Повороты судьбы

– А как на это отреагировали Ваши родные? – спросил Рэйнс.

– Мой отец… его не стало пару лет назад, – ответила я тихо. Чтобы сменить тему, я указала ручкой в строку для даты. – Простите, не подскажете сегодняшнее число?

– Двадцать четвертый день Златоцвета, тысяча двести пятьдесят четвертого года по Небесному летоисчислению, – без тени эмоций сообщил он. И тут же, без перехода: – Значит, Вы сирота?

– Нет, – мой ответ был быстрым. – У меня есть и другие родственники, но мы не поддерживаем связь. Сложные отношения. – Я аккуратно пододвинула ему заполненный лист.

Он принял заявление, скользнул по нему взглядом и убрал в папку. Его глаза снова нашли мои.

– Значит, планируете обосноваться здесь? – спросил он, слегка наклонив голову. – Уже присмотрели, где будете жить? Работать?

– Пока нет, – я пожала плечами. – Сама еще толком не знаю. Переезд – дело серьезное.

– Ясно, – он медленно кивнул, но глаза его оставались колючими. – Тогда последний момент. Вы зашли в автобус одной из последних и вскоре уснули, так?

Я кивнула.

– Хорошо. В таком случае, – он сделал паузу, – как же так получилось, что никто из опрошенных нами людей не видел, чтобы кто-то садился в автобус перед самым отъездом?

Удар под дых. Он приберег это напоследок.

– Я… даже не знаю, что ответить, – призналась я. – Возможно, никто просто не обратил внимания? Я тихо прошла в салон, сомневаюсь, что я как-то выделялась.

Он молча смотрел на меня, и этот взгляд был хуже любых слов. Внезапно я поняла, что устала бояться.

– Позвольте уточнить, – я посмотрела ему прямо в глаза. – Вы предполагаете, что этот пятьдесят четвертый человек причастен к аварии?

Уголки его губ едва заметно дрогнули в подобии улыбки. И тут меня пронзило ледяное осознание: это не было обычное ДТП. Если узнают, кто я, вся вина ляжет на меня.

– Что ж, я услышал все, что хотел, – проговорил он с плохо скрытой иронией. – Скорейшего Вам выздоровления, госпожа Роннер. – Он извлек из кармана визитку. – Мои контакты. На случай, если что-то вспомните.

С этими словами он вышел, оставив после себя ощущение недосказанности и нависшей угрозы.

Я откинулась на стуле. Мысли выстраивались в тревожную цепочку. Златоцвет… почему это не перевелось? Одна такая ошибка при этом проницательном советнике, и все рухнет. А он уже понял, что неучтенный пассажир – это я. Ответ напрашивался сам собой, и он был безрадостным.

Нужен план. Завтра – выписка. Сдать вещи в камеру хранения, найти ломбард, продать украшения. На вырученные деньги – купить карту, газету с объявлениями о жилье и работе. Без документов – только черная работа. Мыть посуду, убирать… сейчас выбирать не приходится. А потом… может, получится закрепиться, разузнать об этом мире.

Или заявить, что меня ограбили при аварии, потеряла документы и деньги? Это шанс получить местные бумаги. Лишь бы местные власти не оказались такими же… специфическими, как этот советник.

Ладони прошлись по лицу. Такое не могло присниться. Но это была реальность. И если я сейчас же не начну изворачиваться, эта ситуация станет ловушкой без выхода.

Потерянное прошлое: без денег, документов и ориентиров.

Сердце билось о ребра, словно обезумевшая птица, но пальцы, ледяные и непослушные, сжали дверную ручку. Та поддалась беззвучно, открывая проход во внешний мир. Не давая себе и секунды на сомнения, я шагнула за порог.

Передо мной растекалась река стерильного света. Коридор, длинный и пустой, сиял безжалостной чистотой. Ни единого плаката, ни указателя, ни трещинки на безупречно гладких, небесно-голубых стенах, точь-в-точь как в моей палате. Свет лился отовсюду и ниоткуда, невидимый источник стирал тени, делая пространство плоским и нереальным. Я замерла, прислушиваясь. Вдалеке глухо стучали шаги, таяли в воздухе обрывки неразборчивых фраз. Там было движение. А значит, были и люди.

