Полная версия
Их поцелуй был как обет: в нём не было ничего мягкого, только сила, только жажда. В зеркале шкаф дрогнул, и стекло внутри показало не их, а других – бледных, истощённых, с белыми глазами. Эти двойники занимались любовью так же, но на их телах были цепи, и каждое движение сопровождалось звоном.
Ольга оттолкнула Алексея, но он удержал её за плечи.
– Это мы? – спросила она.
– Нет, успокойся, зеркало показывает лишь один из возможных вариантов, каждое наше действие сейчас, может изменить наше будущее – ответил он.
– Но ты же не хочешь…
Он не договорил. Его лицо исказилось, и на секунду она увидела Дарью: глаза, губы, знакомый изгиб скулы. В следующий миг это исчезло, но Ольга уже знала – они втроём. И от этого желание стало ещё сильнее, как будто сама тьма толкала их друг к другу.
Она обняла его, прижалась так, будто хотела раствориться в нём. За окном раздался скрип – фонарный столб накренился, как будто не выдержал этого напряжения. На улице никто ничего не заметил. Только они знали, что темнота чувствует их страсть.
– Мне страшно, – прошептала она. – Каждую минуту рядом с тобой.
– Не бойся, – сказал он. – Пока мы вместе, мы представляем страшную силу. Никто в открытом бою с нами не захочет сражаться. А что касается всего сверхъестественного – то мы разберёмся и с этим. Только верь мне, и будь рядом.
Она заплакала. Слёзы были горячими, но, когда падали на его кожу, превращались в чёрные капли, оставлявшие следы, будто ожоги.
Он поцеловал её в глаза, слизывая слёзы, и в этот момент зеркало треснуло окончательно, осыпавшись на пол. Осколки разлетелись, и в каждом из них отражалась их сцена: двое, сплетённые вместе, и тень, что смотрела на них с улыбкой.
Ольга закрыла лицо руками.
– Мне кажется, что, всё это какой-то страшный сон – сказала она. – Всё это наше…Связка…Узел…
Алексей обнял её, и его шёпот прозвучал прямо в её голове:
– И именно потому нас никто не разлучит , это просто невозможно.
Но в глубине зеркальных осколков что-то шевельнулось – тень медальона, тот самый круглый силуэт, который она уже видела.
Она замерла, и внутри неё вспыхнула догадка: их любовь – это ключ. Но чтобы запереть дверь, нужен другой ключ. Артефакт.
В квартире было душно. Алексей открыл окно, но с улицы пахнуло гарью – кто-то жёг мусор или старые доски, и дым лёг в комнату. Ольга лежала на диване, свернувшись клубком, и смотрела в потолок. Она знала: уснуть будет трудно. Стоило закрыть глаза, как начиналось – то голоса, то чужие тени в углах.
Алексей сел рядом, провёл ладонью по её волосам. Она поймала его руку, прижала к щеке.
– Странное чувство, мне кажется, что начинается, что-то грандиозное, большое и прямо скажем не очень приятное, у тебя так же? – спросила она.
– Да, я-то же так чувствую и думаю – ответил он. – Мы должны быть готовы к любому развитию ситуации. Надо смотреть в оба по сторонам, уж очень враги у нас не простые. Да и магию никто не отменял.
Алексей встал
– Ты поспи, а я буду тебя охранять – он улыбнулся – и в этой улыбке Ольга увидела спокойствие и тишину.
Ольга закрыла глаза.
И сон пришёл сразу.
Игорь сидел на кухне, перед ним стояла полупустая бутылка коньяка и стакан, как сейчас бы сказали на половину полный. Часы на стене показывали два часа ночи, но он не спешил ложиться. Он старался переосмыслить всё увиденное сегодня. Смерть парня. Странные отражения в витрине. Исчезновение человека в трамвае. Всё это было по крайней мере странно, а по большей части просто нереальным. Но он сам это видел. Поэтому – не верить этому он не мог. Ему снилось мало – обычно кошмары, от которых просыпался в поту. Но сегодня усталость была такая, что веки тяжелели сами собой.
