Чревовещатель

Я отлично провожу время, конец августа, донашиваю футболки, шорты, сандалии, собираю урожай, делаю вино. Мысли мои прочно застряли в летней поре, я не думаю о будущем, о зиме, например, или о работе. Я даже с трудом заставляю себя делать то, что я называю работой, но что ни в коей мере ею не считается. Я заставляю себя писать рецензии на свои романы, чтобы хоть как-то оправдать прожитый день. Мне нужно себя продвигать, не могу же я все время только писать что-то новое. Как будто старое уже настолько всем надоело, что надо придумывать новые сюжеты. Нет, в том и дело, никто не читает мои романы, кроме близких людей, которые ужасаются одной мысли, что могут обнаружить себя среди героев моих сомнительных с нравственной точки зрения произведений. Да, я пишу безнравственные вещи. А какой прок читателю тратить свои деньги на что-то еще?

Есть мнение, что я не могу ничего сочинить, поэтому я пишу только правду, но кому понравиться, если о нем кто-то будет писать правду? С одной стороны, всем плевать друг на друга, но с другой, у каждого есть имидж и репутация, которой он дорожит. Писатель – это нежелательный свидетель. В жизни мы говорим друг другу куда более неприятные вещи, но стоит изложить свои наблюдения на бумаге, как воздействие усиливается в тысячу раз, достигая эффекта сошедшей с гор лавины. Но не будь этого случайного свидетеля, кто бы придал вашим жизням смысл?

Иногда жизнь встает на паузу, давая голове передышку. Если период затягивается, писатели начинают пить, но мой желудок не принимает алкоголя. Мне приходится приспосабливаться к жизни на паузе, к письму, которое воспроизводит сам процесс, но не производит смыслы. Что ж, это метафора жизни всякого обывателя. Рутина – это то, что одинаково подъедает человека вне зависимости от его социального статуса или творческого потенциала. Скука – отдохновение души, как писал поэт. Мне все чаще на ум приходит это определение. Я вижу скуку во всем, что меня окружает. Можно заняться сексом, и это тоже в какой-то степени оправдывает наше существование. Некоторые люди не мыслят своей жизни без секса, для них секс – метафора жизни. Признаюсь, я был одним из этих людей когда-то. Но не только поэтому я люблю оживлять действие сценами сексуального характера. Сама жизнь подсказывает мне эти сюжеты, выталкивая их на поверхность из глубины коллективного бессознательного. Я замечаю это по тому, как на нас с Верой реагируют постоянные жители садоводства, когда мы туда приезжаем, чтобы провести выходные, или жильцы дома в Ессентуках, где я приобрел квартиру для отдыха на курорте. Однажды к нам в садоводство заявился сосед и стал требовать от нас соблюдать приличия по ночам, потому что у него дети, которые слышат, чем мы здесь занимаемся. В итоге нам пришлось пойти на то, чтобы поставить окна с двойными рамами, а в Ессентуках пожилая соседка и вовсе вызвала полицию, так как ей померещилось, что у нее за стенкой занимаются сексуальными извращениями. Интересно, что традиционно медлительная полиция на этот раз проявила нездоровое рвение и сноровку, прибыв на место преступление уже через несколько минут. Я проиграл битву с полицейскими, на меня надели наручники, застегнув их за спиной и отволокли в отделение. Вера поехала со мной из солидарности, там мы провели ночь, на нас составили протокол, а после Веру отпустили, выписав ей штраф. Меня отпустили только на следующие сутки. В «тигрятнике» я сидел босой, в одном халате на голое тело, с ободранными об асфальт коленями.

Сейчас я успокоился, и это значит, что у меня появилось больше свободного времени, которое нуждается в осмысленном заполнении. Я не ученый, я не умею мыслить системно, может быть, я вообще не умею мыслить, как и все гуманитарии, черт бы их всех побрал. Всех гуманитариев следует забрать в армию, направив их, желательно, в зону военного конфликта. Кто выживет – тот и молодец. Невозможно поверить в слова, не испытав их в деле.

Если нет войны, то гуманитариев следует периодически натравлять друг на друга, организуя соперничающие партии по какому-либо из признаков. Все гуманитарии жаждут проявить себя. Все они жаждут войн, даже если они за мир во всем мире. Борьба за мир требует силы, воли и темперамента. Само понятие борьбы за мир намекает на то, что, она требует от борца определенных качеств, которые свойственны воину, спортсмену, но никак не человеку, который действительно живет в мире с окружающими его людьми.

