместе с Шашей падшего оратора, встряхнули, усадили на бревно.

Гумпо, как сидел в полосатых трусах, так и остался сидеть.

В голове у него всё кружилось, чирикало, но сознание, как-то, работало, и он безотчетно всё слушал, старался запомнить и часто шевелил губами, как будь-то, проговаривал слова. При этом он периодически смотрел себе на пуп и сравнивал свои соски с увесистым хозяйством Лимпопо, но плохо понимал, зачем они ему. Постепенно ему начинало всё нравиться и как-то становилось хорошо и равновесело.

– Ну что, ты маленько отудобел? – обратился Хорузя к Ивану.

– Отудобел, – повторил монотонно Иван, отмечая словечко в сознании.

– Ну, давайте по нескольку капель рассмотрим? Тогда изнутри, хоть, не так будет жарко! Всё ближе к телу солнечный удар!

– Давайте! – поддакнула радостно Шаша, – Только, Ваня, ты закусывай.

Ваня взял загнутый огурец и захрустел песком, подсыпанным сандальками Елесика, поглядывая на удар, который мог прийти от солнца.

– Сколько ни ем, ничего нового не происходит, – прозвучал, извиняясь Елесик.

– Ну, так, еда – это ж не мода. Стул жидкий или крепкий – всё равно – это стул.

– А мне очень нравится мода, – задумчиво сказала Шаша-Лимпопо и даже закачалась, – Они такие все красивые шагают… Модели! Подиум!

– У них такие ноги косолапые, что при ходьбе самим приходится через свои же ноги перешагивать! – заметил наблюдательный Елесик, – А первый признак красоты – это длинная голень! Лицо можно сделать, но ноги не спрячешь!

– Наши ноги для ходьбы, а у них для красоты, – добавил жующий Хорузя, – То есть, у вас, Александра.

Шаша пустила всем телом волну одобрения.

А Лесик почему-то взъерепенился и заявил:

– У женщин ноги от природы короче, чем у мужчин, и для пускания пыли они надевают всякие длинные каблуки, платформы и прочие протезы – удлинители, чтобы издалека нам внушить, что у них ноги длинные, дабы привлечь к себе внимание самцов!

Хорузя, как-то, не вставая, двинул по бревну, и Елесик опять опрокинулся.

Однако, оратор совсем не умолк, а напротив, завёлся, как будь-то в голове его сломалась некая пружина, и не смотря на неудачные попытки встать, продолжил обличение неправды лёжа:

– Вот, скажем, раньше было очень всё пристойно – подолы были длинные и женщины привлекали внимание милыми ликами. Да, и по малости сходить было очень удобно – платочек уронила, села-встала – одно только мокрое место осталось. А нынче всё хозяйство на виду – привлекают внимание, как насекомые – и передом и голым задом! И тем же голым задом нагло лезут в личный мир через экран!

– Тут ты, Елесик, прав! – сказал Хорузя, – Диктуют образ жизни спекулянты! Потому что дело это прибыльное! А повторяют моду глупые мартышки! И когда эта мода становится массовой, поневоле приходится пользоваться только тем, что есть. А это уже говорит о развитии цивилизации!

На этом слове все заметили, как Ваня встрепенулся и обострил своё внимание.

– Мода с каждым днём становится всё разнообразнее и ближе к папуасам,– продолжал Хорузя, – Кстати, сознание едет туда же. Про нормальных я не говорю. На них пока ещё держится мир. Но говорить о них скучно.

– Наоборот! О них только и надо говорить! А то все хотят походить на героев-уродов с экрана! Так надоели все эти засраные крутые парни, все эти пошлые дешёвые понты, а деток, между прочим, к Рождеству всё чаще стали наряжать в костюмы всякой нечисти! И праздники пошли какие-то всё сатанинские – какие-то всё "Холуёвины"! Пословица гласит – куда народ, туда и урод – а на деле получается – куда урод, туда и народ! А где ты возьмёшь, скажем, нужную обувь, когда кругом массовое производство? – восклицал Елесик вверх ногами и трепыхая ветхими сандальками времён строительства Афин, – Когда я надеваю то, что носят все, я похож на урода. А я уже пожил и видел лучшее. Поэтому я надеваю то, что близко мне по стилю! Но мы не только про одежду говорим!

