Кожевники. Сердце повествователя

В центре – длинный стол из тёмного дерева, треснувший и скрипящий при каждом движении. Вдоль стен – свечи, поставленные в ржавые подсвечники. Но свечи горели как-то неправильно: пламя у них било вниз, а тень ложилась не туда, куда должна.

Великий Инквизитор сидел во главе стола. В его руках был тяжёлый серебряный крест, он постукивал им по дереву, и каждый звук отдавался, как молоток по крышке гроба. Лицо его оставалось неподвижным, только глаза бегали, будто искали что-то невидимое.

Рядом с ним Архимаг Теренций, согбенный, с белыми волосами, которые, казалось, давно должны были выпасть. Он держал в руках книжицу в кожаном переплёте и иногда шевелил губами, словно спорил сам с собой.

Архивариус сидела напротив, в перчатках, уткнувшись в бумаги. Она выглядела так, будто вообще не дышала. Её белые глаза цепляли каждого, кто встречал их взгляд, и от этого становилось не по себе.

Ингрид – сухая, собранная, в чёрной куртке, больше похожей на армейскую, чем на монашескую рясу. Она сидела, закинув ногу на ногу, и смотрела на остальных снисходительно, будто на провинившихся школьников.

И Карающий, как всегда, молчал. Его металлическая маска тускло поблёскивала в свете свечей, а огромные руки лежали на коленях, неподвижные, как каменные.

Первые минуты все молчали. Только звук капли, падающей в лужицу в углу, да далёкий вой ветра в трубах.

Инквизитор наконец поднял голову.

– Мы все знаем, почему здесь, – сказал он. Голос был хриплый, но твёрдый. – Дарья. Точнее, то, что от неё осталось.

Теренций скривился.

– От неё осталась лишь тень. Но тень, которая слишком много знает.

Ингрид подалась вперёд:

– Не просто тень. Она сказала: «Рассказчик назвал имя». А это значит – кто-то посторонний вплёлся в игру.

Архивариус тихо усмехнулась. Её усмешка прозвучала, как скрип гвоздя по стеклу.

– Вплёлся? Да он, мать его, переписал половину правил. Алексей и Ольга сделали узел, который нам не развязать. И теперь кто-то третий водит нас за нос.

– Тварь, – неожиданно сказал Теренций, хлопнув книгой по столу. – Двадцать лет я тратил, чтобы подготовить эти грёбаные печати. Двадцать лет! А теперь приходит какой-то «Рассказчик» и просто… берёт всё в руки.

Маска Карающего скрипнула, будто металл сжал зубы.

Инквизитор медленно положил крест на стол.

– Значит, у нас два выхода, – сказал он. – Первый: убить мальчишку и девчонку, пока узел не затянулся окончательно. Второй: найти и уничтожить эту третью силу.

– Оба варианта звучат как полная чушь, – холодно заметила Ингрид. – Если убьём их – узел, может, и развяжется. А если нет? Если Рассказчик использует смерть как топливо?

– А если полезем на него сами, – добавил Архивариус, – то, может, не вылезем обратно. Мы даже не понимаем, что он такое. Человек? Призрак? Бог?

Тишина снова легла на зал, как влажное покрывало.

Инквизитор постучал крестом.

– Вы хотите жить? Или сдохнуть в том апокалипсисе, что он готовит?

Никто не ответил сразу. Даже свечи будто погасли на миг и снова зажглись.

– Вы хотите жить? Или сдохнуть в том апокалипсисе, что он готовит? – повторил Инквизитор, как будто ставил последнюю точку. Но точка ещё не легла – и это ощущали все.

Тишина натянулась, как струна. Она звенела от собственного напряжения. Теренций обвел взглядом бумажки на столе, затем с досадой оттолкнул одну печать в сторону и фыркнул.

– Никто из нас не собирается умирать «просто так», – сказал он. – Но ты говоришь про выбор, как будто всё просто. Мы стоим перед дилеммой: рубить корни или гнаться за тенью. И то, и другое – риск. И то, и другое может нас похоронить.