Отлично провожу время. Просто отлично. И хотя время не имеет значение, я просто великолепно с ним справляюсь. Часа через полтора пойду встречать Веру с работы. Они пройдут незаметно. Когда погружен в какой-то процесс, то времени почти не замечаешь. Похоже на медитацию, но это не она. Люди, занимающиеся медитацией, невыносимы. Не хочу с ними иметь ничего общего. Можно было бы найти повод и попроще. Не обязательно разделять идиотов на категории, пытаясь найти оправдание своему чувству ненависти. Но это обычная практика. Кто-то ненавидит евреев, кто-то велосипедистов, кто-то разъезжающих на самокатах по тротуару. Прошлой ночью я орал во сне на мужиков во дворе, устроивших разборки у меня под окнами. Я угрожал их убить. Самое удивительное, что я не помню ничего из той ночи. Наверняка я был искренним. Это и есть я. Я мог бы спуститься вниз и убить человека, мешающего моему сну. Но при этом я спал, как убитый. Следующей ночью я решил принять таблетку снотворного. На всякий случай, чтобы случайно не убить кого-нибудь в сомнамбулическом состоянии. В убийстве нет ничего ненормального. Мартынов убил Лермонтова, Дантес убил Пушкина. Люди постоянно убивают друг друга по дурацким поводам, но пока никто не убил никого во сне.

Позвонил старый приятель, интересуясь, где я? Нет, я не в Москве. Когда я последний раз был там? Недавно. Три месяца назад. Сам удивился, когда сказал это. Совсем не замечаю течение времени. Приятель хотел узнать, как организовать видеоконференцию Он решил почему-то, что я должен это знать. Он просил позвонить ему по скайпу в одиннадцать часов вечера. Мне пришлось объяснить ему, что в одиннадцать я уже сплю. Я старик, который ложится в девять вечера и встает в шесть.

– Что ты делаешь так рано? – удивился он.

–У меня куча дел, – отвечал я, но толком я и сам не мог объяснить, как складывается мой день. Я нашел себе занятие, которое отнимает все мое время. Я даже ни с кем не созваниваюсь. Почему? Не вижу смысла. Слишком много времени провел в изоляции. Если я мог прожить без друзей несколько лет в Америке, следовательно, я и дальше вполне могу без них обходиться. Прошлое – ошибка, не стоящая рефлексии. Потянешь за ниточку, распутаешь весь клубок. Ошибка за ошибкой.

Когда избавляешься от ошибки, освобождается куча времени. Целая жизнь. Возможно даже не одна.

Сексуальность – это тоже ошибка. Если вытащить этот ржавый гвоздь из своей головы, интересы начнут группироваться по свободному признаку. В юности я был сексуально детерминирован. В книгах вычитывал только постельные сцены. Остальное факультативно, в порядке общего образования. Весь мир вертелся всего на одно гвозде, чем ни безумие? Девяносто процентов информации уходило в утиль. Я не помню, чему меня учили в университете, я не помню содержание книг, которые прочел, я ничего не знаю.

Мой друг хотел бы зарабатывать, преподавая санскрит. Его не назовешь наивным. Он пытается найти тех, кто ему поможет, поэтому обратился ко мне. Интуитивно чувствует успех? Но я не занимаюсь распродажей сакральных знаний.

– Ты занимаешься чем-то гораздо более худшим, – перебивает меня приятель, – ты забиваешь людям голову своими текстами.

– Ты прав, мои тексты сводят людей с ума. Их жизнь больше никогда не будет прежней.

Связь отвратительная. Приятель не хочется оставаться у меня в долгу. Он хрипло смеется, звук дублируется, словно отражаясь от стен. Нелегко поддерживать связь с человеком, постоянно рассчитывающим чем-то поживиться за чужой счет, но он выбрал на редкость неподходящий объект для своих манипуляций. Как он признался мне однажды, его увлечение востоком происходило из его интереса к восточным женщинам. Мне всегда нравилось поговорить с ним на эту тему, хотя и не был готов разделить его страсть. Мое либидо оставалось в границах стандартных для европейца увлечений. Возможно, он тоже скучает по нашим беседам. Дался ему этот санскрит! Он мог бы выбрать себе занятие попроще, чтобы пускать людям пыль в глаза, но парни, из глухих сибирских деревень слишком амбициозны.