Он поднялся, прошёл в комнату, где всё было просто: кровать, стол, стопка книг, папки с бумагами. Лёг на спину, долго смотрел в потолок.
– Утро вечера мудренее, – пробормотал он.
Сон пришёл не рывком, а как провал. Будто матрас под ним провалился вниз, и он упал в темноту.
Сон. Древность. Рождение медальона
Лес обступил их всех троих – Ольгу, Алексея и Игоря. Они не видели друг друга, каждый шёл своей тропой, но место было одно и то же. Тяжёлый воздух, мокрая земля, запах дыма и крови.
На поляне горел костёр. Вокруг стояли люди – мужчины и женщины, в звериных масках, с копотью на лицах. У камня лежал связанный человек. Его длинные волосы были спутаны, глаза светились так, что даже сквозь ночь было видно – это не простой смертный. Колдун.
Он не кричал, не просил. Только смотрел прямо в небо, будто там был его последний собеседник.
Жрец поднял нож из чёрного камня. Толпа гудела, но не радостно – в этом гуле было больше страха, чем веры.
– Его кровь – это дверь, – сказал жрец. – Она запечатает то, что идёт за нами.
Колдун усмехнулся. Кровь уже текла по его губам – его били перед тем, как привести.
– Вы не понимаете, – сказал он. – Ничего нельзя запечатать. Всё вернётся.
Жрец не ответил. Он опустил нож.
Ольга вскрикнула во сне, но звука не было. Алексей сжал кулаки, но тело не слушалось. Костров попытался шагнуть ближе, но ноги тонули в липкой земле.
Кровь колдуна упала на медный круглый предмет, раскалённый в огне. Металл взвыл, как живое существо, и пламя стало чёрным. Колдун выгнулся, но глаза его всё ещё горели.
– Вы сделали хуже, – прошептал он, и в этот миг его тело обмякло.
Медальон сверкнул красным, и в воздухе завыло. Тени вырвались из леса, сотни, тысячи. Они метались, ломились к людям, но круг держал. Тени впивались в медальон, и металл пульсировал, будто пил их одну за другой.
Люди падали на колени. Жрец поднял артефакт над головой.
– Теперь тьма в узле!
Но Костров видел то, чего не замечали остальные. Жрец улыбался чужой улыбкой. Его глаза уже были пустыми, тёмными, и тени шевелились у него под кожей.
Алексей и Ольга знали то же самое: медальон не убил тьму. Он сделал её плотнее, ближе. Он замкнул её в круг – и в человека, который его носил.
Колдун умер, но его шёпот не исчез. Он эхом звенел у них в голове:
– Всё вернётся. Медальон всегда ищет новых.
И трое – каждый в своём сне – увидели, как медальон, горячий и живой, падает на землю.
Их взгляды встретились на нём.
Сон. Средневековье. Иерусалим
Туман рассеялся – и на его месте выросли стены. Высокие, золотые от солнца, но опалённые дымом, Иерусалим стоял, как крепость и как жертва. Воздух был густ от пыли, криков и звона железа.
Алексей и Ольга оказались на холме, откуда открывался вид на город. Внизу, в долине, кипела битва. Армия Саладина штурмовала город. Сотни копий, чёрные тучи стрел, боевой гул. Красные кресты на щитах сталкивались с зелёными знамёнами, на которых золотом сияла надпись. Люди гибли каждую секунду, но земля не пила кровь – она отталкивала её, оставляя лужи, в которых отражалось небо.
Сквозь хаос шагал он. Рыцарь. Его доспехи были тяжёлые, покрытые вмятинами и бурой ржавчиной, но сияли красным, словно металл нагрелся изнутри. На груди висел медальон. Алексей сразу узнал его блеск, тот же, что был у жреца.
