Полная версия
Эдуард Сероусов
Наследница криптокороля
Часть Первая: Наследство
Глава 1. Падение с небес
Дубай, пентхаус Бурдж-Халифа 124-й этаж
Солнце ещё не взошло над Персидским заливом, но Эмма Кастельяно уже не спала. Она лежала на шёлковых простынях цвета слоновой кости, вдыхая едва уловимый аромат сандала и бергамота – его аромат, – и смотрела сквозь панорамное окно на город, который медленно пробуждался внизу, в семистах метрах под ней.
Дубай в предрассветные часы казался ей сказкой, написанной неоновыми огнями на чёрном бархате ночи. Бесконечные ленты шоссейных дорог мерцали золотистыми жилками, словно кровеносная система какого-то исполинского существа. Небоскрёбы-игла поднимались к облакам, соревнуясь друг с другом в дерзости и высоте, но ни один из них не осмеливался бросить вызов башне, в которой она сейчас находилась. Бурдж-Халифа царила над всем этим великолепием, как императрица, снисходительно взирающая на своих подданных.
Эмма повернула голову и посмотрела на пустую половину кровати. Простыни ещё хранили тепло его тела, едва заметную вмятину на подушке, где несколько часов назад покоилась его голова. Дэниел всегда просыпался раньше неё – «привычка выживания», как он это называл с той загадочной улыбкой, которая могла означать всё что угодно и одновременно ничего.
Она провела пальцами по его стороне кровати, словно пытаясь прикоснуться к нему через ткань и время. Год. Всего год прошёл с того вечера, когда их взгляды впервые встретились на дипломатическом приёме в консульстве Италии. Год – и вся её жизнь перевернулась с ног на голову, словно кто-то взял её прежнее существование, встряхнул его, как снежный шар, и поставил обратно на каминную полку, любуясь хаотичным танцем снежинок.
Воспоминание о той встрече накатило внезапно, как волна прилива, – яркое, осязаемое, пропитанное ароматом жасмина и звуками арабской музыки.
Консульство Италии в Дубае располагалось в старинном здании на набережной Дейры, в той части города, которая ещё помнила времена, когда здесь были лишь рыбацкие деревушки и торговцы жемчугом. Отец настоял, чтобы она присутствовала на приёме в честь какого-то очередного инвестиционного соглашения – Эмма уже и не помнила, какого именно. Для неё все эти приёмы давно слились в один бесконечный коктейль из фальшивых улыбок, пустых разговоров и шампанского, которое никогда не было достаточно холодным.
Она стояла у колонны возле французских окон, выходивших на террасу, и делала вид, что увлечена видом на ночной город. На ней было платье от Valentino – тёмно-изумрудное, струящееся, подчёркивающее её средиземноморскую красоту так, как того требовал дипломатический протокол: элегантно, но без вызова. Каштановые волосы были собраны в сложную причёску, открывавшую тонкую шею и старинные серьги с изумрудами – наследство бабушки из Флоренции.
Эмма скучала. Более того – она задыхалась. Двадцать семь лет жизни в золотой клетке дипломатических миссий научили её безупречно играть свою роль, но не научили любить эту игру. Она была дочерью посла, выпускницей Сорбонны с магистерской степенью по международным отношениям, полиглотом, говорившим на пяти языках, – и при всём этом она чувствовала себя декоративной статуэткой, которую выставляют на обозрение в нужные моменты и прячут в сервант, когда гости расходятся.
– Вы смотрите на город так, словно хотите сбежать, – произнёс голос рядом с ней. Английский с едва уловимым акцентом, который она не сразу смогла определить.
Эмма обернулась – и мир на мгновение замер.
Он стоял в нескольких шагах от неё, держа бокал с чем-то янтарным – виски, судя по аромату. Высокий, около ста восьмидесяти сантиметров, с атлетическим телосложением, которое не могли скрыть даже безупречно сидящий смокинг от Tom Ford. Черты его лица несли в себе смешение культур – азиатские скулы, но европейская линия подбородка, глаза тёмные, как обсидиан, но с чем-то неуловимо западным в их выражении. Он смотрел на неё с той особой пристальностью, которая могла бы показаться невежливой, если бы не сопровождалась лёгкой, почти застенчивой улыбкой.
– А вы смотрите на меня так, словно уже знаете ответ, – ответила Эмма, удивляясь собственной дерзости.