– Сколько мы проговорили? – спрашиваю я у Веры.

– Двадцать пять минут.

– Довольно долго.

– Обычно бывает дольше.

– Ты не злилась?

– На что?

– На то, что разговор отнял у нас много времени.

– Нет, это как неизбежное зло.

– На это раз было еще хуже, я плохо его слышал.

– Ты орал на всю квартиру пока с ним разговаривал.

– Но он забавный. Один из немногих людей с кем мне интересно разговаривать.

– Забавный, – не то слово, которое ему подходит. Мне иногда кажется, что он не в своем уме.

– Он слишком прагматичный, для сумасшедшего.

– Прагматичный сумасшедший, который отнимает у тебя кучу времени.

– У меня его много.

– Не забывай, что у меня на тебя планы. Уже десять, а мне в шесть вставать на работу.

– Я чувствую, как ты заполняешь собой всю мою жизнь.

– Тебе плохо от этого?

– Хорошо, мне никто не нужен.

– Отлично. Значит, ты встретил того, в ком ты действительно нуждаешься.

Мы валимся на кровать, Вера лежит обнаженная, раскинув руки, и говорит, глядя в потолок.

– Когда мы только познакомились, никто из нас и не думал, что это продлится так долго. Я помню, как Людка говорила, чтобы я не слишком обольщалась, что тебя одним сексом не возьмешь. Откуда она знала, кто ты и что тебе нужно. Может тебе как раз и нужен был секс, и больше ничего?

Людка – это певица, благодаря которой мы познакомились три года назад возле источника. Каждый год, после этого мы собирались вместе, в память о том вечере. Людка, наверное, считала, что нам просто не с кем выпить. В последний приезд мы не стали ей звонить, и решили не встречаться. «Смысл встречаться, если не пить?» Однажды она сама озвучила эту универсальную формулу, которой мы теперь следовали. К тому же в этот раз у нас вышел из строя насос в туалете, и мы убили три дня на то, чтобы установить новый. Просто не хотелось портить себе оставшиеся дни, выслушивая ее жалобы на жизнь. Не пошли мы в этот раз и к Валерке. К нему приехал сын, и я не испытывал никакого желания присутствовать на семейных посиделках, с неизбежным для таких случаев спиртным на столе. Если нам было нужно, мы могли сами купить себе бутылку и выпить ее вдвоем, но пить не хотелось. Не хотелось портить себе отдых, подменяя впечатления от прогулок по парку застольем, где людям не о чем говорить друг с другом. Мы либо живем, либо говорим о своей жизни. Мы предпочитали жить, пользуясь тем, что нас окружала атмосфера курорта, укрывавшая нас от мира постоянной нужды и зависти, которую местные жители испытывали к отдыхающим. Мы заслужили право не думать о тех, кто пытался убедить нас в том, что мы не единственные люди на этой планете. Нам и без того было известно всё, что они хотели нам сказать. Ни у кого нет права требовать от других людей компенсации за собственные неудачи.

Проблема в том, что мы хотим выглядеть серьезнее и значительнее в глазах других людей. Есть и профессиональные зануды, которые сделали это своей профессией. Мой приятель – пример профессионального зануды, хотя я его люблю. Я тоже был таким до встречи с Верой. Иногда зануда просыпается во мне, но ненадолго. Мой учитель в университете был эталонным занудой. У него было тщедушное телосложение и дефекты речи, которые должно быть и способствовали тому, что он стал философом. Он приучил меня к рассуждениям, требующим вдумчивости и серьезности. На самом деле, мне хотелось трахаться с женщинами, а серьезность и рассудительность скорее мешали, чем помогали достичь гармонии в жизни. Я подвел своего учителя, попав в историю, из-за которой он чуть было не лишился стажировки во Франции. Не то, чтобы я попал в нее против своей воли, скорее я позволил ей со мной случится, чтобы оправдать свое бессмысленное существование на тот момент. Я придумал изрисовать антикоммунистическими лозунгами стены университета, где я учился и подбил на эту авантюру двоих своих однокурсников, которые случайно оказались рядом. Нас исключили и дали по году условно с отбывание на стройках народного хозяйства. Мой подельник, благодаря фанатичному увлечению фантастикой стал самым популярным рассказчиком жуткого Иркутского централа в 1987 году, что в эпоху интернета привело его в топ тридцать самых популярных блогеров русскоязычного ЖЖ сообщества.