Костров видел, как этот человек шёл сквозь бойню, и воины расступались перед ним, не из уважения, а из ужаса. Его глаза горели мраком, лицо было искажено улыбкой, которую трудно было назвать человеческой.
Он поднял меч, и земля задрожала. Те, кто стоял рядом, падали замертво, как будто невидимая рука вырвала их души и втянула в медальон.
Воина Саладина, которые бросались на него, умирали без раны, глаза их закатывались, и изо рта вырывался чёрный дым. Крестоносцы за его спиной падали так же. Для медальона не было различия, враг или друг – он брал всех.
Алексей чувствовал, как холод разливается по венам. Ольга прижалась к нему, но её тело стало прозрачным – она видела, что медальон забирает даже их отражения.
Костров шагнул ближе, и вдруг рыцарь посмотрел прямо на него. В этом взгляде был вызов, древний и страшный, будто сам металл узнал его кровь.
– Ты… наследник… – прохрипел он на языке, которого Игорь не знал, но понял.
Рыцарь поднял медальон к небу. На миг показалось, что солнце закрылось, и город погрузился во тьму. Люди кричали, бросали оружие, падали на колени, но спасения не было. Медальон сиял, и из каждого тела вытекала тень.
Поле битвы превратилось в море чёрных силуэтов. Они стекались в круглый металл, и тот пульсировал, как сердце.
Рыцарь закричал. Его собственные люди бросились к нему, но он уже не был человеком. В его голосе звучал звон железа и вой зверей.
– Тьма! Тьма во мне!
Ольга вскрикнула, Алексей закрыл глаза. Костров почувствовал, как будто петля затянулась на его горле.
– От меня не уйти… – рыцарь смотрел прямо в него. – Ты следующий…
И в этот миг земля под телами мёртвых разверзлась. Их тени падали в яму, а медальон светился всё ярче. В небе над городом появился круг, чёрный и гладкий, как зеркало.
Они втянулись в него.
Иерусалим исчез. Крики смолкли. Тьма снова повела их дальше, сквозь время. Факелы стали свечами, башни – деревянными избами, крики войны – тихим детским плачем.
Сон. XVII век. Ведьма
Тьма, вобравшая в себя крики Иерусалима, медленно осела. Крики воинов стали плачем младенцев, звон мечей – скрипом телег, и запах крови сменился кисловатым духом трав и дыма.
Алексей, Ольга и Костров оказались на узкой деревенской улице. Крытые соломой избы стояли в ряд, у порогов горели крохотные лампы, и пламя в них колыхалось, будто знало, что здесь никто не хозяин. Воздух был густым, затхлым, и каждый вдох отдавался в лёгких сыростью.
Алексей и Ольга сразу узнали это место. Кожевники.
На площади собрались люди. У ног старухи лежал ребёнок, бледный, с открытыми глазами, но дыхание его было едва заметным. Толпа гудела, как улей: одни шептались, другие плакали.
Игорь не знал этого места. Этой деревни, и вообще всей этой истории. Но почему-то вся обстановка ему показалось знакомой. Как будто он уже это где-то видел
– Опять мор, – говорили они. – Опять души уводят.
Старуха подняла руку. На её шее висел медальон. Он потемнел, но линии на нём светились тонким красным светом, словно сосуд был живым.
Алексей с Ольгой посмотрели друг на друга и не сговариваясь произнесли – Дарья!
– Я заберу его болезнь, – сказала Дарья хриплым голосом. – Но не даром.
Ольга почувствовала, как сердце сжалось: это была не просьба, а приговор. Дарья опустилась на колени, приложила медальон к груди ребёнка. Металл засиял, и воздух в избе задрожал.
Ребёнок застонал, глаза закатились. Изо рта его вырвался чёрный дым, похожий на струю пара. Он втянулся в медальон. Свет в линиях вспыхнул ярче, и на мгновение показалось, что круг распух, словно в него вошла новая жизнь.