Я сделала несколько шагов, втягивая носом воздух – выхолощенный, пахнущий озоном и едва уловимым металлическим привкусом, который я не могла опознать. Навстречу, почти бегом, двигалась женщина в белой униформе, стянув волосы тугой сеткой. В руках она несла прозрачный контейнер с инструментами странной, хищной формы. Ее взгляд метнулся ко мне, быстрый, оценивающий, как у сканера – ни удивления, ни сочувствия, лишь чистая функция.

– Проблемы? – бросила она на ходу, ее голос был ровным, как механизм. – Кнопка вызова в палате. – Она махнула рукой в сторону моей двери, не замедляя шага.

Я проводила ее взглядом. Понятно. Не до меня.

Мимо, шаркая подошвами, прошел пожилой мужчина в таком же синем халате, как у меня, тяжело опираясь на трость. Его мутный, выцветший взгляд скользнул сквозь меня, не задержавшись, словно я была частью стены. Вдалеке еще один медик толкал каталку, накрытую с головой белой простыней. Ноль реакции. Я была здесь призраком.

Стиснув зубы, я решительно направилась к сестринскому посту – небольшой стойке из серого, гладкого, как полированный камень, материала. За ней сидела медсестра, ее стилус порхал над светящимся экраном планшета с нечеловеческой скоростью.

– Мне нужна информация, – начала я твердо, подойдя вплотную.

Она не удостоила меня взглядом.

– Все вопросы через кнопку вызова или к лечащему врачу, – отчеканила она, не прерывая своей бешеной печати. – Не мешайте работать.

Стена. Непробиваемая стена профессионального равнодушия, отточенная до блеска строгим протоколом. От меня отмахивались не со зла, а как от несущественной помехи в отлаженном механизме. И это начинало злить. Холодная, острая злость сменила растерянность.

Я отошла, сканируя коридор уже внимательнее, подмечая детали. Моя палата находилась в тихом, почти безлюдном отрезке. Но за поворотом я увидела другое крыло: двери там шли гораздо чаще, а из-за одной приоткрытой створки доносился гул нескольких голосов. Многоместные палаты. Так почему я здесь, в изоляции? Особый статус. Но какой? Тяжесть травм? Или что-то еще?

Ладно. Разговорами тут ничего не добьешься. Нужно вернуться. Собраться с мыслями. Этот коридор – не просто враждебное пространство, это поле для сбора данных. И я его изучу.

Вернувшись в палату, я застыла перед кнопкой вызова. Палец завис над пластиком. А вдруг они там действительно в запарке? Вдруг мое праздное любопытство, моя жажда информации отвлечет их от пациента, которому нужна срочная помощь? Мысль, что из-за меня кто-то может пострадать, неприятно холодила. Голова была пуста – ни одного веского повода для вызова. Занять себя было нечем: ни книг, ни телефона, ни завалящегося рекламного буклета в этой стерильной пустоте. Судя по высокому солнцу, время едва перевалило за полдень.

После пары бесцельных кругов по комнате терпение лопнуло. Надеяться на персонал – провальная идея. Я рывком открыла дверь и снова вышла в коридор, на этот раз направляясь прямиком в то, другое крыло. План созрел мгновенно: найти других пациентов. В идеале – из моего автобуса. В худшем – просто поговорить о нашумевшей аварии. Вплетая в разговор невинные вопросы, я вытяну из них все, что нужно. Я должна была понять, где нахожусь.

Дверь первой же палаты в оживленном коридоре была распахнута настежь. Из светлого проема доносились раскаты женского смеха. Я замерла, сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду, натянула на лицо самую дружелюбную из своих улыбок и легонько постучала костяшками по косяку. Внутри на меня обернулись три женщины. Их веселый разговор оборвался, сменившись вежливым удивлением.

– Привет, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал легко. – Меня зовут Дана. Я тут недалеко, в одиночной камере, – я криво усмехнулась, надеясь, что шутку оценят. – Умираю от скуки, решила заглянуть на огонек.

Шатенка, державшаяся с уверенностью хозяйки положения, окинула меня изучающим взглядом и медленно кивнула.

– Привет. Проходи, раз пришла. Я – Клэр. – Она коротко махнула рукой на соседок. – Это Ясмин и Майя. – Клэр снова сфокусировала на мне цепкий взгляд. – Так ты… та самая, из аварии?

– Ой, а мы думали, из ваших уже всех выписали, – с живым любопытством протянула Майя. – Слышали, осталось всего несколько человек, да водитель…

– И я, – тихо подтвердила я. – Только сегодня в себя пришла. Послушайте, раз уж заговорили… может, вы в курсе, почему меня в отдельную палату определили?