В общем, каждый получил то, что заслуживал. Я отправился на два года в стройбат, мой педагог во Францию на стажировку. Я был глуп, но последователен. Мой учитель умен, но все его знание было всего лишь формой фарисейства. Худой, тщедушный, картавый умник был женат на русской бабе, работавшей в научной библиотеке. По сути, он был женат на книгах, которые он всегда имел в свободном доступе. Ирония заключалась в том, что его сын, став журналистом, одел в ухо серьгу и уехал на Украину, желая заниматься независимой журналистикой. Это судьба. Конец истории. Я всегда учился от обратного.

Мой лучший друг преподает санскрит. Мне, в таком случае, следует играть в карты и домино, но это последнее, чем бы я хотел заниматься. Я немного играю в шахматы, совсем немного, примерно раз в пятнадцать лет. Последний раз я обыграл Валеру – восьмидесятилетнего старика. Он так расстроился, что предложил мне реванш, но и в этот раз мне не хватило ума ему поддаться. С тех пор он всякий раз при встрече интересуется, как у меня обстоят дела с поиском работы. Сам он получает пенсию и зарабатывает игрой на гитаре в парке. Он почти оглох, давно играет мимо нот, но люди подают ему, потому что он как истинный фарисей умеет запасть человеку в душу. Его сын, тоже гитарист, бросил жену с четырьмя детьми. Вместе с супругой он несколько лет посещал баптистскую церковь, и там его унаследованное от отца фарисейство расцвело пышным цветом. Все кончилось в один день, когда жена узнала, что его набожность не мешает ему гулять на стороне. Всегда подозревал, что с этими сектантами что-то не так, их связывают не только духовные узы, но и физические. При этом у них до тошноты серьезные лица, как у людей, которые секс стараются подменить молитвой, но у них плохо получается.

Отдельная тема мои друзья. С большинством из них я покончил до отъезда в Америку. Шесть лет в эмиграции приучили меня к одиночеству. По факту они тоже оказались фарисеями. Гораздо более трепетными и уязвимыми, чем можно было о них подумать, глядя со стороны. Известно, что американцы довольно прямолинейные ребята. Америка и меня приучила к прямоте, которая многое в жизни упрощает настолько, что в знаменателе ничего не остается.

Помню, как-то в местном колледже преподавателем английского языка была очень тихая и предельно тактичная преподавательница языка, которая была столь осторожна в своем отношении к студентам, что казалась запуганной. На экзамене, давая задание написать эссе, она поставила классическую музыку. Первые несколько минут я терпел, но затем попросил ее убавить громкость.

– В чем дело? – испуганно спросила она меня, – Вам не нравится?

– Мне это очень мешает сосредоточиться на задании, – объяснил я ей. – Музыка выводит меня из себя.

– Простите, я думала, что это вас расслабит. Конечно, я ни за что больше не стану вас мучить!

Когда мы сдали задание, и класс считался формально законченным, я поблагодарил ее за уроки. Это был обычный жест вежливости, который ее неожиданно растрогал.

– Вы знаете, это был мой первый класс после долгого перерыва. – сказала она, – я очень переживала, что не смогу его довести до конца.

– Почему? – решил я сделать ей комплимент, – вы прекрасный учитель, вы так доходчиво все объясняете, что даже у таких «трудных» студентов как я, не возникает проблем с пониманием.

Неожиданно я заметил, что у женщины на глаза навернулись слезы.

– Моего сына убили несколько лет назад в Ливии. Он был офицером.

– Сочувствую вашему горю! – сказал я дежурную фразу, понимая, что случайно затронул чрезвычайно болезненную для человека тему.

– Хотите, я оставлю вам его имя? – неожиданно предложила она мне.

– Да, конечно! – ответил я ей, не понимая, что это для нее значит, но желая хоть как-то ее утешить.

Так в моем блокноте появилась запись. www.findagrave.com US navy SEAL, Tyrone Snowden Woods, Senior Chief Petty Officer CIA, Benghazi, Libya.