Ингрид вздохнула, медленно, до хрипоты.

– Расслабься с речами о долге, Теренций. Я не пошлю своих людей умирать ради чьей-то красивой истории. Если мы рубим Алексея и Ольгу – мы решаем задачу тупо и грязно. Если идём на Рассказчика – нам нужна реальная информация. А её нет. Только слухи и шепот Дарьи у нас в голове

– Слухи – это тоже поле боя, – вмешалась Архивариус, не отрывая глаз от стопки листов. – В 2025 году информация – это броня и нож. Мы можем подставить, мы можем подшить, мы можем заставить СМИ забыть. Мы – не средневековая секта, мы – машина. Только скажите, и я дам вам карты: кто прочитал, где их следы, что они искали в сети, чьими контактами пользовались.

Теренций усмехнулся.

– Ах да, великий Архивариус, вся в своих архивах. Ты всегда говоришь о бумагах, как о спасении. Но бумага не потушит того, что он вызывает. Он путает реальность. Его поле – не только слова, а способ быть в словах. Словом можно резать, словом можно лечить, но тут слово само по себе – оружие другого порядка.

Карающий наконец заговорил. Он говорил не часто, но, когда говорил – в зале делалось холодно. Его голос был плоским, как железо.

– Ликвидируйте двух – узел распадётся. Это проще. Это – дело рук.

Ингрид фыркнула:

– «Просто» … Слушай, железяка, ты говоришь, как будто можно отделить мораль от дела. Мы не просто бросим двух людей в реку и забудем – это не наш метод, если мы хотим сохранить хоть каплю совести. И – да – я боюсь, что у Рассказчика другое топливо. Если он питается историей, смерть может лишь подпитать его сильнее. Это не сработает.

Архивариус смотрела на них как на детей, с усталой снисходительностью.

– У нас нет моральной дилеммы, – сказал она. – Есть задача: спасти мир, какой мы знаем. Если ради этого придётся упаковать двоих в ящик – упакуем. Но сначала – логика. Где они? Что они знают? И на сколько увеличились их силы с нашего последнего с ними рандеву в Кожевниках?

Теренций отрезал, не сдерживаясь:

– Логика? Ты говоришь про логику как о патологии. Знаешь, что меня убивает? Что мы – учёные и палачи одновременно. Но можно сделать хитрее. Мы можем не просто убить – мы можем заставить их сделать шаг в нужную сторону.

– Как? – Ингрид наклонилась. – Ты предлагаешь провести театральную постановку ради двух жизней? У нас нет времени на пьесы.

– Не пьесу. Контригру. Мы делаем так, чтобы Рассказчик вышел на свет. Пусть сам лезет в ловушку. Если он так любит рассказы – подарим ему один, где мы – режиссёры, а он – глупый герой, который решил стать богом.

Инквизитор впервые за всю встречу улыбнулся (это было не улыбка, а эстетическое сокращение мышц).

– Довольно красиво, – сказал он. – Ты предлагаешь расставить приманки. Заставить героя прийти за добычей. Слово – приманка. История – сеть. Но кто будет вести это? Кто сплетёт ложь так, чтобы её проглотил он?

Архивариус поджала губы и, не отрываясь, достала небольшой портфель. Она открыл его и вытащила планшет – современный, с отпечатком пальца и экраном, где всё видно, как на ладони.

– Сеть – моё поле. Соцсети, стримы, ленты – всё это я могу превратить в эхо. Я могу сделать так, чтобы «случайные» люди начали говорить про тех, кого видели в отражениях. Я могу разнести слухи, которые найдут отклик у того, кто читает слова как угощенье. Сделаем волну памяти. Он почует её и придёт проверить. Людям, которые смотрят на экран, это будет всего лишь городской скандал. А для него – приглашение.

– Ты хочешь выкатить их на публику? – возразила Ингрид. – Это бред. Они не публичные люди.