– После аварии тут такой хаос был, – встряла Ясмин, – всех распихивали куда придется. Большая часть корпусов на ремонте. Вообще-то, вас должны были в Восточную больницу везти, но, говорят, было слишком далеко.

– Мы видели кадры по новостям… – Майя покачала головой. – Просто кошмар. Те, с кем мы говорили из вашего автобуса, вообще не поняли, что произошло. Вспышка, удар – и все.

Золотая жила, – мелькнула мысль.

– Я как раз уснула в дороге, – сказала я, позволяя дрожи пробежать по телу. – А очнулась уже в огне. Едва позавтракала, как ко мне явился советник из Управления безопасности.

– Не «какой-то», милая, – усмехнулась Клэр. – Это Этан Рэйнс, местная знаменитость. По нему половина города сохнет. Ты, похоже, совсем не здешняя?

– Совсем, – вздохнула я. – Из Рельтина. Хотела город посмотреть… Не судьба. Девочки, простите за глупый вопрос, но я ехала налегке, о жилье не позаботилась. Где тут можно найти недорогую гостиницу?

– На Восточном берегу поспокойнее и зеленее, – охотно включилась Майя. – Западный – исторический центр. Но по цене разницы почти нет, 100-150 рубелей за ночь найдешь и там, и там.

Мы проболтали до самого обеда. Я жадно впитывала информацию, выстраивая в голове карту незнакомого города. Город на берегу широкого морского залива, разделенный рекой на два мира: старый, деловой Западный и молодой, зеленый Восточный. Порт, вокзалы, мэрия и Центральный парк на западе. Санаторий и огромный парк «Восточный» – на востоке. Около полумиллиона жителей. Малоэтажная, функциональная застройка. Уютный, соразмерный человеку город у моря – тот самый, о котором я когда-то мечтала.

За обедом в гулкой столовой, где еда оказалась на удивление вкусной, я узнала еще больше. И с каждой деталью, с каждым новым названием страх перед завтрашней выпиской таял, уступая место азартному любопытству. Когда солнце уже начало клониться к закату, в столовую ворвалась медсестра.

– Госпожа Роннер, мы Вас с ног сбились! – ее голос звенел от плохо скрываемого раздражения. – К вам дознаватель! Немедленно в палату!

– Прошу прощения, – пробормотала я, чувствуя укол вины. Я и правда поступила неосмотрительно. Тепло попрощавшись с новыми знакомыми, я поспешила обратно. В голове билась одна мысль: стоила ли игра свеч? Моя легенда о пропавших документах. Они ведь пошлют запрос в Рельтин, и там обо мне никто не слышал. Провал. Но это был единственный шанс, единственная соломинка, чтобы легализоваться здесь. Рискнуть или нет?

Едва я переступила порог палаты, как увидела его. Молодой человек в строгой форме, похожей на ту, что была на советнике, сидел за столом. Он плавно поднялся.

– Дознаватель Грегори Олдин, – представился он ровным, официальным тоном. – Я доставил Ваш багаж для опознания, согласно поданному Вами заявлению. – Его рука сделала сдержанный жест в сторону. Только тогда я заметила в углу свой видавший виды чемодан и верный рюкзак. Удивительно, как я сразу их не увидела.

– Да… да, это мои вещи, – подтвердила я, чувствуя странное облегчение при виде знакомых предметов.

– В таком случае, будьте добры заполнить эти формы. – На столешницу легли несколько бланков с аккуратными графами. – Подтверждение получения багажа, осмотра и отсутствия претензий к сохранности и комплектности. – В его голосе не было иронии, но я невольно усмехнулась про себя: похоже, страсть к отчетности – явление межмировое и неистребимое.

Воздух в комнате словно сгустился. Момент истины. Проклятые документы – упоминать или нет? Я заставила себя подойти к багажу. Взяла чемодан, потом рюкзак, опустила на кровать. Нужно осмотреть, подписать бумаги – следовать процедуре. Пока я возилась с вещами, чувствовала на себе неотрывный взгляд дознавателя. Ни одна эмоция не дрогнула на его лице, только холодное наблюдение. Пальцы нащупали замок чемодана. Секунда растянулась. И именно в этот момент он тихо заговорил, его слова легли между нами, как невидимый барьер, мгновенно разрешив мою дилемму. Контрольный выстрел – прямо в цель моих сомнений.

– Заодно прошу Вас предъявить документы, удостоверяющие личность, они понадобятся для протокола, – голос прозвучал формально, но для меня он стал спусковым крючком паники.