Четыре года спустя, я наткнулся на эту запись в своем блокноте, зашел на сайт, и обнаружил, что ее сын был одним из военнослужащих, которые погибли, защищая американское посольство в Ливии в сентябре 2012 года.

Иногда в жизни случаются встречи, оставляющие след, независимо от того, какой смысл ты им придаешь. Они почему-то не забываются, настойчиво взывая памяти, словно некий долг, который ты не исполнил.

На его виртуальном мемориале я положил символическую розу и оставил короткую запись: «Я знаю о вас от вашей мамы, преподававшей мне английский в колледже». Надеюсь, я написал эту фразу без ошибок.

Бывают истории, которые приобретают смысл из-за того, что ты проявил неуместную грубость по отношению к человеку, или даже чем-то его обидел. Всякое нарушение равновесия в отношениях людей может привести к рождению новой истории, которая неизвестно куда тебя приведет. Именно эта удивительная особенность текста – вести за собой повествование, и приучила меня к письму. В детстве я был склонен к бродяжничеству именно потому, что я был заворожен дорогой. Меня буквально тянуло пройти ее, чтобы узнать, что меня ожидает в конце. Как только я узнал, что у всякого текста есть то же магическое свойство – вести за собой, я научился писать без плана. Я полюбил письмо как игру, которой развлекал себя в минуты скуки и уныния. Я научился развлекать себя, сочиняя истории, и это мне понравилось даже больше, чем читать об увлекательных приключениях выдуманных героев в книжках. Жаль только, что я перестал испытывать трепет перед чистым листом, и моя фантазия уже не так исправно служит мне, я могу писать только о том, что пережил сам. Чтобы быть интересным мне приходиться не выдумать новые миры, а копаться в стыдных тайнах того, что лежит на поверхности, допрашивать с пристрастием собственную память, будить спящую собаку своей совести. И все же жаль той непосредственности и игривости, которая вовлекала мою фантазию в авантюры, когда я писал исключительно ради собственного удовольствия.

Кому-то примеры из жизни могут показаться пустым бахвальством, но иногда мне приходится прибегать к ним, чтобы подтолкнуть сюжет к развитию, заставить мое сердце волноваться и искать выход из сложной ситуации, в которую человек то и дело попадает с первого дня рождения. Если жизнь дана нам как урок, почему не использовать ее в качестве примера, тем более что далеко не всегда можно с ходу найти правильное решение. Порой лишь изложив свою историю в тексте, удается найти ее смысл, или связать ее с другими событиями из своего прошлого или настоящего. Если имеешь дело со словами, ты должен благодарить бога за эту способность каждый день, ведь именно она открывает глаза на тайны прошлого, будущего или настоящего. В словах заключен не только ключ к пониманию явлений, но и механизм, запускающий длинную цепочку твоих отношений с другими людьми, находящимися от тебя на расстоянии тысяч километров и даже сотен лет, не говоря уже о том, что словом можно пробудить некие силы вне тебя, чтобы заключить с ними союз и выпросить у них помощь. Это магия, как ты не избегай этого определения, и тот, кто ей владеет, имеет некоторые преимущества перед теми, кто полагается только на технику и собственные силы.

Наверное, можно развить в себе эту способность, во всяком случае, я всегда выступал за то, чтобы детей приучали к анализу своих мыслей и поступков в письменной форме в качестве упражнения, развивающего интеллектуальные способности. Мне приходилось читать историю о преподавательнице писательского мастерства, которой удалось в тюрьме добиться от заключенных значительного прогресса, когда они начали описывать свой жизненный опыт в форме эссе. Я не помню, как назывался тот роман. Что-то про острые каблучки, я читал его на английском.

Меня вдохновляют подобные примеры продолжать заниматься тем, что я делаю, как самым важным делом своей жизни. Своего времени мне не жаль, я самоуверенно отмерил для своих занятий вечность, поскольку уверен в том, что времени не существует – это условная категория, принятая на Земле, из-за иллюзии линейной протяженности истории человеческого существования. Малейшее нарушение гравитации привело бы к тому, что мы бы начали ходить на голове или летать по воздуху, как птицы.