– Возможно, знаю. – Он сделал шаг ближе и встал рядом с ней у окна. – Дэниел Чен. Я здесь по приглашению торговой палаты.
– Эмма Кастельяно. Я здесь по приглашению… – она сделала паузу, изображая раздумье, – моего отца, который сейчас, вероятно, обсуждает экспортные квоты с кем-то невыносимо важным.
Дэниел рассмеялся – негромко, искренне, – и этот смех что-то сдвинул в её груди.
– Позвольте угадать – Алессандро Кастельяно? Итальянский посол? Я читал о нём. Впечатляющая карьера.
– Вы читали о моём отце?
– Я читаю обо всём, что может оказаться… интересным.
Что-то в его интонации заставило Эмму насторожиться – или, возможно, заинтриговало. Она привыкла к мужчинам, которые интересовались ею из-за отца, его связей, его положения. Но Дэниел Чен не производил впечатления человека, которому нужны чьи-то связи.
– И что же вы нашли интересного на дипломатическом приёме в Дубае, мистер Чен?
– Дэниел, – поправил он. – И я только что это нашёл.
Эмма почувствовала, как кровь приливает к щекам. Банальный комплимент, один из тысячи, которые она слышала на подобных мероприятиях. Но в его исполнении он прозвучал иначе – не как дежурная лесть, а как констатация факта, записанная в невидимый блокнот.
Они проговорили до конца вечера. Потом вышли на террасу, где ночной бриз с залива приносил запах соли и далёких специй. Он рассказывал о своей работе – что-то связанное с финансовыми технологиями, блокчейном, криптовалютами. Эмма слушала, понимая едва ли половину, но заворожённая не столько содержанием, сколько страстью, с которой он говорил. В его словах звучала убеждённость человека, который видит будущее раньше других и отчаянно хочет привести туда весь мир.
– Деньги – это просто информация, – говорил он, глядя на огни города внизу. – Числа в компьютере. Но эта информация контролирует жизни миллиардов людей. А контролируют её – несколько сотен человек в нескольких десятках банков. Разве это справедливо?
– А вы хотите изменить это? – спросила Эмма, не скрывая скептицизма.
– Я уже меняю. – Он повернулся к ней, и в его глазах отразились огни небоскрёбов. – Каждый день. Каждой транзакцией. Каждой строчкой кода. Революции больше не делаются на баррикадах, Эмма. Они делаются в серверных комнатах.
Она должна была рассмеяться. Должна была вежливо извиниться и вернуться к отцу, к безопасному миру дипломатических протоколов и предсказуемых карьерных траекторий. Вместо этого она сказала:
– Расскажите мне больше.
Когда рассвет окрасил небо над Дубаем в оттенки розового и золотого, они всё ещё разговаривали. Он провожал её до машины, и там, в предрассветной тишине, когда даже неспящий город на мгновение затаил дыхание, он взял её руку и поднёс к губам.
– Можно я позвоню вам? – спросил он.
– Да, – ответила Эмма, понимая, что этим простым словом она открывает дверь, за которой не будет пути назад.
Шорох за дверью спальни вернул её в настоящее. Дэниел. Она узнала бы его шаги из тысячи других – мягкие, почти бесшумные, как у крупного хищника, который не нуждается в том, чтобы объявлять о своём присутствии.
Дверь открылась, и он вошёл – в шёлковом халате цвета тёмного графита, с чашкой в руках, от которой поднимался пар. Его волосы были ещё влажными после душа, а на губах играла та самая улыбка, которую она полюбила год назад и которую до сих пор не могла разгадать до конца.
– Проснулась? – Он подошёл к кровати и протянул ей чашку. – Зелёный чай с жасмином. Как ты любишь.
Эмма приняла чашку, обхватив её ладонями и впитывая тепло. Чай был идеальной температуры – не слишком горячий, не остывший. Дэниел всегда всё делал идеально. Иногда это пугало её.
– Ты рано встал, – заметила она, отпивая глоток.
– Не мог спать. – Он сел на край кровати и провёл рукой по её волосам, рассыпавшимся по подушке. – Смотрел на тебя.
– Это немного жутко, ты знаешь?
– Я знаю. – Он наклонился и поцеловал её в лоб. – Но я не могу удержаться. Иногда мне кажется, что если я отвлекусь хоть на секунду, ты исчезнешь.