– От такого разговора одна только трезвость в уме! – басисто пробубнил Хорузя, – Ну, Ваня, хоть ты образумь человека!

Гумпо встал, посадил человечка в обратное положение, сел обратно, как только что сидел, и стал внимательно смотреть, как только что смотрел.

Лесик даже весь перенапрягся от лежания, но, как только сел в обычное для человека положение, вновь весь перенапыжился, да, так, что от натуги едва не потрескались стёкла очков:

– Порнокопытные!

Штамповка толпоногая!

Следовать моде последняя пошлость!

Люди-эпизоиды и унитазный унисекс!

Чеки бизнеса, блики, детали машин производства!

Тётя-кошка плюс человек-пук получается человек-невидимка!

Если модно собаку звать девочкой, значит, девочку надо звать сучкой?

– Клава, я балдею! – воскликнула Шаша, – Да, он же у нас перегрелся!

– Индеец, мыслитель и воин! – сказал ему грозно Хорузя, – Пора отдохнуть от дел ратных и дум государственной важности! Походная труба зовёт немного охладиться! Пройдёмте! Пройдёмте!

И с этими словами он помог несчастному освободиться от футболки, скинуть шорты и прямо в сандальках и ветхой панаме направил горячее бледное хлипкое тело в прохладные полные воды.

От процедуры в оживляющей стихии Елесик завизжал, трусы его надулись в угрожающе большой пузырь, но, примирившись, выпустили воздух.

– Да, нынче мода будь здоров! – просипел Хорузя, омывая пациента, словно доктор.

– Да, но не нынче, а давно – с тех пор, как появились племена, носившие одни и те же шкуры. Но это ерунда. А вот, в двадцатом веке благодаря ей случилась сексуальная революция, и стали люди без разбору тыкаться, как стадо шимпанзе и говорить, что это настоящая свобода! – продолжил лекцию разгорячённый нетерпимец, – Вернулись назад к вавилонскому блуду, когда пришёл один хороший, очень добрый человек и объявил: "Свобода – это не бардак, а выбор!" – и выбрать трудно, и выбрав, трудно удержаться, ведь, если ты выбрал, то это уже не свобода!

– Один мой знакомый художник сказал по секрету: "Я могу убить кошку, но не хочу. Я хочу убить жену, но не могу!"

– Да? – удивился Елесик, надолго задумался и начал плескаться на мелком песочке, как малая детка.

Хорузя немного проплылся, торча бородатой своей головой, как ондатр.

Гумпо не имел ни малейшего представления о том, сколько пьёт его новое тело. Он находился в созерцательном, каком-то жизнерадостном анабиозе, воспринимая всё, как некую волшебную картинку, но, механически запоминая всё, что происходит.

А Шаша решила постряпать в песочке котлетки и вылепляла их из мокрой кашицы, переживая радость творческого созидания.

Елесик, охладив затылок, бодро соскочил, сел рядом с Шашей и стал ей рассказывать про себя.

– Когда я вспоминаю эту женщину, то умолкают счетоводы цифр, на всём ходу, вдруг, замирают самолёты неба, перестают жевать худые короеды, а птицы полёта ликуют, глаголят поэты гармоний, цветёт гонобобель садов, в степях жеребятся кобылы и даже космонавты изощряются в научных достижениях глубин!

Тут Гумпо напряг свои Ванины уши. Хорузя перенёс Елесика, как малое дитя, на ручках в тень и там усадил его бережно на бревно, поправив вялую панамку над очками. Лимпопо проверила – потрогала висевшую в ветвях одежду и вернулась к размякшим котлеткам.