– Конечно, – выдавила я, стараясь изо всех сил, чтобы голос не дрожал, не выдал ледяной ужас, сковавший внутренности.

Господи, только бы у них не было эмпатии как критерия отбора! Эта шальная мысль пронеслась и погасла.

Руки сами потянулись к чемодану, пальцы прошлись по замкам. Беглый взгляд внутрь – вроде бы все на месте. Но тут же в голове застучало: а если они уже рылись? Если видели паспорт в рюкзаке, когда осматривали вещи? Почему тогда молчат? Или… не рылись? Эта неизвестность душила не хуже прямого обвинения. Нужно было играть. Срочно. Собрать все остатки самообладания, все крупицы актерского таланта, какие только найдутся. Я повернулась к рюкзаку. Сначала демонстративно расстегнула большое отделение, пошарила рукой внутри, изображая поиск. Затем медленно, с замиранием сердца, потянулась к небольшому карману на спинке. Мгновение – и нужно показать удивление, растерянность. К счастью, страх играть не пришлось – он был абсолютно реален, затапливая сознание и отражаясь в глазах помимо моей воли. Оставалось только добавить нотку недоумения.

Горло сдавило спазмом, голос прозвучал неожиданно хрипло, почти шепотом.

– Кажется… кажется, у меня пропали кошелек и документы. – Я судорожно обшарила основное отделение рюкзака, потом указала на маленький кармашек на спине, чувствуя, как холодеют пальцы. – Документы были здесь. Точно здесь. А теперь их нет.

Дознаватель окинул меня долгим, непроницаемым взглядом. Голос его оставался совершенно спокойным, даже будничным, что только усиливало мой страх:

– Вы уверены, что их нет? Может быть, случайно убрали в чемодан? Или переложили в другое отделение рюкзака?

– Да нет же! Не могла я их в чемодан! – Я почти выкрикнула, чувствуя, как паника ледяной волной поднимается изнутри. – Я же документы на вокзале предъявляла! Понимаете? Специально убрала сюда, в рюкзак, чтобы были под рукой, если что! А кошелек… Ну кто, скажите, кто в здравом уме положит кошелек в чемодан?! Где тут логика?! – Руки сами собой взметнулись в жесте отчаяния и недоумения, голос дрожал все сильнее.

Наверное, я вполне могла бы претендовать на «Оскар» за лучшую женскую роль в жанре «паническая атака». Вот только мой бенефис, судя по совершенно незаинтересованному выражению лица дознавателя, почему-то не вызвал у него бурных оваций.

– Успокойтесь, – велел он тоном человека, который видел истерики и похлеще.

Ага, сейчас, разбежалась успокаиваться, – подумала я зло. Особенно когда не исключено, что я только что наговорила себе на серьезные проблемы.

– Присаживайтесь за стол, – он указал на стул. – Разберемся во всем по порядку очередности.

Бровь взлетела сама собой. Какая, к черту, очередность, когда я говорю, что у меня украли все?! Но спорить с этим каменным лицом казалось бессмысленным. Я села. Дознаватель тут же продолжил ломать мою картину мира своими формулярами:

– Акт приема-передачи. Подпишите, что чемодан и рюкзак получены в целости.

– Да какая же это целость?! – не выдержала я. – Без документов и денег?!

– Речь идет о физической целостности самих предметов, – терпеливо, как умственно отсталой, пояснил он. – Чемодан цел? Рюкзак? Физически они не повреждены?

Он добивал меня своей абсурдной логикой.

– Ну… – я прокашлялась, чувствуя себя загнанной в угол, – если с этой точки зрения… чисто внешне… то да, наверное, целы.

– Вот и отлично. За это и ставите подпись. – Он подвинул бумагу. – Здесь подтверждаете, что провели осмотр. – Следующий лист был чистым. – А сюда будем писать заявление о краже.

Мне торжественно вручили ручку, будто для подписания важного государственного акта, а не для рутинного заявления. И даже любезно продиктовали текст – видимо, опасаясь моей литературной самодеятельности в столь серьезном документе. Я послушно исписала бланк под его неусыпным контролем. Закончила. Дознаватель критически осмотрел мое творение, словно проверяя на соответствие невидимым стандартам. Вопрос ударил в лоб:

– Где Вы планируете остановится?

– Полагаю, в гостинице, – ответила я, стараясь придать голосу максимальную неопределенность и уклончивость.