В его голосе было что-то странное – нота, которую Эмма не слышала раньше. Тревога? Печаль? Она отставила чашку на прикроватный столик и взяла его лицо в ладони, заставляя посмотреть ей в глаза.
– Эй. Что случилось?
– Ничего. – Он накрыл её руки своими. – Просто… думал о нас. О том, как нам повезло.
– Повезло?
– Встретиться. Найти друг друга в этом безумном мире. – Он помолчал. – Ты когда-нибудь думала о том, что было бы, если бы ты не пришла на тот приём?
Эмма нахмурилась. Дэниел редко говорил о чувствах – он был человеком действия, а не слов. Эти внезапные откровения тревожили её.
– Я бы, наверное, до сих пор умирала от скуки на дипломатических приёмах, – попыталась она пошутить. – Или вышла бы замуж за какого-нибудь заместителя министра, которого одобрил бы папа.
– А вместо этого ты связалась со мной. – Его улыбка стала шире, но не достигла глаз. – Криптоанархист. Технарь. Человек без прошлого.
– Человек, которого я люблю, – поправила Эмма.
Она сказала это просто, без драматизма, как констатацию факта. За год их отношений они редко произносили эти слова вслух – не потому что не чувствовали, а потому что оба знали: некоторые вещи не нуждаются в озвучивании.
Дэниел долго смотрел на неё, и в его тёмных глазах промелькнуло что-то похожее на боль.
– Эмма… – начал он, но запнулся.
– Что?
– Ничего. – Он поднялся и отошёл к окну, встав спиной к ней. Город под ними уже проснулся – солнце заливало Дубай золотом, и небоскрёбы сверкали, как драгоценные камни в оправе песков. – Мне нужно лететь в Сингапур сегодня. Срочное дело.
Эмма откинулась на подушки, пытаясь скрыть разочарование. Они планировали провести эти выходные вместе – круиз на яхте вдоль побережья, ужин в том маленьком ресторане на Пальме, где их никто не знал.
– Надолго?
– Несколько дней. Может, неделю. – Он повернулся к ней. – Мне жаль.
– Всё в порядке. – Она заставила себя улыбнуться. – Я понимаю. Работа.
– Это не просто работа, Эмма. Это… – он замолчал, подбирая слова. – Важно. Очень важно. То, ради чего я работал много лет.
– Твой таинственный проект?
Дэниел никогда не рассказывал ей о деталях своих дел. Она знала, что он владеет несколькими криптобиржами, инвестирует в блокчейн-стартапы, консультирует правительства и корпорации. Но всегда оставалось что-то ещё – что-то, о чём он умалчивал с той же тщательностью, с какой шифровал свои файлы.
– Когда-нибудь я всё тебе расскажу, – сказал он. – Обещаю. Когда придёт время.
– А когда оно придёт?
Он подошёл к ней, наклонился и поцеловал – долго, глубоко, с какой-то отчаянной нежностью, которая заставила её сердце сжаться.
– Скоро, – прошептал он ей в губы. – Очень скоро. И тогда всё изменится. Для нас обоих.
Он улетел через три часа. Эмма проводила его до вертолётной площадки на крыше – Дэниел предпочитал частные перелёты, избегая толп и камер видеонаблюдения в аэропортах. «Привычка», – объяснял он, и она не спрашивала, откуда эта привычка взялась.
Последнее, что она запомнила, – его силуэт в дверях вертолёта, развевающийся полу пиджака, рука, поднятая в прощальном жесте. Потом машина поднялась в воздух, превратилась в точку на фоне ослепительного дубайского неба и исчезла.
Эмма осталась на крыше, обхватив себя руками, хотя утренняя жара уже накрывала город удушающим одеялом. Странное чувство не отпускало её – предчувствие чего-то, чему она не могла дать имя. Словно вертолёт унёс не только Дэниела, но и часть её самой.
«Глупости, – сказала она себе. – Он уезжал и раньше. Он всегда возвращается».
Она спустилась в пентхаус и провела день в привычных заботах. Работа над статьёй для международного юридического журнала – она писала о правовом статусе цифровых активов в странах Залива. Видеозвонок матери в Рим, где та жаловалась на жару, политику и соседей – в равных пространстве. Обед с Жасмин Аль-Файед, подругой с университетских времён, которая теперь жила в Дубае и управляла семейным инвестиционным фондом.