– Первый раз, когда я увидел её, правда, видел я её уже не первый раз, – продолжил свой рассказ Елесик, – она гостила у слепой старухи, которая, наверное, не знала, кто там у неё живёт – она ни разу и не видела её. Я жил тогда в соседнем доме. Так, вот, первый раз я хотел познакомиться с ней возле дома, когда она вышла гулять. Я увидел в окно, что она уже вышла, решил догнать её и сказать, между прочим, "Какой милый вечер!" Я тут же бросился бежать, догнал её, но от волнения так громко пукнул, что резко повернул обратно, чтобы убежать и скрыться от позора, чтобы она меня случайно не узнала. Но, резко повернув, ударился об угол и разбился. Однако отскочил и в этот раз не смог к ней подойти. А через день мы натолкнулись друг на друга с ней в дверях аптеки! Вы представляете? И познакомились! И я назначил ей свидание. И вот, уже этим же вечером счастливый и радостный я лечу ей навстречу, раскинув объятия, и только помню, что она, раскинув руки тоже, вдруг, не весть куда, исчезла, как мираж! А это я свалился в люк. Она помогла мне подняться наружу, и мы с ней признались во взаимных симпатиях. Я сразу предложил нам пожениться, и она, видя мой неудержимый натиск, решила пойти и подумать. А я на это время объявил ей голодовку, сказав, что буду голодать, пока она не скажет "Да". Голодал, голодал и спился.

– Как это? – немало удивилась Шаша, которую привлёк его рассказ.

– Ну, я не знал, ведь, что она ответит! Вот, из-за этого и пил. Если ответит "Да" – от радости. А если "Нет", то, значит, с горя. А так – ни то ни сё – я не привык! Но, вот, наконец, позвонила! Я весь, как дикий жеребец, стою, высекая копытами – жду возле дома мою несусветную пташку – совсем изнетерпелся весь – уже не знаю, как с ума сойти! Смотрю – она проходит гордо мимо, сощурив презрительно, этак, глаза, как будто, пыльный ветер задувает, и входит в дом, как будто, и не видела меня и не заметила совсем! Я весь, как курица без головы, поник, а она, вдруг, выходит из дома, увидела меня, и говорит: « Я впопыхах не те очки надела!» И сразу ко мне! И говорит мне «Конечно же – да!» Представляете, как я был счастлив? Как я взлобзал её!

О бубен вечного восторга!

Многоструйный фонтан моей радости!

Налитой помидор моей жизни!

Огурец моей первой любви!

Гваделупа очей моих страстных!

Вот, я сейчас, прошу прощенья, ничего не понимаю, но я и по сей момент, так счастлив, что все клапаны во мне трепещут и, значит, что всё это подлинно! Я пригласил её к себе и, посадив на холодильник, читал и пел свои прекрасные сонеты, которые сейчас не помню. А в час, когда все влюблённые шепчут "пусти!", я насильственно-нежно прижал её к сердцу и сам приласкался, как будь-то грудное дитя. Потом мы решили, что сразу же сделаем свадьбу. А свадьбу я запомнил плохо – только начало и самый конец. Серёдка словно стёрта. Говорят, что я спутал обычаи – стал выбрасывать в окна все старые вещи, как делается это в Рождество. Но окна открыть позабыл и разбил. Но дело-то как раз не в том, а в том, что бросила меня моя любимая на свадьбе – изменила! Да, был там у нас кое-кто – чей-то друг – теплотехник. Он только взвидит женщину, так сразу стойку делает, как кобель! Он пригласил мою невесту танцевать и сразу прижался к ней голым лицом! И она, представляете? Тоже прижалась к нему своим голым лицом! Наблюдать это их отвратительное сюсюканье я не мог и сказал: "Эй, ты, штуцер! Если я ещё раз тебя тут увижу, не миновать мне тюрьмы и пожизненной каторги!" Ну, и начал там мебель швырять и буянить! А потом, в эту первую брачную ночь я хотел задушить её, как Дездемону – пошёл уже, вытянув руки, но в темноте немного промахнулся и выпал из открытого окна. Она даже вышла меня поднимать! Но я ей сделал обнимание и бросил навсегда. Пускай разводит трахикарпусы в своих горшках, а я измену не прощаю! Из-за меня все женщины дерутся палками, царапают соперницам глаза и выдирают волосы до облысения! Я что, цены себе не знаю? Гипертония чувств ужасная меня стеснила! Я ей назло привёл к себе её знакомую соседку и, посадив её на центр, играл вокруг неё на дудочке всю ночь, пока она не брякнулась со стула! Как долго я лечил сердечные ожоги! Переливал из чашки в чашку чай, потом подолгу дёргал ручку унитаза и с грустью наблюдал, как навсегда вода, струясь, уходит прочь из дома! Я даже всё перестирал и наизнанку вывернул шнурки! Всё равно я лишился покоя!