– В какой именно гостинице? – уточнил он с нажимом, достойным следователя, распутывающего дело государственной важности. Он даже слегка наклонился вперед, впиваясь в меня взглядом. – Позвольте уточнить: Вы прибыли в город поздним вечерним рейсом и совершенно не позаботились заблаговременно о месте для ночлега? Это так? И каким же, позвольте полюбопытствовать, образом вы планировали решать этот насущный вопрос, оказавшись здесь буквально посреди ночи?

Мысль о забронированной гостинице обожгла мозг: была, да сплыла. Кто знал, что планы рухнут так стремительно? Поэтому вслух прозвучало совсем другое, предельно наивное:

– Я как-то не думала, что в таком огромном городе возникнут сложности с поиском ночлега на месте.

Дознаватель что-то чиркнул в своих бумагах. Надеюсь, там не красовалось заключение «Заявительница – полная идиотка, склонная к преувеличениям и не способная к логическому изложению обстоятельств», мелькнула мысль.

– Хорошо, – он снова поднял на меня глаза. – Тогда в заявлении ниже укажите Ваши контактные данные для направления уведомления на планшет.

«Планшет? – едва не поперхнулась я про себя. – Это он так вежливо просит аналог электронной почты? Боже правый, да я за всю свою жизнь столько не врала, сколько за эти полчаса!» Пришлось срочно импровизировать, напуская на себя вид дремучей ретроградки.

– Видите ли, я человек старой закалки, – произнесла я с максимально возможным апломбом, стараясь придать голосу убежденности. – Считаю, что все эти новомодные планшеты – не более чем инструмент тотальной слежки. От лукавого это все, знаете ли.

И тут случилось невероятное. Впервые за все время нашего общения каменное лицо дознавателя дрогнуло. На нем отразилась целая гамма эмоций: чистое, незамутненное удивление, переходящее в шок, а затем и в откровенное недоверие. Он смотрел на меня так, будто я только что сообщила ему, что Земля плоская и стоит на трех китах. Внутри меня все клокотало от смеха. Распирало так, что пришлось сжать кулаки под столом, чтобы не заржать ему прямо в лицо.

Дознаватель молчал. Видимо, словарный запас иссяк, или он просто пытался переварить мой пассаж про «лукавого».

– Ясно, – процедил он после паузы, явно не найдя подходящих слов. Стало очевидно, что я выбила его из привычной колеи. Он же, судя по всему, решил отступить на знакомую территорию инструкций и предписаний – его единственную точку опоры.

– Ваше заявление будет сегодня же передано в работу, – казенным тоном сообщил он, старательно глядя куда-то мимо меня. Интересно, упомянет ли он о моем «диагнозе» в сопроводительной записке? – А пока… раз Вы предпочитаете действовать по старинке… как устроитесь в гостинице, зайдите к нам в Центральное управление безопасности. Сообщите адрес Вашего временного проживания. Для поддержания связи.

Он встал и вышел. Я выждала пару мгновений, глядя ему вслед – вдруг вернется? Нет. Тишина. И тут до меня дошел весь комизм ситуации. Сначала губы дрогнули в улыбке, а потом меня прорвало. Да я не просто смеялась – я хохотала в голос, до слез, до колик в животе, так бурно, как, кажется, никогда в жизни. Боже правый, ну надо же было такое ляпнуть – «от лукавого»! Будто я и впрямь какая-нибудь прабабка, пережившая семь поколений, которая теперь с суеверным ужасом косится на любое непонятное чудо техники, бормоча себе под нос про бесовские козни.

Когда приступ смеха отпустил, я вернулась к чемодану. Вещи лежали аккуратными стопками, пахли моим стиральным порошком. Я провела рукой по мягкому свитеру. Несмотря на весь кошмар, у меня была своя одежда. Будет в чем выйти из этих стен.

Я перетряхнула рюкзак, оставив лишь необходимое. Самое ценное – паспорт, СНИЛС, полис, артефакты прошлой жизни, – я упрятала на самое дно чемодана, под ворох одежды. Телефон, темный безжизненный кирпич, отправился туда же, в могилу воспоминаний.

Усталость навалилась свинцовой тяжестью. Я легла, глядя, как закатное солнце красит комнату в меланхоличные тона. Но мозг, перевозбужденный событиями, отказывался отключаться. Всплыл разговор с девчонками. «Рубель»… «Бересты»… так они называли деньги. Почему эти слова не перевелись, если они так похожи на мои? В чем принцип работы этого проклятого автоперевода? Как узнавать об этом мире прописные истины, не вызывая подозрений? Признаться в своем невежестве было равносильно самоубийству. Мысли путались, тяжелели… и наконец спасительная темнота сна утянула меня в свою вязкую глубину.