– Ты какая-то рассеянная сегодня, – заметила Жасмин, изучая Эмму поверх бокала свежевыжатого сока. Они сидели на террасе ресторана в Дубай Марине, и яхты в гавани покачивались на лёгкой волне, как белые лебеди на пруду. – Всё в порядке?
– Дэниел улетел в Сингапур.
– О. – Жасмин понимающе кивнула. – Скучаешь?
– Не то чтобы… – Эмма покрутила стакан с водой, глядя, как преломляются лучи света в хрустальных гранях. – Просто было что-то странное в том, как он прощался. Будто…
– Будто что?
– Будто он уезжал не на неделю. Будто это какое-то другое прощание.
Жасмин наклонилась к ней, и в её тёмных глазах мелькнуло беспокойство.
– Эмма, ты же понимаешь, кто он? – Подруга понизила голос. – Дэниел Чен – один из самых влиятельных людей в криптомире. Люди такого уровня… у них сложные жизни. Враги. Секреты.
– Я знаю.
– Ты уверена? – Жасмин накрыла её руку своей. – Я люблю тебя как сестру, хабибти. И я вижу, как ты счастлива с ним. Но иногда счастье слепит. Мешает видеть очевидное.
– Что именно я должна видеть?
Жасмин не ответила. Вместо этого она отвернулась к окну, к яхтам, к бесконечному голубому небу.
– Забудь. Я просто… беспокоюсь о тебе. Это моя работа – беспокоиться.
Эмма хотела настоять, но в этот момент официант принёс их заказ, и разговор сместился на более безопасные темы: планы на лето, общие знакомые, последние сплетни из мира эмиратской элиты.
Но слова Жасмин засели занозой где-то в глубине сознания.
Ночь она провела в пентхаусе одна. Огромная кровать казалась пустой и холодной, несмотря на климат-контроль, поддерживавший идеальные двадцать два градуса. Эмма ворочалась, проваливалась в беспокойный сон, просыпалась от каждого шороха.
В три часа ночи – она точно запомнила время, горевшее зелёными цифрами на прикроватном дисплее – её разбудил звук. Не шорох, не скрип – электронный сигнал. Уведомление.
Она села в кровати, протирая глаза. Звук доносился из кабинета Дэниела – комнаты, куда он просил её не входить без крайней необходимости. «Рабочее пространство, – объяснял он. – Там много чувствительной информации. Для твоей же безопасности лучше, если ты не будешь знать деталей».
Эмма никогда не нарушала это правило. Она доверяла ему – или, по крайней мере, говорила себе, что доверяет.
Но сейчас, в три часа ночи, когда Дэниел был за тысячи километров, а звук не умолкал, что-то заставило её подняться и пойти к закрытой двери.
Кабинет был не заперт. Странно – обычно Дэниел блокировал его кодом. Эмма толкнула дверь и вошла.
Комната была обставлена в минималистичном стиле: стол из тёмного дерева, эргономичное кресло, стена из мониторов, показывавших котировки криптовалют и биржевые графики в реальном времени. Но источником звука был не монитор.
Ноутбук. Тонкий, серебристый, лежавший в центре стола. Его экран светился в темноте, и на нём пульсировало окно сообщения.
Эмма подошла ближе, её босые ноги бесшумно ступали по мягкому ковру. Ноутбук не должен был быть включён – Дэниел забрал свой рабочий компьютер с собой. Значит, это был резервный, о существовании которого она не знала.
На экране высветилась строка:
ПРОТОКОЛ АКТИВИРОВАН
ПОЛУЧАТЕЛЬ: E.C.
СТАТУС: ОЖИДАНИЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ
E.C. – Эмма Кастельяно. Сообщение было адресовано ей.
Она села в кресло – оно всё ещё хранило запах его одеколона – и коснулась тачпада. Экран мигнул, и появился текст:
«Если ты читаешь это, значит, что-то пошло не так.
Доверяй только себе.
Первое слово: Whisper.
Всё объяснится. Жди.»
Сообщение исчезло через секунду – словно растворилось, не оставив следа. Эмма попыталась вызвать его снова, нажимала все кнопки, но ноутбук не реагировал. Экран погас, и комната погрузилась во тьму.
Она просидела в кресле до рассвета, глядя на мёртвый экран и повторяя про себя странные слова: «Доверяй только себе. Первое слово: Whisper».