Ребёнок вздохнул. Щёки его порозовели, дыхание стало ровным. Толпа взорвалась криками: «Жив!» – но в этих криках не было радости. Это был страх.
Ведьма поднялась. Её руки дрожали. Она хотела отстегнуть цепочку, но металл будто прирос к коже. Глаза её почернели, как у рыцаря в Иерусалиме, как у жреца в лесу.
– Тьма не отпускает, – прошептала она.
Алексей и Ольга видели, как её тело начинает меняться: пальцы вытягивались, кожа серела, будто высыхала. Она стала похожа на куклу, в которой оставили слишком мало жизни.
Костров шагнул вперёд. Он видел выражения лиц в толпе – это было ужасающе знакомо. Такой же страх он видел на фотографиях старых деревенских раскопок, в глазах мёртвых, которых находили в погребах, сидящих, как живые.
– Ты отдаёшь себя, чтобы спасти других, – произнёс голос в голове. Он не был человеческим, он был шорохом ветра в глиняных трубах.
Ольга взглянула на медальон и увидела внутри себя. Женщину. Ту же старуху, но моложе. С руками, полными трав. С глазами, где ещё горел свет. Она поняла: это могла быть она сама. Это не чужая судьба, а её отражение.
Дарья опустилась на землю. Её тело качнулось, и она упала на бок. Медальон ещё мигал красным, но в её глазах больше не было жизни. Толпа молча разошлась, уводя ребёнка. Однако она не умерла. Толпа разошлась, перед телом Дарьи осталась стоять одна женщина. Алексей не сразу узнал её. Женщина вскинула вверх руки и в воздухе начали появляться причудливые светящиеся узоры. Они были очень знакомы Алексею. Ведьминские печати. Это была молодая Агриппина. Узоры сплелись в один клубок и превратились в луч, который осветил тело Дарьи, а затем весь вошёл в её тело. Дарья глубоко вздохнула и открыла глаза.
Алексей хотел подойти, но земля под Дарьей треснула. Из разлома вытянулись чёрные руки и потащили её тело вниз. Медальон остался лежать на поверхности. Он был горячим, дышал, как живое сердце.
Костров наклонился и услышал шёпот.
– Ты нужен мне… ты будешь последним.
Он отпрянул, ударился о стену избы. Ольга вскрикнула. Алексей потянулся к ней, и в этот миг мир снова начал рассыпаться.
Деревня растворялась. Солома с крыш превращалась в обугленные балки, избы – в руины, голоса – в хриплый вой.
Сон. XX век. Война
Их снова потянуло вперёд, сквозь время.
Дым войны стелился низко, будто пытался задушить всё живое. Разрушенные дома стояли, как кости гиганта, выброшенные на пустошь. Ветер сквозил между стенами, неся запах гари, крови и сырости.
Алексей, Ольга и Костров оказались на улице, где когда-то была деревня. Теперь она лежала в руинах, с выбитыми окнами, сгоревшими крышами, с трупами, разбросанными как тряпки. На тротуаре лежал человек в форме немецкого офицера. Он не был жив, но глаза его будто продолжали следить за ними.
Медальон лежал рядом, в пыли, чуть блестя. Свет от него не был дружелюбным. Он манил, как осколок чего-то древнего, но холодного. Алексей наклонился, чтобы взять его, и в тот же миг пространство вокруг дрогнуло.
В голове раздался шёпот – хриплый, железный:
– Ты нужен мне… ты будешь последним.
Алексей одёрнул руку. Голос Дарьи внутри чётко сказал – это не твоё, не трожь! Алексей не видел Кострова, рядом стояла Ольга и смотрела на него. Почем-то в её глазах был страх.
– Ты изменился, ты на мгновение стал как одержимый, у тебя горели глаза и страшная улыбка на лице. «Что с тобой?» —спросила она
– Медальон, он завораживает и зовёт меня, Дарья запретила его брать
Игорь этого не видел. Несмотря на то, что все они втроем были там, история для каждого показывалась своя.