К письму меня приучала мать. Она заставляла вести меня дневники в воспитательных целях. Я ненавидел это делать, но позже я вернулся к этой практике и начал вести дневник с четырнадцати лет. Все написанное мной до двадцати лет – несколько томов моих дневников и несколько коротких рассказов осели в архивах КГБ и там пропали навсегда. Дневники помогли мне не только развивать свои способности к сочинению, но и осознать, что я повторяюсь в изложении своих проблем. Я буквально годами способен ходить по кругу, не замечая этого. Это указывает на герметичность моего опыта, который мне пришлось насильно расширять. Благодаря этому у меня сложился солидный архив воспоминаний, который я могу использовать в качестве материала. И все же, я повторяюсь в своих эмоциях и настроениях. Исходя из этого, я сделал вывод о том, что человеку трудно шагнуть за стандартные пределы своих реакций, его опыт ограничен масштабами его личности, которая плохо поддается развитию, если постоянно не выбивать у человека почву из-под ног, не заставлять периодически приспосабливаться под новые обстоятельства. Я уехал в Америку, чтобы заставить себя измениться. Так случилось, что изменились все, но не я. Вся моя семья претерпела значительные метаморфозы, я же оказался там, где и был – в России. Когда я приезжал ненадолго в отпуск, я не замечал перемены. Я сразу же переключался на русский язык, мгновенно забывая об американской истории своей жизни так, как будто она для меня не существовала. Логично, что я вернулся в Россию, а моя семья осталась в Штатах.

Кстати, именно в Америке я начал писать интенсивно, каждый день, делая это так, словно это было моей второй работа. Логично, что и уставал я в два раза больше. Я научился подметать полы в школе одной рукой, одновременно набирая другой в телефоне очередной текст. Мой мозг кипел, он вынужден был моделировать литературную реальность, в которой я мог бы чувствовать себя комфортно, гораздо комфортнее, чем в реальной жизни. Но я оказался не способным жить в иллюзии вечно, однажды мне пришлось проснуться.

Я родился для того, чтобы писать, но одновременно я умер для семейной жизни. Я перестал интересоваться жизнью близких, я был полностью прогружен в процесс творчества, во время которого у меня отключались слух, внимание, чувство сопереживания и сопричастности. Больше всего это раздражало мою супругу, и это одна из причин, почему наши с ней дороги разошлись после двадцати семи лет брака, который едва ли можно назвать счастливым. По-настоящему, я почувствовал себя счастливым человеком, когда освободился, хотя это и было еще одним рискованным предприятием. Я опять выбил у себя из-под ног привычную почву, но на этот раз, моя тяга к экспериментам совпала с моими настоящими интересами. Наконец я стал таким, каким меня и задумала мать-природа, до того, как я связался с людьми, которые привыкли смотреть на жизнь, как на проблему, а на меня как на человека, нуждающегося в контроле и коррекции.

Не случайно мой друг советовал мне заняться буддизмом. Я проанализировал то, что чем я занимаюсь, и пришел к выводу, что это и есть буддизм в его изначальном смысле, хотя и не имел намерения следовать этому учению. Какое-то время я пытался развиваться в рамках православной модели христианства, к которой принадлежал по факту своего крещения, но на долго меня не хватило. Внешняя сторона христианского ритуала мне всегда казалась слишком театральной, чтобы всерьез предполагать за ней какое-то религиозное содержание. Но, тем ни менее, я согласен с канонами, и стараюсь придерживаться правила благочинного почитания христианских святынь, предполагая за ними способность оказывать сверхъестественное воздействие на мир земной и повседневную жизнь, включая и мою жизнь тоже. Мне приходилось встречаться с удивительными случаями проявления этих явлений, и я не стыжусь в молитве призывать помощь святых заступников в случае житейских затруднений. Мир сказочного и чудесного мне ближе, чем мир профанный, и я признаю за ним куда большую власть, чем власть человеческого ума. Я позволяю снам уводить себя за ограду своего опыта и пытаюсь постичь смысл тех образов, которые подсовывает мне мой разум, находящийся в состоянии блуждания и свободы от контроля сознания. Я полагаю, что область тех знаний, которыми он располагает, выходит за границы моей способности к анализу, и стоит дать ему шанс синтезировать нечто такое, что можно будет противопоставить стандартному знанию человека о мире и самом себе. У меня и выбор-то не богатый, учитывая мое отношение к области практического знания. И лишь то, что я все еще жив и здоров служит косвенным подтверждением правоты моей теории, поскольку в мире реальном подобные мне герои не имеют шансов на успех, который я все еще имею дерзновение когда-нибудь достичь.