Что это значило? Какое ещё «первое слово»? И почему Дэниел оставил это сообщение так, словно ожидал, что с ним случится что-то плохое?
«Если ты читаешь это, значит, что-то пошло не так».
Холод пробежал по её позвоночнику, несмотря на тёплый воздух кабинета.
Звонок раздался в семь тридцать утра.
Эмма уже успела принять душ, одеться и выпить три чашки кофе, пытаясь убедить себя, что ночное происшествие было просто странным техническим сбоем. Дэниел перезвонит. Объяснит. Посмеётся над её страхами.
Но звонил не Дэниел.
На экране телефона высветилось имя отца.
– Папа? – Она взяла трубку, удивлённая ранним звонком. Алессандро Кастельяно никогда не звонил дочери просто так – между ними всегда стояла невидимая стена формальностей и невысказанных обид. – Что случилось?
Молчание. Потом – тяжёлый вздох.
– Эмма, – голос отца был странным, каким-то сдавленным. – Ты одна?
– Да. Папа, что…
– Сядь, пожалуйста.
Она уже сидела, но эти слова ударили её в солнечное сплетение. Так не говорят перед хорошими новостями.
– Папа, ты меня пугаешь.
– Произошла катастрофа, Эмма. – Пауза, показавшаяся вечностью. – Частный самолёт потерпел крушение над Индийским океаном. Четыре часа назад.
Мир накренился. Эмма схватилась за край стола.
– Какой самолёт? – Но она уже знала ответ. Знала с того момента, как услышала голос отца.
– Это был самолёт Дэниела Чена, Эмма. Он летел в Сингапур. – Голос отца дрогнул – впервые за всю её жизнь она слышала в нём такую человечность. – Официальная версия – техническая неисправность. Самолёт упал в океан в трёхстах милях от берега. Спасатели обнаружили обломки, но… – он замолчал.
– Но что? – Эмма услышала собственный голос словно со стороны – плоский, механический.
– Тело не нашли.
Следующие часы слились в один непрерывный кошмар. Эмма плохо помнила, что происходило – отдельные кадры, словно фотографии, разбросанные по полу.
Она помнила, как выронила телефон и он упал на мраморный пол с глухим стуком.
Помнила, как сползла на пол, обхватив себя руками, и раскачивалась, не в силах кричать.
Помнила, как прилетела Жасмин – кто-то, видимо, позвонил ей – и обняла Эмму, шепча что-то успокаивающее на арабском.
Помнила, как приехал отец – каким-то чудом он оказался в Дубае на какой-то конференции – и стоял над ней, не зная, что делать, как вести себя с собственной дочерью.
Помнила бесконечные телефонные звонки: журналисты, полиция, адвокаты. Все хотели чего-то от неё – комментариев, показаний, подписей.
Помнила, как кто-то включил телевизор и на экране мелькнули обломки самолёта, плавающие в синей воде океана. И фотография Дэниела – та самая, с благотворительного вечера, где он улыбался в камеру своей загадочной улыбкой.
«Криптомиллиардер Дэниел Чен погиб в авиакатастрофе», – вещал диктор бесстрастным голосом. – «Ему было тридцать пять лет. Состояние оценивалось в несколько миллиардов долларов в криптоактивах…»
Она не плакала. Не могла. Словно что-то внутри неё замёрзло, превратилось в лёд – холодный, твёрдый, не пропускающий никаких эмоций.
Поминальная церемония состоялась через пять дней – столько времени потребовалось, чтобы официально признать Дэниела погибшим при отсутствии тела. Буддийский храм в центре Дубая, скромный и тихий, затерянный среди стеклянных башен и торговых центров.
Дэниел никогда не говорил о своих религиозных убеждениях, но в его документах нашлось распоряжение на случай смерти: буддийская церемония, кремация (когда найдут тело), развеивание праха над океаном. Он продумал всё – даже собственную смерть.
Эмма стояла у алтаря, вдыхая запах благовоний и глядя на фотографию Дэниела, установленную среди белых хризантем. На фото он был моложе – может быть, лет двадцать пять – и его улыбка была иной: открытой, почти мальчишеской, лишённой той непроницаемости, которую она привыкла видеть.