– Именно, – сказала Архивариус. – Пусть почувствуют давление. Мы не делаем их героями – мы делаем их наживкой: больной слух, случайная утечка, ролик с отражением. Люди посмотрят – и кто-то из них передаст не то, не туда. Рассказчик, который охотится на истории, не устоит.

Тишина снова всплыла. Карающий вздохнул, и звон металлической маски прозвучал как узнаваемая поганая нота на фортепиано.

– И, если он откажется? – спросил он. – Если он не придёт?

– Тогда резать и гореть, – сухо сказал Инквизитор. – Что ж. У нас есть запасной план.

Теренций, который до этого мгновенно ломал идеи в голове, вдруг сказал тихо, почти по секрету:

– Но кто будет нашим «Рассказчиком»? Кто расскажет эту историю так, чтобы она стала реальной для того, кто язык – его оружие? Нам нужен проводник. Тот, кто может называть имена и давать смысл. Мы не знаем, насколько он умеет читать людей. Нам нужен человек, который понимает, как устроены их умы. Кто-то из «старой школы», но живой и ловкий.

Ингрид усмехнулась – это было почти одобрение.

– У нас есть тот, кто может работать с людьми. Не умирать, а заставлять. Мы можем использовать бывших. Людей, у которых есть вкус к манипуляции. Мы наймём его.

– Или её, – поправила Архивариус.

– Да, – ответил Инквизитор. – Но я не хочу использовать силу людей управляющих миром в своей голове, при этом сидящих на шестиметровой кухне. Нужно что-то более тонкое, не грубая приманка. Этот Рассказчик – не глуп. Он читает смысл в шуме. Мы должны показывать не шум, а смысл.

Теренций постукивал пальцами по обложке книги, слушая, как стук отдается по столу.

– Тогда делаем так, – сказал он. – Два фронта. Архивариус – сеть, Ингрид – оперативная часть, я – ритуалы поддержания. Карающий – резерв, и пусть он держит в уме план «убить», если улика выйдет из-под контроля. Инквизитор – моральная ответственность и финальный приговор.

– Кто будет держать контакт с «проводником»? – спросила Архивариус.

– Я, – сказал Инквизитор. Его голос стал взвешенным, как плита. – Я не доверяю никому в этом зале на сто процентов. Никому. Но я готов доверить это делу человеку, который умеет слушать и ждать. Мы сделаем так, чтобы он поверил, что мы – просто ещё одни рассказчики в толпе.

– И что дальше? – спросила Ингрид. – Мы выдумываем повод, приманиваем Рассказчика, и что, затем толпа сама разберётся? Мы ловим его в сеть?

– Мы создаём сетку, которая выглядит правдоподобно, – пояснила Архивариус. – Мы сделаем так, чтобы тот, кто живёт в рассказах, почувствовал вкус. А дальше он сам начнёт творить, и когда станет видно, что он пришёл – мы ударим. И да, удар будет роковым.

– А если он вообще не реагирует на приманку? – снова спросил Карающий, и в его голосе прозвучала усталость. – Мы останемся с двумя трупами и горой провалов.

– Тогда мы убиваем целиком и без зрелищ, – сказал Инквизитор. – И живём в остатке мира, тихо пытаясь лечить то, что останется.

Теренций встал, пошёл к окну зала и посмотрел вверх. Через узкое окошко, уставленное решёткой, виднелась лента неоновых реклам и обрывки дождя. За этим миром было настоящее, холодная и шумная осень 2025 года. Он сказал, глядя не на них, а как будто сквозь них:

– Мы живём в век информации, и это – наш добрый враг и друг. Мы должны играть на поле, где работают алгоритмы, тренды и шорохи. Не факт, что Рассказчик – человек. Но факт, что он реагирует на слово. Мы дадим ему слово, сделаем его носителем, и посмотрим, что произойдёт.

Архивариус закрыла планшет и положила его на стол. Свет экрана мигнул, как будто усмиряя тьму вокруг.