Неожиданная помощь.

Пробуждение пришло с голосом Невьи – она убедительно советовала не пропускать завтрак перед утренним обходом. И она была права: кто знает, когда мне теперь доведется нормально поесть? Эта мысль придала мне прыти, и я почти бегом направилась в столовую. Вердикт доктора Хейтмора на обходе прозвучал как приговор к свободе: «Готова к выписке. Оформите бумаги на сестринском посту». Но я не спешила исполнять предписание. Сначала – ритуал возвращения к себе. Горячая вода смыла остатки больничной слабости, знакомые баночки и тюбики вернули лицу краски, а душе – столь необходимую уверенность. Повседневную одежду я натягивала медленно, тщательно, словно это были латы перед битвой с внешним миром.

На посту мне вручили официальную справку, подтверждающую мое пребывание здесь, и вернули мои личные вещи – драгоценную цепочку с кулоном, кольцо и наручные часы. Я тут же выставила на часах правильное время, словно синхронизируясь с миром за стенами больницы. Вернувшись на мгновение в опустевшую палату, я по старой доброй традиции присела на краешек стула «на дорожку». Затем, закинув рюкзак на плечи и взяв в руку ручку чемодана, я покинула больничные стены, унося с собой странное, не до конца понятное мне чувство искушения – возможно, искушение новой, неизвестной жизнью снаружи.

Шагнув за порог больницы, я замерла на крыльце. Глубокий, почти судорожный вдох наполнил легкие густым, незнакомым ароматом мира за стенами – воздухом свободы, обещанием чего-то нового. Это ощущение лишь укрепило мою решимость следовать плану, намеченному ранее. Вчерашние наставления девочек о дороге к вокзалу всплыли в памяти отчетливой картой, и, доверившись этому внутреннему компасу, я уверенно сошла со ступеней и двинулась вперед по улице.

Улицу с обеих сторон обрамляли величественные пятиэтажные здания, в чьих строгих фасадах угадывались черты стиля ампир. Первые этажи оживляли витрины небольших магазинчиков и уютные вывески кафе, приглашающие заглянуть внутрь. Под ногами расстилались широкие, безупречно чистые тротуары, то и дело прерываемые ухоженными островками сочной зелени. Весь облик города ласкал взгляд своей гармонией и чистотой. По дорожному полотну бесшумно скользили автомобили, напоминающие своей плавной текучестью линий элегантные седаны, но при этом совершенно не загрязняющие воздух выхлопами.

Удивительно, но люди вокруг выглядели совершенно по-земному. Обычные лица, привычная одежда – ничто не выдавало в них жителей другого мира. Это сходство сбивало с толку, рождая стойкое чувство, что я каким-то образом перенеслась в один из многочисленных чистеньких городков Старой Европы.

Так, разглядывая чистые тротуары и симпатичные фасады, я сама не заметила, как вышла к вокзальной площади. Здесь было куда оживленнее. Центр площади украшал довольно претенциозный фонтан со скульптурами и струями воды, взмывающими вверх. Прямо за ним возвышалось большое, величественное здание железнодорожного вокзала, явно доминирующее над пространством. Слева к нему примыкал корпус автовокзала, заметно уступающий в размерах, а справа скромно расположились остановка городского транспорта и стоянка такси.

Внутреннее убранство вокзала полностью соответствовало его внешнему великолепию, если не превосходило его. Стоило переступить порог, как оказываешься в огромном, гулком холле, который казался бесконечным. Под ногами расстилался мраморный пол, отполированный до зеркального блеска и выложенный сложным, замысловатым геометрическим орнаментом, в котором угадывалось истинное мастерство камнерезов. По обеим сторонам этого величественного пространства расположились уютные зоны ожидания с мягкими диванами и креслами, приглашающие присесть, а также витрины разнообразных магазинчиков, манящие своим товаром. Над головой, ярусами уходя вверх, нависали изящные балкончики второго и третьего этажей; там виднелись приглушенно светящиеся вывески кафе и более уединенных залов отдыха. Впереди же, как главная цель этого пути сквозь холл, находился выход на перроны, увенчанный гигантским светящимся табло расписания, центром притяжения всех взглядов.