Костров отступил, чувствуя, как холод пробирает позвоночник. Он видел, как медальон влиял на того, кто держал его: тело напрягалось, глаза расширялись, разум подчинялся неведомому. В руинах казалось, что весь мир замер: только медальон дышал, шептал, ждал.
Игорь поднял медальон почувствовал, как рука сжимает цепь, как металл обжигает кожу. Внезапно он увидел перед глазами лица жертв: Колдуньи, колдуна, ребёнка, крестоносцев. Все они кричали одновременно и молчали одновременно.
Толпа – теперь солдаты, беженцы, сожжённые дома – слилась в одну тёмную массу. И из этой массы медальон выбрал цель. Его красный свет вспыхнул, прожигая мгновение, и страх обрушился на немецкого офицера. Тот вскрикнул, глаза его вспыхнули ярко-зелёным огнём, тело изогнулось, и потом всё стихло.
Игорь выронил медальон, тот с глухим звуком упал на землю, но не успокоился. Он лежал на земле, горячий, живой, как прежде. Игорь не мог отвести глаз от этого магического предмета:
– Ты следующий… в голове отозвался мрачный шепчущий голос
Мир вокруг снова дрогнул. Руины начали исчезать, дым войны растворялся, и их тянуло дальше – сквозь время, к новой эпохе, к следующему кошмару.
Гул моторов, вспышки рекламных экранов, запах асфальта и бензина. Они вышли из дыма войны и оказались среди бетонных стен, стеклянных витрин, витрин, залитых неоном. Всё казалось живым, но мёртвым одновременно: люди спешили мимо, не поднимая глаз, и никто не замечал чужаков, стоявших среди толпы.
Алексей, Ольга и Костров оказались в переулке. Там было темнее, чем на улице. Контейнеры, мусор, кошки с горящими глазами. Воздух висел липкий, пахнущий плесенью и перегаром.
На земле лежал медальон. Совершенно не древний – будто только что отлитый. Гладкий, тяжёлый, с тем же узором, но линии светились теперь бело-стальным светом, холодным, как свет офисных ламп.
Ольга наклонилась и сразу отдёрнула руку. Металл вибрировал, как телефон в кармане, будто в нём была жизнь – или сеть, куда тянулись тысячи невидимых проводов.
– Он здесь, – прошептал Алексей. – Он прошёл весь путь. И дошел до нас.
В этот момент из тьмы вышел человек. Обычный – в пальто с капюшоном, с телефоном в руке. Он наклонился, поднял медальон и на миг застыл. Экран его телефона мигнул, вспыхнул ярко, и на нём промелькнули чужие лица. Древние. Мёртвые. Те самые.
Костров почувствовал, как сердце замерло. В этом городе, где тысячи людей сливались в поток, медальон больше не был оружием, не был даже проклятием. Он стал сетью. Каналом. Вратами.
Человек в капюшоне поднял голову с пустыми глазами, как мониторы без сигнала и прошептал:
– Вы все – часть меня.
В этот момент весь город будто откликнулся. В огнях витрин, в экранах телефонов, в отражениях окон проступили лица. Те самые – крестоносцев, ребёнка, старухи, эсэсовца. Все они смотрели прямо на Алексея, Ольгу и Кострова.
Медальон вспыхнул. Не красным, не чёрным, а белым, обжигающе чистым. Слепящим. И в этом свете они почувствовали, что мир снова рушится.
Их снова тянуло дальше – не во времени, а куда-то глубже. За пределы истории. Туда, где уже не было эпох, а была только сама сущность медальона.
Алексей открыл глаза от резкого толчка в груди, будто сердце вздрогнуло не от сна, а от чужой руки. Он сидел у окна и видимо сон, всё-таки сморил его. Комната была знакомой – тусклый утренний свет пробивался сквозь плотные облака ноября, на стекле дрожал конденсат, воздух пах сыростью и холодом от батареи, которая только начала оживать. Но в этой привычной серости что-то было чужим, как будто сама комната смотрела на них.