– Я могу начать уже сегодня, – сказал она. – В сети есть ребята, которые продадут любое видео за деньги. Мы сделаем «случайный» ролик. Мы расшевелим свидетелей. Мы посадим слухи в глазах людей. Это не блеф – это операция.

Ингрид коротко кивнула.

– Тогда берёмся. Но у нас должен быть план «на всякий случай». Если этот Рассказчик – больше, чем мы думаем, и, если он воспользуется смертью – нам нужно быть готовы стереть последствия. Это значит – укрытие, смена района, и, если придётся, – уничтожение доказательств.

И вот здесь разговор перешёл в техническую плоскость: список людей, доступы, кодовые каналы, банковские переводы, безопасные комнаты в трёх городах, отряда Карающего на готове. Старая готическая церемония преобразилась в дежурный штаб современных спецслужб. Они обсуждали не свечи и печати, а VPN, прокси, поддельные аккаунты и удалённые серверы. Казалось, Орден научился жить в новом мире – и использует его, как нож.

То, что произошло в Кожевниках, уже не могло существовать в современном цифровом мире. Это надо было признать ранее, но не хотелось, и теперь они имели то, что имели.

– Мы не можем позволить, чтобы всё это стало публичным, – мрачно заметил Теренций. – И ещё: кто со мной пойдёт на ритуал? Это то, что меня волнует. Нам нужен акт. Не шоу, не дешёвый театр. Нам нужен ритуал, который вытянет энергию. Это не просто слова – нужно, чтобы узел почувствовал, что его трогают.

– Ритуал будет, – ответил Инквизитор. – Но не сейчас. Сначала сеть. Сначала приманка.

Архивариус встала и, к удивлению, всех, улыбнулась – того странного, маленького движения, которое у неё редко выходило. Улыбка была не радостная, а расчётливая.

– Начинаю сегодня вечером, – сказал она. – И, если кто-то из вас думает, что это просто игра с картинками – ошибаетесь. У нас есть доступ к трансляциям, к агентам на улицах. Я заставлю людей подумать, что они видели что-то, что на самом деле увидел Рассказчик. Он не устоит.

И тут в зале на мгновение стало холоднее. Каждый прислушался – и в темноте под сводом, где капала вода, что-то шевельнулось. Казалось, даже крысы затихли.

Инквизитор встал, и в движении его была окончательная решимость. Он положил ладонь на стол и, будто подводя итог, сказал:

– Значит, мы действуем по плану. Архивариус – сеть. Ингрид – операции. Теренций – ритуалы. Карающий – резерв. Я – финал и приказ. И помните: мы не играем в богов. Мы просто делаем то, что необходимо. Не больше. Не меньше.

Кто-то из присутствующих пробормотал: «Пусть попробует», и смех этот был сухой, как ломкий старый хлеб. Казалось, в этом смехе была и надежда, и отчаяние.

Тишина затянулась уже не так остро. Свечи дрогнули, и из темноты донёсся едва слышный звук – как будто кто-то читал вслух несуществующую строчку. Никто не мог сказать, откуда он, но все ощутили, как сердце на мгновение замерло. Инквизитор сжал кулак, и его пальцы побелели.

– Будьте осторожны, – сказал он шепотом. – И не давайте этому – как бы его ни звали – ни единого повода думать, что он с нами играет.

Архивариус кивнула, но её глаза метнулись к двери, к тонкому прямоугольнику, где одна плитка на стене была чуть темнее. Она не проговорила, но у всех возникло ощущение – что шаги уже идут; что слушатель оказался ближе, чем они думали.

И тогда, в ту самую секунду, где каждая тень сплеталась в одну нить, из щели в стене медленно выскользнуло нечто, похожее на дым. Оно собрало воедино все швы тишины, как нитки, и, прежде чем кто-то успел пошевелиться, в углу, под самым потолком, глаза, белые и холодные, смотрели на них.