Теперь и не ем и не сплю, и уже не хожу в туалет.

Пенсионерки уступают мне дорогу!

Печален горький огурец разлуки!

Она называла меня сердцеед – "Насекомое Жук-Сердцеед"!

Да, я с тех пор цветы всегда сквозь зубы покупаю! – он стиснул зубы, обвёл всех набухшими увеличительными стёклами, и стало жаль его.

Хорузя сразу же налил в стаканы и сказал:

– А ну-ка взять и выпить! В тени этих ветвей плакучих напиток богов и героев заглушит наши вечные печали! В конце концов, это не Вечность! И что такое Вечность? Всего лишь мгновение в сравнении с Вечностью! И пусть, как говорят поэты, гудят громозвонкие трубы, а мы с вами выпьем за то, чтобы ни за что и никогда две различные точки не пересеклись в пространстве! Да здравствует Герой и Героизм! – и под сиренный рёв летящей электрички они все разом выпили, и крякнули, и показалось, что ещё не так уж жарко. И даже в Ванином затылке боль куда-то отошла.

– А вот, я со своей всю мою жизнь контрактирую. То есть, в смысле, контра она у меня. Или я у неё, – поперхнулся после выпивки Хорузя, – Что ни делаем, всё поперёк! Так, что, Лесик, ещё не известно, кто в жизни первый, а кто ещё только мечтает им быть! Я ей говорю: "Маленькая ты моя!" А она: "Я уже не маленькая!" "Большая ты моя!" "Ты скажи ещё, что огромная!" "Средняя моя!" "Что? Мерзавец ты и хам!" "Ну, такая, какая ты хочешь!" "Да пошёл-ка ты, собственник, знаешь куда? Моя! Моя! Что я, скотина какая-то, что ли?» «Ну, значит, наша! Наша!" "Гад! " Нет, сперва у нас, конечно же, была любовь-морковь, но после стал хрен редьке! То она начинает любить меня и говорит: "Дорогой, я тебя обожаю, но кормить совсем не буду, пока не купишь мне манто!" "Да, ты ни разу даже кофе мне в постель не подавала!" "Если будешь мне кофе заваривать, я тебе его буду в постель подавать!" Отключили под утро горячую воду. Прошу её: "На голову мне не польёшь?" Полила, понимаешь ты, прямо в постель! А зимой заболел, говорю: "Когда я буду ноги греть, ты посидишь со мной?" "В тазу? С ума сошёл?" Мне нравится, чтобы дома было светло, чтобы шторы тяжёлые были раздёрнуты. "А я, – говорит, – полумрак люблю!" Ну, так сшей себе на голову мешочек и сиди, как охотничий сокол! "А! Ты изверг! Издеваешься!"… Тут собачку решили себе завести. Ей охота болонку, а я люблю борзых – они изящные, хотя и плоские. А она мне: "Если заведёшь себе борзую, за шкаф её будешь засовывать, чтоб глаза мои её не видели!" И завела себе Рейтузика. Ну, это я его так обозвал. Бегает этот Рейтузик – болонка, орёт всеми днями без умолку – надоел пустобрёх до безумия! А она, как-то, сделала маску себе на лицо – для косметики – неожиданно вышла из ванной, Рейтузик увидел, со страху обделался и подох. Идём гулять, она ворчит, что я всё время чем-то не доволен – то лужа поганая, то памятник стоит ко мне спиной, то мальчик девочку неправильно несёт – не как дитя, а в позе Кама сутры – лицом к лицу и ноги её у него за спиной. Бухтит: "Ну, как с тобой гулять? Всё критикуешь, как брюзга, а, вот, меня, как он, нести не можешь!" Ну, я, конечно, так же взял её, понёс, да, в эту лужу и упал – так в позе кама сутры и лежу на ней в этой жиже. «Вот! Теперь всё стирать! – кричит, – Мало того, что кручусь по хозяйству весь день, как Плисецкая, так ты ещё работу мне подкинул!" – и пошло опять курлыканье на час, а то и на все тридцать три! Ну, не зубать ты зря меня по пустякам! Все уши просверлила мне жужжанием! Я всё и так стараюсь делать сам! К твоему сведенью, я родился такой самостоятельный, что даже пуповину сам себе при родах завязал! Уйми ты свои непрерывные звуки! Имеющий рот, да, услышит! "А! Да, ты всегда со мной так подло поступаешь – как босяк нерадивый! Зря я до замужества всё твоё гинекологическое древо не изучила!» Не гинекологическое, а генеалогическое! "Это ты что ли гений?» Для того чтобы мириться, стали часто выпивать. Только всё равно продолжали всякую глупую мелочь делить. «Вот, куплю, говорит, себе толстую тумбочку, сделаю бар, насую всевозможными винами, а тебе ничего из него не достанется – я его закрою на замок, а ключик выброшу в окно!" Потом всего меня изревновала! Столько вместе с ней живём, а всё ревнует и ревнует!