Ольга уже сидела на диване, обхватив плечи руками. Волосы прилипли к щекам, дыхание сбивалось. Она не отрывала взгляда от окна, где отражение стекла будто на секунду задерживало её образ дольше, чем нужно.
– Я сейчас видела странный сон, будто пронеслась через века, и ты тоже там был? – её голос был хриплым, усталым, как после крика.
Алексей медленно поднялся, протирая лицо ладонями.
– Рыцарь, немцы, Кожевники… ребёнок… и этот человек. В капюшоне. Он поднял медальон.
Ольга резко повернулась к нему.
– Значит, это не сон. Раз мы оба видели одно и то же… – она сглотнула. – Он вещий.
В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только гулом батареи. За окном шуршал ветер, гоняя мокрые листья, и это шуршание казалось шёпотом.
– Я думаю нам специально это показали – и я чувствовал, что мы там были не одни зрители. Это занимательное историческое кино, смотрел ещё кто-то. Не такой как мы, но видимо очень нужный человек, раз эту плёнку прокрутили и для него.
Ольга опустила взгляд. В её глазах отражался страх, но и понимание.
– Орден наверняка знает, что это за медальон. Они знают про таких, как мы. Но этот в капюшоне – он не из них. Это что-то ещё. Сильнее, чем Орден. Сильнее, чем мы. Какая-то другая сила. Совсем другая. Я это чувствую.
Алексей подошёл ближе, сел рядом.
– Значит мы должны разобраться. Найти его, понять, чего он хочет. Иначе он будет играть с нами, как с куклами.
Ольга покачала головой.
– Просто прийти к Ордену – мы не можем. Они ищут нас, чтобы убить. Но… если он существует, они должны знать, кто он. В хрониках, в записях. Где-то у них есть ответы.
Алексей тяжело вздохнул, сжал её ладонь.
– Я пока до конца не понимаю, но в одном уверен, мы оказались между Орденом и этим странным персонажем в капюшоне. И надо понять, он нам враг или друг. Или у нас теперь два врага.
– Не врага, Лёша. Две силы. А мы – третья. И пока не поймём, каково наше место в этой иерархии … действовать будем осторожно.
Снаружи ударил порыв ветра. Стекло задрожало, и на миг в отражении окна они оба увидели фигуру в капюшоне. Лицо было скрыто, но глаза сверкнули белым, как у тех, кого медальон уже коснулся.
Ольга вздрогнула, Алексей рванул штору, и видение исчезло.
Они сидели в тишине. Каждый в голове ещё раз прокручивал увиденное. Начало ноября только вступало в свои права – холод, серая сырость, вечный сумрак. Просто идеальное время года для всего, что творилось вокруг них в последнее время.
Костров проснулся так, будто его выдернули из ледяной воды. Горло пересохло, голова ныла, в груди неприятно тянуло. Он сел, обхватил лицо ладонями и какое-то время просто сидел, слушая гул батареи и далёкий грохот машин за окном.
Комната встречала его привычным ноябрьским холодком: старые обои с пятнами сырости, кружка с окурками на подоконнике, в углу – пальто, пахнущее табаком и дождём. Всё знакомое. Всё обычное. И только внутри оставалось ощущение чужого, липкого.
«Чёрт бы его побрал…» – подумал он, вспоминая сон.
Деревня, будто из старых книжек про ведьм. Ребёнок на земле, старуха с медальоном, красный свет, чёрный дым, люди с глазами мёртвых. А потом – город. Взрыв света, и человек в капюшоне, лицо которого никак не получалось вспомнить, будто оно нарочно стиралось из памяти.
Костров мотнул головой, вздохнул, потянулся за бутылкой на тумбочке. В горле обожгло остатками коньяка. Он скривился.
– Ну точно, палёный, – пробормотал вслух. – Хрень в голову лезет.