Народу было немного – Дэниел не любил публичности и редко заводил близких друзей. Несколько деловых партнёров в дорогих костюмах. Представитель какого-то благотворительного фонда. Странная молодая женщина с японскими чертами лица, которая стояла в стороне и смотрела на Эмму с выражением, которое было трудно расшифровать – не то горе, не то враждебность.
И, конечно, её отец – Алессандро Кастельяно в безупречном тёмном костюме, с непроницаемым лицом дипломата, который присутствует на чужих похоронах по долгу службы.
– Мне жаль, Эмма, – сказал он ей накануне, и это были единственные слова соболезнования, которые она от него услышала. Он никогда не одобрял Дэниела – «человек без корней», как он его называл. Человек, прошлое которого терялось в тумане противоречивых историй и непроверяемых фактов.
Теперь, стоя у алтаря, Эмма думала о том, как мало она на самом деле знала о человеке, которого любила.
Монах начал читать сутры – мелодичный речитатив на пали, древнем языке буддийских текстов. Дым благовоний поднимался к потолку, закручиваясь в странные спирали. Эмма закрыла глаза и попыталась представить лицо Дэниела, но вместо этого перед ней всплыли слова с ночного экрана:
«Доверяй только себе. Первое слово: Whisper».
– Прошу прощения.
Голос за спиной заставил её вздрогнуть. Она обернулась.
Перед ней стоял мужчина, которого она не видела среди гостей. Высокий, крепко сложённый, с седеющими тёмными волосами и усталым лицом, покрытым тонкой сетью морщин. Ему было, наверное, лет сорок с небольшим, но глаза казались старше – серо-голубые, внимательные, видавшие слишком много.
Он был одет в потёртую кожаную куртку поверх чёрной рубашки – странный выбор для буддийской церемонии в Дубае. На его шее висел простой серебряный крестик – ещё одна странность, которая не вязалась с обстановкой.
– Эмма Кастельяно? – спросил он по-английски с заметным французским акцентом.
– Да. – Она инстинктивно отступила на шаг. – Кто вы?
– Николя Дюран. – Он не протянул руки для рукопожатия, просто стоял и смотрел на неё с выражением, которое она не могла прочесть. – Мы можем поговорить? Наедине?
– Сейчас не время…
– Сейчас – единственное время. – Его голос был тихим, но настойчивым. – Поверьте мне, мадемуазель Кастельяно. Это касается Дэниела Чена. И вашей безопасности.
Эмма почувствовала, как её сердце ускорило ритм.
– Моей безопасности?
Николя Дюран бросил быстрый взгляд по сторонам, словно проверяя, не слушает ли их кто-то.
– Пожалуйста. Пять минут. Во дворе храма.
Она должна была отказать. Должна была позвать отца, охрану, кого-нибудь. Но что-то в этом человеке – в его глазах, в его голосе – говорило ей, что он не представляет угрозы. Или, точнее, что он представляет угрозу меньшую, чем то, о чём собирается рассказать.
– Хорошо, – услышала она собственный голос. – Пять минут.
Внутренний двор храма был оазисом тишины посреди городского хаоса. Маленький сад камней, журчащий фонтанчик, бамбуковые заросли, создававшие иллюзию уединения. Солнце Дубая палило беспощадно, но в тени бамбука было почти прохладно.
Николя Дюран остановился у каменной скамьи, но не сел. Стоял, заложив руки за спину, как человек, привыкший к долгим ожиданиям.
– Я работал в Интерполе, – начал он без предисловий. – Двадцать лет. Отдел финансовых преступлений. Специализация – отмывание денег через криптовалюты.
Эмма почувствовала, как холод пробежал по её позвоночнику.
– И что это имеет отношения ко мне?
– Напрямую – ничего. Косвенно… – Он помолчал. – Я вёл дело против Дэниела Чена в течение трёх лет. Собирал доказательства. Строил цепочки. Был близок к тому, чтобы передать материалы в суд.
– Вы хотите сказать, что Дэниел был… преступником?
Слово царапнуло горло, как осколок стекла. Дюран посмотрел на неё – не с осуждением, скорее с сочувствием.
– Я хочу сказать, что Дэниел Чен был сложным человеком. Гением – это несомненно. Визионером – возможно. Преступником… – Он вздохнул. – Границы в его мире размыты. Он отмывал деньги для десятков организаций. Помогал диссидентам выводить средства из-под контроля автократических режимов – благородно. Но также помогал картелям и олигархам прятать их кровавые деньги – уже не так благородно.