– Почему? – удивилась взволнованно Шаша.

– Да, я дома не сплю. То есть, спал, но не ночью – малость было – наблудил. Первый раз я признался ей прямо – как пришёл, прямо в ноги упал, так и так говорю, ты планета моя вожделенная и прости дурака – захотелось фантазию воплотить! «Да, видала я такого космонавта, что с планеты на планету летает! Чем витать в фантастических облаках, лучше дома витай!" – и так далее целый день. А потом, наверное, подумала, простила и говорит мне: "Вставай!» А я встать-то уже не могу – оказался так пьян, что уснул на полу.

Тут, как сказано было про пуп и планеты, Гумпо даже встрепенулся и попробовал собрать своё внимание в пучок. Но всем показалось, что Ваня просто вздрогнул.

– «Ты всегда нагло врёшь!" – говорит она мне на другой уже день – продолжал сипеть Хорузя, – Нет, я всегда говорю только наглую правду! "Всё равно! Ты мне не верен! Истаскался и налево и направо!" Дорогая, как ты можешь говорить такое безобразие? Кроме тебя я никому не изменяю! Она взяла, куда-то сбегала и привела с собой ужасную колдунью, которая ночами прыгает по чердакам и сводит от бессонницы с ума, и попросила устроить мне порчу и сглаз. Но сколько та волшебница ни тыкала ножом в мой послесвадебный портрет, у жертвы, то есть, у меня, лишь прыщик выскочил на ягодице. Тогда жена мне говорит: "Ненавижу вас пьяниц с тех пор, как ты пришёл едва живой и укусил мою собаку!" Так, вот, от чего наш Рейтузик подох! А я-то носил этот грех на себе! А оказалось – адюльтер у нас взаимный! И это от какого-то чужого человека могла пропасть моя изящная борзая, когда бы я её завёл вместо Рейтузика! Вот, тут уж я поднялся на неё!… Тогда она мне с перепугу говорит: «Давай, мой суженый, с тобой помиримся и всё начнём сначала!?" Сначала? И опять любовники пойдут? И что это за «суженный»? Меня никто не суживал в таких пределах! И так – ни то ни сё – мы пару дней прожили с ней до дня её рождения. А на нём я воткнул ей в именинный торт все свечи анузол, какие были в доме, и мы пошли к мировому, а потом в областной краеведческий суд, где я помпезно одержал убедительное поражение, потому что она женщина и с женщинами у нас равноправие. Потом я сгоряча женился в пятый раз. Но с этих пор я точно знаю, почему жизнь двоих ни в чём не повинных людей ехидно называют браком!