Он встал, закурил, глядя в мутное ноябрьское окно. Снег ещё не лёг, но сырость стояла такая, что казалось, будто стены дышат плесенью.
Костров сделал затяжку и усмехнулся сам себе.
– Сны, мать их… Старухи, медальоны, чёрные руки из земли… Тоже мне, кино Хичкока.
Он выдохнул дым и снова посмотрел в стекло. И на секунду ему показалось, что в отражении окна стоит кто-то в капюшоне. Тень, без лица. Белый свет – вспышка. Он моргнул, и видение исчезло.
Костров сжал зубы, провёл ладонью по лицу.
– Нервы. «Точно нервы», —сказал он. – А может, всё-таки коньяк.
Он бросил окурок в кружку, вернулся на кровать и лёг, уставившись в потолок. Но сон уже не шёл. Внутри оставалось неприятное чувство: будто то, что он видел, было не просто его пьяной фантазией. Будто это был кусок чужой истории, в которую его зачем-то втянули.
И Костров впервые за долгое время почувствовал, что обычная жизнь – с её сигаретами, дешевым коньяком и воспоминаниями о старой пуле в бедре – может оказаться куда безопаснее, чем то, что ждёт его впереди.
Раннее тёмное утро в начале ноября было тягучим и туманным. Небо низко нависло над городом, словно старое олово, а луна, ещё видневшаяся на небе, пряталась за облаками, будто не решалась смотреть на то, что происходило внизу. У дома Кострова стояла тишина, но не обычная – вычищенная, будто кто-то вычеркнул из неё звуки: ни шагов прохожих, ни рёва машин, ни далёкого лая собак.
На углу, напротив окон, стоял человек в длинном тёмном пальто. Капюшон скрывал лицо, и казалось, что под ним нет ничего, кроме пустоты. Его силуэт был неподвижен, но воздух вокруг колыхался, как от жара костра, хотя ночь была холодной.
Старый фонарь над тротуаром мигал, словно задыхался. Его свет не освещал фигуру, напротив – тонул в ней. И каждый раз, когда лампа вспыхивала, казалось, что капюшон чуть приподнят, и под ним блеск – белёсый, нечеловеческий.
Вдруг на крыше дома загромыхали крылья. Чёрные птицы – слишком большие для ворон, с кривыми клювами и блестящими глазами – уселись вдоль карниза. Они смотрели вниз, и их головы поворачивались одновременно, точно по команде. Иногда одна из птиц раскрывала клюв, но вместо крика вырывался хриплый шёпот, похожий на шорох мёртвых листьев.
Окно квартиры Кострова светилось тусклым жёлтым светом. Человек в капюшоне не двигался, только смотрел. Смотрел так, будто взгляд его проникал сквозь стены, сквозь плоть, до самого сердца.
Ветер внезапно поднял уличный мусор, закружил сухие листья и обрывки газет. Газета прижалась к его ноге, и слова на ней на миг вспыхнули красным, хотя вокруг не было огня.
Птицы взметнулись, завращавшись в воздухе, как чёрный водоворот. Костров в своей комнате не слышал этого, но ему стало вдруг холодно, и он натянул одеяло выше, ворча и проклиная магазин у дома с палёным коньяком.
А человек в капюшоне медленно поднял голову к окнам. Лампа фонаря погасла, и весь квартал утонул в темноте. Когда через секунду она снова дрогнула и зажглась, на асфальте напротив дома уже никого не было.
Только на стекле машины, припаркованной у обочины, проступил отпечаток. Сначала туманное пятно, а потом – очертания лица. Белые глаза. Улыбка.
Глава 2
Зал, где собирались старшие Ордена, находился глубоко под землёй, в подвале бывшего монастыря. Когда-то здесь хранили вино и зерно, теперь – только тьму, камень и запах гари. Своды были мокрыми, на камнях проступала плесень, а в углу капала вода. Время от времени по своду пробегала крыса, и её глаза блеснули красным, словно отражая чужой огонь.
